В связи с тем, что в современном литературоведении отсутствует термин «мифологические элементы», в начале данной работы целесообразно дать определение этому понятию. Для этого необходимо обратиться к трудам по мифологии, в которых представлены мнения о сущности мифа, его свойствах, функциях. Гораздо проще было бы определить мифологические элементы как составные части того или иного мифа (сюжеты, герои, образы живой и неживой природы и пр.), но, давая такое определение, следует учитывать и подсознательное обращение авторов произведений к архетипическим конструкциям (как замечает В.Н.Топоров, «некоторые черты в творчестве больших писателей можно было бы понять как порой бессознательное обращение к элементарным семантическим противопоставлениям, хорошо известным в мифологии», Б.Гройс говорит об «архаике, относительно которой можно сказать, что она также находится в начале времен, как и в глубине человеческой психики в качестве ее бессознательного начала».
Итак, чем же является миф, а вслед за ним - что можно назвать мифологическими элементами?
Мифология как наука о мифах имеет богатую и продолжительную историю. Первые попытки переосмысления мифологического материала были предприняты еще в античности. Изучением мифов в разные периоды времени занимались: Эвгемер, Вико, Шеллинг, Мюллер, Афанасьев, Потебня, Фрейзер, Леви-Строс, Малиновский, Леви-Брюль, Кассирер, Фрейд, Юнг, Лосев, Топоров, Мелетинский, Фрейденберг, Элиаде и многие другие. Но до настоящего времени так и не оформилось единого общепринятого мнения о мифе. Безусловно, в трудах исследователей существуют и точки соприкосновения. Отталкиваясь именно от этих точек, нам представляется возможным выделить основные свойства и признаки мифа.
Представители различных научных школ акцентируют внимание на разных сторонах мифа. Так Рэглан (Кембриджская ритуальная школа) определяет мифы как ритуальные тексты, Кассирер (представитель символической теории) говорит о их символичности, Лосев (теория мифопоэтизма) - на совпадение в мифе общей идеи и чувственного образа, Афанасьев называет миф древнейшей поэзией, Барт - коммуникативной системой. Существующие теории кратко изложены в книге Мелетинского «Поэтика мифа».
Различные словари по-разному представляют понятие «миф». Наиболее четкое определение, на наш взгляд, дает Литературный энциклопедический словарь: «Мифы - создания коллективной общенародной фантазии, обобщенно отражающие действительность в виде чувственно-конкретных персонификаций и одушевленных существ, которые мыслятся реальными». В этом определении, пожалуй, и присутствуют те общие основные положения, по которым сходится большинство исследователей. Но, без сомнения, это определение не исчерпывает все характеристики мифа.
В статье А.В.Гулыги перечислены так называемые «признаки мифа»:
1. Слияние реального и идеального (мысли и действия).
2. Бессознательный уровень мышления (овладевая смыслом мифа мы разрушаем сам миф).
3. Синкретизм отражения (сюда входят: неразделенность субъекта и объекта, отсутствие различий между естественным и сверхъестественным).
Фрейденберг отмечает сущностные характеристики мифа, давая ему определение в своей книге «Миф и литература древности»: «Образное представление в форме нескольких метафор, где нет нашей логической, формально-логической каузальности и где вещь, пространство, время поняты нерасчлененно и конкретно, где человек и мир субъектно-объектно едины , - эту особую конструктивную систему образных представлений, когда она выражена словами, мы называем мифом». Исходя из данного определения становится понятным, что основные характеристики мифа вытекают из особенностей мифологического мышления. Следуя трудам А.Ф.Лосева В.А.Марков утверждает, что в мифологическом мышлении не различаются: объект и субъект, вещь и ее свойства, имя и предмет, слово и действие, социум и космос, человек и вселенная, естественное и сверхъестественное, а универсальным принципом мифологического мышления является принцип партиципации («все есть все», логика оборотничества). Мелетинский уверен, что мифологическое мышление выражается в неотчетливом разделении субъекта и объекта, предмета и знака, вещи и слова, существа и его имени, вещи и ее атрибутов, единичного и множественного, пространственных и временных отношений, происхождения и сущности.
В своих трудах разные исследователи отмечают следующие характеристики мифа: сакрализация мифического «времени первотворения», в котором кроется причина установившегося миропорядка (Элиаде); нерасчлененность образа и значения (Потебня); всеобщее одушевление и персонализация (Лосев); тесная связь с ритуалом; циклическая модель времени; метафорическая природа; символическое значение(Мелетинский).
В статье «Об интерпретации мифа в литературе русского символизма» Г. Шелогурова пытается сделать предварительные выводы относительно того, что понимается под мифом в современной филологической науке:
1. Миф единогласно признается продуктом коллективного художественного творчества.
2. Миф определяется неразличением плана выражения и плана содержания.
3. Миф рассматривается как универсальная модель для построения символов.
4. Мифы являются важнейшим источником сюжетов и образов во все времена развития искусства.
5. Мифом может стать созданная автором «по законам художественной правды» новая реальность, которая моделируется в соответствии с предполагаемыми законами древнего сознания.
Нам кажется, сделанные автором статьи выводы касаются не всех существенных сторон мифа. Во-первых, миф оперирует фантастическими образами, воспринимаемыми как реальность либо реальными образами, которые наделяются особым мифологическим значением. Во-вторых, необходимо отметить особенности мифического времени и пространства: в мифе «время мыслится не линейным, а замкнуто повторяющимся, любой из эпизодов цикла воспринимается как многократно повторяющийся в прошлом и имеющий быть бесконечно повторяться в будущем» (Лотман). В статье «О мифологическом коде сюжетных текстов» Лотман также отмечает: «Циклическая структура мифического времени и многослойный изоморфизм пространства приводят к тому, что любая точка мифологического пространства и находящийся в ней действователь обладает тождественными им проявлениями в изоморфных им участках других уровней... мифологическое пространство обнаруживает топологические свойства: подобное оказывается тем же самым». В связи с таким циклическим построением понятия начала и конца оказываются не присущими мифу; смерть не означает первого, а рождение второго. Мелетинский добавляет, что мифическое время - это правремя до начала исторического отсчета времени, время первотворения, откровения в снах. Фрейденберг говорит также об особенностях мифологического образа: «Для мифологического образа характерна безкачественность представлений, так называемый полисемантизм, т.е. смысловое тождество образов». Наконец, в-третьих, миф выполняет особые функции, основными из которых (по мнению большинства ученых) являются: утверждение природной и социальной солидарности, познавательная и объяснительная функции (построение логической модели для разрешения некоего противоречия).
Что же исходя из этого можно назвать мифологическими элементами?
Как отмечено в Литературном энциклопедическом словаре, изучение мифологии в литературе затрудняется тем, что общеобразовательное определение границ мифологии не установилось. Мифологические элементы не ограничиваются мифологическими персонажами. Именно структура мифа отличает его от всех других продуктов человеческой фантазии. Следовательно именно структура определяет принадлежность некоторых элементов произведения к мифологическим. Таким образом, мифологическим элементом может быть и нечто реальное, интерпретированное особым образом (битва, болезнь, вода, земля, предки, числа и пр.) Как выразился Р. Барт: «Мифом может быть все». Работы, связанные с мифами современного мира - тому подтверждение. В круге мифологических элементов необходимо также упомянуть мотивы связанные с архетипами мифотворческого мышления. В статье Маркова «Литература и миф: проблема архетипов» дается их определение как «первичных, исторически уловимых или неосознаваемых идей, понятий, образов, символов, прототипов, конструкций, матриц и т.п., которые составляют своеобразный «нулевой цикл» и одновременно «арматуру» всего универсума человеческой культуры». Марков выделяет три модальности архетипов:
1. Архетипы парадигмальные, т.е. образцы для подражания, программы поведения с помощью которых человеческое сознание освобождается от «ужаса истории».
2. Юнговские архетипы как структуры коллективного бессознательного, в которых контролируются основные мыслительные интенции человека. Статус архетипов имеют мифические персонажи, первобытные «стихии», астральные знаки, геометрические фигуры, образцы поведения, ритуалы и ритмы, архаические сюжеты и др.
3. Архетипы «физикалистские». Они отражают единство структур космических и ментально-психических, понятийных и художественно-образных.
Е.М. Мелетинский включает в круг мифологических элементов очеловечивание природы и всего неживого, приписывание мифическим предкам свойств животных, т.е. представления, порожденные особенностями мифопоэтического мышления.
Говоря о мифологических элементах, необходимо обратить внимание и на исторические элементы в некоторых произведениях. В частности у Брюсова исторические личности и события предстают в художественном тексте, наделенные чертами мифических персонажей, а элементы истории несут те же функции, что и мифологические элементы. Наше мнение подтверждается словами М.Элиаде. Мирча Элиаде отмечает «одну из важнейших характеристик мифа, которая заключается в создании типичных моделей для всего общества», признавая «общую человеческую тенденцию...выставлять в качестве примера историю одной человеческой жизни и превращать исторический персонаж в архетип ». Справедливость этого высказывания по отношению к некоторым стихотворениям Брюсова будет доказана в практической части работы. Элиаде приводит в пример образ Дон Жуана, который возникает в творчестве многих писателей (в том числе и у Брюсова) в разных трактовках: как политический или военный герой, незадачливый любовник, циник, нигилист, меланхолический поэт и т.д. Элиаде утверждает, что все эти модели продолжают нести мифологические традиции , которые их топические формы раскрывают в мифическом поведении . «Копирование этих архетипов выдает определенную неудовлетворенность своей собственной личной историей. Смутную попытку...снова очутиться в том или ином Великом Времени» (это является одной из причин обращения писателей к мифологическим элементам в своих произведениях). Сведения о процессе мифологизации истории закреплены даже в Литературном словаре, где наряду с этим утверждается возможность и обратного процесса - историзации мифа. Не удивительно, что еще во времена античности возникла так называемая эвгемерическая трактовка мифа, объясняющая появление мифических героев обожествлением исторических персонажей. Барт также считает, что «...мифология обязательно зиждется на историческом основании...». Показательно в этом отношении и высказывание А.Л. Григорьева о том, что мифы у Брюсова «историчны и подразумевают сознание поэтом своей связи с историей человечества». В связи с вышесказанным нам кажется возможным не выделять исторические реалии из круга мифологических элементов, а причислив к кругу мифологизированных исторических элементов исследовать вместе с ними.
Миф, использованный писателем в произведении приобретает новые черты и значения. Авторское мышление накладывается на мышление мифопоэтическое, рождая по сути новый миф, несколько отличный от своего прототипа. Именно в «разнице» между первичным и вторичным («авторским мифом») кроется, по нашему мнению, заложенный писателем смысл, подтекст, ради выражения которого автор воспользовался формой мифа. Чтобы «вычислить» глубинные смыслы и значения, заложенные авторским мышлением или его подсознанием, необходимо знать, каким образом может отражаться в произведении мифологический элемент.
В статье «Мифы» в Литературном энциклопедическом словаре названо 6 типов художественного мифологизма:
« 1. Создание своей оригинальной системы мифологем.
2. Воссоздание глубинных мифо-синкретических структур мышления (нарушение причинно-следственных связей, причудливое совмещение разных имен и пространств, двойничество, оборотничество персонажей), которые должны обнаружить до- или сверхлогическую основу бытия.
3. Реконструкция древних мифологических сюжетов, интерпретированных с долей вольного осовременивания.
4. Введение отдельных мифологических мотивов и персонажей в ткань реалистического повествования, обогащение конкретно-исторических образов универсальными смыслами и аналогиями.
5. Воспроизведение таких фольклорных и этнических пластов национального бытия и сознания, где еще живы элементы мифологического миросозерцания.
6. Притчеобразность, лирико-философская медитация, ориентированная на архетипические константы человеческого и природного бытия: дом, хлеб, дорога,вода, очаг, гора, детство, старость, любовь, болезнь, смерть и т.п.»
В книге «Поэтика мифа» Мелетинский говорит о двух типах отношения литературы 17-20 вв. к мифологии:
1. Сознательный отказ от традиционного сюжета и «топики» ради окончательного перехода от средневекового «символизма» к «подражанию природе», к отражению действительности в адекватных жизненных формах.
2. Попытки сознательного совершенно неформального, нетрадиционного использования мифа (не формы, а его духа), порой приобретающие характер самостоятельного поэтического мифотворчества.
Третий вариант классификации представляет Шелогурова. В рамках русского символизма она выделяет два основных подхода к использованию мифов:
1. Использование писателем традиционных мифологических сюжетов и образов, стремление достичь сходства ситуаций литературного произведения с известными мифологическими.
2. Попытка моделирования действительности по законам мифологического мышления.
Изложенные выше точки зрения помогут нам в процессе выявления мифологических элементов в конкретных текстах.
Однако, не следует забывать, что мы изучаем миф в связи с его использованием в произведениях символических. Е.М.Мелетинский справедливо утверждает, что «мифологизм - характерное явление литературы 20 века и как художественный прием, и как стоящее за ним мироощущение». Обращение символистов к мифу отнюдь не является случайностью. Каковы же причины столь широкого использования мифологии представителями данной литературной школы? Это обусловлено, во-первых, тесной диалектической взаимосвязью мифа и символа. На нее указывают многие исследователи.
В начале рассмотрим, что понимают символисты под термином «символ». Определению понятия «символ» много внимания уделил Андрей Белый. В книге Белого «Символизм как миропонимание» встречаем высказывание о трех характерных чертах символа:
- Символ отражает действительность.
- Символ - это образ, видоизмененный переживанием.
- Форма художественного образа неотделима от содержания.
Белый представляет символ как триаду «авс», где а - неделимое творческое единство, в котором сочетаются: в - образ природы, воплощенный в звуке, краске, слове; с - переживание, свободно располагающее материал звуков, красок, слов, чтобы этот материал всецело выразил переживание.
Брюсов отмечает, что символ выражает то, что нельзя просто «изречь». «Символ - намек, отправляясь от которого сознание читателя должно самостоятельно прийти к тем же «неизреченным» идеям, от которых отправлялся автор».
Итак, основные свойства символа:
1. особая структура: нераздельное единство образа и значения (т.е. формы и содержания)
2. символ выражает нечто смутное, многозначное, «неизобразимое», относящееся к области чувствования, к области вечного и истинного, некое идеальное содержание.
Такие выводы подтверждаются трудами исследователей. В частности Ермилова дает такое определение символу в понимании символистов: «Символ - образ, который должен выразить одновременно и всю полноту конкретного, материального смысла явлений, и уходящий далеко по «вертикали» - вверх и вглубь - идеальный смысл тех же явлений». В главе «К понятию «символ» вышеназванной монографии справедливо отмечено, что символ является неразложимым единством двух планов бытия (реального и идеального), лишенным оттенка переносного смысла. Кроме того, символ - признание за образом невыраженного содержания. В монографии приводятся слова Е.И.Кириченко, сказанные о символе: «Предмет, мотив есть то, что он есть, и одновременно знак иного содержания, всеобщего и вечного. Внешнее и внутреннее, видимое и незримое неразрывны».
Сарычев подчеркивает, что символ - соединение разнородного в одно. «Символ - соединение двух порядков последовательностей: последовательности образов и последовательности переживаний, вызывающих образ». Сарычев также считает, что символ всегда отражает действительность. В Литературном энциклопедическом словаре встречаем высказывание о том, что категория символа указывает на выход образа за собственные пределы, на присутствие смысла, нераздельно слитого с образом, но ему не тождественного. В Философской энциклопедии - определение символа как неразвернутого знака.
Теперь мы легко можем установить взаимосвязь между символом и мифом. Во-первых, структурную. Именно строение в первую очередь сближает символ и миф. Сами символисты акцентировали на этом внимание. Брюсов в статье «Смысл современной поэзии» утверждает, что большая часть мифов построена по принципу символа, мало того иные символисты даже любили называть свою поэзию «мифотворчеством», созданием новых мифов.
Говоря о мифе, мы отмечали нераздельность в нем формы и содержания, то же наблюдается и в символе: образ и значение, форма и содержание неразрывны. В Литературном энциклопедическом словаре находим тому подтверждение: «...мифический образ...содержательная форма, находящаяся в органическом единстве со своим содержанием, - символ». Лосев также подчеркивает, что миф не схема или аллегория, а символ, в котором встречающиеся два плана бытия неразличимы и осуществляется не смысловое, а вещественное, реальное тождество идеи и вещи.
Известно высказывание Барта о том, что миф разрабатывает вторичную семиологическую систему, не желая ни раскрыть, ни ликвидировать понятие, он его натурализует. Символ у символистов, с его «верностью земле», также натурализует понятие, в котором, однако, смысл не исчерпывается самой «вещественностью». Леви-Строс считает, что именно своей неизменной структурой миф выполняет свою символическую функцию. Известно также множество высказываний, сближающих понятия символ и миф, указывающих на символическое значение мифа. Подобное встречаем у Кассирера, трактующего миф как замкнутую символическую систему (миф - символическая форма, посредством которой человек упорядочивает окружающий его хаос); вообще символическая школа трактовала мифы как символы, в которых древние жрецы запрятали свою мудрость; Барт в своих работах по мифологии утверждает, что миф имеет символическое значение; Мелетинский, говоря о литературе двадцатого века, замечает, что мифология в ней воспринимается как прелогическая символическая система, отмечая тем самым, что мифология исконно символична.
Связь мифа и символа усматривается нами и в самих функциях мифа и символа: миф и символ передают чувства, то, что нельзя «изречь». Подтверждение тому находим у Барта: «...в мифическом понятии заключается лишь смутное знание, образуемое из неопределенно-рыхлых ассоциаций», то же справедливо можно отнести и к символу; «...обыкновенно миф предпочитает работать с помощью скудных образов, где смысл уже достаточно обезжирен и препарирован для значения, - таковы, например, карикатуры, пародии, символы и т.д.».
Если рассматривать миф и символ с точки зрения соотношения в них общего и единичного - тоже можно найти сходство. По мнению Шеллинга, мифология создает в особенном всю божественность общего, символ же - это синтез с полной неразличимостью общего и особенного в особенном.
Последний пункт сходства объясняет все предыдущие: миф и символ связаны не только структурно, семантически, функционально, но и генетически. Многие исследователи обращали на это свое внимание. Например, Потебня говорит о метафорической (символической) природе мифа, Сарычев утверждает: «Символ неизбежно приводит к мифу, миф вырастает из символа. Символическое искусство обязательно искусство мифотворческое» , Ильев также соглашается с тем, что символизм мифологии изначален: «Миф прорастает из символа. Символ - ядро мифа. Эмблематический ряд не только ведет читателя к символу, но и творит миф, опираясь на подсознание читателя». Этого же мнения придерживаются сами символисты: «В круге искусства символического символ естественно раскрывается как потенция и зародыш мифа. Органический ход развития превращает символизм в мифотворчество» (В. Иванов). Природа символа и мифа одна - это субъективное переживание реальной действительности. Такая тесная природная взаимосвязь не может не привести к функциональной зависимости символа и мифа: только в процессе развертывания символического ряда реализуется миф, но символ может осуществиться только в русле мифа. Из этого следует, что «в искусстве символизма категория символа и мифа - две универсальные категории, без которых немыслимы...конкретные произведения».
Глубинное сходство мифа и символа привело даже к утверждению (см. Литературный энциклопедический словарь), что существует опасность полного размывания границ между мифом и символом.
Тем не менее границы между мифом и символом пока существуют. Мифический образ не означает нечто, он есть это «нечто», символ же несет в себе знаковость, следовательно, нечто означает . Именно условный характер символа отличает его от мифа. Идейно-образная сторона символа связана с изображаемой предметностью только в отношении смысла, а не субстанционально. Миф вещественно отождествляет отображение и отображаемую в нем действительность. Этой точки зрения придерживается такой авторитетный ученый как Лосев: «...все феноменально и условно трактованное в аллегории, метафоре, символе, становится в мифе действительностью в буквальном смысле слова...»
Вторая причина, по которой символисты используют миф, своими корнями уходит глубоко в философию символизма как миропонимания. Одной из ведущих идей символистов является идея всеединства (почерпнутая в философии Вл. Соловьева). Под «всеединством» у символистов подразумевалось «братское общение, непрерывный духовно-прибыльный обмен, осуществление «истинной жизни» в «другом как в себе». Посредником такого братского общения между символистами и народом являлся миф. Символисты хорошо осознавали оторванность культурного слоя от народа и пытались преодолеть ее. Их мечтой было создание народной символической поэзии. Наверное поэтому символ заговорил о «неличном», в том числе о начале «соборном», о приобщении к народной душе, а миф, диалектически связанный с символом и близкий народу, стал орудием этого приобщения. Попытки учиться у народа истинам иррационального познания (мы уже говорили о том, что миф способен выражать заложенные в коллективном подсознании «идеи») тоже существовали. Например, Вячеслав Иванов в свое время выдвинул практическую программу мифотворчества и возрождения «органического» народного мироощущения с помощью мистериального творчества. Таким образом, ясно, что миф становится как бы связующим звеном: во-первых, между поэтом и народом (ведь «важнейшая функция мифа и ритуала состоит в приобщении индивида к социуму, во включение его в общий круговорот жизни...»); во-вторых, между народом и поэзией («народ именно через миф становится создателем искусства»). В этом как раз и заключается тот духовно-прибыльный обмен, о котором мечтают символисты, в этом должна была отчасти проявиться идея «всеединства» Вл. Соловьева.
Использование мифа также обусловлено стремлением символистов выйти за социально-исторические и пространственно-временные рамки ради выявления общечеловеческого содержания. Переосмысливая события недавнего прошлого Брюсов в статье «Вчера, сегодня и завтра русской поэзии» пишет о том, что стремление символистов к идеям «общечеловеческим в период расцвета углубляло и усложняло эту поэзию» . Символисты пользуются мифом как способом выражения своих идей, подобно тому как мифы были способом выражения идей в эпоху «детства человечества» (миф как своего рода иероглифический язык). Позиция Брюсова касательно данного вопроса совпадает с позицией символистов в целом. Следует отметить, что Брюсов в ранние периоды творчества видел назначение поэзии в «исследовании тайн человеческого духа», а позднее заявлял, что она должна «сознательно стать выразителем переживаний коллективных». С этой точки зрения миф используется как инструмент, с помощью которого поэт проникает в историю человеческого духа, он же (миф) является выражением коллективных переживаний. Миф близок Брюсову и как своеобразная модель мира. Говоря о задачах искусства в статье «О искусстве», Брюсов провозглашает: «Пусть как к цели художник стремится к тому, чтобы воссоздать весь мир в своем истолковании».
Миф у символистов тесно связан с современностью. Мир архаики и мир цивилизации объясняют друг друга. Брюсов отмечает умение символистов «художественно воплощать вопросы современности в фигурах истории и в образах народных сказаний (мифы)» (заметим, что здесь Брюсов не видит функционального отличия между мифологическими и историческими элементами; это еще раз подтверждает наше мнение о возможности рассматривать элементы истории не вычленяя их из элементов мифологии). Воплощая вопросы современности в фигурах истории и мифологии, символисты преследуют несколько целей:
1. Найти образец утерянной гармонии (согласно Элиаде одна из функций мифа - установить пример, достойный подражания).
2. Миф как живая память о прошлом способен излечить недуги современности. «...мифология способствует преобразованию мира...», - утверждает Барт. По всей видимости, символисты придерживаются той же точки зрения. Посредством воссоздания мифа в своем сознании современный человек, представитель «бестрепетных» времен, может убедиться, какая здоровая, полная жизни, первозданная почва скрывается под густым слоем его «цивилизации». В прообразах прошлого символисты видели будущее человечества. Представление о терапевтической силе памяти характерно для мифологического мышления. Элиаде говорит о том, что «исцеление», а следовательно, и решение проблемы бытия, становится возможным через память об изначальном действии о том, что произошло в начале».
Ермилова говорит о восприятии символистами культуры как «живого наследия, способствующего переживанию событий прошлого как насущных проблем сегодняшнего дня, чреватых событиями будущего». Символисты обращаются к мифологизированию в поисках жизнестроительных мифов современности. Мелетинский отмечает, что мифотворчество 20 века используется как «средство обновления культуры и человека». Говоря об этом, мы приближаемся к третьей причине использования мифа. Миф помогает современному человеку выйти из рамок личного, встать над условным и частным и принять абсолютные и универсальные ценности. Стоит заметить, что «вспоминательная» тенденция была характерной чертой культуры 20 века в целом. Она заключалась в «открытиях» старого, в утверждении культуры как суммы достигнутых человечеством в разной мере и в разных формах воплощенных истин. В связи с этим вполне закономерным выглядит предположение, что существовали истины в форме мифологии. «Искусство должно видеть Вечное», - говорит Белый. «В искусстве есть неизменность и бессмертие...», - присоединяется Брюсов. И если в мифе сохраняется это «неизменное» и «бессмертное», то просто необходимо привнести его в поэзию, иначе она рискует встать на путь служения преходящим ценностям. Использование мифа - это также и поиск «нового» в «старом», его переосмысление: «...в этом порыве создать новое отношение к действительности путем пересмотра серии забытых миросозерцаний - вся...будущность...нового искусства...» (А. Белый). Мелетинский отмечает «сознательное обращение к мифологии писателей 20 века обычно как к инструменту художественной организации материала и средству выражения неких «вечных» психологических начал или хотя бы стойких национальных культурных моделей». В произведениях символистов миф как вечно живое начало способствует утверждению личности в вечности.
1. Последнее замечание связано с именем Топорова, который определяет мифологизацию как «создание наиболее семантически богатых, энергетичных и имеющих силу примера образов действительности».
Теперь нам кажется возможным определить функции мифа в символических произведениях:
1. Миф используется символистами в качестве средства для создания символов.
2. С помощью мифа становится возможным выражение некоторых дополнительных идей в произведении.
3. Миф является средством обобщения литературного материала.
4. В некоторых случаях символисты прибегают к мифу как к художественному приему.
5. Миф выполняет роль наглядного, богатого значениями примера.
6. Исходя из вышеперечисленного миф не может не выполнять структурирующей функции (Мелетинский: «Мифологизм стал инструментом структурирования повествования (с помощью мифологической символики)» ).
В следующей главе мы рассмотрим насколько справедливы сделанные нами выводы для лирических произведений Брюсова. Для этого исследуем циклы разных времен написания, целиком построенные на мифологических и исторических сюжетах: «Любимцы веков» (1897-1901), «Правда вечная кумиров» (1904-1905), «Правда вечная кумиров» (1906-1908), «Властительные тени» (1911-1912), «В маске» (1913-1914).

В связи с тем, что в современном литературоведении отсутствует термин «мифологические элементы», в начале данной работы целесообразно дать определение этому понятию. Для этого необходимо обратиться к трудам по мифологии, в которых представлены мнения о сущности мифа, его свойствах, функциях. Гораздо проще было бы определить мифологические элементы как составные части того или иного мифа (сюжеты, герои, образы живой и неживой природы и пр.), но, давая такое определение, следует учитывать и подсознательное обращение авторов произведений к архетипическим конструкциям (как замечает В.Н.Топоров, «некоторые черты в творчестве больших писателей можно было бы понять как порой бессознательное обращение к элементарным семантическим противопоставлениям, хорошо известным в мифологии» , Б.Гройс говорит об «архаике, относительно которой можно сказать, что она также находится в начале времен, как и в глубине человеческой психики в качестве ее бессознательного начала»).

Итак, чем же является миф, а вслед за ним - что можно назвать мифологическими элементами?

Мифология как наука о мифах имеет богатую и продолжительную историю. Первые попытки переосмысления мифологического материала были предприняты еще в античности. Изучением мифов в разные периоды времени занимались: Эвгемер, Вико, Шеллинг, Мюллер, Афанасьев, Потебня, Фрейзер, Леви-Строс, Малиновский, Леви-Брюль, Кассирер, Фрейд, Юнг, Лосев, Топоров, Мелетинский, Фрейденберг, Элиаде и многие другие. Но до настоящего времени так и не оформилось единого общепринятого мнения о мифе. Безусловно, в трудах исследователей существуют и точки соприкосновения. Отталкиваясь именно от этих точек, нам представляется возможным выделить основные свойства и признаки мифа.

Представители различных научных школ акцентируют внимание на разных сторонах мифа. Так Рэглан (Кембриджская ритуальная школа) определяет мифы как ритуальные тексты, Кассирер (представитель символической теории) говорит о их символичности, Лосев (теория мифопоэтизма) - на совпадение в мифе общей идеи и чувственного образа, Афанасьев называет миф древнейшей поэзией, Барт - коммуникативной системой. Существующие теории кратко изложены в книге Мелетинского «Поэтика мифа».

Различные словари по-разному представляют понятие «миф». Наиболее четкое определение, на наш взгляд, дает Литературный энциклопедический словарь: «Мифы - создания коллективной общенародной фантазии, обобщенно отражающие действительность в виде чувственно-конкретных персонификаций и одушевленных существ, которые мыслятся реальными». В этом определении, пожалуй, и присутствуют те общие основные положения, по которым сходится большинство исследователей. Но, без сомнения, это определение не исчерпывает все характеристики мифа.

В своих трудах разные исследователи отмечают следующие характеристики мифа: сакрализация мифического «времени первотворения», в котором кроется причина установившегося миропорядка (Элиаде); нерасчлененность образа и значения (Потебня); всеобщее одушевление и персонализация (Лосев); тесная связь с ритуалом; циклическая модель времени; метафорическая природа; символическое значение(Мелетинский).

В статье «Об интерпретации мифа в литературе русского символизма» Г. Шелогурова пытается сделать предварительные выводы относительно того, что понимается под мифом в современной филологической науке:

Миф единогласно признается продуктом коллективного художественного творчества.

Миф определяется неразличением плана выражения и плана содержания.

Миф рассматривается как универсальная модель для построения символов.

Мифы являются важнейшим источником сюжетов и образов во все времена развития искусства.

Нам кажется, сделанные автором статьи выводы касаются не всех существенных сторон мифа. Во-первых, миф оперирует фантастическими образами, воспринимаемыми как реальность либо реальными образами, которые наделяются особым мифологическим значением. Во-вторых, необходимо отметить особенности мифического времени и пространства: в мифе «время мыслится не линейным, а замкнуто повторяющимся, любой из эпизодов цикла воспринимается как многократно повторяющийся в прошлом и имеющий быть бесконечно повторяться в будущем» (Лотман). В статье «О мифологическом коде сюжетных текстов» Лотман также отмечает: «Циклическая структура мифического времени и многослойный изоморфизм пространства приводят к тому, что любая точка мифологического пространства и находящийся в ней действователь обладает тождественными им проявлениями в изоморфных им участках других уровней... мифологическое пространство обнаруживает топологические свойства: подобное оказывается тем же самым». В связи с таким циклическим построением понятия начала и конца оказываются не присущими мифу; смерть не означает первого, а рождение второго. Мелетинский добавляет, что мифическое время - это правремя до начала исторического отсчета времени, время первотворения, откровения в снах. Фрейденберг говорит также об особенностях мифологического образа: «Для мифологического образа характерна безкачественность представлений, так называемый полисемантизм, т.е. смысловое тождество образов». Наконец, в-третьих, миф выполняет особые функции, основными из которых (по мнению большинства ученых) являются: утверждение природной и социальной солидарности, познавательная и объяснительная функции (построение логической модели для разрешения некоего противоречия).

Что же исходя из этого можно назвать мифологическими элементами?

Как отмечено в Литературном энциклопедическом словаре , изучение мифологии в литературе затрудняется тем, что общеобразовательное определение границ мифологии не установилось. Мифологические элементы не ограничиваются мифологическими персонажами. Именно структура мифа отличает его от всех других продуктов человеческой фантазии. Следовательно именно структура определяет принадлежность некоторых элементов произведения к мифологическим. Таким образом, мифологическим элементом может быть и нечто реальное, интерпретированное особым образом (битва, болезнь, вода, земля, предки, числа и пр.) Как выразился Р. Барт: «Мифом может быть все». Работы, связанные с мифами современного мира - тому подтверждение. В круге мифологических элементов необходимо также упомянуть мотивы связанные с архетипами мифотворческого мышления. В статье Маркова «Литература и миф: проблема архетипов» дается их определение как «первичных, исторически уловимых или неосознаваемых идей, понятий, образов, символов, прототипов, конструкций, матриц и т.п., которые составляют своеобразный «нулевой цикл» и одновременно «арматуру» всего универсума человеческой культуры». Марков выделяет три модальности архетипов:

Архетипы парадигмальные, т.е. образцы для подражания, программы поведения с помощью которых человеческое сознание освобождается от «ужаса истории».

Юнговские архетипы как структуры коллективного бессознательного, в которых контролируются основные мыслительные интенции человека. Статус архетипов имеют мифические персонажи, первобытные «стихии», астральные знаки, геометрические фигуры, образцы поведения, ритуалы и ритмы, архаические сюжеты и др.

Архетипы «физикалистские». Они отражают единство структур космических и ментально-психических, понятийных и художественно-образных.

Е.М. Мелетинский включает в круг мифологических элементов очеловечивание природы и всего неживого, приписывание мифическим предкам свойств животных, т.е. представления, порожденные особенностями мифопоэтического мышления.

Говоря о мифологических элементах, необходимо обратить внимание и на исторические элементы в некоторых произведениях. В частности у Брюсова исторические личности и события предстают в художественном тексте, наделенные чертами мифических персонажей, а элементы истории несут те же функции, что и мифологические элементы. Наше мнение подтверждается словами М.Элиаде. Мирча Элиаде отмечает «одну из важнейших характеристик мифа, которая заключается в создании типичных моделей для всего общества», признавая «общую человеческую тенденцию...выставлять в качестве примера историю одной человеческой жизни и превращать исторический персонаж в архетип». Справедливость этого высказывания по отношению к некоторым стихотворениям Брюсова будет доказана в практической части работы. Элиаде приводит в пример образ Дон Жуана, который возникает в творчестве многих писателей (в том числе и у Брюсова) в разных трактовках: как политический или военный герой, незадачливый любовник, циник, нигилист, меланхолический поэт и т.д. Элиаде утверждает, что все эти модели продолжают нести мифологические традиции, которые их топические формы раскрывают в мифическом поведении. «Копирование этих архетипов выдает определенную неудовлетворенность своей собственной личной историей. Смутную попытку...снова очутиться в том или ином Великом Времени» (это является одной из причин обращения писателей к мифологическим элементам в своих произведениях). Сведения о процессе мифологизации истории закреплены даже в Литературном словаре, где наряду с этим утверждается возможность и обратного процесса - историзации мифа. Не удивительно, что еще во времена античности возникла так называемая эвгемерическая трактовка мифа, объясняющая появление мифических героев обожествлением исторических персонажей. Барт также считает, что «...мифология обязательно зиждется на историческом основании...». Показательно в этом отношении и высказывание А.Л. Григорьева о том, что мифы у Брюсова «историчны и подразумевают сознание поэтом своей связи с историей человечества». В связи с вышесказанным нам кажется возможным не выделять исторические реалии из круга мифологических элементов, а причислив к кругу мифологизированных исторических элементов исследовать вместе с ними.

Миф, использованный писателем в произведении приобретает новые черты и значения. Авторское мышление накладывается на мышление мифопоэтическое, рождая по сути новый миф, несколько отличный от своего прототипа. Именно в «разнице» между первичным и вторичным («авторским мифом») кроется, по нашему мнению, заложенный писателем смысл, подтекст, ради выражения которого автор воспользовался формой мифа. Чтобы «вычислить» глубинные смыслы и значения, заложенные авторским мышлением или его подсознанием, необходимо знать, каким образом может отражаться в произведении мифологический элемент.

В статье «Мифы» в Литературном энциклопедическом словаре названо 6 типов художественного мифологизма:

« 1. Создание своей оригинальной системы мифологем.

Воссоздание глубинных мифо-синкретических структур мышления (нарушение причинно-следственных связей, причудливое совмещение разных имен и пространств, двойничество, оборотничество персонажей), которые должны обнаружить до- или сверхлогическую основу бытия.

Реконструкция древних мифологических сюжетов, интерпретированных с долей вольного осовременивания.

Введение отдельных мифологических мотивов и персонажей в ткань реалистического повествования, обогащение конкретно-исторических образов универсальными смыслами и аналогиями.

Воспроизведение таких фольклорных и этнических пластов национального бытия и сознания, где еще живы элементы мифологического миросозерцания.

Притчеобразность, лирико-философская медитация, ориентированная на архетипические константы человеческого и природного бытия: дом, хлеб, дорога,вода, очаг, гора, детство, старость, любовь, болезнь, смерть и т.п.»

В книге «Поэтика мифа» Мелетинский говорит о двух типах отношения литературы 17-20 вв. к мифологии:

Сознательный отказ от традиционного сюжета и «топики» ради окончательного перехода от средневекового «символизма» к «подражанию природе», к отражению действительности в адекватных жизненных формах.

Попытки сознательного совершенно неформального, нетрадиционного использования мифа (не формы, а его духа), порой приобретающие характер самостоятельного поэтического мифотворчества.

Третий вариант классификации представляет Шелогурова. В рамках русского символизма она выделяет два основных подхода к использованию мифов:

Использование писателем традиционных мифологических сюжетов и образов, стремление достичь сходства ситуаций литературного произведения с известными мифологическими.

Попытка моделирования действительности по законам мифологического мышления.

Изложенные выше точки зрения помогут нам в процессе выявления мифологических элементов в конкретных текстах.

Однако, не следует забывать, что мы изучаем миф в связи с его использованием в произведениях символических. Е.М.Мелетинский справедливо утверждает, что «мифологизм - характерное явление литературы 20 века и как художественный прием, и как стоящее за ним мироощущение». Обращение символистов к мифу отнюдь не является случайностью. Каковы же причины столь широкого использования мифологии представителями данной литературной школы? Это обусловлено, во-первых, тесной диалектической взаимосвязью мифа и символа. На нее указывают многие исследователи.

В начале рассмотрим, что понимают символисты под термином «символ». Определению понятия «символ» много внимания уделил Андрей Белый. В книге Белого «Символизм как миропонимание» встречаем высказывание о трех характерных чертах символа:

Символ отражает действительность.

Символ - это образ, видоизмененный переживанием.

Форма художественного образа неотделима от содержания.

Белый представляет символ как триаду «авс», где а - неделимое творческое единство, в котором сочетаются: в - образ природы, воплощенный в звуке, краске, слове; с - переживание, свободно располагающее материал звуков, красок, слов, чтобы этот материал всецело выразил переживание.

Брюсов отмечает, что символ выражает то, что нельзя просто «изречь». «Символ - намек, отправляясь от которого сознание читателя должно самостоятельно прийти к тем же «неизреченным» идеям, от которых отправлялся автор».

Итак, основные свойства символа:

особая структура: нераздельное единство образа и значения (т.е. формы и содержания)

символ выражает нечто смутное, многозначное, «неизобразимое», относящееся к области чувствования, к области вечного и истинного, некое идеальное содержание.

Такие выводы подтверждаются трудами исследователей. В частности Ермилова дает такое определение символу в понимании символистов: «Символ - образ, который должен выразить одновременно и всю полноту конкретного, материального смысла явлений, и уходящий далеко по «вертикали» - вверх и вглубь - идеальный смысл тех же явлений». В главе «К понятию «символ» вышеназванной монографии справедливо отмечено, что символ является неразложимым единством двух планов бытия (реального и идеального), лишенным оттенка переносного смысла. Кроме того, символ - признание за образом невыраженного содержания. В монографии приводятся слова Е.И.Кириченко, сказанные о символе: «Предмет, мотив есть то, что он есть, и одновременно знак иного содержания, всеобщего и вечного. Внешнее и внутреннее, видимое и незримое неразрывны».

Сарычев подчеркивает, что символ - соединение разнородного в одно. «Символ - соединение двух порядков последовательностей: последовательности образов и последовательности переживаний, вызывающих образ». Сарычев также считает, что символ всегда отражает действительность. В Литературном энциклопедическом словаре встречаем высказывание о том, что категория символа указывает на выход образа за собственные пределы, на присутствие смысла, нераздельно слитого с образом, но ему не тождественного. В Философской энциклопедии - определение символа как неразвернутого знака.

Теперь мы легко можем установить взаимосвязь между символом и мифом. Во-первых, структурную. Именно строение в первую очередь сближает символ и миф. Сами символисты акцентировали на этом внимание. Брюсов в статье «Смысл современной поэзии» утверждает, что большая часть мифов построена по принципу символа, мало того иные символисты даже любили называть свою поэзию «мифотворчеством», созданием новых мифов.

Говоря о мифе, мы отмечали нераздельность в нем формы и содержания, то же наблюдается и в символе: образ и значение, форма и содержание неразрывны. В Литературном энциклопедическом словаре находим тому подтверждение: «...мифический образ...содержательная форма, находящаяся в органическом единстве со своим содержанием, - символ». Лосев также подчеркивает, что миф не схема или аллегория, а символ, в котором встречающиеся два плана бытия неразличимы и осуществляется не смысловое, а вещественное, реальное тождество идеи и вещи.

Известно высказывание Барта о том, что миф разрабатывает вторичную семиологическую систему, не желая ни раскрыть, ни ликвидировать понятие, он его натурализует. Символ у символистов, с его «верностью земле», также натурализует понятие, в котором, однако, смысл не исчерпывается самой «вещественностью». Леви-Строс считает, что именно своей неизменной структурой миф выполняет свою символическую функцию. Известно также множество высказываний, сближающих понятия символ и миф, указывающих на символическое значение мифа. Подобное встречаем у Кассирера, трактующего миф как замкнутую символическую систему (миф - символическая форма, посредством которой человек упорядочивает окружающий его хаос); вообще символическая школа трактовала мифы как символы, в которых древние жрецы запрятали свою мудрость; Барт в своих работах по мифологии утверждает, что миф имеет символическое значение; Мелетинский, говоря о литературе двадцатого века, замечает, что мифология в ней воспринимается как прелогическая символическая система, отмечая тем самым, что мифология исконно символична.

Связь мифа и символа усматривается нами и в самих функциях мифа и символа: миф и символ передают чувства, то, что нельзя «изречь». Подтверждение тому находим у Барта: «...в мифическом понятии заключается лишь смутное знание, образуемое из неопределенно-рыхлых ассоциаций», то же справедливо можно отнести и к символу; «...обыкновенно миф предпочитает работать с помощью скудных образов, где смысл уже достаточно обезжирен и препарирован для значения, - таковы, например, карикатуры, пародии, символы и т.д.».

Если рассматривать миф и символ с точки зрения соотношения в них общего и единичного - тоже можно найти сходство. По мнению Шеллинга, мифология создает в особенном всю божественность общего, символ же - это синтез с полной неразличимостью общего и особенного в особенном.

Последний пункт сходства объясняет все предыдущие: миф и символ связаны не только структурно, семантически, функционально, но и генетически. Многие исследователи обращали на это свое внимание. Например, Потебня говорит о метафорической (символической) природе мифа, Сарычев утверждает: «Символ неизбежно приводит к мифу, миф вырастает из символа. Символическое искусство обязательно искусство мифотворческое» , Ильев также соглашается с тем, что символизм мифологии изначален: «Миф прорастает из символа. Символ - ядро мифа. Эмблематический ряд не только ведет читателя к символу, но и творит миф, опираясь на подсознание читателя». Этого же мнения придерживаются сами символисты: «В круге искусства символического символ естественно раскрывается как потенция и зародыш мифа. Органический ход развития превращает символизм в мифотворчество» (В. Иванов). Природа символа и мифа одна - это субъективное переживание реальной действительности. Такая тесная природная взаимосвязь не может не привести к функциональной зависимости символа и мифа: только в процессе развертывания символического ряда реализуется миф, но символ может осуществиться только в русле мифа. Из этого следует, что «в искусстве символизма категория символа и мифа - две универсальные категории, без которых немыслимы...конкретные произведения».

Глубинное сходство мифа и символа привело даже к утверждению (см. Литературный энциклопедический словарь), что существует опасность полного размывания границ между мифом и символом.

Тем не менее границы между мифом и символом пока существуют. Мифический образ не означает нечто, он есть это «нечто», символ же несет в себе знаковость, следовательно, нечто означает. Именно условный характер символа отличает его от мифа. Идейно-образная сторона символа связана с изображаемой предметностью только в отношении смысла, а не субстанционально. Миф вещественно отождествляет отображение и отображаемую в нем действительность. Этой точки зрения придерживается такой авторитетный ученый как Лосев: «...все феноменально и условно трактованное в аллегории, метафоре, символе, становится в мифе действительностью в буквальном смысле слова...»

Вторая причина, по которой символисты используют миф, своими корнями уходит глубоко в философию символизма как миропонимания. Одной из ведущих идей символистов является идея всеединства (почерпнутая в философии Вл. Соловьева). Под «всеединством» у символистов подразумевалось «братское общение, непрерывный духовно-прибыльный обмен, осуществление «истинной жизни» в «другом как в себе». Посредником такого братского общения между символистами и народом являлся миф. Символисты хорошо осознавали оторванность культурного слоя от народа и пытались преодолеть ее. Их мечтой было создание народной символической поэзии. Наверное поэтому символ заговорил о «неличном», в том числе о начале «соборном», о приобщении к народной душе, а миф, диалектически связанный с символом и близкий народу, стал орудием этого приобщения. Попытки учиться у народа истинам иррационального познания (мы уже говорили о том, что миф способен выражать заложенные в коллективном подсознании «идеи») тоже существовали. Например, Вячеслав Иванов в свое время выдвинул практическую программу мифотворчества и возрождения «органического» народного мироощущения с помощью мистериального творчества. Таким образом, ясно, что миф становится как бы связующим звеном: во-первых, между поэтом и народом (ведь «важнейшая функция мифа и ритуала состоит в приобщении индивида к социуму, во включение его в общий круговорот жизни...»); во-вторых, между народом и поэзией («народ именно через миф становится создателем искусства»). В этом как раз и заключается тот духовно-прибыльный обмен, о котором мечтают символисты, в этом должна была отчасти проявиться идея «всеединства» Вл. Соловьева.

Использование мифа также обусловлено стремлением символистов выйти за социально-исторические и пространственно-временные рамки ради выявления общечеловеческого содержания. Переосмысливая события недавнего прошлого Брюсов в статье «Вчера, сегодня и завтра русской поэзии» пишет о том, что стремление символистов к идеям «общечеловеческим в период расцвета углубляло и усложняло эту поэзию» . Символисты пользуются мифом как способом выражения своих идей, подобно тому как мифы были способом выражения идей в эпоху «детства человечества» (миф как своего рода иероглифический язык). Позиция Брюсова касательно данного вопроса совпадает с позицией символистов в целом. Следует отметить, что Брюсов в ранние периоды творчества видел назначение поэзии в «исследовании тайн человеческого духа», а позднее заявлял, что она должна «сознательно стать выразителем переживаний коллективных». С этой точки зрения миф используется как инструмент, с помощью которого поэт проникает в историю человеческого духа, он же (миф) является выражением коллективных переживаний. Миф близок Брюсову и как своеобразная модель мира. Говоря о задачах искусства в статье «О искусстве», Брюсов провозглашает: «Пусть как к цели художник стремится к тому, чтобы воссоздать весь мир в своем истолковании».

Миф у символистов тесно связан с современностью. Мир архаики и мир цивилизации объясняют друг друга. Брюсов отмечает умение символистов «художественно воплощать вопросы современности в фигурах истории и в образах народных сказаний (мифы)» (заметим, что здесь Брюсов не видит функционального отличия между мифологическими и историческими элементами; это еще раз подтверждает наше мнение о возможности рассматривать элементы истории не вычленяя их из элементов мифологии). Воплощая вопросы современности в фигурах истории и мифологии, символисты преследуют несколько целей:

Найти образец утерянной гармонии (согласно Элиаде одна из функций мифа - установить пример, достойный подражания).

Миф как живая память о прошлом способен излечить недуги современности. «...мифология способствует преобразованию мира...», - утверждает Барт. По всей видимости, символисты придерживаются той же точки зрения. Посредством воссоздания мифа в своем сознании современный человек, представитель «бестрепетных» времен, может убедиться, какая здоровая, полная жизни, первозданная почва скрывается под густым слоем его «цивилизации». В прообразах прошлого символисты видели будущее человечества. Представление о терапевтической силе памяти характерно для мифологического мышления. Элиаде говорит о том, что «исцеление», а следовательно, и решение проблемы бытия, становится возможным через память об изначальном действии о том, что произошло в начале» . Ермилова говорит о восприятии символистами культуры как «живого наследия, способствующего переживанию событий прошлого как насущных проблем сегодняшнего дня, чреватых событиями будущего». Символисты обращаются к мифологизированию в поисках жизнестроительных мифов современности. Мелетинский отмечает, что мифотворчество 20 века используется как «средство обновления культуры и человека». Говоря об этом, мы приближаемся к третьей причине использования мифа. Миф помогает современному человеку выйти из рамок личного, встать над условным и частным и принять абсолютные и универсальные ценности. Стоит заметить, что «вспоминательная» тенденция была характерной чертой культуры 20 века в целом. Она заключалась в «открытиях» старого, в утверждении культуры как суммы достигнутых человечеством в разной мере и в разных формах воплощенных истин. В связи с этим вполне закономерным выглядит предположение, что существовали истины в форме мифологии. «Искусство должно видеть Вечное», - говорит Белый. «В искусстве есть неизменность и бессмертие...», - присоединяется Брюсов. И если в мифе сохраняется это «неизменное» и «бессмертное», то просто необходимо привнести его в поэзию, иначе она рискует встать на путь служения преходящим ценностям. Использование мифа - это также и поиск «нового» в «старом», его переосмысление: «...в этом порыве создать новое отношение к действительности путем пересмотра серии забытых миросозерцаний - вся...будущность...нового искусства...» (А. Белый). Мелетинский отмечает «сознательное обращение к мифологии писателей 20 века обычно как к инструменту художественной организации материала и средству выражения неких «вечных» психологических начал или хотя бы стойких национальных культурных моделей». В произведениях символистов миф как вечно живое начало способствует утверждению личности в вечности.

Последнее замечание связано с именем Топорова, который определяет мифологизацию как «создание наиболее семантически богатых, энергетичных и имеющих силу примера образов действительности».

Теперь нам кажется возможным определить функции мифа в символических произведениях:

Миф используется символистами в качестве средства для создания символов.

С помощью мифа становится возможным выражение некоторых дополнительных идей в произведении.

Миф является средством обобщения литературного материала.

В некоторых случаях символисты прибегают к мифу как к художественному приему.

Миф выполняет роль наглядного, богатого значениями примера.

Исходя из вышеперечисленного миф не может не выполнять структурирующей функции (Мелетинский: «Мифологизм стал инструментом структурирования повествования (с помощью мифологической символики)»).

В следующей главе мы рассмотрим насколько справедливы сделанные нами выводы для лирических произведений Брюсова. Для этого исследуем циклы разных времен написания, целиком построенные на мифологических и исторических сюжетах: «Любимцы веков» (1897-1901), «Правда вечная кумиров» (1904-1905), «Правда вечная кумиров» (1906-1908), «Властительные тени» (1911-1912), «В маске» (1913-1914).

Павловец Михаил Георгиевич.

Вопросы к курсу: «Введение в теорию литературы»

ЛИТЕРАТУРА КАК ВИД ИСКУССТВА. КОГНИТИВНАЯ, КОММУНИКАТИВНАЯ И ЭСТЕТИЧЕСКАЯ ФУНКЦИИ ЛИТЕРАТУРЫ.

Функции лит-ры как вида искусства:

1. Когнитивная (гносеологическая, познавательная). Литра как вид искусства есть особая форма постижения реальности – внешней и внутренней (внутренний мир чела). Постижение реальности возможно разными способами – опытный (на практикыне), научный (более объективный - выдвижение гипотезы, проведение эксперимента, доказательство итд), метод откровений (знание дается свыше). Художник и писатель создаёт образ. Но он изобретает не сам предмет или мир, а модель феномена\мира, он моделирует реальность, создает модель мироздания. Это параллельная реальность, художественная.

Референтный круг – люди говорящие на одном языке, имеющие общие интересы. Референтная группа – круг значимых других, мнения которых являются определяющими для личности и с которыми она – и в прямом контакте, и мысленно соотносит свои оценки, действия и поступки.

Любое произведение становится литературным только тогда, когда становится доступным обществу.

Читатель делает текст книгой.

Произведение - послание в будущее.

Психотерапевтическая функция.

Творчество помогает человеку избавляться от личных психологических проблем. Часто писатель избавляется от некоторых нехороших наклонностей. Писатель символически переживает сюжет.

3. Эстетическая. Специфика литры, художественного текста – именно в эстетической функции (в отличие от научных, философских текстов и прочего). Дает эстетическое удовольствие. Эстетическое переживание – переживание худобраза во всей его полноте. Вымышленное, образное переживаешь как реальное, происходящее здесь и сейчас с вами. Наивный реализм – неразличение эстетического переживания и реального, переживание нереального как реального; эстетическая неразвитость. Эстетическое переживание по поводу нереального объекта. Чувства вызываются не реальным, а образами.

4. Терапевтическая. Первым задуматься о такой функции искусство заставил Зигмунд Фрейд, который ввел понятие сублимации – переключение сексуальной энергии в иные сферы человеческой деятельности. Фрейд считал, что человеческим поведением руководит либидо. Когда чел не имеет возможности реализовать свое либидо, то, чтобы либидо не разрушило его, чел переключает его в другие сферы своей деятельности. Сейчас уже отошли от примитивного понимания, когда только сексуальная энергия рассматривалась – любая энергия может сублимироваться. Один из способов сублимации – творчество. Прекрасный способ переключать энергию ненависти, страха, любви, сублимируя её в художественные образы. Творчество позволяет челу создавать худобразы и с их помощью переживать символически то, что в противном случае он переживал бы на яву. Н-р, страх – с помощью творчества его можно исторгнуть из себя, объективируя, делая чем-то, что уже вне тебя, итд. Свои наклонности, возможно, социально опасные, творчество помогает сублимировать – не избавиться, т.к. полностью это сделать невозможно, но хотя бы контролировать и не попадать под их власть. И чтение тоже полезно в этом плане.

Мир искусства всегда ограничен рамкой.

Искусство – это всегда игра.

Любое искусство – это система взаимосвязанных элементов.

В любом виде искусства есть абсолютный ноль (квадрат Малевича, 4-33 Джонса Кейджа, 18 поэм Василиска Гнидова, претапарте история моды).

Представление о красоте конвенционально (условно, соответствует традициям). Конвенция – неформальные договоренности между людьми. В определенное время в определенной культуре что-то считается красивым, что-то - нет. Понимание эстетики как красивого, красоты – неверно. Объективной красоты нет. Переживание красоты, бескорыстное, как самоцель, свойственно только людям.

Природа вдохновения близка чувству любви. Любовь всегда начинается с удивления, затем – заинтересованность, увлеченность, влюбленность, любовь. Влюбленный открывает прекрасное в том, что незаметно или было незаметно другим, открывает новое в предмете любви.

МЕСТО ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ В РЯДУ ИСКУССТВ. Литература – словесный вид искусства. Первый, кто пытался ввести типологию искусств, был Гегель. По его мнению есть 5 великих искусств: архитектура, скульптура, живопись, музыка, поэзия. Под поэзией он понимал художественную литературу в целом. Художественный текст, любой – поэтический, а, например, философский – не поэтический. Есть разные другие типологии искусств. Вот, например, одна из них.

1. Искусства пространственные. Требующие для своего восприятия некоторого пространства. Живопись, скульптура, архитектура.

2. Искусства временные. Требующие для своего восприятия некоторого времени, длительности. Музыка, литература. Хотя в лит-ре могут быть и пространственные элементы – н-р, как расположены строки (фигурная поэзия – стихи в виде круга, креста итд).

3. Искусстве смешанные – и пространство, и время нужно. Танец, кино, пантомима.

Еще одна типология. Искусства бывают:

1. Экспрессивные\выразительные. Выражают, делают внешним то, что происходит внутри – имеют дело с внутренним миром, изображением состояний, переживаний, мыслей, чувств. Музыка, танец, архитектура.

2. Изобразительные\пластические. Изображают внешний мир, запечатлевают внешний облик явлений. Живопись, пантомима, театр.

3. Смешанные. Кино, литература. Некоторые особые направления др. искусств.

В разные периоды культурного развития человечества литературе отводили разное место в ряду других видов искусства - от ведущего до одного из последних. Это объясняется господством того или иного направления в литературе, а также степенью развития технической цивилизации.

ТИПЫ ОБРАЗОВ. СПЕЦИФИКА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБРАЗА В ЛИТЕРАТУРЕ .

Постижение реальности возможно разными способами – опытный (на практике), научный (более объективный - выдвижение гипотезы, проведение эксперимента, доказательство итд), метод откровений (знание дается свыше). Но как постигали знание древние, когда еще ничего такого не было? Один из методов постижения реальности – создание, изобретение феномена, реальности. Художник и писатель создаёт образ. Он ближе к изобретателю. Но он изобретает не сам предмет или мир, а модель феномена\мира, он моделирует реальность, создает модель мироздания. Это параллельная реальность, художественная. Модель передает довольно точно только общий вид вещи, позволяет понять постигаемый предмет, но не является предметом\его точной копией. Литра – словесная модель. Правильнее говорить даже не «модель», а «образ». Образ действительности. Рисунок кота – не кот, а образ кота. Свое видение, образ кота, каким его автор представляет, изображается с помощью имеющихся умений, таланта и материала. Повлиять на образ (помешать его созданию) может отношение (чувство) автора к образу, недостаточное его понимание, отсутствие таланта.

3 типа образа:

1) Иллюстративный – изображение конкретного феномена в его индивидуальности. Н-р твое фото в паспорте. Цель – дать представление о твоей внешности. Образ, иллюстрирующий конкретный феномен.

2) Научный – отвлеченный образ. Твое фото в учебнике биологии с подписью «мужчина европеоид гоминид». Подчеркиваются наиболее общие качества.

3) Художественный. Наиболее сложный, соединяет в себе индивидуальное и типическое. Причем присутствует практически всегда индивидуальность того, кто создает образ, его отношение к нему.

Мы не в состоянии придумать того, чего вообще не знаем. Наше понимание и видение ограниченно. Мы черпаем из собственного опыта ту модель мира, которую создаем. Причем через образ и отношение свое к нему мы познаем и себя.

При этом имеют место две тенденции художественной образности, которые обозначаются терминами условность (акцентирование автором нетождественности, а то и противоположности между изображаемым и формами реальности) и жизнеподобие (нивелирование подобных различий, создание иллюзии тождества искусства и жизни).

Литература и мифология. Миф в литературе.

Миф - древнегреч. «mifos»- «рассказ, повествование, сказание». Мифология - 1) совокупность мифов; 2) гуманитарная наука, занимающаяся исследованием мифов, их описанием, собиранием итд.

Научное понимание мифа имеет несколько аспектов.

1) Узкое понимание. Древнее народное сказание о богах, легендарных героях, о происхождении мира. Этиологический миф – миф о происхождении чего-либо. Космогонический миф – о происхождении мира, космоса.

2) Широкое понимание. Мифология - это надэпохальная, трансисторическая, бытующая на протяжении всей жизни народов форма общественного сознания, противостоящая научному объяснению. Человеку нужно объяснить, почему все вокруг именно так происходит, человек не может жить в мире непонятном, необъясненном. Назвать предмет – уже приблизить его к себе, сделать более понятным и не страшным. Боятся того, что непонятно. Самый простейший механизм объяснения происходящего вокруг человека – антропоморфизм, человекоподобие, объяснение через себя и других людей. Зафиксировано в языке - «весна пришла», «дождь идет» итд. Если с ними можно разговаривать, значит, на них можно и воздействовать. Пытались не только объяснять, но и воздействовать, поэтому так важны жрецы, шаманы, колдуны итд те, кому магия подвластна.

Признаки мифа, что его отличает:

Миф всегда общезначим. Миф является настоящим мифом только тогда, когда он не осознается, как миф, для его носителей он абсолютно достоверен, все уверены в его правдивости. Миф – это реальность.

Любой миф изменчив. Он не фиксируется на письме, он фиксируется в сознании человека, а сознание чела изменчиво. В разные эпохи миф имеет разные варианты. Одни народы перенимают мифы других народов.

Наличие мифологического (синкретического) сознания. Лишено абстрактного мышления – способности мыслить вещи абстрактные, не конкретные. Для мифологического сознания все абстрактное – очень конкретно. Н-р любовь – Купидон. Зафиксировано в языке. Умер – «покинул нас», «уснул вечным сном», т.е. никуда не делся, просто перешел в иной мир.

Ученые выделяют 3 стадии развития мифа:

1. Архаическая. Миф как единственная форма человеческого сознания. Пространство и время мифологично. На небесах – царство богов, под землей – царство мертвых. Для мифологического сознания время циклично (время течет по кругу, события периодически повторяются). Весна – утро – детство, зима – ночь – старость, итд. Ты лично смертен, но кровь твоя продолжается в твоем потомстве, ты в этом бессмертен. И поэтому ты ответственен перед предками, которых ты продолжаешь, и перед потомками, которые продолжат тебя. Самое страшное проклятие для такого сознания – родовое, т.к. оскверняет и тебя, и предков, и потомков. Синкретическое сознание – люб. Абстракцию мыслят реально (конкретно), например: смерть – переход в другое состояние.

2. Классическая – стадия многобожия. Картина мира усложняется. Когда предание мифологизируется и рождается историческое сознание. Историческое сознание – сознание, которое позволяет челу определить свое место на шкале времени. Время, история не циклична, а векторна. События не повторяются, как в первой стадии. При этом в сознании остается представление о мифологическом, легендарном, доисторическом времени – что было время, когда жили герои и боги, спокойно спускались на землю и говорили с людьми, о времени начала начал, откуда все пошло. Его фиксируют в литре, песнях. У богов есть иерархия – высшие, более слабые соратники итд. Genius loci (Гений места) – у всякого места есть дух-покровитель, у дома – домовой, в болоте – кикимора, итд.

3. Монотеистическая – представление о единобожии. Укрепляется абстрактное мышление. Есть только историческое сознание.

Самые разные соцгруппы могут выработать свою мифологию. Есть и современные мифы, неомифы, вторичное мифотворчество. Вызвано те ми же причинами, что и архаические мифы, но работает иначе. Вызвано усложнением картины мира. Человеческое сознание не в состоянии переварить такое кол-во инфы о мире. Некогда и лень разбираться во всех деталях и причинах, изучать. Упрощенная картина выходит в итоге. Современная мифология держится на 2 тропах: синекдоха (когда часть выступает в роли целого) + гипербола (преувеличение). Например, миф берет одну какую-то причину, фактор (синекдоха) и выдает ее в качестве главной (гипербола). Миф не лжет, он использует правду, просто миф умалчивает и упрощает.

Новая мифология:

1. Не общезначима. Мифы не общенародны, носят групповой или клановый характер.

2. Мифы утопические или пан-трагические. Говорят либо о том, что будет все отлично, либо всем конец, все плохо.

Миф – хорошо или плохо? Разные мнения. Отрицательное: миф – лжеочевидности, помещают сознание в сеть ложных представлений, обедненное представление о реальности, в это его вред.

Мифы – носители собственной, вненаучной истины. Без мифов человек не может, они необходимы для понимания мира. Мифами движется история. Миф может обратиться к добру и к злу – как и все в мире, зависит от использования. Лихачев: Миф – это упаковка данностей. В нашем информационном мире слишком много информации на нас сваливается, мы не можем так много сразу потреблять и усваивать. Травма постмодерна – человек, оказавшись в сложном для него мире, озлобляется. Мир перестает быть для него понятным, от непонимания мы идем к страху, а естественная реакция на страх – агрессия. Люди начинают сбиваться в закрытые агрессивные сообщества, чтобы упростить мир и уничтожить тех и то, что он не понимает. Перед человечеством стоит важная задача генерировать позитивный миф, который поможет простому человеку принять мир, не бояться его, не бояться чего-то другого. Толерантность – умение не бояться непонятного, чужого, терпимость, то, что позволяет жить, не будучи постоянно закрытым и не ожидая постоянно удара.

Литература питается мифами. Мифы – это кладезь сюжетов. Мифы вдохновляют на создание своих мифов. Мифы помогают объяснить многое в произведении, в поведении героев итд.

Литература имеет две важнейших составляющих, т.к. строительным материалом искусства является творчество. Литература: 1. Лит-ра есть вымышленная предметность, описанная с помощью слов, и речь – средство изображения. 2. Лит-ра есть искусство слова (например, Пушкин: «Поэт и толпа» - «шебуршание» толпы – чшчцс итд – аллитерация или ассонанс).

Искусство: 1. Односоставное – чистое искусство (чистая поэзия, музыка). 2. Многосоставное (или синтетическое) – вбирают в себя разные виды искусства и соединяют их (например, песня – включает в себя музыку и поэзию). Изначально искусство было целостно (синкретично), когда еще не выделился танец, песня и пр. Искусство вышло из ритуалов, они отличались тем, что у ритуала не было деления на автора/исполнителя и зрителя, т.е. зритель и был исполнителем, а исполнитель и был зрителем. Из ритуала выделилось искусство тогда, когда у ритуалов появился зритель (тот, кто воспринимал его со стороны) и когда зритель стал оценивать ритуал не с точки зрения пользы, а с точки зрения красоты исполнения. Обратный процесс – синкретизм искусств (Вагнер к этому стремился, считал идеалом оперу, т.к. это одновременно поэзия, музыка, пение, живопись, костюмы, театр, архитектура). Подлинная синкретичность по Вячеславу Иванову – это храмовые богослужения.

Авангардисты пытались отказаться от истории и на голом месте создать новое. Авангардисты вдруг поняли, что творить можно не только создавая, но и разрушая. М.Бакунин: «Разрушение есть творческий акт». Есть ли стадия, где граница прекратится? В живописи такую границу нащупал Малевич – «Черный квадрат». Предметы искусства (без этого будет реальность): 1. Рамка (в музыке – первый и последний звук, литература – первое и последнее слово). 2.Номинация (автор и название. «Минус прием» - там, где ожидает прием, но его нет). 3. Презентация (представление произведения искусства, одним из первых это понял Марсель Дюшан «Фонтан» (писсуар)). Ноль музыки – Джон Кейдж «4.33» (выходит Кейдж, садится за рояль, поднимает руки и замирает на 4 минуты 33 секунды). Поэзия Василиск Гнедов «Поэма конца» (15 поэма книги «Смерть искусству») – пустая страница.

Одной из важнейших тенденций литературного процесса XX столетие есть использования мифов и мифологических мотивов в художественном творчестве, к мифу находит разное художественное воплощение у писателей первой половины XX столетие и в новейшей прозе 1960- 90-х лет. В литературе XX столетие можно виокремити разнообразные проявления художественного поиска: создание универсального мифа, который разрешает постигнуть условия человеческого существования в современном миру (Т. Манн, У. Ґолдинг), осмыслить реальность сквозь призму мифологизованої сознания (Г. Гарсиа Маркес), ироническое использование мифологических мотивов (М. Кундера) и т.п..

Но за разными тенденциями обращения к мифу в современной литературе можно проследить то же самое стремление, что и у художников Давней Греции: через изображение борьбы человека достичь ее духовного очищения, катарсиса; стремление осознать законы человеческой жизни из позиций вечности, открыть общие законы бытия и сознания. Таким образом, миф можно считать основоположным структурным и смислотворчим элементом современного романа.

Итак, цель курса состоит в стремлении целостного прочтения мифологической традиции в литературе XX столетие, анализе найприкметниших художественных явлений, которые интерпретируют миф из позиций творческого мышления новейшей эпохи.

Проблема мифа - одна из ключевых в литературоведении. Интерес к мифологическим сюжетам в прозе, поэзии, драматургии XX столетие. Роль мифологических образов в зависимости от времени, творческих тенденций и литературных направлений. Сознательное вплетения в текст античных и христианских мотивов, элементов мифологизму, а также создание новых мифов и поэтических символив. "Возрождение" мифа в литературе XX столетие как "вечно живого истока" (Ф. Ницше, А. Бергсон). Влияние творческого опыта Р. Вагнера, психоанализа 3. Фрейда и К. Г. Юнга, а также новых етнологичних теорий Дж. Фрейзера, Б. Малиновского, Э. Кассирера. Теоретическое осмысление понятия "миф" Е. Мелетинським: историческая эпоха и мифологический сюжет. Актуализация понятия "миф" рядом с его сквозным абстрагированием. Мифологические аллюзии и источники новой мифологии (В. Топоров).

Мифологические мотивы в пьесе Ж. Жироду "Троянской войны не будет" (1935). Основа произведения - миф о Троянской войне. Актуальные проблемы первой половины XX столетие (сквозная тема Второй мировой войны).

Пьеса Ю. О"нила "Траур есть к лицу Електри" (1931). Приемы создания современной трагедии, ее связь с античным праобразом. Построение драмы: имена персонажей (Орест - Орин, Клитемнестра - Кристина), наличие своеобразного хора (соседи), параллелизм основных сюжетных ситуаций и т.п.. Воспроизведение классического сюжета в духе современных психологических направлений - столкновенье тайных, несознательных импульсов с нормами пуританской морали.

Творчество Т. Манна. Реализм первой половины XX столетие, его философское наполнение. Мифологическое начало как новый уровень осмысления действительности, которая разрешает осознать законы человеческого бытия. "Волшебная гора" Т. Манна - авторский миф о человеке, жизненных испытаниях. Параллель с немецкой легендой о рыцаре Тангейзера, что попал к гроту богини и где он провел 7 лет. Главный герой Ганс как современный рыцарь, который попадается в специфический мир и проходит испытание разными философскими концепциями. Мифологический мотив возвращения героя.

Роман "Иосиф и его брать". Миф как средство, которое развенчивает идеологию в свое время. Антифашистские мотивы романа. Развенчание "мифов гитлеровской идеологии", идея появления "чрезвычайных людей" (образ Иосифа Прекрасного). Ученик:

пересказывает содержание пьесы Ж.Жироду "Троянской войны не будет" и определяет мифологический подтекст произведения; анализирует выбранные эпизоды из драмы Ю. О"нила "Траур есть к лицу Електри" и дает оценку персонажам пьесы.

Роман "Улис" Дж. Джойса. как сложная система образивсимволив. Герои Джойса - современное воплощение гомеривських персонажей. Авторская трансформация и пародия мифа об Одиссея, пародирование мифических персонажей. Связь 18 эпизодов романа с определенным эпизодом "Одиссеї": сюжетные, тематические, смысловые параллели. Прототипы в поэме Гомера: Блум - Одиссей (Улис), Стивен - Телемак, Молли - Пенелопа. Идея колообигу жизнь (все повторяется в мире, изменяются только имена). "Улис" -аллегория истории человечества, лэ в символической форме автор воссоздает существование человека хаотичном миру.

Роль мифа в "магическом реализме". Творчество представикив "магического реализма" (А. Карпент"єр, „Ж. Амаду, Гарсиа Маркес, М. Варгас Льоса, М. Астуриас), в которых миф выступает основой произведения. Принцип универсальности образов создания общей модели бытия. Роман Г. Гарсиа Маркеса "Сто лет одинокости" как классический образец "магического реализма". Воспроизведение в романе истории Колумбии и всей Латинской Америки. Влияние индейского и негритянского фольклора. Философские проблемы человеческого бытия, смысла жизни, назначение человека. Библейские мотивы романа (Буендиа, и Урсула напоминают Адама и Єву, а весь род Буендиа символизирует человечество), сказочные сюжеты, мифологиыний мотив забвения и т.п.. Художественная фиксация многовековой эволюции личности. Мысль об обреченности человечества вследствие потери творческого начала. Старание с помощью мифа осмыслить исторический опыт человечества в широком мифологическом и культурном контексте.

И литературы

первой квалификационной категории

МБОУ Ново-Никольской сош

Аннотация

Своеобразие русской литературы в немалой степени определялось её связью с народной (фольклорной) культурой. Характер, тип связей, удельный вес фольклорного начала менялись от эпохи к эпохе, зависели от творческой личности писателя, от событий общероссийского (войны, революции, отмена крепостного права, рост городов, научно-технический прогресс и т. п.) или местного значения. Но сам процесс взаимовлияния, взаимообогащения литературы и фольклора в России никогда не прерывался.

Стоит чуть-чуть сосредоточиться, и вспоминаются многочисленные и удивительно разнообразные бесы, русалки, водяные, упыри, домовые, лешие, черти и прочая "нежить", давно и прочно поселившаяся в строках поэтических, на страницах романов, повестей, рассказов и очерков - от до. Литература затронула, однако, лишь самую малость чрезвычайно богатого пласта народной культуры - мира нечеловеческого, но очеловеченного, одновременно неведомого и знакомого, страшного и полезного, чужого и своего. Здесь мне хочется поговорить о русской литературе и славянской мифологии, находящихся в тесной взаимосвязи.

1. Вступление ………………………………………………………………….. Использование славянских образов в русской литературе ………………. Тема бесовства в русской литературе …………………………………….. 4. Демонология в литературе ………………………………………………… Языковая грань соприкосновения фольклора и литературы ……………. 6. Место народной мифологии в русской литературе ……………………… Истоки обращения писателей к таинственному миру …………………… Знак национальной самобытности ……………………………………….... Заключение ………………………………………………………………….. Список использованных источников информации ……………………….. Приложения. Приложение

Вступление

Основной целью моей исследовательской работы является изучение представления о языческих верованиях древних славян как философии и специфическом отношении человека к миру, нашедших отражение в фольклоре и художественной литературе.

В процессе работы решаются следующие задачи :

сформировать представления о славянах, об истоках и эволюции верований древних, о попытках человека объяснить явления окружающего мира и вписать себя в систему мироздания; проследить, как отразились верования славян в литературе; изучить и проанализировать образы нечистой силы в русской литературе и то, как шёл процесс освоения исторического фольклорного, литературного и лингвистического материалов; прочувствовать мою (а также моих сверстников) сопричастность к духовным традициям предков и уважительное отношение к наследию прошлого.

Есть в литературе тема, почти не тронутая критиками и, кажется, не прочувствованная читателем. Это тема так называемой нечисти и прочей неведомой силы живёт в русских суевериях.

Что такое русские суеверия? В сущности, они до сих пор окружают нас в обыденной жизни. Суеверия отражены в привычных нам поговорках, присловьях, приметах, действиях. Так, столкнувшись с неприятной неожиданностью, мы говорим - "Не было печали, да черти накачали", а совершив необдуманный поступок - "Чёрт попутал". Потерявший нужную вещь нередко призывает: "Чёрт, чёрт, поиграй да отдай!" - почти не вдумываясь в то, что стоит за этими словами, и уж тем более не всегда веря в существование черта, играющего похищенными вещами.
В одной из книг, посвященных жизни русской провинции середины XIX века, упоминается множество примет, которые издавна "в ходу по всей земле русской". "Приметы общи не только низшим слоям нашего общества, но и среднему его кругу"1, - констатирует автор, приводя как вполне актуальные для XIX века наблюдения летописца Нестора: "Мы только словом нарицаемся христиане, а живем по-погански. Верим встрече: если кто черноризца встретит или попа, или коня лысого, или свинью (выйдя из дому), то возвращается. Не поганский ли то обычай? Другие верят чиханью, что бывает будто бы на здоровье голове...".2

Приметы, обычаи, присловья, былички, иногда по видимости необъяснимые, связаны с областью народных верований. Смысл многих из них можно понять, зная, как воспринимали мир наши предки. Верования, суеверия составляют одну из основ крестьянского мировоззрения, которое складывалось на протяжении столетий.
Под суевериями нередко понимаются и небольшие рассказы о покойниках, домовом, лешем, о разных сверхъестественных существах и необъяснимых явлениях. Некоторые из таких повествований (быличек) мы считаем фантазиями, "бабушкиными сказками" (и действительно, часть из них унаследована из прежнего, нередко крестьянского быта); в другие - верим, пытаемся объяснить.

Цель этого вступления - рассказать о существах, в которые верили люди раньше. В основном верования относятся к области так называемой "низшей мифологии"; то есть, с обычаями, связанными с нечистой силой, разнообразными духами, демонами, которые, по поверьям, могут окружать человека в повседневной жизни - дома, в лесу, в поле, в дороге.

1 - Духи природы в славянском фольклоре, http://*****/spirits. h

2Монах Нестор, XII век, http://avgur. *****/t6-topic#6

Они - "свои" в каждой деревне, в каждом ручье, болоте, лесу и, соответственно, отличаются от высших божеств, от Бога, подчинены им, являя собой как бы низший уровень верований.

Моя исследовательская работа направлена на освоение исторического, фольклорного, литературного и лингвистического материалов и даёт возможность познакомиться с духовной жизнью и художественной культурой русского народа. Анализ фольклорных и литературных произведений позволил определить причины устойчивого обращения писателей и поэтов к мифологическим мотивам и образам, расширить мой читательский кругозор, повысить культуру чтения.

Поскольку народные верования, обряды, предания, суеверия, заговоры, отчасти анекдоты и фантастические истории, составлявшие неотъемлемую часть традиционной культуры, базировались на представлении о существовании параллельного человеческому миру нечистых духов, одушевленных сил природы - низшая мифология проникла и на страницы литературных произведений.

Использование славянских образов в русской литературе

Еще древнерусская литература широко использовала образы разного рода бесов, дьяволов, чертей, водяных, лесных, домашних духов, но она никогда не прибегала к ним в собственно художественных целях. , специально изучающая категории вымысла, фантастического в литературе Древней Руси, пишет: "Я не знаю ни одного примера художественного освоения типичных русских образов домового, лешего, водяного ранее рубежа XVIII-XIX веков, когда обращение к ним связано с предромантическими течениями и зарождением общественного интереса к фольклору и народным верованиям. Древняя Русь дохристианские верования не описывает, а только порицает и обличает устами христианских проповедников".1

Следует заметить, что и в "Новое время" художественному освоению народной мифологии предшествовало изучение ее, предпринятое писателями и общественными деятелями 60-70-х годов XVIII столетия.

Открывателем и первым пропагандистом славянской мифологии, то есть, славянских образов, по справедливости считают. Писатель, фольклорист и журналист, он еще в 1767 году издал "Краткий мифологический лексикон"2, где наряду с языческими Перуном, Волосом, Даждьбогом помещены были домовые, лешие и т. п. Издаваемый Чулковым на протяжении 1769 года еженедельный журнал "И то и сё"3 (первый номер вышел 13 января) популярностью у широкого круга читателей был обязан обилию фольклорно-этнографического материала, расположенного по календарному принципу: к Новому году - святочный выпуск, к Пасхе - пасхальный и т. д. В журнале были напечатаны и первые "страшные рассказы", приуроченные главным образом к святочному периоду. Изыскания Чулкова в области славянской мифологии, оказалось, пришлись по душе как очень непритязательному читателю ("малосмысленным" людям, по определению издателя), так и вполне образованным современникам. Более того, "Словарь" читали и изучали спустя столетие. Так, есть предположение, что стихотворение А. Фета "Лихорадки"4 основано на легенде о девяти сестрах-лихорадках, заимствованной именно из чулковской "Абевеги".5

1Е. К. Ромодановская Рассказы сибирских крестьян о видениях. Л., 1970. С. 531

2 "Краткий мифологический лексикон" *****s. ec›Авторы›106858

3 М .Д. Чулков журнал "И то и сё", http://ru. wikipedia. org/wiki /%C8_%F2%EE_%E8_%F1%B8

4 стихотворение А. Фета «Лихорадки» http://fet. *****/fet/stihi/ballady/stih-2.htm

5 Михаилъ Чулковъ –« Абевега русскихъ суеверiй»,

http://www. *****/spravochniki/slovar/54004-abevega-russkix-sueverij. html

Надо сказать, что русские писатели, поэты, публицисты не ограничивались чтением и изучением опубликованного материала. Многие из них сами занимались собирательской работой, что, безусловно, находило отражение в литературном творчестве.

Нередко писательские записи пополняли собрания известных фольклористов, этнографов. Традиция эта сохранялась в течение всего XIX века, когда создавались классические сборники В. Даля, П. Киреевского, П. Шейна и других исследователей фольклора.

В этой эпохе, можно остановиться на трудах. Хотя к художественной литературе, в основном, его труды не относятся, все же он заслуживает упоминания как собиратель, издатель, известный исследователь и, все-таки, как и писатель в том числе. Основные его труды "Пословицы русского народа" и "Толковый словарь живого великорусского языка" включали немало сведений о народной мифологии, ей же посвящен и отдельный очерк "О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа", в котором поднят такой важный вопрос, как разделение массы суеверий на ложные, "от темноты", и истинные, представляющие собой способ познания мира, тайн природы. В названном очерке из пятнадцати главок семь повествуют о славянских образах русской мифологии: это домовой, водяной, моряны, оборотень, русалка, ведьма и привидения. В литературном творчестве Даль не очень часто прибегал к подобному материалу. Можно назвать рассказы "Колдунья", "Упырь (украинское предание)", "Медведи" и "Сказку о похождениях черта-послушника".

Яркие, многогранные образы народной мифологии, таинственные истории, жутковатые архаические обряды - все это привлекало русских писателей, тем более что существовало рядом с ними - в собственных деревнях и поместьях, в разговорах извозчиков, ямщиков, конюхов, прачек, кухарок, нянек.

В одной из первых русских комических опер "Мельник - колдун, обманщик и сват", поставленной "на московском театре", автор либретто 1 смело вынес на сцену, к удивлению и радости тогдашней публики, "нравы национальные", в которых важнейшее место занимают представления о нечистой силе. Опера долгое время пользовалась колоссальным успехом, что объясняется не в последнюю очередь ее обращением к народным верованиям.

Постоянным состоянием, как утверждают, было "этнографическое внимание к жизни"2, удовлетворявшее потребности познания России, что выражалось "в соприкосновении с возможно большим числом лиц, событий, явлений" и насыщении прозы фольклорным материалом. Достаточно пролистать роман "На ножах", чтобы убедиться, насколько полны и точны знания писателя о русской нечисти. Мужики рассуждают о коровьей смерти, кикиморе, кощее, лихорадках, холере, огненном змее, лешем и других персонажах славянской "низшей мифологии", о ее способностях "оборачиваться", то есть принимать вид разных существ, притом что сама она лишена лица ("нежить - у нее лица нет, у нее облик"). Обыгрывая народные суеверия, Лесков создает обобщенный образ той части интеллигенции, которая и есть, по мысли писателя, настоящая нечисть (например красноречивые названия глав: "Черная немочь", "Огненный змей", "Нежить мечется"). Главная черта нежити - умение "скидываться" - становится в романе главным художественным приемом в обрисовке обитателей барского дома, скрывающих под личиной благородных, образованных людей подлинную суть нежити.

Такого рода художественного использования народной мифологии в русской литературе не очень много, зато огромное количество описаний нечисти, излагаемых, как правило, персонажами - представителями простонародья, потому и совершенно достоверных, почерпнутых "из первых рук".

1А .О .Аблесимов az. ***** › a /ablesimow _a _o /text_0030-1.shtml

2Журнал фундаментальных прикладных исследований 2010 № 3 (35), с.160, Астраханский государственный университет, Издательский дом «Астраханский университет»

Отношение писателей, поэтов, критиков к этому пласту народной культуры было отнюдь не одинаковым. Кто-то откровенно умилялся детскости, наивности народного сознания, сохранившего цельный взгляд на мир и древние, языческие представления. К примеру, находясь уже в эмиграции и испытывая острое чувство ностальгии, с упоением вспоминал и воспроизводил в коротких рассказах-зарисовках когда-то слышанные им разговоры о трясовице ("Старуха"), дьявольских конях, у которых "глаза ярые, ноздри раскалились, насквозь светятся... а нога-то человечья, голая, белая!" ("Коренной"). Кто-то сожалел о том, что образованное общество утратило подобное мировоззрение и потому перестало понимать собственный народ.

Пропасть непонимания, разделяющая народ и образованное общество, особенно угнетала литераторов второй половины прошедшего столетия, и произведения из простонародного быта нередко рассматривались как одна из возможностей преодолеть это непонимание, как первая ступень в процессе приобщения народа к современным достижениям науки, техники, искусства. Через познание крестьянской России к ее просвещению - такую цель ставили перед собой лучшие русские интеллигенты, верившие в благородную миссию "хождения в народ".

В начале XX века обращал внимание людей своего круга на то, что "у народа своя медицина, своя поэзия, своя житейская мудрость, свой великолепный язык"1 и отказываться от всего этого, пренебрегать или огульно ругать - значит обделять самих себя, наносить непоправимый ущерб национальной культуре.

Глеб Успенский не переставал удивляться, каким образом сочетается в крестьянине великолепное знание природы, наблюдательность, ум, практицизм и "густая сеть предрассудков", дикое невежество; почему крестьянин одновременно верит и в черта, и в бога, а молитва его больше напоминает заговор или кощунственную пародию: "Верую во Единого Бога Отца... и в небо и в землю. Видимо-невидимо, слышимо-неслышимо. Припонтистился еси, распилатился еси...". А дальше уж Бог знает что было. Кончалось "Верую" так: "от лукавого: Аминь".

Похожие обстоятельства привлекли внимание и. Рассказ "Ужас" в подробностях и с тонким проникновением в психику человека, вынужденного ночевать в непривычной для него обстановке, раскрывает состояние страха, испытанное героем в деревенском доме, когда, проснувшись от непонятного стука, он увидел, "что за окном, все его затемняя, стоял кто-то громадный, черный, длинный и покатый, лез и стучал, стараясь пробить верхние стекла. Я схватил двустволку, дико крикнул: "Кто это? Стрелять буду!" Он, не отвечая, вытянулся еще выше, надвинулся на окно еще плотнее и застучал еще громче... Это была старая, худая лошадь, без призору шатавшаяся ночью по усадьбе". "Ужас" по-своему является художественной иллюстрацией к не раз высказываемой Буниным мысли об отсутствии, по существу, или малом различии в психике мужика и дворянина.

Работник Кошель из повести Бунина "Деревня", который отслужил в солдатах на Кавказе, "ничего не мог рассказать о Кавказе, кроме того только, что там гора на горе, что из земли бьют там страшно горячие и странные воды", зато "верил, божился, что недавно под сельцом Басовым катилось в сумерки тележное колесо - ведьма" и что "один мужик, не будь дурак, взял да и поймал это колесо, всунул во втулок подпояску и завязал ее... Проснулась эта ведьма на рани, глядь - а у ней подпояска изо рта и из заду торчит, на животе завязана..."

Близок таким персонажам и чеховский унтер Пришибеев; темное крестьянское начало особенно ярко выдает себя в тексте доноса, составленного им на жителей подопечной ему территории:

"Которые крестьяне сидят с огнем: Илья Прохоров, Савва Никифоров, Петр Петров. Солдатка Шустрова вдова живет в развратном беззаконии с Семеном Кисловым. Игнат Сверчок занимается волшебством, и жена его Мавра есть ведьма, по ночам ходит доить чужих коров". Русским писателям свойственно было не ограничиваться констатацией подобных фактов, но доискиваться до причин отмеченных явлений. Многие пришли к осознанию двух главных, как казалось, причин сохранения подобных взглядов: исторически обусловленной власти земли над земледельцами и преднамеренной сознательной поддержке темноты и забитости со стороны тех, кто вершит судьбы России. И. Бунин в споре с идеологами "розового" народолюбия нарочито подчеркивал косность, агрессию и моральную деградацию современного ему крестьянина, оставался ли он патриархальным "мужиком-рабом" или становился новым "мужиком-хозяином": ничего иного не может произойти с "земляной личностью" в условиях резкого распада прежнего социально-экономического уклада, в условиях "падающей деревни". Разнообразие здесь удивительное, обусловленное как взглядами самих писателей, так и законами жанра. Например, шутливо-комическая интонация пушкинского "Вурдалака" задана уже его первой строчкой: "Трусоват был Ваня бедный..."

Юмористический рассказ М. Зощенко "Колдун" как бы продолжает пессимистические размышления таких писателей как Бунин. Россия вступила в новый век, произошла революция, сменилась идеология и государственные приоритеты, а мужик остался мужиком. Ратуя за проведение в жизнь большевистского лозунга борьбы с "родимыми пятнами" "проклятого прошлого", поборник новой программы перевоспитания крестьянства произносит типичный для того времени монолог: "Чудеса, граждане! Кругом, можно сказать, пар, электрическая энергия, швейные ножные машинки - и тут же наряду с этим - колдуны и кудесники. Совершенные чудеса! У мужика в деревне сеялка и веялка, и землю свою мужик раздраконивает паровым трактором, и тут же рядом и почти в каждой деревне проживает колдун. Живет, хлеб жует и мужичков поцукивает. Странные и непонятные вещи!"

Изучая жизнь и мировоззрение русского крестьянина, многие писатели приходили к выводу, что сама деревенская жизнь способствует сохранению мифологического сознания. Причем не у одних крестьян. В свое время об этом проникновенно, "со знанием дела" писал в романе "Обломов"1: "Сказка не над одними детьми в Обломовке, но и над взрослыми до конца жизни сохраняет свою власть. Все в доме и в деревне, начиная от барина, жены его и до дюжего кузнеца Тараса, - все трепещут чего-то в темный вечер, всякое дерево превращается тогда в великана , всякий куст - в вертеп разбойников. Стук ставни и завывание ветра в трубе заставляли бледнеть и мужчин, и женщин, и детей. Никто в Крещенье не выйдет после десяти часов вечера один за ворота; всякий в ночь на Пасху побоится идти в конюшню, опасаясь застать там домового. В Обломовке верили всему: и оборотням, и мертвецам..."1

Заинтригованные, очарованные или смущенные этой стороной традиционной культуры, писатели и поэты фиксировали, запоминали подобный материал и по-разному использовали его в собственных произведениях.

признавался в начале повести "Олеся", что обрадовался возможности пожить в настоящей деревне: "Полесье... глушь... лоно природы... простые нравы... первобытные натуры, - думал я, сидя в вагоне, - совсем незнакомый мне народ, со странными обычаями, своеобразным языком... и уж, наверное, какое множество поэтических легенд, преданий и песен!" 2 Чем обернулись эти романтические ожидания, все хорошо знают.

1 . Собрание сочинений в восьми томах. Т. 4.‎Обломов. С.-П.,1984, с.64

2 . Олеся. Эксмо,2011,с.70

Прекрасно знавший рабочий и крестьянский Урал, Мамин-Сибиряк не только использовал свои наблюдения в художественных произведениях, но пытался научно объяснить своеобразие уральских быличек, в частности, отсутствие в них гномов, которые должны были бы возникнуть именно на Урале с его несметными подземными сокровищами, по аналогии с фольклором горных районов Европы. "Русская народная фантазия, - считал писатель, - дальше поверхности земли не шла, вероятно, потому, что подземные сокровища на Руси были открыты поздно, когда вера в нечистую силу уже ослабела, и если еще где сохраняется, то в каких-то жалких обрывках". 1

Хотя с позиций сегодняшней фольклористики аргументы писателя далеко не бесспорны, но и не на столько важны, особенно для рассматриваемой темы, чтобы широко рассматривать их с разных точек зрения.

К. Бальмонт в рецензии на книгу "Нечистая, неведомая и крестная сила" 2 противопоставляет лишенному поэзии, слишком рациональному разуму-рассудку образованного общества разум-воображение простого народа, основанный на поэтическом, цельном взгляде на мир, благодаря чему появились такие непревзойденные, выразительные, наполненные особой мудростью образы народной фантазии, как огненный змей, "гений чащи - леший" и другие мифологические существа, каких не под силу придумать отягощенному новейшими знаниями и потому обреченному на сухую логику, на философские изыски или узкий рационализм писателю-профессионалу.

А. Блок, благодаря знакомству и долголетним теплым отношениям с ученым - знатоком средневековой литературы и фольклористом, берется за написание статьи "Поэзия заговоров и заклинаний" для "Истории русской литературы" под редакцией Аничкова. Изучая фундаментальные труды и с увлечением работая над своей статьей, А. Блок создавал и поэтический цикл "Пузыри земли" с целой галереей образов, подсказанных ему народной мифологией.

Нужно заметить, что не все русские писатели занимались целенаправленно сбором материала по суевериям или серьезным изучением их, но вовсе обойти эту сторону народного мировосприятия суждено было очень немногим.

Один из героев рассказа В. Даля "Колдунья" высказался предельно точно: "Верить не верят ничему, а слушать рады!" В самом деле, выслушать, порасспросить простого человека наши писатели любили, и такие беседы чрезвычайно обогащали русскую литературу, способствовали увеличению и разнообразию сюжетов, проникновению в литературный язык свежей, выразительной лексики. Правда земледельческого осмысления мира, населенного неведомыми духами, силами, "хозяевами" и находящегося с человеком в сложных договорных отношениях, предусматривающих целую систему правил поведения, - эта правда не раз заставляла задумываться, не раз доказывала свою резонность, особенно когда приходилось сталкиваться со сферой случайного, непонятного, сверхъестественного, чудесного в явлениях природы, в судьбах людей или в соприкосновении с такой тонкой материей, как психология человека.

Подобные наблюдения и размышления, подкрепленные народными суевериями, быличками, "случаями из жизни", способствовали появлению и развитию (сначала в рамках эстетики романтизма) популярнейших жанров русской литературы - фантастической повести, "страшной" баллады , святочного рассказа.

Тема бесовства в русской литературе

Вообще говоря, трудно найти в нашей литературе автора, ни разу не упомянувшего хотя бы какую-нибудь нечисть - беса или водяного, русалку или кикимору, домового или

1 Мамин -Сибиряк Д .Н ., ***** › feb/irl/il0/i92/i92-2672.htm

2 , *****›author/9911/latest

лешего, выходящего из могилы покойника или ведьму. И, конечно же, никто не миновал разговорного языка с его богатейшим набором слов и выражений, связанных с чертом и его собратьями по иному миру. Черти и бесы как обобщенное наименование всякой нечисти известны древнерусской литературе и буквально населяют произведения литературы новой, проникнув даже в названия романов, повестей, очерков, стихотворений. Вот скромный список подобных заглавий: "Болотные чертенятки" А. Блока, "Чертовы качели" и "Мелкий бес" Ф. Сологуба, "Чертик" и "Бесовское действо" А. Ремизова, "Черт" М. Цветаевой, "Черт" М. Зощенко, "Последний черт" К. Паустовского, "Бесы" А. Пушкина, "Бесы" Ф. Достоевского.

Бесы и черти, хорошо знакомые по древнерусской литературе, клеймам икон, летописным миниатюрам, по многочисленным рассказам об их проделках, которые звучали и в крестьянских избах, и в великосветских салонах, оказались вполне привычными литературными персонажами. Более того, бес, демон, черт становятся с начала XIX века обязательными атрибутами самого процесса творчества. Искусители, помощники, насмешники, мучители, они всегда рядом с поэтом, едва он берется за перо или пытается на время "отключиться" от поэзии. Невозможно удержаться от того, чтобы не привести стихотворение за подписью "Фома Пищалкин", где бес - демон - черт управляет стихотворцем:

Из мирной кельи бес лукавый

Меня на Пинд переманил...

Грешить нет духу, нету сил;

А черт дразнил, дразнил все славой,

И что ж? Ведь, право, искусил.

Я вновь стихи писать пустился,

Присел к столу, перекрестился,

Пишу... ан смыслу вовсе нет!

Досадую; а бес смеется

И над ушами все ревет,

Что дело так мое нейдет,

А без вина не обойдется. -

Увы, друзья! Ведь демон прав,

Хоть он и черен и лукав.

("Признание")1

Демонология в литературе

С легкой руки романтический Демон, обладающий властью над всем миром, но одинокий и страдающий, прочно вошел в русскую поэзию, музыку, живопись. Такой интерпретации нечисти не было, да и не могло быть в фольклоре. Это сугубо литературные образы, основанные отчасти на западноевропейской литературе, "подсказанные" библейскими сюжетами, ставшие почти что поэтическим штампом после широкого их применения в творчестве романтиков.

Полежаевский "Демон вдохновения" странным образом напоминает пушкинского "Пророка": "знакомец чудный", посетивший поэта, явившийся, "как тихий сон могил", сначала осеняет его своими "волшебными крылами", затем, согласно строкам самого Полежаева:

И он бесплотными устами

К моим бесчувственным приник,

1 Полевой Н., Полевой Кс. Литературная критика: Статьи, рецензии. - Л., 1990.

И своенравным вдохновеньем

Душа зажглася с исступленьем...

Некрасова "демон бессонных ночей" одновременно и "старый мучитель" и "учитель", к которому взывает находящийся в разладе с самим собой поэт ("Демону").

Поэзия "серебряного века" подхватила и по-своему осмыслила эти образы-символы. Демон - один из двойников А. Блока, часть его души; потаенные, иной раз неожиданные для самого поэта страсти, причины внутреннего разногласия ("Каждый демон во мне притаился, глядит...") - это тот же лермонтовский Демон, но обитающий не в горнем мире, а в душе и сознании поэта ("Демон", "Есть демон утра..."). Цветаевский демон - "князь тьмы" - прежде всего демонический любовник, желанный и недоступный, виновник безответного чувства.

Он был наш ангел, был наш демон,

Наш гувернер - наш чародей...

Прекрасен, трагичен и загадочен образ "Юного демона" в поэзии А. Ахматовой ("Вся Ваша жизнь - озноб...").

До вселенских и надысторических масштабов расширено понятие бесовства и демонизма в стихах М. Волошина х годах. Войны и революции, потрясшие Россию, воспринимались им как проявление дикой, неукротимой стихии, свойственной человечеству с глубокой древности, со времен его "звериного" существования и особенно страшно реализующейся в русском бунте.

Бердяевские "Духи русской революции", порожденные все той же "вечно гоголевской Россией харь и морд", сродни волошинским "Демонам глухонемым", вырвавшимся наружу и растоптавшим чувство совести и святости, столь же присущее (по закону полярности) русскому характеру и с той же силой и рвением проявляющееся в иных условиях ("В каждом Стеньке - святой Серафим").1

В бесовскую круговерть социальных потрясений, с точки зрения Волошина, Россию ввергли и другие "демоны", обезумившие в 1914 году, бросившие Европу в пламень мировой войны. Этих демонов породил "дух механики" ("Два демона"), торжество технократии, опасная идея с помощью науки и техники преобразить мир, побороть природу. Волошин считал, что: покоренный логикой прогресса разум, не желающий считаться с издержками и тяжелыми последствиями технического преобразования, "есть творчество навыворот; и что "он вспять исследил все звенья мирозданья", что неизбежно "несет Вселенную обратно в древний хаос"; что "человек, искушаемый демоном технической революции, готовит себе действительный Апокалипсис" (цикл "Путями Каина").

Так в творчестве М. Волошина соединились две отрицаемые им революции (социальная и техническая), два неправедных пути, две демонические стихии.

Языковая грань соприкосновения фольклора и литературы

Возвращаясь к фольклорной нечисти, следует отметить еще одну грань соприкосновения ее с литературой. Это грань языковая.

В художественных произведениях нередко обыгрывались ходячие выражения, когда-то вызванные к жизни верой в существование чертовщины. Приведу цитату из книги "Образы русской речи", где говорится о выражении "мелким бесом". Народная фантазия перенесла на мир чертей многие характеристики человеческого общества, разработав целую систему иерархических отношений, "чертовскую" табель о рангах, в соответствии с которой чем мельче бес, тем услужливее и угодливее он должен вести себя.

1 М .Волошин, http://voloshin. *****/

Отсюда и переносный смысл русского выражения рассыпаться мелким бесом - "стараться вовсю угодить, рассыпаться в любезностях" :

Гусар Пыхтин гостил у нас;

Уж как он Танею прельщался,

Как мелким бесом рассыпался...

(. "Евгений Онегин")

Русские писатели при этом не забывают и о прямом значении этого оборота. Именно на него намекает, совместивший и прямое, и переносное значение в описании "чертовщины": "Тут черт, подъехавши мелким бесом, подхватил ведьму под руку и пустился нашептывать на ухо то самое, что обыкновенно нашептывается всякому женскому роду" - ("Ночь перед Рождеством"). Как видим, черту, чтобы обольстить ведьму, пришлось прикинуться бесом помельче. Судя по летописным миниатюрам, это вполне логично: ведь чем мельче бес, тем он беззаботнее и беспечнее, тем более падок на "гудьбу" (музыку) и бесовские пляски, которые так по сердцу ведьмам". Не учитывая языковых и литературных интерпретаций этого широкоупотребительного оборота, невозможно понять и роман Ф. Сологуба "Мелкий бес".

Место народной мифологии в русской литературе

Русская литература, как уже говорилось, обильно черпала материал из народной мифологии, тем не менее, этой сокровищнице во всем объеме русской литературы отведена отнюдь не главная роль. Если не считать общекультурных и "письменных" по происхождению образов (антихрист, вампир , бес, призрак, демон, сатана, люцифер и т. п.), то число выявленных в русской литературе сугубо народных, фольклорных персонажей-нелюдей будет не столь велико: банник, ведьма, вихрь , водяной, домовой, духи, змея, кикимора, колдун, леший, лихорадки, мавки, мертвец, оборотень, овинник, перевертыш, покойник, проклятые, русалка, тень, трясовица, упырь, утопленник, волколак, черт, чудовища, чудь, шишимора, плюс некоторые персонажи детской литературы - бай (бабай), дрема, криксы-плаксы, угомон. Действительно, достаточно скромный список. И вряд ли он значительно расширится при перечитывании всей русской "изящной словесности".

Это не значит, конечно, что писателей, поэтов, литературоведов, публицистов мало волновали тайны бытия и посмертного существования, странное, непонятное, загадочное в человеческой натуре и явлениях природы, чудо, случай, судьба. Извечные вопросы эти по-разному решались фольклором и литературой, по-разному осмысливались человеком традиционного мировоззрения и образованным интеллигентом "Нового времени", выражались "раскидным языком". Крестьянская мифология и мифология "культурного" общества XIX-XX веков не совпадали друг с другом, хотя довольно часто пересекались.

Интерес к народному образу жизни и образу мыслей невозможно представить в виде восходящей линии, скорее это неравномерная синусоида с пиками едва ли не всеобщего увлечения и моментами равнодушия, когда только некоторые деятели культуры оставались верными избранной позиции в отношении к феномену нечисти.

Первая ситуация характерна для эпохи романтизма, расцвета славянофильского движения, периода "хождения в народ". Вторая наблюдалась во времена, когда ведущим стилем был классицизм, критический реализм, революционная романтика. Понятно, что речь идет всего лишь о тенденциях, преобладании того или иного течения, моды, философского учения. Крупные художники, как известно, плохо вписываются в любые правила и модные направления, но обычно именно они задают тон и определяют приоритеты, способствуют появлению массы подражателей, менее ярких, но более "правильных" последователей.

Истоки обращения писателей к таинственному миру

Первое знакомство с таинственным миром "нелюдей" у многих писателей состоялось в детстве. В любой русской семье (от бедной крестьянской до богатой купеческой и дворянской) няни, кормилицы - крепостные, родственницы или женщины, специально нанимаемые для ухода за младенцем - были представительницами той части населения, которая, как теперь принято говорить, обладала фольклорным мышлением. Дрема, бабай, угомон, запечальная Мара, криксы, плаксы, полуночники проникали в детское сознание вместе с колыбельными песнями, обережными приговорами, с обращениями к малышу, нацеленными на то, чтобы успокоить, убаюкать, а то и растормошить его. Не случайно, колыбельная песня - жанр, мимо которого не прошел почти ни один из наших поэтов ХIX века. Тексты авторских колыбельных, наряду с ангелами, котиками, мышками, добрыми феями, любимыми детскими игрушками, включают и персонифицированные образы сна, близкие мифическим существам: "Старый Дрема старичок - Острый, серый колпачок", Сон-Дрема, "Тихий старый Угомон, Сон Дремович", "дочка сна, колдунья Дрема", и другие. Гораздо реже чем в фольклорных колыбельных встречаются бука, букан, бабай.

Едва ребенок "входил в разумок", няни начинали рассказывать сказки и истории, в которых волшебное перемежалось с таинственным и герои сказок соседствовали с домовыми, лешими, овинниками, кикиморами, злыднями и прочими персонажами быличек и верований.

Образы лубочной сказки, когда-то пленившие, воскресли под пером зрелого поэта:

Громя Зиланов и Полканов,

И ведьм, и чуд, и великанов

То тяжкий филина полет,

То воронов раздается рокот;

То слышится русалки хохот;

То вдруг из-за седого пня

Выходит леший козлоногий.

("К Виейкову")

Шутливое стихотворение Е. Баратынского посвящено сказочному бесенку детства, который и в последующие годы охраняет поэта:

Узнайте: ласковый бесёнок

Меня младенцем навещал

И колыбель мою качал

Под шепот легких побасёнок.

("Слыхал я, добрые друзья...")

Для большинства русских писателей (особенно заметно это в поэзии) детские воспоминания связаны с няней, бабушкой и их песенками у кроватки малыша, с рассказами и разговорами перед сном о чудесном, волшебном, страшном.

В 30-е годы жестокого XX-го века "усталая, загнанная, заработавшаяся" Марина Цветаева, которой очень нелегко живется во Франции, начинает писать о своем детстве, о том, "что было тогда". "Ничего, пришедшего после, я не полюбила", - признавалась она в письме к Анне Тесковой. Обращение к детству ("до-семилетию") для М. Цветаевой - это и ностальгия по России, по счастливому времени, это и попытка понять себя, свой характер. Так появляется рассказ "Черт". Цветаевский "Черт" с одинаковым успехом может быть причислен и к литературе, и к мемуаристике, и к исследованию по детской психологии. Последнее особенно показательно: с дотошностью ученого-психолога, откровенно, без малейшего украшательства, образным языком великолепной цветаевской прозы

раскрывается мифологическое мышление ребенка (себя - маленькой девочки), те эмоциональные переживания, которые создают в воображении особого рода пластические образы. Каждый эпизод рассказа вносит свою лепту в раскрытие специфики детской фантазии, отражая сложнейший период формирования личности, переходные этапы детского сознания, когда страхи, переживания, представление о нерасчленимости мира обретают форму - фантастическую, но структурированную - и создается детский миф: своеобразное средство познания мира, вхождения в культуру, овладения коммуникативными навыками, психологической саморегуляцией. Для маленькой Марины такой "реальной фантазией" был свой, личный Черт.

Писатели не раз отмечали факт получения детьми самой разнообразной информации о нечисти друг от друга. Подобную ситуацию воспроизводит в "Бежином луге". Особым чувством благодарности наполнены страницы мемуаров, очерков, художественных произведений, посвященные деревенской детворе, с которой довелось дружить многим будущим художникам слова, кисти, резца. Приведем слова: "Сверстниками моими были крестьянские дети, с которыми я жил и сживался душа в душу. Простонародный быт я знал до мельчайших подробностей".

Действительно, жизнь на хуторе Панин в Орловской губернии позволила писателю узнать многое еще в детстве. В это многое поневоле входил и народный взгляд на нечисть. Так, по мнению крестьян, старый мельник "имел довольно близкое отношение к водяному, который заведовал нашими прудами, - писал, вспоминая об этих годах, Лесков, - верхним и нижним, и двумя болотами". Именно мельник открыл мальчику "полный таинственной прелести мир": "От Ильи я узнал про домового, который спал на катке, и про водяного, который имел прекрасное и важное помещение под колесами, и про кикимору, которая была так застенчива и непостоянна, что пряталась от всякого взгляда в разных пыльных заметах - то в риге, то в овине, то на толчее, где осенью толкли замашки. Меньше всех дедушка знал про лешего, потому что этот жил где-то далеко... И только иногда заходил к нам в густой ракитник, чтобы сделать себе новую ракитовую дудку и поиграть на ней"...

Как сказка - мир.

Сказания народа,

Их мудрость темная, но милая вдвойне,

Как эта древняя могучая природа,

С младенчества запали в душу мне.

Знак национальной самобытности

Быть может, не столь уж парадоксальна мысль о том, что философско-нравственное начало, "больная совесть" многих русских деятелей культуры объясняются в немалой степени деревенским, усадебным детством, заронившим веру в существование параллельного человеческому мира, где обитает "многоликая нечисть". Понимается она в литературе как силы, духи, хозяева природы, как связующее звено с миром ушедших предков, как знак национальной самобытности, как своеобразный пантеизм и космизм, присущие русскому сознанию. Этот же опыт и память детства способствовали развитию чувства ответственности перед духовным наследием предшествующих поколений, перед только вступающими в жизнь и еще не родившимися потомками, наконец, перед живой природой и братьями меньшими.

Заключение

Славянская мифология как представление древних славян об окружающем мире является одной из составляющих культурного наследия нации. Древние воззрения на устройство жизни, законы природы находят отражение в сознании даже современного человека,

что проявляется прежде всего в суеверии. Человечество на разных этапах своего существования одинаково стремится познать причины и смысл наблюдаемых явлений, в определенных случаях исходя из убеждения в существовании сверхъестественных сил.
Исторически так сложилось, что в славянской мифологии значительное место отводится народной демонологии. Существование божественного пантеона не получило такого развития, как в греческой, римской и других мифологических системах. С принятием христианства на Руси славянские боги постепенно прекращают свое существование. Однако вера в низших существ укоренялась в сознании русского человека, продолжая существовать вопреки всему на протяжении многих столетий.

Особенности славянской мифологии нашли отражение не только в общественной жизни, но и в художественной литературе. Отсюда в творчестве русских писателей широко используются представители низшей мифологии, различные духи природы (домовые, полевые, водяные, лесные и т. д.). Находясь у истоков словесного искусства, мифологические сюжеты и образы занимают значительное место не только в устной народной традиции, но и в произведениях русских писателей и поэтов на разных исторических этапах развития литературы.

Тема «Славянские образы в русской литературе» для меня является актуальной, так как я интересуюсь этим, увлекаюсь собирательством примет, обычаев; чтением как фольклорных источников, так и авторских произведений данной тематики. Эта тема звучит у нас и на уроках литературы и русского языка. И особенно, если мы изучаем произведения, сопричастные со славянской мифологией. Например, в произведениях, . В конце года мы проводим Праздники славянской поэзии, а в Масляничную неделю праздник Проводы русской зимы, где печём блины, сжигаем чучело зимы. Проводим встречи с жителями села, записываем их рассказы о мифологической нечисти, слушаем пословицы и поговорки, в которых упоминаются черти, ведьмы, бесы, русалки и т. д. Проводим и мероприятия на эту тему. Например, был организован вечер «Ночь перед Рождеством» (см. Приложение). Для того, чтобы более углубленно ознакомиться с выбранной мной темой, я пользуюсь критической литературой, находящейся в местном библиотечном фонде и возможностями сети Интернет.

Список использованных источников информации: http://lib. *****/cgi-bin/index. pl; http://www. /myth/book2/duhi; http://www. gnozis. info/?q=node/1602; http://ru. wikipedia. org/wiki/%D0%97%D0%B0%D0%B3%D0%BB%D0%B0%D0%B2%D0%BD%D0%B0%D1%8F_%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%86%D0%B0; http://*****/slavyane/panteon/; Аникин русского фольклора. - М.: МГУ, 19с.; Анненский лирик // Анненский отражений. - М.: Наука, 1979. - С. 93-122; Афанасьев жизни: Избранные статьи / Подг. текста и коммент. , вступ. ст. - М.: Современник, 19с.; Афанасьев воззрения славян на природу: Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов / . М.: Современный писатель, 1995.-412 с.; Бальмонт: Стихотворения. Переводы. Статьи. / Сост., вступ. Ст. и коммент. . - М.: Правда, 199с.; Бальмонт / Вступ. статья и сост. Л. Озерова; Худож. В. Серебрякова.- М.: Худож. лит., 1990.-397с. (Классики и современники. Поэтич. биб-ка).; Бальмонт 1992а: Бальмонт мой дом: Стихотворения, художественная проза , статьи, очерки, письма / сост., авт. предисл. и коммент. В. Крейд. -- М.: Республика, 1992.-448 с.; Банников Бальмонт // Рус. речь - 1994.-№2 - с; Барт Р. Мифология. - М., 1996. С.234.; Белый А. Символизм как миропонимание. - М.: Республика, 1994. - С.39; Бурдин 1998в: Бурдин начало в поэзии 1890-х -1900-х годов: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Иваново, 19с.; Герасилюв символизм и фольклор / // Русская литература. 1985. - № 1. - С. 95-109.; , Медведев славянской мифологии.- М.: «Астрель», 199с.: ил.; Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. М.: Цитадель.- 1998.; Калашников В. «Боги древних славян», - М.:Белый город, 2003, 355 с.; Краткая энциклопедия славянской мифологии: Ок. 1000 статей / .- М.: АСТ»: Астрель»: словари», 200с.; Литературный энциклопедический словарь. / Под общ. ред. , . - М.: Советская энциклопедия, 1987.С. 64-65; Матфеева 1992: «Там чудеса, там леший бродит»: о мифологических образах в художественной литературе / // Русский язык в СНГ.-1992.-№7-9.-С. 10-13: Померанцева Э. "Мифологические персонажи в русском фольклоре", изд. «Наука», Москва 1975 год.;

Славянская мифология 1995: Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М.: Эллис Лак, 19с.

Приложения

11.1. Приложение

Разработка внеклассного мероприятия «Ночь перед Рождеством» по мотивам одноимённой повести.

Ведущий.

Наступает торжество,

К нам приходит Рождество,

Что за праздник у дверей,

Расскажите поскорей?

Что такое Рождество?

День рождения кого?

Ученик.

Родился в этот день Спаситель

Младенец Иисус Христос.

Зажёг он радость и надежду,

Любовь и веру он принёс!

И пусть они сияют в мире

И души делают добрей!

И праздник Рождества красивый

Согреет счастьем всех людей.

Ведущий.

Рождество отмечается непременно вечерней порой, когда произошло событие – рождение Христа. Дивной красоты картина осенённый ясными на морозе звёздами, празднично освещённый путь между голубыми сугробами, множество людей, свечение огней, ликование ангелов на небесах.

Об этом событии, рождении Младенца, появлении на небе яркой звезды, многие поэты написали прекрасные стихи.

Послушаем их.

СТИХИ

А вот великий русский писатель, которому исполняется в этом году 200 лет, посвятил этому событию самую весёлую повесть «Ночь перед Рождеством» из цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки».

Смеховая народная культура бьёт в ней ключом, здесь чувствуем мы атмосферу неудержимого веселья, полноту жизни, пронизанную духом православия.

Картины:

«Колядки в Малороссии».

М. Соколов «Ночь перед Рождеством».

Т. Соколова «Диканька».

Повесть начинается с имени Христа:

«Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа», «Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа».

(Колядовать - петь под окнами накануне Рождества песни, которые называются колядками).

Рассказчик Рудый Панько : Портрет

Хотите побывать в Диканьке в Рождественскую ночь, хотите колядовать и славить Христа, тогда вот вам моё условие: отгадайте, кто из моих хуторян перед вами предстанет?

Жена кума

Появляется Рудый Панько. (Хутор)

Благодаря повествователю мы с вами прямо вошли в «Ночь перед Рождеством». Оглянемся вокруг. Какая же это ночь. Как её описывает Гоголь?

(Картина Диканьки)

Учащиеся зачитывают описание ночи:

«Последний день перед Рождеством прошёл. Зимняя ясная ночь наступила… Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрип мороза под сапогом слышался за полверсты. Ещё ни одна толпа парубков не показывалась под окнами хат, месяц один только заглядывал в них украдкою, как бы вызывая принарядившихся девушек выбежать скорее на скрипучий снег».

Почему не полная луна, а именно месяц освещает Диканьку перед Рождеством?

(Месяц – символ молодой нарождающейся жизни, символ обновления и надежд, которые связываются чудесным праздником Рождества. «Всё осветилось. Метели как не бывало. Снег загорелся широким серебряным полем и весь обсыпался хрустальными звёздами. Мороз как бы потеплел. Толпы парубков и девушек показались с мешками. Песни зазвенели, и под редкою хатою не толпились колядующие.)

Рудый Панько.

Ребята, давайте и мы с вами поколядуем, заодно получше узнаем героев Диканьки, их нравы, обычаи, мечты, желания. Поколядуем под окнами хатки, споём колядки, а в награду за это окошко откроется, и мы увидим, что там происходит.

(Ученики исполняют колядки)

Открывается окошко, и мы становимся свидетелями разговора Оксаны и кузнеца Вакулы.

Ведущий.

Но самыми интересными героями повести являются Солоха,

Помните, в разговоре с кузнецом Оксана спросила его о том, правда ли, что мать его ведьма. А вы как думаете?

(Рассказ о Солохе)

А что вы знаете о Пацюке?

Знается с нечистой силой (чёртом).

(Рассказ о Пацюке)

Но в Рождественскую ночь торжествует только добро и только очищение от греха открывает дорогу к счастью. Только в Рождественскую ночь случаются чудеса и исполняются самые заветные желания:

Вакула вознаграждён за веру и твёрдость духа, за трудолюбие, смелость и находчивость.

Оксана забыла про свою гордость, когда полюбила Вакулу, душа её открылась добру и черевички ей ни к чему.

Ночь перед Рождеством дана нам для того, чтобы избавиться от всего плохого, открыть душу доброму, честному, справедливому, а главное – любви, с которой пришёл в мир Божественный Младенец и которая преображает мир человека.

Картины.

А теперь давайте откушаем с вами вкусных рождественских блюд.