Дворянская усадьба в русской культуре XIX века.

- 120.00 Кб

Федеральное государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования

«Тюменская государственная академия культуры и искусств»

Институт сервиса и социально культурных технологий

Кафедра культурологи

Контрольная работа

По экологии культуры

Тема: Культура русской усадьбы

г. Тюмень 2010

Культура русской усадьбы

Тут и вступает в свои права культура. Многие философы именно в организации социального хаоса видят ее предназначение. Для этого общество вырабатывает некие усредненные идеалы и ценности, которые и составляют его идеологию. Однако конкретная личность чаще всего не соответствует усредненным общественным идеалам. Да и человек воспринимает навязываемые ему обществом ценности, как ограничение своей свободы. Так постепенно культура, оставаясь мощным средством регуляции отношений в обществе, становится механизмом подавления индивида.

Таким образом, жизнь отдельного человека протекает в двух резко разграниченных планах. Общественная деятельность осуществляется в, так называемое, рабочее время. Ему (подчас очень остро) противостоит индивидуальное время, свободное время. В психологическом мире индивида это отличие фиксируется в точных выражениях: надо и хочу. Для человека работа, которую сделать надо, находится совсем в другом мире, чем та, которую делать хочется. И "время надо", в отличие от "времени хочу" наполнено совсем другим смыслом.

Свободное время (время хочу) нельзя проводить в том же самом месте, где обычно работаешь. Здесь, все должно быть иным, желаемым, а не должным. Иное поведение выражается в подчеркнуто торжественных, или подчеркнуто свободных жестах, в особых шутках. Иное поведение выражает себя в подарках и совместных трапезах, что особенно характерно для Руси. Так всё - особое место, особо выделенное время, особые предметы и иное поведение служат созданию не похожей на повседневность идеальной реальности, той, о которой нам только мечтается. Реальности, что воплощает в себе наше представление об идеальном существовании, о давно ушедшем "золотом веке".

В мире дворянской культуры с ее жесткой иерархией это ощущалось особенно остро. Потому и говорила Екатерина II , что "жить в обществе не значит ничего не делать". Эта сценическая, крайне театрализованная жизнь была настоящим ежедневным общественным трудом. Дворяне служили "Государю и Отечеству" не только в департаментах, но и на придворных празднествах и балах. Праздничная придворная жизнь была для дворянина таким же "надо", как и служение в государевых войсках.

А "идеальную реальность" воплощали для русских дворян XVIII - XIX веков их родовые усадьбы. Потому главная задача любого, пусть и " плохенького ", усадебного строительства - создать идеальный мир, со своими ритуалами, нормами поведения, типом хозяйствования и особым времяпровождением.

И создавался усадебный мир очень тщательно и подробно. В хорошей усадьбе ничего не должно быть ничего не продуманного. Все значимо, все является аллегорией, все "читается" посвященными в усадебное таинство. Желтый цвет усадебного дома являл богатство хозяина, воспринимаясь эквивалентом золотого. Кровлю поддерживали белые (символ света) колонны. Серый цвет флигелей - это удаленность от деятельной жизни. А красный в неоштукатуренных хозяйственных постройках - наоборот, цвет жизни, деятельности. И все это тонуло в зелени садов и парков - символе надежды. Болота, кладбища, овраги, холмы - все чуть - чуть подправлялось, корректировалось и называлось Незванками, Прибежищами, Отрадами, становясь значимым в усадебной символике. Естественно, что этот идеальный мир обязательно, хотя часто чисто символически, отгораживался от окружающего мира стенами, решетками, башнями, искусственными рвами - оврагами и прудами.

Сама природа - это идеальный сад бога, наподобие райского сада. Каждое дерево, каждое растение что - нибудь значат в общей гармонии. Белые стволы березы, напоминая белые стволы колонн, служат устойчивым образом родины. Липы в подъездных аллеях во время весеннего цветения намекали своим благоуханием райский эфир. Акацию сажали как символ бессмертия души. Для дуба, воспринимавшегося как сила, вечность, добродетель, устраивали специальные поляны. Плющ, как знак бессмертия, обвивал деревья в парке. А камыши у воды символизировали уединение. Даже трава виделась смертной плотью, увядающей и воскресающей. Характерно, что осина, как "проклятое дерево" практически не встречается в дворянских усадьбах.

Так постепенно идеальный мир обретал в усадьбе реальность. Эта идеальность была сродни театру, где на сцене выстраиваются парадные сцены, а за кулисами течет своя повседневная жизнь. Потому усадебное строительство тщательно скрывалось от посторонних глаз. Строительные площадки окружали завесой секретности. Вокруг них возводились высокие заборы, разбирались подъездные пути и мосты, уничтожались технические документы. Усадьба должна была предстать как бы созданная в одночасье, по мановению волшебства. Создавалась декорация в театре дворянской жизни. Именно так возникал Петербург - в одночасье, на безлюдном финском болоте. Вмиг явилась изумленной Европе новая каменная Россия.

Каждое архитектурное сооружение навязывает его обитателям свой ритм жизни. Городские ворота открываются и закрываются в определенное время, начиная и завершая городской день. В императорском дворце время течет не так, как в деловом офисе. Так и дворянская усадьба формировала свой ритм жизни. Около двух столетий жизнь дворянина начиналась в усадьбе, протекала в ней и часто заканчивалась здесь же. Жизненный круг дополнялся дневным. Сутки в усадьбе явно делились не только временно, но и пространственно. " Предрассветные сумерки вестибюля " продолжали " раннее утро мужского кабинета ", " полдень гостиной ", " театральный вечер " и так далее, вплоть до " глубокого вечера спальни ".

Как и театральное бытие жизнь в усадьба четко делилась на парадную и повседневную. Интеллектуальным и хозяйственным центром вседневной жизни усадьбы был мужской кабинет. Однако, обставляли его почти всегда очень скромно. " Кабинет, поставленный рядом с буфетом (буфетной комнатой), уступал ему по величине и, несмотря на свою укромность, казался еще слишком просторным для ученых занятий хозяина и хранилища его книг ", - писал Ф. Ф. Вигель. На протяжении всего XVIII столетия, когда интеллектуальная и нравственная работа стали долгом всякого дворянина, кабинет хозяина принадлежал чуть ли не к самым непарадным комнатам усадьбы. Здесь все было предназначено для уединенной работы.

Соответственно кабинет и меблировался. Модным считался " голанскый " или " английскый " кабинет. Практически всю его обстановку составляла аскетичная дубовая мебель, с очень неброской обивкой, да скромные настольные часы. Письменные столы не жаловались. Предпочтение оказывалось секретерам, конторкам, бюро.

Барский кабинет, в отличие от покоев хозяйки, почти не украшался и весьма скромно декорировался. Непременными считались лишь изысканный графин и рюмка для " утрешнего употребления " вишневки или анисовки (считалось, что это способствует профилактике " грудной жабы " и " удара " - самых модных болезней XVIII - начала XIX веков) да курительная трубка. Курение на рубеже веков стало целым символическим ритуалом. " В наше время, - вспоминает еще конец XVIII века Е. П. Янькова, - редкий не нюхал, а курить считали весьма предосудительным, а чтобы женщины курили, этого и не слыхивали; и мужчины курили у себя в кабинетах или на воздухе, и ежели при дамах, то всегда не иначе как спросят сперва: " позвольте ". В гостиной и в зале никогда никто не куривал даже и без гостей в своей семье, чтобы, сохрани Бог, как - нибудь не осталось этого запаху и чтобы мебель не провоняла.

Каждое время имеет свои особые привычки и понятия.

Курение стало распространяться заметным образом после 1812 года, а в особенности в 1820- х годах: стали привозить сигарки, о которых мы не имели и понятия, и первые, которые привозили нам, показывали за диковинку ".

Для курения в кабинете специально помещались несколько натюрмортов на тему Vanitas (бренности жизни). Дело в том, что на протяжении целого столетия " поедание дыма " связывалось в сознании дворянина с размышлениями на темы " суеты сует " и " жизнь есть дым ". Эта, евангельская в своей основе, тема была особенно популярна в России. Дети пускали недолговечные мыльные пузыри, взрослые пускали из трубок эфемерный дым и летали на хрупких воздушных шарах - и все это воспринималось на рубеже веков как символы крайней зыбкости существования.

Именно здесь, в кабинете хозяина усадьбы, отчитывались управляющие, писались письма и распоряжения, подсчитывался оброк, принимались попросту соседи, обсуждались проекты усадебных архитекторов. Сегодня исследователи часто встают в тупик, обсуждая вопросы авторства тех или иных усадеб. Кто был их подлинным творцом? Архитектор, создававший первоначальный проект? Хозяин усадьбы, почти всегда переделывавший его по - своему? Подрядчик, который более считался со своим умением, чем со вкусами архитектора и хозяина?

Поскольку мужской кабинет предназначен для работы, основную роль в его интерьере играли книги. Часть книг была необходима для успешного ведения хозяйства. Помещики не гнушались тщательно штудировать архитектурные труды Виньолы или Палладио, особенно при начале нового усадебного строительства. Ведь наряду с французским языком, архитектуру полагалось знать каждому образованному дворянину. Календари, содержавшие советы на все случаи жизни - непременный атрибут таких кабинетов. Чего здесь только не было? " Список пожалованных Ея Императоским Величеством орденом...", " верный способ разводить в нежарких краях собак аболенских ", " рецепт нискорейшего гашения извести негашеной ", " наипростейшее средство крашения липы в красное и эбеновое дерево ", " об наизящнейшем и немногодельном способе англицкие парки разбивать ", " о дешевой и верной методе лечения золотухи ", " об изготовлении вишневой скороспелой наливки " и многое другое.

В тихих усадебных кабинетах формировалась мода на чтение. " По деревням кто любил чтение и кто только мог заводился небольшой, но полной библиотекой. Были некоторые книги, которые как будто почитались необходимыми для этих библиотек и находились в каждой. Они перечитывались по нескольку раз всей семьею. Выбор был недурен и довольно основателен. Например, в каждой деревенской библиотеке непременно уже находились: Телемак, Жильблаз, Дон - Кишот, Робинзон - Круз, Древняя Вифлиофика Новикова, Деяния Петра Великого с дополнениями, История о странствиях вообще Лагарпа, Всемирный Путешествователь Аббата де ла - Порта и маркиза Г., перевод Ив. Перф. Елагина, роман умный и нравственный, но ныне осмеянный. Ломоносов, Сумароков, Херасков непременно были у тех, которые любили стихотворство. После уже начали прибавляться к этим книгам сочинения г - на Вольтера; и романы и повести его же; и " Новая Элоиза ". В начале нынешнего столетия вошли у нас в большую моду: романы Августа Лафонтена, г - жи Жанлис и Коцебу. Но никто не пользовался такой славою, как г - жа Радклиф. Ужасное и чувствительное - вот были, наконец, два рода чтения наиболее по вкусу публики. Чтение этого рода заменило наконец прежние книги ". Так писал в середине XIX столетия М. А. Дмитриев.

На такой литературе было воспитано несколько поколений молодых дворян. Отсюда, из мужского кабинета усадьбы распространялось русское просвещение. Здесь составлялись проекты первых ланкастерских школ в России, новых систем севооборота, женского образования. Здесь постепенно вызревала капиталистическая система хозяйствования. Недаром Н. В. Гоголь, описывая в " Мертвых душах " деревню " просвещенного " полковника Кошкарева, ехидно замечает: " Вся деревня была вразброску: постройки, перестройки, кучи извести, кирпичу и бревен по всем улицам. Выстроены были какие - то домы, вроде присутственных мест. На одном было написано золотыми буквами: " Депо земледельческих орудий "; на другом: " Главная счетная экспедиция "; " Комитет сельских дел "; " Школа нормального просвещения поселян ". Словом, черт знает чего не было ".

В этих же кабинетах любопытные естествоиспытатели проводили пневматические, электрические, биологические опыты. Отсюда вели астрономические наблюдения. Потому иногда кабинет был буквально уставлен телескопами, земными и небесными глобусами, солнечными часами и астролябиями.

Дополняли довольно скромную, почти аскетическую обстановку мужского кабинета два - три портрета родителей и детей хозяина, небольшая картина с баталией или морским пейзажем.

Если мужской кабинет был приватным центром усадьбы, то его парадным лицом служила гостиная или зала. Такое разделение на домашнее и гостевое, повседневное и праздничное было свойственно всей дворянской эпохе. Одним из следствий такого деления всей жизни дворянской стала дифференциация усадебных интерьеров на " парадные апартаменты " и " комнаты для фамилии ". В богатых усадьбах гостиная и зала служили разным целям, в большинстве же домов они прекрасно совмещались.

Современники безусловно воспринимали залу или гостиную как парадный, и оттого официально - холодный апартамент. " Зала, большая, пустая и холодная, в два - три окна на улицу и четыре во двор, с рядами стульев по стенкам, с лампами на высоких ножках и канделябрами по углам, с большим роялем у стены; танцы, парадные обеды и место игры в карты были ее назначением. Затем гостиная, тоже в три окна, с неизменным диваном и круглым столом в глубине и большим зеркалом над диваном. По бокам дивана - кресла, козетки столики, а между окон столики с узкими зеркалами во всю стену... В годы нашего детства фантазии считались недозволенными и все гостиные были на один лад ", - вспоминает П. А. Кропоткин.

Эту пустоту и холод гостиных, где " всегда вся мебель была покрыта чехлами ", вспоминают практически все мемуаристы. Во - первых, холодность этих зал была буквальной. Зачем их отапливать каждый день? А во - вторых, и архитектурно здесь выделялась не домашняя теплота, но парадность. Часто зала делалась двусветной. Окна с одной стороны залы выходили на парадный двор - курдонер, а с другой - на " главный просек " (так называли центральную аллею парка). Виды из больших окон тщательно учитывались при проектировке усадьбы. Вечно изменчивая природа органично входила в оформление парадной залы.

Описание работы

Человек - существо крайне неорганизованное и хаотичное. В себе самом он со временем, может быть, и разберется. Установит свои ценности и идеалы, да и поступки научится выстраивать в соответствии с ними. Но людей много и каждый старается свои ценности утвердить в людском сообществе, свои идеалы установить в качестве самых для всех главных. Если это допустить, начинается общественный хаос.

На протяжении нескольких номеров, под рубрикой «Музей — как лицо эпохи», мы рассказывали о разных музеях-усадьбах, московских и загородных: о палатах бояр Романовых на Варварке, об усадьбе Грибоедовых в Хмелите в Смоленской области, о доме Льва Толстого в Хамовниках, о замоскворецкой усадьбе художника Василия Андреевича Тропинина, о доме Чайковского в Клину и Василия Львовича Пушкина — на Старой Басманной. Каждый из этих домов, хранящих память о своих знаменитых владельцах, открывал перед читателями время, в котором они жили — не только с большой его историей, но и с бытом, привычками, лицами, голосами.

Теперь, подводя итог этому разговору, мы постараемся увидеть феномен русской усадьбы в целом. О смыслах усадебной жизни, о ее эволюции в нашей стране, о том, какой отпечаток наложила усадебная культура на русскую жизнь вплоть до настоящего времени, наш корреспондент Ольга Балла говорит с известным специалистом по истории русской усадебной культуры — членом-корреспондентом Российской академии архитектуры и строительных наук, доктором искусствоведения, заместителем председателя Общества изучения русской усадьбы, автором многих книг и статей Марией Владимировной Нащокиной .

— В какой мере различались общее устройство и быт в городских и загородных усадьбах?

— Прежде всего, стоит обратить внимание на то, что усадьба — это ячейка традиционного русского быта. Сформировалась она значительно раньше, чем появились загородные усадьбы, с которыми у нас сейчас, как правило, и связано представление об усадьбе как таковой. В принципе, любой древнерусский город состоял из таких ячеек — владельческих участков, на которых стояли дома с небольшим земельным наделом. Все русские города традиционно имели такую структуру и ее сохранили почти до сегодняшнего дня. Теперь, к сожалению, эта усадебная структура активно застраивается и нарушается, и именно ее утрата наносит основной вред облику Москвы. Но до начала ХХ века такая структура в Москве сохранялась. Усадьба как традиционный образ жизни русского человека прошла практически через всю историю государства.

Усадьбы городские и загородные начали различаться между собою не так давно — еще в XVII веке они мало чем отличались друг от друга. Различие между ними состояло разве что в размерах. Это стало меняться во второй половине XVIII века. В 1762 году Петр III издал указ о необязательности службы дворян, которая при Петре Великом была вменена им в обязанность. Из-за службы у них совершенно не было времени заниматься своими загородными усадьбами. Это были чисто хозяйственные образования, которые приносили доход.

Когда же появилась возможность вести свободный от государственной службы образ жизни и проводить время в загородной усадьбе — вот тогда она и начала превращаться в место отдыха.

Ее роль, конечно, к этому тогда еще не сводилась. Просто в место отдыха она стала превращаться только к концу XIX века, и то не всегда. А в XVIII столетии, как только у помещиков появилась возможность уехать в загородную усадьбу и жить там, не занимаясь государственными делами, а только своим собственным хозяйством, — и они немедленно этой возможностью воспользовались. Как скажет позже Екатерина Великая, помещик должен стать отцом крестьянам, то есть — тем самым винтиком государства, который доносит государственную политику до самых низов. И это принесло реальные плоды: таким образом, страна, действительно, сцементировалась.

Так вот, во второй половине XVIII века появилась возможность создавать загородные комплексы, которые часто были гораздо пышнее и свободнее, чем в городе, потому что в городе даже в то время место было все-таки ограничено. А за городом можно было разбивать огромные парки. Моду на парки принес в русскую культуру Петр Великий. Он первый начал заниматься садоводством: привез из европейских путешествий новые впечатления и старался их воплотить в гигантских императорских резиденциях, которые были созданы под Петербургом, или в меньших по размеру резиденциях, как его летний дворец и Летний сад. Однако возможности заниматься созданием садов в имениях для рядового дворянина появились лишь с середины XVIII века — примерно с Елизаветы, с Екатерины, когда с западными веяниями приходит и возможность разбивать парки по их образцам.

Так началось расхождение городского и загородного дворца. Кстати говоря, большие усадьбы у нас часто называют дворцами, но это неточно. Некоторые усадьбы, действительно, имеют дворцовый характер, они похожи на дворцы, но раньше их никогда так не называли. Слово «дворец» до революции всегда применялось только к домам императорской фамилии и никогда не — к дворянским домам. И Кусково, и Останкино — это не дворцы, это дома.

— То есть, дворец — это вопрос статуса, а не размера, пышности или чего-то в этом роде?

— Совершенно верно. Естественно, когда возникла необходимость в том, чтобы строить великолепные сооружения за городом — с парком, с павильонами, с какими-то затеями и так далее, — к этому стали привлекаться архитекторы. Среди тех, кто строил эти замечательные резиденции, — например, петербургские, и не только дворцовые, но и дома богатых аристократов, — это те же самые мастера, которые строили и в городе. Мы знаем имена Кваренги, Воронихина, Камерона, Старова, создававших дворцы под Петербургом.

В Москве была своя история. Москва была, с одной стороны, усадебной столицей, она дольше, чем Петербург, сохраняла усадебный тра­ди­ционный характер застройки. Петербург ведь строился поздно, с начала XVIII века, поэтому застройка там хотя и тоже была изначально усадебной, но все же ориентировалась изначально на облик западноевропейского города, и, кроме того, все наделы там были лимитированы. В Москве такого не было — она была действительно большой деревней в этом смысле, с садами, с огородами… В Москве была своя архитектурная общественность. Замечательные усадьбы здесь строил Доменико Джилярди, как в Москве, так и в пригородах. Строили здесь и другие мастера. Часто в Москве и в провинции осуществлялись проекты знаменитых столичных зодчих: владельцы усадеб покупали проекты в виде чертежей, а осуществление поручали своим крепостным строителям, которые у них там жили на местах. Строительные материалы обычно — тоже местное производство. Это сейчас мы думаем, где бы купить кирпич, — понятно, на строительном рынке. А раньше так не делали: глина была повсюду, поэтому, когда собирались строить дом, просто заводили свой маленький кирпичный завод. Это же очень легко, по существу, сделать: найти место с хорошей глиной, наформовать ее в коробочки, высушить и строить. Все!

Мелкие кирпичные заводы — характерная особенность России. Скажем, в Новой Ладоге, о которой я писала в своей книге , — в крошечном городке — было несколько десятков кирпичных заводов со своими клеймами.

Естественно, постепенно шел процесс монополизации. К концу XIX века город стал уже резко отличаться от загорода, в городе кирпич нужно было покупать, и на рынке появились монополисты. Но в разных городах они были разные, — опять же, потому, что это — местное производство.

— Как изменилась Москва после пожара 1812 года в смысле усадебной архитектуры? Пожар, как известно, способствовал ей много к украшенью…

— Конечно — и понятно, почему. Екатерина Великая понимала, что изменение Москвы зависит, прежде всего, от собственников, которые владеют жильем. В Москве была планировка хоть и идеальная: в ее основе лежит круг, это ренессансная планировка, по образцу итальянских городов (она заимствовала как образец регулярный, идеальный город Возрождения, то есть ренессансную идею), но в ней было очень много тупиков, непроезжих улиц и так далее, — это следствие того, что все-таки строительство шло не только по идеальной схеме, — она была положена в основу, да, но город строился во многих отношениях стихийно. Поэтому при Екатерине Великой был создан урегулированный план Москвы, который лишал ее всех этих нестроений и делал более разумной: переулок — это, значит, то, что между улицами; улицы — это те, что идут лучами в разные стороны…

В числе таких, доживших до нашего времени, городских усадеб, которые были в Москве характерным типом застройки, можно назвать и крошечную усадебку В. Л. Пушкина, и музей Тропинина — маленькую замоскворецкую усадебку, и более обширное поместье Л. Н. Толстого в Хамовниках. Хамовники — это все-таки уже граница города, территории за Садовым кольцом вошли в городскую черту достаточно поздно, поэтому их застройка долгое время была неплотной и имела возможность создания усадебных комплексов с садами, — что, собственно, и привлекло Толстого: ему понравилось, что там есть сад. А с другой стороны, это же, в общем, совсем рядом с Кремлем — в пешеходной доступности.

К числу усадеб, которые рано образовались в сравнительном отдалении от столицы, относится Хмелита — провинциальное имение, с барочным дворцом, который до нас не дошел, но потом был воссоздан.

Пожар 1812 года уничтожил ветхие строения, о которых императрица, как разумная правительница, в свое время сказала: мы не можем заставить владельцев их сейчас снести — но мы не позволим их капитально ремонтировать. И после того, как все эти ветхие дома естественным образом исчезнут, должна была состояться корректировка московской планировки. Вот это стало возможным после пожара: появилось огромное количество новых зданий. Все-таки город сгорел порядочно…

— Он же деревянный был в основном, наверно?

— Он и возобновлялся как деревянный: дерево было основным и самым дешевым строительным материалом, а после пожара именно такой и требовался, чтобы скорее восстановить застройку. Стихийно строить в Москве никому не позволялось, и это очень хорошо: был разработан целый ряд образцовых проектов. Владелец подбирал себе среди них подходящий, и ему это утверждали.

Таким образом, Москва превратилась в очень стильный город — в город классицизма, с обновленной застройкой, с хорошо нарисованными фасадами, разработкой которых занимались профессиональные зодчие.

— Что можно сказать о типичных архитектурных обликах русских усадеб? В своей книге о русской усадьбе Серебряного века вы выделяете пять распространенных к тому времени вариантов: викторианский коттедж, боярские хоромы, рыцарский замок, особняк модерна и «ностальгическое «дворянское гнездо» . Скажите, пожалуйста, несколько слов о каждом из этих типов.

— Да, эти пять вариантов — основные, — есть и другие, но наиболее востребованы именно эти. Их жизненность показывает то, что они — вот что удивительно! — востребованы и сейчас. И сегодня у нас появляются и рыцарские замки, и английские коттеджи, и особняки модерна...

— А новые типы появились? Или архитектурное воображение так и осталось в этих рамках?

— Новым типом стала современная, принципиально иная архитектура из стекла и бетона, иногда — из дерева и стекла. Этот тип архитектуры, появившийся в 1910-х — 1920-х годах, тоже воспринят сейчас.

Но пять основных типов популярны до сих пор, хотя и в разной степени. Сейчас, например, во всех сферах жизни велика ориентация на англосаксонскую культуру, поэтому викторианские коттеджи больше востребованы. Замок — это все-таки дорогая и эксклюзивная вещь (поэтому Максим Галкин построил себе рыцарский замок). Боярские хоромы более редки, они нравятся людям, которые включены в русскую культуру. Иногда даже окружают дачу частоколом и строят дома с высокими кровлями, маленькими окошечками, с деревянными крыльцами — как боярские хоромы. Особняк модерна был особенно популярен в 1990-е — 2000-е годы, а дворянское гнездо — постоянно востребованный образ, особняки с колоннами есть и продолжают строиться во множестве, в частности, в Подмосковье.

Есть еще восточный тип — в книге я о нем не писала, потому что в Серебряном веке такие случаи были единичны. Они и сейчас единичны — но все-таки они тоже есть: такие дома строят в основном татары, цыгане...

— Каковы были типичные черты классического усадебного быта?

— Если говорить о чертах, прошедших испытание временем, это, конечно, прежде всего, связь с природой, которая там может легко осуществляться, и участие в хозяйственном цикле. Не стоит думать, что огородничество — шестисоточное или двенадцатисоточное — это исключительно рабский труд для пропитания. Это не так, потому что Россия — крестьянская страна, она оставалась такой еще в XIX веке, и у многих людей просто в крови — желание благоустроить землю и приложить свой труд именно к земле. Сад и огород давали и по сей день дают им такую возможность.

— В усадебной жизни, по вашим же словам, было три компонента — дом, храм и сад. И таким образом, сад выполнял роль не только декоративную, но и более существенную…

— У меня есть двухтомник «Русские сады», вышедший в 2007 году , там как раз об этом говорится. Дело в том, что «садами» называлось все, что росло на территории усадьбы, включая парк. «Парк» — это же английское слово, которое пришло к нам вместе с английским пейзажным стилем. А до этого говорили «сад»: что посажено, то и сад. Это исконное русское понятие включало в себя сад и плодовитый, и декоративный…

Этот двухтомник, как и книгу о русской усадьбе Серебряного века, я хочу переиздать. А то у нас люди не знают, что такое русские сады, все пытаются японские насаживать. Я поняла, почему: потому что у японских садов есть внятный облик, книг по ним много, а русские сады — никто вообще не знает, что это такое! Я, кстати, активный пропагандист реставрации русских парков. Некоторые считают, что в каком виде парк до нас дошел, в том пускай и остается (яркий пример — дискуссии вокруг реставрации Летнего сада). Я же уверена, что как раз нужно их реставрировать, чтобы наши соотечественники поняли, какое разнообразие у нас было в этой сфере. А так-то что? — ну, дошли до нас какие-то старые деревья, стоят, — какой же это сад? — а вот японский сад — это да, настоящий сад. Но это же не так.

— А до XVIII века в России тоже ведь была садоводческая культура? Какая же?

— В Средневековье у нас были монастырские сады и рощи, были сады в царской резиденции в Измайлове… Я об этом говорю в предисловии к двухтомнику. Сейчас, кстати говоря, возрождается садоводство в монастырях, — в том числе и декоративное.

— Что можно сказать об опыте музеефикации усадеб, начавшемся у нас вскоре после того, как их перестали жечь и громить?

— Опыт музеефикации усадеб начался у нас, собственно, сразу после революции. Как ни странно, тому, что усадьбы стали исследовать, революционные события во многом способствовали. С одной стороны, катастрофа, а с другой — появилась возможность работы для большинства исследователей. До революции их, правда, было немного, но все-таки они были, а изучать свой предмет они часто не могли, потому что многие усадьбы были недоступны. Настоящее поле для исследования появилось после революции.

Другое дело, что это поле стремительно сокращалось — не по дням, а по часам. Усадьбы прежде всего обворовывали, а потом жгли, чтобы не было видно, потому что никто не считал, что новые порядки надолго, — все думали, что сейчас вернутся хозяева и дадут жару за воровство и грабеж. Вот один из мотивов уничтожения усадеб, и прав был Бунин, который говорил, что разрушением во время революции двигала не ненависть к старой жизни, а острая зависть к ней.

И поэтому совершенно закономерна ориентация архитектуры сталинского времени на эту архитектуру, дореволюционную: эту уничтоженную жизнь, предмет зависти, надо было воспроизвести. Строились те же самые дворцы, но уже для рабочих. Это гуманистический, в общем-то, посыл, который был во многих отношениях реализован.

— Расскажите, пожалуйста, об истории исследования русской усадьбы. Когда у нас стали этим заниматься? Кто были первопроходцы и классики этой темы?

— Первыми исследователями стали историки искусства предреволюционной поры. Например, барон Николай Врангель, — ему, собственно говоря, и принадлежат первые книги по усадьбам, по усадебному наследию, он этим занимался, ездил, смотрел… Есть книги по усадьбам нескольких областей Российской империи у Григория Лукомского. Вот они — первопроходцы и классики.

— То есть, с конца XIX века стало чувствоваться, что усадьбы — не просто ценность, а нечто достойное исследования?

— К концу XIX века усадьбы стали уходить — и, естественно, когда уходит какая-то очень значительная часть культуры, появляются люди, которые понимают, что она не должна исчезнуть бесследно, что ее нужно хотя бы изучить.

— Но почему русская усадьба стала уходить именно в то время, еще до большевиков?

— Потому, что после реформы Александра II — после отмены крепостного права в 1861 году — изменились товарно-денежные отношения. Реформа, с одной стороны, была максимально щадящей для землевладельцев, но с другой стороны, она все равно изменила очень многое.

Есть литературные произведения, где говорится о том, что появилось огромное количество обнищавших землевладельцев, которые без крестьянского труда уже не в состоянии были поддерживать свои имения. Нам легко это понять — как мы, слабые женщины, без мужчин не в состоянии поддерживать свои дачи, так и там, собственно, происходило то же самое: все-таки хозяйство — дом, службы — требует постоянного ухода. А поддерживать было уже некому. Надо было платить работникам деньги — а денег не было, потому что деньги могли заработать только те же самые крестьяне, обрабатывая землю, а владелец — продав их труд. Изменились эти отношения, и появилось огромное количество обнищавших землевладельцев. Но ведь и самим крестьянам это нанесло очень большой ущерб. Об этом есть очень интересные произведения, — например, Александр Иванович Эртель пишет о разорении, которое прошло по России после реформы. Реформу не случайно называли «несчастьем». Крестьяне так и говорили: «Это у нас после несчастья».

Так что это все очень сложно и не­однозначно.

— В чем, по-вашему, состоит важность усадебной культуры? Что значила эта культура, опыт усадебной жизни для русской культуры в целом?

— Прежде всего, она хранит традиционный характер нашей культуры. В нашей культуре очень много революционного, а усадьба — часть культуры стабильной, традиционной. Поэтому ее сохранение очень существенно, и не только в виде отдельных музеефицированных комплексов, но и в целом. Сейчас делаются настойчивые попытки в полной мере привить нам англосаксонское культурное наследие, внедрить в нашу культуру протестантские ценности, а усадьба, конечно, связана с ценностями православными. Это — сохранение и преобразование земли по законам целесообразности и гармонии, создание чего-то своими собственными руками, домашнее творчество, домашние ремесла и занятия, которые лежат в основе всей русской литературы XIX века, русского театра. Литература и театр — наши главные вклады в мировую культуру — родились в усадьбе, и в их основе — усадебные ценности.

Усадебная — коренная для России — культура лежит в основе русского характера и русской культуры в целом. Она тесно связана со всеми нашими психологическими отличиями от других народов, именно она определяет — по сей день! — наш быт, наши привычки… Все созданные ею элементы в том или ином виде живы до сих пор.

М. В. Нащокина. Московская архитектурная керамика. М., Прогресс-Традиция, 2015.

М. В. Нащокина. Русская усадьба Сере­бряного века. — М., Улей, 2007.

М. В. Нащокина. Русские сады. Т. 1—2. — М., Арт-родник, 2007. — Т. 1: XVIII — первая половина XIXв.; Т. 2 — вторая половина XIX в. — начало XX в.

О.А. Богданова

«УСАДЕБНАЯ КУЛЬТУРА» В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX - НАЧАЛА ХХ ВЕКА Социокультурный аспект

Натану Давидовичу Тамарченко - к 70-летию

Как феномен русской культуры XIX века помещичья усадьба соединяла в себе расколотые в ходе петровских реформ части русской нации - дворянство и крестьянство - в одно целое. Одновременные всемирность и «почвенность» русской классической литературы во многом обусловлены тем, что ее создатели, европеизированные дворяне, благодаря усадебной близости с самобытным народом, сумели выразить его миросозерцание общеевропейским художественным языком. Напротив, городская разночинная интеллигенция Серебряного века, чуждая «усадебной культуре», утратила непосредственную связь с народом и создала литературу, далекую от русского национально-религиозного «предания», - не «почвенную», а «катастрофическую».

Ключевые слова: усадьба; дворянство; крестьянство; русская классическая литература; предание; интеллигенция; Серебряный век; беспочвенность; катастрофизм.

В последние два десятилетия в российской гуманитарной науке заметно возрос интерес к «усадебной культуре». В 1992 г. в стране было возрождено основанное еще в эпоху Серебряного века и упраздненное в СССР Общество изучения русской усадьбы (ОИРУ), которое за последние годы своей деятельности способствовало выходу в свет не одной сотне научных и популярных изданий, в том числе периодических (альманаха «Русская усадьба», журнала «Жизнь в усадьбе», каталога «Русские провинциальные усадьбы» и др.). Ряд исследователей (В.Г. Щукин, Е.Е. Дмитриева) говорят также о существовании особого «усадебного текста» в русской литературе ХУШ-ХХ вв., наряду с «петербургским тек-

стом» (термин В.Н. Топорова). «Миф дворянского гнезда теснейшим образом связан с характером русской культуры ее классического периода... Мотив усадьбы приобретает. наиболее яркое, материальное воплощение, выражающее высшие достижения национального гения.», - пишет В.Г. Щукин1. С одной стороны, русская помещичья усадьба - «пространство культуры <европеизированной - О.Б.>, но в естественном, природном ландшафте», с другой - сочетание, «включение в себя равно миров дворянского и крестьянского», - отмечают в фундаментальном исследовании, посвященном «усадебной культуре», Е. Дмитриева и О. Купцова.

Феномен «усадебной культуры» существовал в России сравнительно недолго: в чистом виде - с последней трети XVIII в. и до отмены крепостного права в 1861 г., т.е. всего около века. Начало «усадебной культуры» общепризнанно относится к 1762 г., времени издания манифеста Петра III «О вольности дворянства», освободившего дворян от обязательной службы государству и сохранившего за ними право на земле- и душевладение. Окончательно укрепили привилегированное и независимое (материально и юридически) положение «благородного сословия» в российском социуме указы Екатерины II, особенно «Жалованная грамота дворянству» 1785 г. «Освобожденные от обязательной военной службы дворяне получили возможность заниматься обустройством своих поместий, которые становятся не только источником средств к существованию, но постепенно уже к первой четверти XIX века превращаются в особое явление русской культуры, аккумулирующее энергию живущих в них людей и распространяющее

свое влияние на окружающую провинциальную жизнь» .

В России класс дворянства был численно невелик: общее число потомственных дворян, которые проживали в 371 собственно великорусских губерний европейской части страны, составляло всего лишь 274 тысячи человек. Из этого числа лишь одна треть владела крепостными. Однако на заметную роль в обществе могли претендовать лишь дворяне, владевшие

более чем 100 душами крепостных крестьян, а таких было всего 18,5 тысяч семей на многомиллионную Россию середины XIX в.4 Среднее дворянство, имевшее от 100 до 1000 душ крепостных, было наиболее влиятельной и активной группой. Живя зимой в городе, теплые месяцы (примерно полгода) оно проводило в своих поместьях и, таким образом, было своеобразным мостом между деревенско-крестьянской Россией и культурой современного ему Запада. Именно из рядов среднего дворянства вышло большинство видных политических и культурных деятелей царской России в XIX в. «Дворян среднего достатка больше всего интересовала культура - литература, театр, живопись, музыка, история, общественно-политические теории. Русская культура в большой степени порождена именно этим слоем дворянства в 18-19 тысяч семей, из чьих рядов и вышли таланты»5.

Со второй половины XVIII в. в русской провинции начинается невиданный ранее рост усадебного строительства. «Те, кому позволяли средства, обустроили свои усадьбы, руководствуясь европейской модой и собственными пристрастиями». Усадьба XVIII-XIX вв. - это «не только место для жизни, но и особый мир, сконцентрировавший в себе духовные ценности столетия. Именно в усадьбах, вдали от городской суеты, начинают складываться библиотеки. и портретные галереи.; коллекции физических и астрономических приборов., старинных монет и минералов. Усадебная среда дала возможность сложиться такому уникальному явлению русской культуры, как крепостной театр»6. «Xудожественным перекрестком», где «черты крестьянского искусства трансформировались, приноравливаясь к господским вкусам», назвала русскую дворянскую усадьбу О.С. Евангулова. При всех издержках крепостничества, крестьяне, благодаря непосредственному, тесному и длительному общению с людьми из «образованного сословия» в условиях усадебной жизни, так или иначе затрагивались влиянием более высокого умственного развития, образованности как гуманитарной, так и профессиональной, более цивилизованных

форм жизни, быта. «Как это ни покажется. странным, - пишет Ю.М. Лотман, - следует сказать, что и крепостное право имело для истории русской культуры в целом некоторые положительные стороны. Именно на нем покоилась, пусть извращенная в своей основе, но все же определенная независимость дворян от власти - то, без чего культура невозмож-на»8.

Постепенно представление о высоком достоинстве и ответственности звания помещика распространялось среди дворян, становилось своеобразным идеалом патриотического служения, который выразили в своих произведениях Н.В. Гоголь («Русский помещик» в «Выбранных местах из переписки с друзьями», второй том «Мертвых душ»), славянофилы (например, А.С. Xомяков в «Разговоре в Подмосковной», Л.Н. Толстой (образ Николая Ростова как «хозяина» в Лысых горах в эпилоге «Войны и мира»). Прекрасно сказал об этом и А.С. Пушкин: «.Звание помещика есть та же служба. Заниматься управлением трех тысяч душ, коих все благосостояние зависит совершенно от нас, важнее, чем командовать взводом или переписывать дипломатические депеши. Небрежение, в котором оставляем мы

наших крестьян, непростительно» .

В «Очерках прошлого» (1910-1911) М.О. Гершензон с ностальгией, присущей «беспочвенно»-интеллигентскому Серебряному веку, воспроизводит быт и нравы усадебной жизни в Долбине (имении славянофилов Киреевских - О.Б.) и связывает именно с этим укладом возникновение особого типа культурных деятелей. Так, родители Ивана и Петра Киреевских соединяли «с почвенностью замечательную. образованность»: знание нескольких иностранных языков, умение музицировать, переписку с выдающимися деятелями западноевропейской культуры, занятия медициной и естественными науками, любовь к художественной литературе и т.д. При этом в Долбине сохранялась «во всей силе та близость усадьбы с народом, тот открытый приток народного элемента в господскую жизнь, которые

отличали помещичий быт старого времени». Братья Киреевские, по мысли М.О. Гершензона, были «отростками» «целой культуры» - «культуры старого поместного дворянства, еще не оторванной от народной почвы, напротив, во многом близкой к ней и сознательно дорожившей этой близостью». Неудивительно, что в славянофильстве как целом «обрела себе голос народная стихия», что его представители «были в своем мышлении каналами, чрез которые в русское общественное сознание хлынуло веками накоплявшееся, как подземные воды, миросознание русского народа»10, другими словами - русское национально-религиозное «предание».

Славянофильство было, пожалуй, самым ярким и непосредственным выражением «усадебной культуры», однако во многом она определила и миросозерцание дворян западнической ориентации (например, творчество А.И. Герцена и Ф.М. Достоевского 1840-х гг., И.С. Тургенева, М.Е.Салтыкова-Щедрина 1850-х гг., поэзию Н.А. Некрасова и др.). Более того, В.Г. Щукин отмечает, что именно западники внесли определяющий вклад в создание «усадебного текста» русской литературы11, который послужил серьезным подспорьем для появления в России XIX в. целого пласта интеллектуально независимых индивидуальностей-личностей. В Спас-ском-Лутовинове (имении Тургенева - О.Б.) и на даче в Соколове (имении Герцена - О.Б.) предпринимались попытки практического применения, в том числе и по отношению к людям из народа (например, рассказ Тургенева <^орь и Калиныч»), «главного идеала западников - мечты об уважении к достоинству отдельно взятой человеческой личности, которое и составляет главную цель исторического прогресса»12.

Конечно, эпоха «усадебной культуры» в России имела и довольно мрачные стороны, также многогранно отраженные в русской классической литературе (в творчестве Пушкина, Гоголя, Тургенева, Некрасова, Н.С. Лескова, Ф.М. Достоевского и многих других). Вопиющее социальное неравенство, многочисленные злоупотребления помещиков, произвол вла-

стей по отношению к крестьянам - все это имело место, однако не могло зачеркнуть того факта, что именно в рамках «усадебной культуры» исторически, эмпирически, практически, а не умозрительно, происходило религиозно-нравственное и культурно-психологическое воссоединение двух частей русской нации, разобщенных петровскими реформами: народа и «образованного сословия». Национальное единство, хоть и основанное на социальной несправедливости (крепостническом строе), существовало на практике в течение примерно полувека новой русской истории: с начала XIX в. (эпохи романтизма с его культом национальной самобытности, побудившим русское дворянство обратиться к собственным национальным истокам, а значит взглянуть на крестьян не только как на рабочую силу, но и как на хранителей «предания») - до 1861 г.

Особенно важно подчеркнуть, что русский культурный деятель из поместного дворянства, плод «усадебной культуры», типичный русский писатель-классик, сочетал в себе, подобно П.В. Киреевскому, «живой умственный интерес» с «крепким “земле своей своеземством”, - каким-то ин-

стинктивным патриотическим консерватизмом» . «Миросознание русского народа» (т.е. «предание») было рационализировано, оформлено и развито средствами европейской теоретической и художественной мысли, стало не только русской общенациональной ценностью, но достоянием всего культурного человечества. Оно стало предметом размышления не только славянофилов, но вместе с ними - всей русской классической литературы, даже в лице авторов западнической ориентации впитавшей в себя многие черты славянофильства14, по-видимому благодаря укорененности последних в «усадебной культуре». «Почвенность» русской классики, по нашему мнению, проистекает именно из этого источника, именно «усадебная культура» создавала противовес «отвлеченной мысли» западноевропейского происхождения, которая также была прекрасно освоена поместным дворянством.

Русская классическая культура, во многом благодаря своей «усадеб-ности», строила себя на фундаменте сверхличного русского национальнорелигиозного «предания», с его полухристиански-полуязыческим культом земли, семьи, общины, с его многомерным мироощущением, несводимым к рациональным проекциям, с его живым чувством Божественного присутствия. Этим, к примеру, можно объяснить появление в произведениях за-падника-атеиста Тургенева таких глубочайших образов христианской религиозности, как Лиза Калитина в романе «Дворянское гнездо», Лукерья в рассказе «Живые мощи».

Таким образом, качество «почвенности» напрямую связано с принадлежностью к культуре «предания». «Простой народ», писал К.С. Аксаков, не «бессознательная масса», но «имеет глубинные основные убеждения», «это стихия разумная, имеющая нравственную волю», он «есть страж предания и блюститель старины», так как «предание, . преемство жизни есть необходимое условие жизни»15. Однако, продолжает он, народность (т.е. в его понимании «почвенность») литературы «не столько в предмете изображения», сколько «в самом созерцании»16, т.е. в точке зрения автора, в степени его погруженности в стихию «предания». Можно поэтому (если продолжить мысль К.С. Аксакова) изображать и «чуждые формы» жизни, оставаясь при этом «истинно народным», как оценивал творчество Пушкина еще В.Г. Белинский.

Освобождение крестьян от крепостной зависимости в 1861 г. нанесло смертельный удар русской «усадебной культуре»: «несмотря на значительность своего вклада в национальную культуру, дворянство в России так и не смогло приспособиться к пореформенному существованию, в ре-

зультате чего в культурной жизни образовался еще один разрыв» . Осмысляя новую ситуацию, И.С. Аксаков писал в газете «День» (1862-1863): «До сих пор наше общество носило на себе характер преимущественно дворянский; даже самая литература наша может быть названа вообще дво-

рянскою или чиновною.» С отменой в 1762 г. обязательной дворянской службы, это сословие стало преимущественно «сословием землевладельческим» и отделялось от остальной «земли» только своими дарованными властью привилегиями, в первую очередь правом владения крестьянами. Теперь же происходит «самоуничтожение дворянства как сословия»18.

Интересно посмотреть, как все вышеописанное преломляется в романе Достоевского «Подросток» (1875). Здесь общим знаменателем европеизированного дворянско-интеллигентского и патриархального крестьянского миров выступает идеал «благообразия», или «порядка». К нему стремятся все: Версилов, Ахмакова, Макар, Софья, Аркадий., - но каждый вкладывает в него особое содержание. К авторским размышлениям над этим понятием мы можем прикоснуться в подготовительных записях к «Подростку»: «Благообразие. “Ты искал его”. Нажитые Ростовы.»19. По мысли писателя, единственная сложившаяся в послепетровской России подлинно национальная форма - это жизнь «старинного» дворянства в своих поместьях рядом с крестьянами. Европейская образованность соприкасалась там с самобытной патриархальной традицией. Так хотя бы отчасти преодолевался роковой раскол русской нации, вызванный реформами

XVIII в. В русской литературе лучшим изображением этого единства стали страницы романа Л.Н. Толстого «Война и мир», посвященные жизни Ростовых в Отрадном. В этом поместье дворяне и крестьяне - одна семья, у них одни и те же ценности, общие представления о Боге и смысле жизни, о родине и природе, о любви и семье. Это мир «родового предания и красивых законченных форм», «порядок, . уже не предписанный, а самими наконец-то выжитый»20. Однако «Война и мир» - роман исторический, в нем рассказывается о времени (1800-1810-х годах), далеко отстоящем от эпохи Достоевского. После же отмены крепостничества в 1861 г. поместное дворянство начинает деградировать в социально-экономическом плане, дворянско-крестьянская общность окончательно разрушается, и к 1870-м го-

дам, времени написания «Подростка», толстовский идеал «благообразия» навсегда уходит в прошлое. Этого «красивого типа уже нет в наше время», о нем можно писать только «в историческом роде»21, - резюмирует Достоевский устами одного из персонажей своего романа. Поэтому-то каждый из героев «Подростка», в эпоху «общего беспорядка и хаоса», бьется над поиском утраченного идеала, «угадывая и. ошибаясь»22 вместе со своим создателем.

Предваряя упрек в изображении усадебной жизни XIX в. в «идиллических тонах», заметим, что данная статья всего лишь попытка достигнуть равновесия в осмыслении этого феномена. Многие десятилетия акцент делался только на негативных его сторонах, прежде всего на крепостничестве, более того - на его злоупотреблениях. Совершенно в стороне оставались другие, несомненно позитивные для русской культуры, стороны дворянско-усадебной жизни: возвращение «образованного сословия» к земле, к народу, к национальным корням, просветительская и протекционистская деятельность дворян в своих поместьях, пример грамотного хозяйствования и т.п. Конечно, культурные, просвещенные и гуманные хозяева встречались среди помещиков не столь уж часто, но не так уж и редко; во всяком случае, такими были многие представители русской классической культуры: А.С. Xомяков, Киреевские, Н.П. Огарев, Е.А. Баратынский, Б.Н. Чичерин, Ф.И. Тютчев, Л.Н. Толстой и т.д. Как пишет современный историк С.Д. Домников, усадебный идеал «общего блага» «в той или иной степени разделяли в практической жизни все русские дворяне-помещики,

решившие посвятить себя хозяйству» . Да и в самой русской литературе XIX в. было не только негативное изображение взаимоотношений крестьян и помещиков. Идея сословного единения пронизывает многие произведения Г.Р. Державина, В.Т. Нарежного, Вл. Соллогуба, Н.В. Гоголя, Л.Н. Толстого до «Исповеди», есть она - пусть только в нравственнопсихологическом аспекте - и у Пушкина.

В определенном смысле дворянскую литературу, русскую классику, можно, перефразируя известное стихотворение Анны Ахматовой, назвать «цветком», выросшим из «сора» крепостничества24. С массовым разорением дворянства и упадком «усадебной культуры» во второй половине XIX в. постепенно сходит на нет и великая русская литература XIX в. В 1860-е гг. на авансцену культурной жизни России выдвигается новый лидер - интеллигенция, с ее дуалистическим менталитетом, незнанием деревенской жизни, абстрактным (умозрительным), в отличие от усадебного дворянства, представлением о крестьянстве, пренебрежением к «преданию» наряду с социальным сочувствием к народу, враждебностью к дворянской культуре. В цикле статей «Русский Нил» В.В. Розанов отмечает, что в 1860-1870-е гг. в России «заново родился совершенно новый человек, до того не бывший в русской истории», «родился, а не преобразовался из прежнего, например человека 40-х годов». Это был «натуральный человек», «освободившийся от всех традиций истории»25. Здесь точно отмечено отсутствие преемственности между дворянской и интеллигентской типами культуры, а конкретнее - между дворянской «идейностью» (человеком 1840-х гг., типом тургеневского Рудина, который, несмотря на провозглашаемые «передовые» идеи, на практике все же не смог увести девушку из родного дома без родительского благословления) и интеллигентским «идеологизмом» (когда «идейность» перестала сдерживаться традициями, т.е. «преданием»).

В 1905 г., в связи открытием в Петербурге историко-

художественной выставки русских портретов, для подготовки которой он объездил около 100 помещичьих усадеб, С.П. Дягилев произнес следующую речь: «Не чувствуете ли вы, что длинная галерея портретов., которыми я постарался заселить. залы Таврического дворца, - есть лишь грандиозный и убедительный итог, подводимый блестящему, но, увы, и омертвевшему периоду нашей истории <.> Конец быта здесь налицо.

Глухие заколоченные майораты, страшные своим умершим великолепием дворцы, странно обитаемые сегодняшними милыми, средними, не выносящими тяжести прежних парадов людьми. Здесь доживают не люди, а доживает быт. И вот. я совершенно убедился, что мы живем в страшную

эпоху перелома, мы осуждены умереть, чтобы дать воскреснуть новой

культуре...»

Картину вырождения дворянской усадьбы нарисовал И.А. Бунин в повестях «Деревня» (1909-1910) и «Суходол» (1911). «Поблизости помещики такая голь, что без хлеба по три дня сидят, последние ризы с икон продали, разбитого стекла вставить, крышу поправить не на что; окна подушками затыкают, а по полу, как дождь, лотки и ведра расставляют, -сквозь потолки как сквозь решето льет.», - рассуждает про себя герой «Деревни» Тихон Красов. Сам он, разбогатевший лавочник, внук крепостного, «доконал» потомка обнищавших Дурново, своих бывших господ, «полного, ласкового барчука, лысого на двадцать пятом году. И мужики так и ахнули от гордости, когда взял он дурновское именьице: ведь чуть не

вся Дурновка состоит из Красовых!»

Вырождение дворянства к началу ХХ в. сопровождается и деградацией крестьянской России. О взаимозависимости благополучия крестьян и дворян писал еще Пушкин в «Путешествии из Москвы в Петербург» (1834): «Судьба крестьянина улучшается со дня на день по мере распространения просвещения. Благосостояние крестьян тесно связано с благосостоянием помещиков; это очевидно для всякого»28. У Бунина же деревня Дурновка, лишившаяся более-менее эффективного когда-то попечения помещиков, - средоточие дикости, невежества, страшного звериного быта, жестокости, порока; удручает разобщенность крестьян. Новый владелец Дурновки, выходец из своей же среды, вызывает у жителей прежде всего зависть и ненависть; впрочем, Тихон платит своим землякам той же моне-

той: «живорезы», «ни к черту не годный народ!» Диссонансом, отзвуком

навсегда ушедшей эпохи, звучит в этом мрачном и безвыходном мире музыка, раздающаяся из старого усадебного дома господ Казаковых: «из темных раскрытых окон, из-за железных сеток от мух гремел рояль, покрываемый великолепным голосом, затейливыми вокализами, совершенно не идущими ни к вечеру, ни к усадьбе», на старой липовой аллее которой -

«грязный песок» .

В «Суходоле» автобиографический повествователь, потомок столбовых дворян Хрущевых, от своего лица рассуждает о судьбе дворянства и «усадебной культуры» с ее светлыми и мрачными сторонами: «за полвека почти исчезло с лица земли целое сословие, . столько нас выродилось, сошло с ума, наложило руки на себя, спилось, опустилось и просто потерялось где-то!... не имеем мы ни даже малейшего точного представления о жизни не только предков наших, но и прадедов, . с каждым днем все труднее становится нам воображать даже то, что было полвека тому на-

зад!» Хотя Бунин и делает акцент на негативных сторонах «усадебной культуры» эпохи крепостничества (Дурново - в «Деревне» - затравили борзыми прадеда братьев Красовых; Хрущевы - в «Суходоле» - «загоняли» крепостных в солдаты, запугивали их жен и т.п.), тем не менее он показывает, что старинная усадьба - это общий дом для дворян и крестьян:

«Дворня, деревня и дом в Суходоле составляли одну семью» , причем даже, зачастую, в прямом, кровно-родственном отношении. Писатель говорит об общности национального характера, одинаково проявлявшегося у господ и холопов, о единой системе ценностей у тех и других, в конце концов - об их общей судьбе, определяемой «преданием» и неразрывной связью с разоренной ныне усадьбой. Люди из народа, по Бунину, далеко не были только страдательной стороной в усадебном симбиозе: так, Герваська и Юшка психологически доминировали над своими господами, «бывшая раба» Наталья всем «высшим» строем своей души обязана суходольским барам.

Но теперь, констатирует повествователь, от этой культуры уже ничего не осталось: «то место, где стояла луневская усадьба, было уже давно распахано и засеяно, как распахана, засеяна была земля на местах многих других усадеб», «уже и совсем пуста Суходольская усадьба». Даже могилы прадедов затерялись; чтобы возродить хоть какую-то память о былом, «на-

до сделать усилие» . Итак, нить «предания» порвана. Нет преемственности между участниками «усадебной культуры» и их потомками, слившимися с интеллигенцией (так, последний хозяин усадьбы Суходол в конце

XIX в., «вырубив последние березы в саду, по частям сбыв почти всю пахотную землю, покинул ее. - ушел на службу, поступил кондуктором на

железную дорогу»).

Интеллигентская позиция начала XX в. по отношению к дворянской культуре ярко выражена в уже упоминавшихся «Очерках прошлого» М.О. Гершензона. В заключение рассказа о П.В. Киреевском и его семье автор пишет: «Нам, нынешним, трудно понять славянофильство, потому что мы вырастали совершенно иначе - катастрофически <.> каждый из нас не вырастает естественно из культуры родительского дома, но совершает из нее головокружительный скачок. Вступая в самостоятельную жизнь, мы обыкновенно уже ничего не имеем наследственного. Я не

знаю, что лучше: эта ли беспочвенная гибкость или тирания традиции» . Такое положение дел подтверждается и мемуарами Андрея Белого «На рубеже двух столетий» (см. «Введение», «Дети рубежа» из гл. 3, «Борьба за культуру» из гл. 4). «Статика, предвзятость, рутина, пошлость, ограниченность кругозора»36 - так характеризует автор родственный и профессиональный круг своего отца, профессора Бугаева, круг, с которым резко порывает.

С конца XIX в. «усадебное мироощущение», в основе которого -«чувство преемственности поколений», «укорененность человека в исто-

рической почве», сменяется «мироощущением дачным» , исчерпывающе отраженным в творчестве А.П. Чехова, А.М. Горького и др.

Однако «ощущение реального разрушения усадьбы» парадоксально способствовало в Серебряном веке «воскрешению усадебной темы», составившей «мощный пласт» литературы этой эпохи38. В июле-сентябре 1910 г. выходит специальный выпуск журнала «Старые годы», посвященный усадьбе, с программной вступительной статьей Н. Врангеля «Помещичья Россия»; художники-мирискусники (Л. Бакст, М. Добужинский, А. Бенуа) много работают над живописным образом-стилизацией русской усадьбы; в 1914 г. учреждается журнал «Столица и усадьба», по заданию которого совершил свой знаменитый объезд провинциальной России Г.К. Лукомский. Все эти темы и начинания можно объединить термином «пассеизм» (А.Н. Бенуа), подразумевающим попытку «жить в прошлом»,

«страстное предпочтение прошлого настоящему» . В «пассеизме», на наш взгляд, выразилась тяга интеллигентской культуры Серебряного века к дворянской усадебной «почвенности», которою сам Серебряный век уже не обладал.

Ностальгический разрыв этой эпохи с дворянско-усадебной культурой выразил в 1912 г. и Н.А. Бердяев: «Нам нет возврата к славянофильской уютности, к быту помещичьих усадеб. Усадьбы наши проданы, мы оторвались от бытовых связей с землей. Но мы живо чувствуем красоту этих усадеб и благородство иных чувств, с ними связанных»40. Бердяев отчетливо отрефлектировал фундаментальные различия между мировоззренческими основами классической русской культуры XIX в. и культуры современного ему Серебряного века. Так, противопоставляя «крепкое, народное, земляное, органическое» начало славянофильства современной ему «воздушности», отмечая «религиозную беспочвенность» даже «мистической» (не говоря уж об атеистической) интеллигенции начала XX в., философ говорит об «ограниченности» хомяковского мирочувствия: «Под

ним земля не горела, почва не колебалась», как под деятелями Серебряного века; в хомяковских идеях «слишком преобладает стихия земляная над стихией воздушной, в них много глубины, но мало устремленности вверх и вдаль», отсутствуют «апокалиптические предчувствия»; «люди эти жили настоящим, . верили в органический рост будущего». Бердяев практически отрицает основы русского «предания», главные черты которого Xомя-ков видел в семье и общине. «Русскому духу, - продолжает философ начала XX в., - чужда мещанская ограниченная семейственность, чуждо семейное строительство»; соборность как «духовный коллективизм» не привязана, по его мнению, к сельской общине, являющейся всего лишь «временной и изменяемой формой социального быта». Славянофилы, считает Бердяев, «выразили не все черты русского и славянского характера»; в пользу оседлости, они не обратили внимания на «вечное странничество» русских, их «бунт и мятежность». А это и есть определяющая черта русского национального характера - «апокалиптичность», «искание Града Грядущего»; «великая правда русских», не понятая Xомяковым (а значит, по логике Бердяева, всей русской классикой XIX в. как таковой, за исключением, может быть, Достоевского), «в том, что они не могут примириться с этим градом земным», «что они взыскуют Небесный Иерусалим, сходящий на землю. Этим русские радикально отличаются от людей Запада,

прекрасно устроившихся и довольных, град свой имеющих» .

Можно сказать, что революционные потрясения в России первых десятилетий XX в. во многом стали следствием обрисованной социокультурной «беспочвенности» Серебряного века, установки этой эпохи на апокалипсический «катастрофизм».

1 Щукин В. Российский гений просвещения: исследования в области мифопоэтики и истории идей. М., 2007. С. 206.

2 Дмитриева Е., Купцова О. Жизнь усадебного мифа: утраченный и обретенный рай. М., 2003. С. 16-17.

3 Охлябинин С. Повседневная жизнь русской усадьбы XIX века. М., 2006. С. 11-12.

4 См.: Там же. С. 149-150.

5 Там же. С. 13.

6 Мир русской усадьбы в литературе XVIII - начала XX века: хрестоматия / сост. и вступ. статья М.Д. Ковалева. М., 2006. С. 10-11.

7 Евангулова О.С. Xудожественная «вселенная» русской усадьбы. М., 2003. С. 25.

8 Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПб., 1994. С. 28.

9 Цит. по: Мир русской усадьбы в литературе XVIII - начала XX века. С. 25.

10 Гершензон М.О. Грибоедовская Москва. П.Я. Чаадаев. Очерки прошлого. М., 1989. С. 319, 317, 319, 349.

11 См. Щукин В. Указ. соч. С. 326.

12 Щукин В. Между полюсами: об органичности и судьбоносности русского западничества // Вестник Европы. 2002. № 7-8. С.184.

13 Гершензон М.О. Указ. соч. С. 319.

14 См. об этом: Сухов А.Д. Xомяков, философ славянофильства. М., 1993. С. 81-85.

15 Аксаков К.С. Эстетика и литературная критика. М., 1975. С. 375, 380.

16 Там же. С. 380.

17 Лотман Ю.М. Указ. соч. С. 27-28.

18 Аксаков И.С. Отчего так нелегко живется в России? / сост. и вступ. статья В.Н. Грекова. М., 2002. С. 393-394, 623-624, 633.

19 Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 т. Л., 1972-1990. Т. 16. С. 441.

20 Там же. Т. 13. С. 453.

21 Там же. С. 454.

22 Там же. С. 455.

23 Домников С.Д. Мать-земля и Царь-город: Россия как традиционное общество. М., 2002. С. 569.

В подтверждение этой мысли приведем параллель, которую проводит Ю.М. Лотман между дворянской культурой России эпохи крепостничества и культурой античной демократии классических Афин: «Странно было бы приукрашивать рабовладельческий строй и предполагать, что он не был связан с чудовищными злоупотреблениями. Но не менее странно было бы, глядя на статуи Фидия и Праксителя, читая Софокла или Эврипида, все время приговаривать: “Это все за счет труда рабов”. Рабовладельческое античное общество создало общечеловеческую культуру. У нас нет причин забывать, во что обошлось России превращение дворянства в замкнутое господствующее сословие, но нет причин забывать и о том, что дала русской и европейской цивилизации русская дворянская культура.» (Беседы о русской культуре. С. 40-41).

26 Дмитриева Е.Е. Русская усадьба: конец золотого века // Кануны и рубежи. Типы пограничных эпох - типы пограничного сознания: материалы российско-французской конференции: в 2 ч. Ч. 1. М., 2002. С. 286.

27 Бунин И.А. Легкое дыхание: повести; рассказы. М., 2006. С. 323.

28 Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: в 9 т. Т. 5. М., 1954. С. 169.

29 Бунин И.А. Указ. соч. С. 431.

30 Там же. С. 393.

31 Там же. С. 492.

32 Там же. С. 444.

33 Там же. С. 492.

34 Там же. С. 493.

35 Гершензон М.О. Указ. соч. С. 315-316.

36 Белый А. На рубеже двух столетий. М., 1989. С. 40-41.

37 Дмитриева Е., Купцова О. Жизнь усадебного мифа. С. 161.

38 Дмитриева Е.Е. Русская усадьба: конец золотого века // Кануны и рубежи. Ч. 1. С. 287.

39 Цит. по: Адамович Г. Из старых тетрадей // Адамович Г. Одиночество и свобода. М., 1996. С. 380.

40 Бердяев Н.А. Алексей Степанович Хомяков. М., 2005. С. 83.

41 Там же. С. 80, 181, 80, 82, 154, 155, 183.

Мир русской усадьбы удивительно притягателен и загадочен для современного человека. Стоит вступить за ворота старинного запущенного парка, углубиться в аллеи, вглядеться в силуэт дворца, отраженный в зеркале пруда, и душу охватывает грустное томление. Перед нами лишь след минувшей жизни, два столетия назад полнокровной и бившей ключом.

Исследователи спорят, когда появилось понятие >. Ещё в XVII столетии предпочитали говорить >. Для Московской Руси загородный дом с угодьями и хозяйственными постройками - явление скорее экономическое, чем культурное. До середины XVIIIв. Состоятельные владельцы в медвежьих уголках России редко заботились о садах и цветниках: яблонь, груш, земляники, смородины было достаточно в лесу, а цветов и целебных трав - на лугах. Отводить под них пахотные земли считалось разорительной затеей. Барин, разбивавший парк, выкапывавший каскады прудов и строивший беседки, рисковал прослыть в глазах соседей опасным оригиналом.

Европейское представление о доме на лоне природы как о маленьком рае пробивало себе дорогу очень медленно. Вблизи столиц увеселительные дачи появились ещё при Петре I. В эпоху Просвещения усадьбы начали восприниматься как > кабинеты философов и поэтов, как приют меценатов, покровителей изящных искусств. Неудивительно, что тон задавали царские резиденции, каждая из которых по- своему воплощала идею Эдема на земле. Их постройки копировали, снимали, как восковые слепки, чтобы разнести по самым дальним уголкам страны. Личность хозяина накладывала на семейное гнездо неизгладимый отпечаток - барин становился не только заказчиком, но и подчас и архитектором, садоводом, строителем, чьи вкусы определяли облик и внутренний дух усадьбы. Вот почему рассказ о дворянских гнёздах неотделим от рассказа об их владельцах и обитателях.

Ещё в 1930-х гг. отечественным искусствоведам казалось, что после революции мир русской усадьбы разрушен навсегда. Чудом сохранились лишь немногие уголки дворянских гнёзд. Колоссального труда стоило восстановление разрушенных усадеб. Многое потеряно безвозвратно. То, с чем сейчас можно соприкоснуться, - лишь >, по удачному выражению А. Т. Аверченко. Но и эти осколки дают понять, как прекрасно было целое.

УСАДЬБА-это комплекс жилых, хозяйственных, парковых и других построек, составляющих одно хозяйственное и архитектурное целое. Традиционные крестьянские усадьбы включали избу, гумно, хлев, конюшню и др. В 17-19 вв. сложился тип помещичьей усадьбы (барский дом, обслуживающие постройки, парк, церковь и т. д.). Существовали и городские усадьбы (дом, служебные корпуса, сад). Усадьбой называется также производственный и жилой центр колхоза, совхоза.

Давно ушедший > потому и золотой, что был идеальным. Для русских дворян идеальная реальность воплощались в их родовых усадьбах. Создать необыкновенный сказочный, гармоничный мир - главная задача любого усадебного строительства. Мир этот имел свои традиции, переходящие из поколения в поколение; особый стиль поведения домочадцев, стиль >. И поэтому он создавался очень тщательно и подробно. Каждая деталь усадьбы, даже мельчайшая, досконально продумывалась. Цвета, растения, мебель - все несло аллегорическое значение.

Сама природа - это идеальный сад Бога, райский сад, дополненный мостиками, оградами, решеточками. Каждое дерево, каждый кустик что-нибудь да значили. Белые березки - устойчивый образ родины. Благоухание лип в подъездных аллеях - напоминание о райском эфире. Акация служила символом бессмертия души. Дуб был особым деревом. Он придавал усадьбе величие, могущество, силу и, как правило, сажали его в центре специально отведенной поляны. А камыши у воды символизировали уединение. Вот только осинка никогда не украшала усадьбы, так как считалась >.

Так, постепенно идеальный мир обретал в усадьбе реальность. Она была похожа на театр, где на сцене показывают парадную выдумку, а за кулисами течет повседневная жизнь. И усадьба как раз становилась в этом мире сценой.

Строительство усадьбы, ее обустройство тщательно скрывалось от посторонних глаз. Вокруг строительных площадок возводили высокие заборы, разбирали подъездные мосты, уничтожали технические документы. Усадьба должна была возникнуть неожиданно, как по мановению волшебной палочки. Именно так возник Петербург, в одночасье, на безлюдном болоте.

Жизнь в усадьбе четко делилась на парадную и повседневную. И соответственно делились и жилые помещения.

Планировка дворянских усадеб.

Во второй четверти 19 века в планировке городских домов и дворянских усадеб произошли принципиальные изменения. Если раньше в особняке основой внутреннего плана была анфилада, задававшая строгую геометрию, теперь ей на смену пришла свободная группировка комнат вокруг одного или нескольких центральных помещений (гостиная и зал). Разно высотность потолков при этом сохранилась, количество сугубо парадных помещений сократилось, зато жилые комнаты стали просторнее.

Новые дома строятся с асимметричной, живописной планировкой комнат, смещенных с оси. Среди модных и талантливых архитекторов того времени стоит выделить А. И. Штакеншнейдера и Г. А. Боссе.

Интерьер комнат в дворянской усадьбе.

С точки зрения архитектурной стилистики их планы декларируют уход от приверженности единственному стилю (классицизму, а позже - ампиру) и переход к разностилью, которое в прошлом веке часто называли эклектикой.

Руководства по проектированию и убранству жилых домов начинают пропагандировать новые, модные теперь художественные веяния, рекомендуя строить „во вкусах: римском, греческом, итальянском, английском, голландском, венецианском, готическом и китайском". Такое стилевое разнообразие рекомендуется, в частности, во внутренней отделке и убранстве домов в альбоме „Новые комнатные декорации, или Образцы рисунков изящно отделанным комнатам", изданном в 1850 году. Здесь предлагались рисунки зала в „греческом вкусе", столовой и приемной - в „византийском", гостиной - в „ново французском", спальни - в „китайском", ванной - в „восточном", будуара - во „вкусе Помпадур", садового зала или зимнего сада - в „помпейском стиле" и т. д.

С точки зрения идеологии изменения обозначали крен в сторону приватной, личной жизни и окончательное разочарование в гражданственных и общественных идеалах эпохи просвещения.

Индивидуализм возвел на пьедестал уют и обособленность как антитезу прежнему открытому пространству и "прозрачным" интерьерам.

Однако "старомодные" дома с анфиладами, воспринимавшимися как анахронизм, были еще крепкими. Их сносили крайне редко, но по возможности перепланировали. При этом часть дверных проемов не замуровывали, а просто завешивали коврами.

В обычном дворянском доме в начале 19 века присутствовали как комнаты, вошедшие в моду и обиход еще в предыдущем, 18 столетии, так и "новинки".

Номенклатура комнат.

Номенклатура парадных комнат сохранилась практически полностью: в дворянском особняке непременно была зала - большая комната для танцев и карточной игры, которую также использовали как столовую, и гостиная, по функции близкая к современной. В богатых аристократических домах номенклатура комнат была намного сложней.

Среди представительских помещений к наследию прошлого можно причислить не только парадные спальни, но и портретные - специальные комнаты для хранения и экспозиции портретов предков, продержавшиеся вплоть до 2й половины 19 века, когда их вытеснила наступавшая буржуазная культура: у купцов, врачей и адвокатов не было живописных изображений прадедушек и прабабушек.

А модной новинкой стала столовая, в ту пору - отдельное помещение для публичных обедов и ужинов.

Среди сугубо "аристократических" бытовых комнат нужно отметить приемную, будуар, выполнявший функцию женского кабинета, а также - библиотеку. Но к новинкам они не относились.

Общепринятым мерилом габаритов помещения в те годы была не площадь, а число окон.

Итак, помимо жилых комнат - спальни, детской и туалетной (которую тогда называли "уборной") почти во всяком доме была "диванная" - комната, предназначенная для непринужденного общения между взрослыми членами семьи, родственниками и близкими знакомыми. Диванные, обставленные, разумеется, разнообразными диванами (в том числе - угловыми), а также - софами, были наследием прошлого.

Чего не скажешь о кабинетах, получивших широкое распространение именно в 19 веке.

Мужской кабинет.

Интеллектуальным и хозяйственным центром > жизни усадьбы был мужской кабинет. Но обставляли его всегда очень скромно. Самым модным считался голландский или английский кабинет. Туда ставили аскетическую дубовую мебель со скромной обивкой, да настольные часы, секретер, конторку или бюро, по выбору хозяина. Украшений в кабинете было очень мало. Непременными считались лишь изысканный графин и рюмка для "утрешнего употребления" анисовки да курительная трубка. Особую роль в интерьере кабинета играли книги, телескопы, глобусы, астролябии.

Женский кабинет.

Другое дело, женский кабинет. Так как он носил двойную функцию - рабочего места и салона, то и оформлялся иначе. Простенки между окнами занимали большие зеркала. В них отражались портреты, акварели, вышивки. Мебель была в основном из карельской березы. Значимое место отводилось > для рукоделия, письма и чаепития. Большую роль в женском кабинете играли ткани - шторы, драпировки, ковры. А также - сентиментальный набор XVIII-XIX веков: цветы, венки, амуры, голубки, подушки-сердца, расписной фарфор и бисерные рисунки. Большую роль в формировании образа женского кабинета играли ткани. Шторы, драпировки, обивка мебели, напольные ковры - все это тщательно подбиралось. Здесь на светлом фоне красовались реалистически выписанные цветы, венки, букеты, амуры, голуби, сердца - сентиментальный набор рубежа веков. Им вторили такие же амуры к букеты из росписи фарфора, с текстильных и бисерных рисунков.

К парадным помещениям дворянской усадьбы относились зала, гостиная и столовая.

Зала является наиболее представительной комнатой в доме, наиболее торжественной по характеру, холодной и официальной. Стены этого помещения увешаны портретами по преимуществу. Портреты плотно покрывают стены зал, которые порой называются портретными.

Зала в петербургской квартире Ф. П. Толстого была декорирована картинами весьма умеренно, но с признаками хорошего вкуса: >. Современники так описывали первые две комнаты:

"Паникадила и фонари, висящие с высоты, а со сторон позлащенные светильники, одни как жар горят, а другие как вода переливаются, и, совокупляя лучи свои в веселое торжественное сияние, все покрывают святозарностью", - писал Г. Р. Державин. Вносили свой вклад в эту

"святозарность" и многочисленные зеркала, ставшие непременным атрибутом парадной залы. "Чистота", "праведность" хозяев усадьбы читались в их ровных блестящих поверхностях.

Столовая, которая несла в себе функции залы, а могла и совмещаться с залой, также декорировалась портретами. В зале официального лица, в присутственных местах - портреты императоров, бывших и здравствующих. В отдельных случаях в залах могут помещать и иные сюжеты, например пейзажи.

Гостиная.

Гостиная тоже в 3 окна, с неизменным диваном и круглым столом в глубине и большим зеркалом над диваном. По бокам дивана - кресла, козетки-столики, а между окон столики с узкими зеркалами во всю стену. фантазии считались недозволенными, и все гостиные были на один лад>>. Холодные - белые, голубые, зеленоватые тона всей гостиной лишь слегка поддерживались золотом и охрой.

Мебель в гостиных покрывали чехлами. Потолок украшали пышным плафоном. Торжественность придавало золоченое резное дерево стен и мебели. Центром залы всегда был парадный портрет царствующей особы. Но позже веяние это прошло, а стены заняли многочисленные портреты домочадцев.

Гостиная - комната менее строгая и официальная, нежели зала, поэтому сюжетное разнообразие картин, намного шире. Портреты здесь не только фамильные. Весьма популярна была серия героев 1812 г. Портреты из портретной галереи Зимнего дворца были гравированы, и каждый мог приобрести полный комплект или часть.

В гостиной могли висеть портреты библейских и евангельских героев и героинь, портреты Рембрандта, портреты неизвестных лиц. Гостиная могла вмещать игривые, и даже фривольные сюжеты; натюрморты, городские и маринистские пейзажи, жанровые сценки. Гостиная может быть сплошь увешана картинами.

Портреты на протяжении XIX в. не исчезают из гостиной, однако во второй половине XIX в. в ней все больше появляется полотен иных жанров, главным образом пейзажей.

Помимо живописи, в гостиной, в отличие от залы, могла быть и графика - рисунки, гравюры, акварели. В гостиной могли висеть на стенах восковые или керамические медальоны и барельефы.

Столовая.

Столовая, как отдельное помещение для совместных трапез, сформировалась лишь в середине XVIII века. До этого столы накрывали в любом подходящем помещении дома. Стены столовой украшали росписями и писанными маслом натюрмортами, фамильными портретами и картинами на исторические темы.

Мебели в столовых старались ставить как можно меньше. Стулья были очень простые и удобными. Столы были раздвижными и выносными. И лишь в XIX столетии огромный стол становится главным предметом гостиной.

Обязательными были буфеты-горки, на которых выставляли из фарфора и стекла. Позже их сменили застекленные витрины. Той же цели служили маленькие консольные столики, прикрепленные к стене. Особое место в русских столовых принадлежало фарфору. Без него не мыслилась ни одна усадьба. Он выполнял не столько бытовую, сколько представительскую функцию - говорил о богатстве и вкусе хозяина. Потому хороший фарфор специально добывали и коллекционировали.

Металлической посудой в усадьбах практически не пользовались, она была золотой или серебряной. При этом если золотая посуда говорила гостям о богатстве хозяина, то фарфор - об утонченных вкусах. В домах же победнее такую же представительскую роль играла оловянная посуда и майолика.

Кстати, скатерть, как и столовая салфетка, появилась вовсе не от пристрастия к чистоте, а по требованиям престижа. Сначала большой салфеткой пользовался лишь хозяин дома. Как и на всех престижных вещах, на салфетке принято было вышивать монограмму хозяина.

Спальни тонули в дорогих тканях - штофе, атласе, бархате. Они были на окнах, на балдахинах кроватей и иногда на дверных проемах. Из таких же тканей делались пышные завесы на окна, надкроватные балдахины, украшавшиеся букетами из перьев (>). Обильный растительный орнамент оставила в дворянских спальнях эпоха барокко. Мягкую мебель для сидения здесь старались обивать такой же тканью, создавая, таким образом, гарнитур.

На изящный ночной столик ставили подсвечник. Центральное место спальни занимал чайный столик, на котором красовался сервиз.

Картины в дворянской усадьбе.

В кабинете Александра I висела > - император покровительствовал искусствам. В кабинетах его преемников и Великих князей - изображения солдат различных родов войск и полотна батальных сцен. В кабинетах императриц и великих княгинь - обычные портреты, пейзажи, жанровые сцены.

В кабинетах жилых домов портреты составляли большинство. Но, как и в гостиных, они разбавлены иными сюжетами - интерьерными, жанровыми, пейзажными, изображениями животных. В кабинете архитектора А. Брюллова - архитектурные проекты, пейзажи, отмывка архитектурных деталей. В кабинете Жуковского, на глухой стене - по четыре картины по сторонам камина. В кабинете губернатора может висеть портрет жены, в кабинете графа - пейзаж. У Строганова в кабинете портреты любимого рысака. В провинциальном кабинете - виды Венеции, портреты, копии с Рембрандта. В кабинете старого дома - гравюры. В спальне старой графини - портреты, в спальне дворянской загородной усадьбы - >. В комнате бабушки образа, портреты митрополита Платона и блаженной Агафьи. В комнате барышни - гравюры и картинки, вырезанные из книг. В диванной, наряду с живописью в темных рамах - гравюры в бумажных рамках. В спальной комнате, наряду с портретами - пейзажи. В приемных императорских дворцов второй половины XIX в. - пейзажи. В бильярдных - опять портреты. В жилых комнатах преобладает портрет, наряду с которым могут висеть и пейзаж, и изображения животных. Как и в кабинете, стену могут занимать ланд карта или план имения. В одной комнате, выполняющей несколько функций, в кабинетной зоне над столом - портреты и пейзажи, в гостиной зоне над диваном - портреты, в спальной зоне над кроватью - графика с жанровыми и культовыми сюжетами.

У дворовой прислуги редко была своя комната, но в тех случаях, когда слуга получал ее, то украшал стены рисунками или живописью. В комнате немца - камердинера - портрет Фридриха II. В комнате ключницы - два детских рисунка. В жилище кухарки, т. е. на кухне - лубочная или гравированная картинка или >. В девичьей, как правило, кроме иконы, нет других изображений. Зато в лакейской, располагавшей большей свободой и вместе с тем правами, стены могут быть оклеены пестрыми картинками.

В интерьере, стилистически цельном и со вкусом убранном, картина не выделяется из общего ансамбля, не заявляет о своем приоритете. Станковое искусство не спорит с прикладным и не противопоставляется ему. И вместе с тем у картин свои обособленные функции, свои декоративные, информационные и семантические задачи, изначально в них заложенные, которые проводят незримую, но весьма ощутимую грань между ними и вещами утилитарного назначения. Элитарность без выпячивания, избранность без пренебрежения - признаки стиля и хорошего вкуса в эпоху позднего классицизма. За работами, висящими в интерьере, угадывается не только вкус автора, но и вкусовые пристрастия хозяина. Здесь можно встретить Рембрандта, Рубенса, Тициана, Ван-Дейка. Полотна русских художников Чернецовых висели в парадной комнате художника Ф. И. Толстого, имевшего свою оправданную и выверенную точку зрения на русскую живопись и русских художников, одаренных и с хорошей профессиональной выучкой в петербургской Академии художеств. Многие занимались живописью без специального образования и много в этом преуспевали. Широко известны живописные работы Лермонтова, Жуковского, Александра Бестужева.

Но вместе с тем в русском общественном мнении зарубежные мастера ценились выше. Будучи в России, французская художница Виже-Лебрен выполнила несколько десятков портретных заказов. Зарубежные художники, путешествуя по России и портретируя вельмож, сановников и состоятельных помещиков, за короткое время делали себе состояние. При устойчивой популярности жанра это было несложно.

У помещиков были свои домашние художники, и далеко не каждый из этих художников получал образование в Академии художеств, а затем в Италии. Доморощенные художники могли расписывать интерьеры, а могли баловаться и станковой живописью. Художники этого уровня могли делать вывески, расписывать и питейные заведения. Помещики держали и домашних иконописцев, которые время от времени писали портреты.

Основной жанр украшающих комнаты произведений станкового искусства - масляная живопись, т. е. работы, исполненные в цвете с использованием долговечных материалов. Живопись представительна и престижна. Живопись вносит в интерьер колористические акценты или оттенки - в зависимости от степени цветовой активности поверхности стены и самой картины.

Весьма популярна и акварель, техника которой в первой половине XIX в. достигла совершенства, опережая прочие жанры, в том числе и масло, не только и не столько степенью реалистической передачи, сколько поэзией, легкостью, прозрачностью, сочностью и одновременно благородством колористического строя. Масляная живопись - для представительности, акварель - для души; в масле - незыблемость, извечная драма античных конфликтов, а в акварели - искренность и сокровенность; маслом гордились, акварель - любили. Однако акварель обладает рядом технических недостатков. Бумага, на которой она исполнена, - гораздо менее прочна, нежели холст. Масляную живопись можно мыть, расчищать от загрязнений, протирать к праздникам мокрой тряпкой. Акварель всего более боится попадания воды на ее поверхность. И, наконец, акварельные работы выполняются из пигментов, часть которых - несветостойки. Со временем работа теряет в цвете, пигмент под действием света разрушается, краски блекнут.

Висели на стенах и карандашные рисунки. В те времена рисовать учились все и каждый в большей или меньшей степени мог изображать натуру. Друзья обменивались рисунками, а то и просто дарили. Нередко незаметно рисовали портрет, а затем дарили - это было приятным сюрпризом. Мамаши, в пылу матримониальных забот, выставляли напоказ рисунки своих дочерей. На стене жилой комнаты могли висеть не только рисованные карандашом, но также вырезанные из книг или журналов - такие картинки могли быть и весьма приемлемых художественных достоинств. В светелке барышни могли висеть и картинки из журналов мод. В кухне, жилище кухарки, на стене красовались картинки с помадных банок.

К портретам было отношение особое, старшее поколение благоговело перед галереей родовитых предков, молодежь же, зараженная зарождающимся нигилизмом, вносила в общие и частные ценностные отношения безусловный скепсис. Однако перед приемом гостей, по традиции, одновременно со снятием с мебели чехлов и чищением медной фурнитуры дверей и окон, мокрой тряпкой протирали глаза у фамильных портретов.

Портрет - самый распространенный жанр в интерьере. Человек и его изображение занимали в изобразительном искусстве главное место. Портрет, образно говоря - жанр литературный, за ширмой форм и складок материи угадывались воспитание, общественное положение, характер, имущественный ценз, заслуги, страсти, таланты, этический уровень и, в конечном итоге, судьба.

Были портреты для себя, для воспоминаний, которые дороги сердцу, мост в минувшее, лучшие годы, наполненные чувством, ныне утраченным, друзьями и родными, ныне покойными, страстями и надеждами, ныне обесцененными.

И портреты - для других, в парадных комнатах, напоказ, как оплот сословной фанаберии, ни на минуту не позволяющий гостю забыть свое место в сложной, но устойчивой лестнице иерархических отношений.

Портреты заказывали, чтобы подарить любимому человеку, часто миниатюру, которая могла висеть на стене, а могла и стоять на рабочем столе, всегда перед глазами.

Портреты в интерьере - не только фамильные. Весьма популярны были гравированные портреты героев 1812 г. У Коробочки в комнате наряду с изображением птиц - портрет Кутузова. В гостиной Собакевича >

Портреты обладали общественной ценностью, несли определенные идеалы, не только отражали вкусы или ублажали родословную спесь - они, как знамена, символизировали мировоззренческую направленность, силу убеждений, политическую лояльность или оппозиционный протест. > не только в кабинетах чиновников и залах присутственных мест, но и в обычном жилом доме.

Но могли в кабинетах висеть и портреты Сен-Симона, Вольтера, энциклопедистов, что было признаком вольнодумства. У молодого человека могли висеть портреты писателей, определяющих литературные вкусы времени: Гете, Гюго, Бальзака, Жюль-Жанена, Ламартина. В эпоху романтизма апологет ее, Байрон, был обязателен в комнате молодого человека. Пользовались популярностью и лучшие русские поэты эпохи Жуковский и Пушкин.

Портрет в барском доме мог висеть как произведение искусства, изображенный образ мог быть незнакомым, не принадлежать никому из родных или знаменитых людей, а просто занимать пространство, которое больше нечем заполнить.

Нередко встречаются картины, завешенные тафтой. Это портреты, которые не должны быть доступны постороннему глазу.

Портрет - жанр устаревающий значительно ранее прочих, а потому теряющий сначала фамильную, а потом и общественную ценность. Изображения людей - не жанровые, а портретные - были не менее популярны, нежели портреты родных и близких. Широко распространены были мифологические персонажи - как греческой, римской, так и библейской мифологии, причем реальные лица могли соседствовать с фольклорными.

В жилищах чиновников или мещан могли висеть гравированные портреты. Охотно приобретали и вешали на стену лубочные картинки, героями которых были Миликтриса Кирбитьевна, Еруслан Лазаревич, Фома и Ерема, Объедала и Обпивала.

Гравюры лишены проблем светостойкости. Они тиражированы, отчего даже самые художественно совершенные из них - недороги. Гравюры не только удачно дополняют композиции при организации поверхности стены, но и образовывают самостоятельные подборки. У Собакевича в гостиной стены увешаны гравированными портретами полководцев, во многих домах во второй четверти XIX в. были модны гравированные подборки героев 1812 г.

Образа в интерьере.

В каждой комнате усадьбы обязательно присутствовали иконы и лампадки. Существовали и специальные молельные помещения.

В парадных комнатах образа также присутствуют, хотя и не обязательно во всех. В передней, которая одновременно является лакейской, образ висит не только для дворни: всякий входящий в дом крестится на икону. Образа висят также в залах, весьма часто в гостиных, которые были местом постоянного времяпровождения большинства членов семьи: хозяйки, хозяина, детей, взрослых дочерей. Обязательна икона и в комнате хозяина - кабинете. Девичья, которая предназначалась для женской прислуги в доме, также не могла обойтись без образа.

Самое ценное в комнате - икона, и ценз ее определяется не столько ее рыночной стоимостью, сколько духовным содержанием.

Если в интерьере есть золото, серебро или драгоценные камни, то можно быть уверенным, что они украшают киот или икону. В домах попроще - и киоты попроще, небогатые, неброские, но всегда опрятные, медные ризы ярко начищены. Вместо киота в комнате могла быть прибита полочка с несколькими иконами или стоять стойка с образами.

Перед каждым образом - неугасимая лампада, которая могла быть стеклянной, либо золотой или деревянной - в зависимости от общего убранства иконы. Киот, помимо образов, мог вмещать в себе крест и мощи. По праздникам либо иным торжественным или ответственным случаям в киоте затепливали сальную или восковую свечу.

Спальни, как и образные, могли полностью быть обставлены образами - это во многом зависело от набожности хозяйки. Обычно в спальнях дам и барышень киот висел над постелью, в изголовье.

В жилых и парадных комнатах, при наличии картин светского содержания, иконы и киоты размещались особняком, вне общей композиции. Будучи умышленно обособлены, они, при незначительных, гораздо меньших, чем у картин, размерах, занимают доминирующее положение. Обычное их положение - под потолком, в углу - но диагонали или плашмя на стене.

Ковры и гобелены.

Ковры и гобелены в начале XIX в. можно изредка увидеть на стенах. Во второй половине XIX в. завешивание стен коврами стало массовым явлением. Предметы прикладного искусства - частые гости на стенах: часы, кашпо, книжные полки, градусники, барометры, музыкальные инструменты, сонетки. Очень распространенным и даже модным явлением в интерьерах были трубки, чубуки, оружие (кинжалы, пистолеты, ружья) - они украшали кабинеты, чаще всего холостяков, коллекции были гордостью хозяина, мерилом тщеславия и предметом зависти. Моду на это украшательство можно бы назвать пустой, бессодержательной погоней за престижной новизной, однако, каждая из этих вещей представляла собой предмет прикладного искусства, порой уникальный; нередко высокого класса, с применением дорогих и даже драгоценных материалов. Самостоятельную художественную ценность являли собой композиционные построения из этих предметов, которые, как и развеску картин, можно выделить в отдельный жанр интерьерного искусства.

Искусственное освещение.

В 19 веке искусственное освещение было несравненно мягче, чем в двадцатом и нынешнем, поэтому, пытаясь представить себе интерьер 19 века, мы должны делать поправку на источники света.

Во-первых (что ясно почти всем), освещение, построенное на свечах и лампах (масляных) приглушает краски и блеск, так что ампирный интерьер, несмотря на обилие позолоты, вечером мог превратиться в уютный, и даже - интимный.

Во-вторых (что менее очевидно), хотя сегодня мы ценим свечное освещение за живость и трепет, в 19 веке с этими свойствами по мере сил боролись: сфокусированный и колеблющийся от сквозняков свет свечи "разрывает" пространство и создает ощущение тревоги. Чем, кстати говоря, широко пользовался Хичкок и другие мастера триллеров. Чтобы предотвратить "эффект ужастика" в 19 веке широко использовались плафоны и рассеивающие поток света экраны.

В целом система освещения интерьера строилась, как и современные аналоги на сочетании светильников, направляющих световой поток вниз (даунлайты) и направляющих свет вверх (аплайты). Причем аплайтов (торшеры, настольные переносные и стационарные светильники) было, как правило, больше.

Парки и сады.

Обязательной принадлежностью дворянской усадьбы был парк. Важной составной частью дворянской усадьбой культуры были сады и парки. Часто они занимали большую площадь и объединялись с прилежащими к ним рощами и лесами. В зависимости от местных условий парк располагался с трех, с двух, либо с 1 стороны. Иногда он окружал усадьбу. Каждый усадебный парк был тесно связан с жизнью своего владельца, своеобразен, нес в себе какие-то особенности вкусов, взглядов своего создателя. В зависимости от времени в России создавались различные по планировке усадебные парки. Здесь Россия шла за Западом. В XVIII веке преобладали так называемые "французские парки". В основе плана здесь лежала рациональная схема, четкая геометрическая система расположения аллей. Аллеи играли важную роль при создании парков. Система аллей помогала ориентироваться в усадебном комплексе. Аллеи направляли внимание человека на архитектурные сооружения: павильоны, беседки, водоемы.

В конце XVIII- начале XIX века появляются пейзажные парки (английские), в них вносится романтическая черта, их фоном служит естественный окружающий комфорт. В парке устраиваются руины, гроты, всевозможные сюрпризы. Часто планировка парков сочетала в себе элементы регулярных и пейзажных парков. В парке устраивались гуляния, фейерверки, театральные представления, катание по искусственным прудам и каналам.

В дворянских усадьбах текла богатая духовная жизнь. Природа, архитектура - вся обстановка располагали к творчеству.

Состав и структуру усадебных садово-парковых комплексов во многом определяли природные составляющие ландшафта - рельеф, водная система и зелёный массив. Чаще всего для строительства усадеб выбирался комбинированный рельеф, представлявший собой сочетание ровной местности и склона. Предпочтение оказывалось площадкам на берегах рек и озёр. Пространственную основу садово-паркового комплекса, как правило, составляли лесные массивы и луга.

Предпочтения при создании регулярных и пейзажных композиций садово-парковых комплексов распределялись следующим образом. Ландшафтные планировки устраивали на комбинированном или холмистом рельефе. Регулярные - на комбинированном или равнинном. Все усадьбы, в состав которых входили ландшафтные планировки, и большинство усадеб с регулярными структурами имели естественные водные объекты.

По характеру планировочной структуры усадьбы губернии можно разделить на две группы - > и >.

Усадьбы группы > начали создаваться в середине XVIII в. и через сто лет составляли почти 90% от общего числа. Их ядро состояло из господского дома, хозяйственных зданий и парадного двора, скомпонованных на основе ортогональной системы. В большей части усадеб была одна хозяйственная зона, которая могла находиться на отдалении от ядра или рядом с ним и, как правило, снаружи садово-паркового комплекса. Четыре типа в составе группы различались характером взаимодействия с шоссе усадебного комплекса или его ядра.

Усадьбы группы > начали появляться в 1820-х гг. Их ядро формировалось господским домом и открытым озеленённым пространством перед ним и всегда находилось в отдалении от шоссе. В большинстве усадеб была одна хозяйственная зона удалённая от ядра. Два типа композиций в группе различаются характером и длиной проезда к ядру по территории садово-паркового комплекса.

В садово-парковый комплекс усадьбы могли входить по отдельности или в разных сочетаниях пять базовых составляющих: фруктовый сад, сад парк, регулярный и ландшафтный парки, лесопарк. Среди усадеб Санкт-Петербургской губернии выявлено четыре типа планировочных структур садово-парковых комплексов, отличающихся количеством и сочетаниями базовых составляющих, а также разными композиционными решениями. Наиболее распространён был садово-парковый комплекс из фруктового сада и ландшафтного парка.

Регулярные планировки обычно создавались на основе параллельной, ортогональной или радиальной сетки дорожек, аллей и границ, которая могла быть композиционно связана с каким-либо сооружением или зоной усадьбы. Фруктовые сады и сады-парки чаще всего обладали независимой структурой. Регулярные парки всегда имели аллею, дорожку или визуальную композиционную ось, соотносившую их с усадебным домом.

Ландшафтные парки существенно отличались друг от друга по площади (от 2 до 100 га), количеству планировочных районов (от одного до четырёх) и характеру (пейзажный, смешанный, романтический, водный, экзотический). Наиболее распространены были ландшафтные парки площадью до

5,5 га, представлявшие собой единый пейзажный район, сформированный на основе крупной поляны.

Лесопарки имели планировочную структуру двух типов - с разреженной сетью прогулочных дорожек или на основе двух-трёх пересекающихся просек. Лесопарки не связывались с усадебным домом до конца XIX в. , когда в их планировке стали использовать приёмы композиционной связи с ядром, свойственные ландшафтным паркам.

Более всего были распространены и дольше других (около 100 лет) создавались два типа структурных разновидностей садово-паркового комплекса:

1. регулярный парк планировкой на основе ортогональной решётки, примыкающий к фасаду господского дома и скоординированный с ним;

2. фруктовый сад и ландшафтный парк, расположенные вокруг жилой зоны.

Оба типа садово-парковых комплексов формировались в усадьбах группы >.

Для создания садов и парков во всех усадьбах проводили работы по преобразованию исходного ландшафта. Наиболее масштабными мероприятиями, связанными с рельефом и водной системой было запруживание рек и ручьёв и создание котлованов для прудов и проток. Зелёный массив усадеб дополнялся (иногда полностью формировался) посадками деревьев основных и экзотических для региона пород и кустарников. Чаще всего для создания паркового массива одной усадьбы выбирали 4-5 основных древесных пород и один вид экзотов. Самым распространённым и наиболее разнообразно используемым в усадебных парках деревом была липа.

Структура дорожно-тропиночной сети формировалась аллеями, прогулочными дорогами и маршрутами, видовыми и простыми дорожками, тропинками, иногда просеками. Из парковых сооружений наибольшей популярностью в усадьбах пользовались беседки, мосты и водяные мельницы. Для обозначения границ чаще всего устраивали земляные валы.

Дворянские гнёзда России. В этих словах заключен целый мир, культурный пласт эпохи. Мир усадьбы предстаёт как социальный феномен со своими традициями и устоями. Память о дворянских гнёздах сохранились в звуках современных песен, в которых слышатся ностальгические нотки >, таинственному взгляду из-под вуали, сладкому запаху сирени.

Выбиралось красивое место на возвышенности, у реки, при впадении в неё ручья. Ансамбль подчинялся планировочной оси, ориентированной перпендикулярно реке. В северных губерниях из-за холодных ветров он нередко располагался пониже, на склоне. Дом, чаше двухэтажный, реже одноэтажный, одним протяжённым фасадом был обращён к подъезду, другим – к склону над рекой.

Вход в дом отмечался портиком – крытой передней частью здания – и колоннадой. А на фронтоне обычно помещали герб или вензель – замысловато переплетённые инициалы владельца усадьбы. Крышу венчал бельведер – специальная надстройка над зданием, с которой открывался живописный вид на окрестности.

Крыша усадебного дома часто имела форму купола, что придавало торжественность и величие. Снаружи его украшали не только колоннами, но и скульптурами. Перед домом со стороны подъезда формировался парадный двор, который ограничивали по бокам флигели, часто связанные с домом крытыми переходами или колоннадами. Двор получал регулярную планировку с подъездным кругом перед входом и цветочными клумбами. Справа и слева от парадного двора размешались скотный и конный дворы, амбары, риги, другие хозяйственные постройки и плодовый сад.

Интеллектуальным и хозяйственным центром вседневной жизни усадьбы был мужской кабинет. Обставляли его почти всегда очень скромно. Здесь отчитывались управляющие, писали письма и распоряжения, подсчитывался оброк, принимали соседей, обсуждали проекты архитекторов. В тихих кабинетах формировалась мода на чтение.

В самом конце XVIII столетия в усадебном доме появился и женский кабинет. День дворянки, особенно в сельской усадьбе, был заполнен заботами до отказа. Утро её начиналось в уединённом кабинете, куда шли за приказом с отчётом, за деньгами, с дневным меню. Днём же и особенно вечером кабинет хозяйки превращался в салон.

Хозяйка усадьбы принимала в кабинете близких родственников, друзей, соседей. Здесь она читала, рисовала, занималась рукоделием, вела обширную переписку. Женский кабинет всегда отличался особым уютом и теплотой. Стены окрашивались в светлые тона, оклеивались обоями с цветочным декором, такая же цветочная роспись покрывала потолок. Пол складывался уже не из яркого наборного паркета, а застилался цветным ковром.

Почти обязательная принадлежность усадьбы – это фамильные портреты. Портретная галерея предков своим размахом напоминала крупные дворцовые собрания прежних русских вельмож.

В конце XVII – начале XVIII века в поместьях началось активное строительство усадебных храмов, которое не прекращалось вплоть до начала XX века. Усадебная церковь являлась тем связующим звеном, которое духовно объединяло господ, дворовых людей и жителей примыкающих к усадьбе деревень.

Расцвет дворянских помещичьих усадеб пришёлся на конец XVIII – первую половину XIX века. Именно в эти годы усадебное строительство охватило буквально всю европейскую часть России.

Во многих усадьбах собирались прекрасные библиотеки, в которых хранились книги и журналы из Москвы и Петербурга, а также из-за границы. Среди книг встречались не только художественные произведения, но и разнообразные руководства по ведению хозяйства, по строительству. «Эти усадьбы оказывали влияние на развитие не только уезда, но и всей губернии», - пишет Ю. А. Веденин (1, с. 31). Немалую роль в усадебной жизни играли музыкальные занятия, хоры, оркестры и театры.

История имения Самариных на Волге неразрывно связана с историей нашего края. Самарины – древний род. Их предок, киевский вельможа Нестор Рябец, в 1282 году упоминается в числе бояр галицкого короля Льва Даниловича. В XVII веке род Самариных был записан в Бархатную книгу древних дворянских родов. Их фамилия внесена в VI часть родословных книг древнего русского дворянства Московской, Тульской, Калужской, Ярославской, Симбирской и Самарской губерний.

Четыре поколения Самариных в своём волжском имении Васильевском основывали и обустраивали сёла, деревни и хутора, строили церкви, школы, больницы и содержали их на свой счёт, грамотное хозяйствовали, принимали активное участие в общественной жизни Самарской и Симбирской губерний.

А начало всему этому положил московский дворянин, секунд-майор Василий Николаевич Самарин (27 мая 1741 – 23 апреля 1811). Он вошёл в историю рода как храбрый воин и продолжатель лучших традиций фамилии: умелое, рациональное ведение хозяйства, преумножение и освоение новых владений, создание надёжного материального благополучия для потомков и обеспечение благоприятных условий для своих крестьян.

В 1773 году он обратился к императрице Екатерине II с прошением о разрешении ему устроить винокуренный завод. Вскоре последовал указ от 15 января 1774 года: «Курить вино в собственное употребление ни малым ни великим числом, никому не продавать и ни на что не меняться, и работникам в платеж за работу, а равно и в подарки не давать и на сторону не ссужать, а людям своим, живущим при Вас тож и означенной вотчины крестьянам к праздникам и родинам и к именинам давать вина бутылку и более, но не свыше полуведра, а им пить, приходящих к ним гостям безденежно поить не запрещается» (2, с. 12–16).

В имениях Самариных в Ярославской, Тверской и Тульской губерниях Василий Николаевич вместе с управляющим отбирал молодые крестьянские семьи для переселения в новые края, обещая им удобные добротные дома, приусадебные земли, выделяя крестьянам телеги, скот и всё необходимое для дальней дороги. Работали на новом месте в охотку и на помещика, и на своём подворье. Именно из первых переселенцев, молодых мужиков и их бойких, работящих жён, сложилось дружное ядро населения вотчины Самариных.

В «Списке о семейном и имущественном положении Василия Николаевича Самарина», составленном в 1790 и 1792 годах, записано: «По последней 4-й ревизии Сызранской округи наследственных в селах Владимирском – мужска 55, женска 61; Вязовке - мужска 176, женска 185; в сельце Васильевском – мужска 239, женска 235, доставшихся по купчим в селе же Владимирском мужска 184, женска 197» (2, с. 25, 28).

Заботливым хозяином и храбрым воином вошёл в историю славного рода Самариных сын Василия Николаевича – Фёдор Васильевич Самарин (1784–1853), владелец обширного владения в Сызранском и Самарском уездах (2, с. 32–33). В Московской губернии он имел 16 сёл и деревень и более чем четыре тысячи крестьян. Несколько владений у него было в Тверской, Тульской, Ярославской и Рязанской губерниях. Почти всё лето Самарин проводил в этих имениях. Но его любимым детищем была Васильевская вотчина на Волге.

Фёдор Васильевич достойно продолжил дело, начатое отцом. Вскоре после смерти Василия Николаевича в 1811 году он привёз сюда Петра Яковлевича Воронкова, который прослужил в Васильевской вотчине до 1855 года, исправно ведя хозяйство, и своими добрыми делами был известен всему Поволжью.

Фёдор Васильевич составил для Воронкова «Наставление» из пяти глав. В первой главе перечислялись все прямые обязанности управляющего. Во второй же главе Фёдор Васильевич требовал от управляющего «избегать сколько можно телесных наказаний» и «из своих рук никого не бить». В остальных главах расписывались конкретные задачи по управлению скотным двором, конторой и прочим хозяйственным делам.

В Отделе рукописей Российской государственной библиотеки в фонде Самариных имеется 223 письма Ф. В. Самарина к Я. П. Воронкову за 1809–1842 годы и 272 письма за 1843–1853 годы. Часть его писем хранится в фонде Самариных в Государственном архиве Ульяновской области.

Самарин бережно и заботливо относился к крестьянам. В 1846 году он с сожалением писал Воронкову: «Мы редко находим добросовестных людей между мелкими местными дворянами, они по большей части без всякого воспитания и образованности, живут в праздности, и если служат, то только для того, чтоб обогащаться за счёт других, а крестьяне, принадлежащие им, обыкновенно живут скудно и никогда почти не получают справедливого суда» (2, с. 47).

Самарин серьёзно занимался разведением овец, закупал за границей племенных баранов и маток, приглашал специалистов. В 1836 году на его овечьем заводе было три опытных овчара-саксонца, два сортировщика, обучавшихся в Москве, конторщик, учившийся за границей. К январю 1837 года на заводе было 18 580 голов овец, которые содержались в трёх стадах: отборном, электоральном и поколенном.

Фёдор Васильевич в 1827 году одним из первых в России открыл в Васильевском школу для крестьянских детей. В 1850 году в его имении началось строительство школы для девочек. В письме от 4 ноября того же года Самарин убеждал Воронкова в том, что девочек надо «обязательно учить, так как каждая девочка, став матерью, сможет больше внимания уделять обучению детей своих, нежели отец, который реже бывает дома и более нетерпелив в отношении своих учеников».

Фёдор Васильевич считал, что в васильевской школе вместо священника учителем должен быть человек «из окончивших семинарию по первому разряду, добронравный, пользующийся любовью у населения». Он всячески поощрял крестьян, отпускавших детей в школу, а дворовые, окончившие школу с хорошими отметками, могли рассчитывать на получение должности приказчика.

Фёдор Васильевич с юных лет приучал своих сыновей управлять хозяйством. В Васильевское несколько раз приезжал Юрий; в 1849–1850 годы здесь провёл летние месяцы Владимир, чтобы под руководством управляющего Воронкова «учиться хозяйству».

После смерти Фёдора Васильевича все хозяйские заботы перешли к Юрию, старшему сыну. Ему помогала мать, Софья Юрьевна. Выполняя волю отца, братья Самарины и их мать 1 августа 1858 года составили акт о полюбовном разделе недвижимого имущества, оставленного Фёдором Васильевичем. Самарины решили не делить между собой волжскую вотчину.

Волжские владения достались Юрию и Дмитрию. Хозяйство было немалым: 39 692 десятины земли, лес, сенокосы, рыбная ловля и прочее. В селениях, принадлежавших Самариным, было 2195 крепостных крестьян. В Васильевском имелись хлебная и лесная пристани. Во всех сёлах и деревнях были господские строения: деревянный дом со службами, 12 флигелей для контор и служащих, 20 флигелей для рабочих фабричных и пастухов овечьего завода, людская, больница и при ней два флигеля, суконная фабрика. Кроме этого, 12 хлебных амбаров, 12 каменных риг, три четырёхконные молотильные машины, четыре одноконные веятельные. Мукомольных мельниц имелось три, две из них водяные на реке Чагре, одна – трёхпоставная, одна – о двух поставах и одна – ветряная. На овечьем заводе мериносовых электоральной породы насчитывалось 15 000 голов, размещавшихся на девяти овчарнях. В целом имение на Волге приносило доход 44 600 рублей серебром.

В 1885 году по проекту архитектора М. А. Дурнова здесь, на крутом берегу Волги, были построены большой дом-дворец и целый комплекс хозяйственных и других помещений.

После смерти Ю. Ф. Самарина по его завещанию, заверенному в 1875 году, к его брату, Дмитрию Фёдоровичу Самарину, официально перешло в полную собственность всё недвижимое родовое имение на Волге.

В 80-е годы XIX века в рациональном и научно-обоснованном ведении хозяйства Дмитрию Фёдоровичу помогал управляющий имением О. О. Крамер, закончивший курс агрономии в Пражском политехникуме. Заведующий конторой и два приказчика закончили земледельческие училища.

Летом в имении Самариных всегда было многолюдно. Месяцами здесь жила многочисленная самаринская родня (3, с. 219).

История обширного имения Васильевское на Волге – это не только история жизни и деятельности его владельцев, это история тех сёл и деревень, которые были основаны и обустроены на их средства, история создания многоотраслевого сельского хозяйства, история развития народного образования, здравоохранения и культуры.

Литература и источники

1. Веденин Ю. А. Русские дворянские усадьбы и их роль в возрождении культурного ландшафта России // Русская усадьба. Вып. 1 (17). М., 1994.

2. Охлябнин. С. Д. Повседневная жизнь русской усадьбы XIX века. М., 2006.

3. Поддубная Р. П . Васильевское. Имение Самариных на Волге. Самара, 2008.