Русская л итература
Русская литература стала неотъемлемой частью мировой культуры и получила признание со стороны крупнейших художников.
Первенство литературы в культурной жизни русского народа объясняется ее происхождением и тем значением, которое она приобрела с момента своего возникновения. Письменность и литература на Руси были привнесены извне вместе с христианством. Книга появилась на Руси в виде священного текста, что решающим образом повлияло на место и роль литературы в истории русской культуры.
Церковная литература в течение веков оставалась главной и единственной умственной и нравственной пищей для русских книжников и для всего народа. Тем самым она немало содействовала формированию народного характера. Таким образом, русская литература сразу и навсегда обозначила свою связь с народным и государственным бытием.
К наиболее значительным произведениям киевского периода относятся поучения митрополита Иллариона (XI в.), "Повесть временных лет" (XI - нач. XII вв.), "Поучение князя Владимира Мономаха" (XI - нач. XII вв.), сочинения епископа Кирилла Туровского (XII в.), "Слово о Полку Игореве" (XII в.), "Хождение Даниила Заточника" (XII в.). Это была пора оживленной литературной деятельности, создавшей образцы литературных форм и жанров для последующих веков.
Для русской литературы позднего средневековья характерно ощущение избранности (теория Москвы - третьего Рима). Внутренние потрясения XVI-XVII вв. придали литературе характер религиозно-политической публицистики. В ряде случаев эти произведения поднимаются до высокого художественного уровня. Таковы "многошумящие" послания Ивана Грозного и "Житие протопопа Аввакума". Одновременно большой силы, красоты и выразительности достигла устная народная поэзия, но древнерусские писатели почти не использовали этот источник. Зато с конца XVI в. бурно развивается светская бытовая повесть, как правило, перерабатывавшая бродячие сюжеты западной и восточной литератур.
С конца XVII в. русская культура испытывает стремительное вторжение в нее западноевропейских ценностей. Мировоззренческий переворот, совпавший с реформой языка и правописания, обусловил культурный кризис XVIII в. Писатели того времени колеблются между безусловным подражанием французским образцам и поисками собственных тем, языка и стиля. Стремление придать литературе национальное своеобразие прослеживается на протяжении всего периода: В.К. Тредиаковский и М.В. Ломоносов создают теорию правильного русского стихосложения; А.В. Сумароков пишет песни в народном стиле; Д.И. Фонвизин создает комедии с русским бытовым содержанием и живым разговорным языком; Державин предвосхищает "священный жар" позднейшей русской лирики.
Окончательное оформление русский литературный язык нашел в творчестве Н.М. Карамзина, В.А. Жуковского и А.С. Пушкина.
Александровское время явилось периодом великого творческого напряжения, когда русскими писателями была пережита первая радость самостоятельного творчества, вполне национального по духу и стилю. Поэзия сделалась бесспорным духовным подвигом и призванием, приобрела значение "священнодействия". В литературном творчестве чувствуется какая-то особая сила жизни, высшим выражением которой стало творчество А.С. Пушкина.
С 1840-х гг. в литературе нарастает нравственная и метафизическая тревога, нашедшая теоретическое отражение в романтизме. Возникает тема "лишнего человека¦.
Эпоха "великих реформ" 1860-1870-х гг. пробудила внимание литературы к социальным вопросам. Обозначаются две творческие магистрали русской литературы. Сторонники "чистого искусства" (А. Григорьев, А.В. Дружинин, А.А. Фет) решительно восстают против морально-утилитарной функции литературы, в то время как Л.Н. Толстой ставит целью "разрушение эстетики" ради нравственного преображения людей посредством искусства. Религиозное осмысление русского опыта XIX в. нашло выражение в произведениях Ф.М. Достоевского. Преобладание в литературе философской проблематики обусловливает расцвет русского романа. Однако философские мотивы отчетливо звучат и в лирике (Ф.И. Тютчев).
В предреволюционные годы в литературе происходит новый культурный подъем, получивший название "серебряного века".
С 1890-х гг. начинается новый расцвет русской поэзии. Символизм стал не только литературным движением, но также и новым духовным опытом. Поэзия и литература снова получают особую жизненную значимость, как путь к вере и вечности через искусство. Художники стремятся стать "по ту сторону добра и зла", преодолеть этику эстетикой. Мистика В.С. Соловьева находит гениальный поэтический комментарий в творчестве А.А. Блока. Реакцией на религиозную возбужденность символизма, на понимание поэта как медиума высших, иррациональных сил, становится акмеизм (Н.С. Гумилев). В то же время А.П. Чехов и И.А. Бунин продолжают классическую линию русской литературы, обогащая ее новейшими достижениями в области формы.
Революция 1917 г. вызвала искусственное разъединение русской литературы на отечественную и эмигрантскую, причем за рубежом оказались наиболее видные писатели. Однако в целом литература сохранила единство, основанное на причастности к традициям классической русской культуры, которые в той или иной степени присутствуют как в творчестве И.А. Бунина, В.В. Набокова, И.И. Шмелева, Г.И. Газданова, Г.В. Иванова, В.Ф. Ходасевича, так и О.Э. Мандельштама, М.А. Булгакова, Б.Л. Пастернака, М. Горького, М. Шолохова. Именно эта линия русской литературы заслужила в XX в. мировое признание.
Последние великие образцы русской прозы дал А.И. Солженицын, сумевший придать второе дыхание классическому русскому роману. В области поэзии мировое признание получило творчество И. Бродского.
Путь, проделанный русской литературой в XX в., свидетельствует о ее непреходящем мировом значении и неиссякаемых творческих возможностях.
Когда человек поглощен созерцанием какого-то предмета или явления (причем не важно – природного или культурного), то он воспринимает созерцаемое целостно, отвлекаясь от деталей и нюансов, то есть от всей механики структурирования предмета, – того, чем занимается наука. Когда же он пытается осмыслить полученное впечатление, то, вспоминая целостный образ увиденного, он все же возрождает впамяти самое главное и существенное, пытаясь вычленить корень и ядро предмета. И если удается схватить этот корень, тогда и целостность восстанавливается. Корень этот есть самобытность предмета, то есть максимально-плотное сгущение его неповторимо-оригинальных свойств в минимальных чертах и характеристиках.
Словарь Владимира Даля дает наиболее концентрированное, не содержащее лишних семантическихобертонов понимание слова "самобытный": "сущий сам собою или от себя, своими силами. Говоря строго, один Бог самобытен, но зовут так в человеке самостоятельную личность и свойства его, в противность всему подражательному, особенно же творческие дарования его, гениальность. Самобытствовать, жить самобытно, самосущною жизнию".
Вот это далевское "говоря строго" и есть сущность самобытности, в которойраскрывается абсолютная онтология тварного мира. Поскольку тварное бытие не самостоятельно, но суть заемное бытие, то самобытность тварного, а значит, его самостоятельность и оригинальность раскрывается лишь в подражании Творцу-Богу – истинному корню самобытности. Подражательство в пределах тварного мира – потеря самобытности и самостоятельности, а значит обреченность на вторичное существование.
Отталкиваясьот трактовок Даля, можно сказать, что само-бытен само-сущий мир идей Платона, который есть нетленный образ "скоропреходящего" существования смертного мира. И мир не распадается лишь потому, что в нем есть крупицы самобытности – элементы вечности, скрепляющие хаос не-всеединого бытия. Гармония греческого космоса – это гармония идеальных (то есть самобытных) геометрических величин, образующихэстетическое благолепие мироздания.
Ветхозаветные стенания – это тоска по оставляющему еврейский народ самобытному Яхве. "Для чего, Господи, стоишь вдали, скрываешь Себя во время скорби?" – отчаянные вопрошания псалмопевца, чья душа постоянно охвачена мраком Богооставленности, то есть не-самобытного существования.
В христианстве тварный мир, естественно, не самобытен, но он получает бытийную силу благодаряэнергийной причастности к само-бытному Богу. И только лишь за счет проявленной самобытности Бога в мире в образах Божьих тварное существование получает необходимую ему меру, гармонию и порядок. Просто получает возможность быть.
Итак, без самобытности нет никакого существования в мире. Предмет нашего интереса – культурная самобытность народа, русского народа, прежде всего. Как ее постичь, как обнаружитьи обналичить, как сделать живительным истоком национального бытия?
Умный взор проникает через хаос бесконечных граней предмета к его потаенно-несказанной сути, которая, изъятая из темной глубины предмета, предстает как очевидное, прозрачное и доступное. Когда-то именно таким образом В. Розанов попал в самую сердцевину русской самобытности, сказав в статье "Л.Н. Толстой и Русская Церковь", что"Храм вполне заменяет для нашего народа гимназию, школу, университет, книгу и науку". При всей эпатирующей силе этих слов (эпатирующей, прежде всего светско-либеральное "просвещенное" сознание), Розанов все же разглядел наиболее оригинальную и даже существенную черту русского национального бытия.
Как это храм заменяет университет, заменяет книгу, да и саму науку? Что за абсурд! А не есть ли храмисточник книжности, просвещения, культуры? – недоуменно спросят консервативные ревнители благочестия. А антицерковная интеллигенция злорадно воскликнет на эти слова Розанова, что, мол, правильно, церковь всегда была преградой на пути к знаниям, разуму, просвещению, поэтому так темен и необразован русский народ.
Правы, конечно, консерваторы, ибо исторически (и...
Историко-культурный процесс и периодизация русской литературы. Специфика литературы как вида искусства. Взаимодействие русской и западноевропейской литературы в XIX веке. Самобытность русской литературы (с обобщением ранее изученного материала).
Русская литература первой половины XIX века
Обзор культуры. Литературная борьба. Романтизм – ведущее направление русской литературы 1-й половины XIX века. Самобытность русского романтизма.
А.С. Пушкин. Жизненный и творческий путь.
Основные темы и мотивы лирики А.С. Пушкина.
Стихотворения: «Погасло дневное светило», «Свободы сеятель пустынный…», «Подражания Корану» («И путник усталый на Бога роптал…»), «Элегия» («Безумных лет угасшее веселье...»), «...Вновь я посетил...», «К морю», «Редеет облаков летучая гряда», «Вольность», «Деревня», «Пророк», «Из Пиндемонти», «Поэту», «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит…»,«Сожженное письмо », «Я Вас любил », «На холмах Грузии лежит ночная мгла », «Безумных лет угасшее веселье », «Зима. Что делать мне в деревне? », «Все в жертву памяти твоей ...», «Желание славы »,«Друзья мои , прекрасен наш союз! »,«Стихи , сочиненные ночью во время бессонницы »,«Осень »,«Бесы »,«Когда по улицам задумчив я брожу… ».
Философское начало в ранней лирике. Мотивы свободы, неволи, обманутой любви, неразрешимые противоречия героев южных поэм Пушкина. Эволюция романтического героя. Автор и герой.
Гражданские, политические и патриотические мотивы лирики Пушкина: вера в закон, отвержение ханжества, мистики, стремление к подвигу.
Соотнесение вольнолюбивых настроений с мироощущением самого поэта, с его призванием. Философское осмысление личной свободы.
Понимание Пушкиным России как могущественной, великой державы.
Тема поэта и поэзии. Новаторство Пушкина в соединении темы высшего предназначения поэзии и личного переживания.
Лирика любви и дружбы. Средоточие внимания поэта на внутреннем мире личности. Гармония человеческих чувств в лирике Пушкина.
Философская лирика. Размышления поэта о вечных вопросах бытия, постижение тайны мироздания.
Поэма «Медный всадник». Проблема личности и государства в поэме. Образ стихии. Образ Евгения и проблема индивидуального бунта. Образ Петра. Своеобразие жанра и композиции произведения. Развитие реализма в творчестве Пушкина.
Жизнеутверждающий пафос поэзии Пушкина.
Критики об А.С. Пушкине . В. Г. Белинский о Пушкине.
Теория литературы : Элегия.
М.Ю. Лермонтов. Сведения из биографии. Характеристика творчества. Этапы творчества.
Основные мотивы лирики.
Стихотворения: «Поэт» («Отделкой золотой блистает мой кинжал…»), «Молитва» («Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…»), «Дума», «Как часто пестрою толпою…», «Валерик», «Выхожу один я на дорогу…», «Сон» («В полдневный час, в долине Дагестана…»), «Родина»,«Пророк »,«Она не гордой красотой »,«К портрету »,«Силуэт »,«Мой Демон»,«Я не унижусь пред тобой..», «Нет, я не Байрон, я другой…»,«Памяти А. И. Одоевского »,«Желание ».
Поэтический мир М. Ю. Лермонтова. Мотивы одиночества. Высокое предназначение личности и ее реальное бессилие, - сквозная тема лирики Лермонтова. Обреченность человека. Утверждение героического типа личности. Любовь к Родине, народу, природе. Интимная лирика. Поэт и общество.
Поэма «Демон ».* «Демон » как романтическая поэма. Противоречивость центрального образа произведения. Земное и космическое в поэме. Смысл финала поэмы , ее философское звучание.
Критики о М.Ю. Лермонтове . В.Г. Белинский о Лермонтове.
Теория литературы : развитие понятия о романтизме.
Для самостоятельного чтения: «Маскарад ».
Н.В. Гоголь. Сведения из биографии.
«Петербургские повести»: «Портрет». Композиция. Сюжет. Герои. Идейный замысел. Мотивы личного и социального разочарования. Приемы комического в повести. Авторская позиция.
Значение творчества Н.В. Гоголя в русской литературе.
Критика о Гоголе (В. Белинский, А. Григорьев).
Теория литературы : Романтизм и реализм.
Русская литература второй половины XIX века
Культурно-историческое развитие России середины XIX века, отражение его в литературном процессе. Феномен русской литературы. Взаимодействие разных стилей и направлений. Жизнеутверждающий и критический реализм. Нравственные поиски героев.
Литературная критика. Эстетическая полемика. Журнальная полемика.
А.Н. Островский. Сведения из биографии.
Социально-культурная новизна драматургии А.Н. Островского.
«Гроза». Самобытность замысла, оригинальность основного характера, сила трагической развязки в судьбе героев драмы.
Образ Катерины - воплощение лучших качеств женской натуры.
Конфликт романтической личности с укладом жизни, лишенной народных нравственных основ. Мотивы искушений, мотив своеволия и свободы в драме.
Н.А. Добролюбов, Д.И. Писарев, А.П. Григорьев о драме «Гроза».
«Лес ».* Своеобразие конфликта и система образов в комедии. Символический смысл названия. Сатирическое изображение жизни пореформенной России. Тема бескорыстия и корысти в пьесе. Тема искусства и образы актеров. Развитие темы «горячего сердца » в пьесе. Идеалы народной нравственности в драматургии Островского.
«Бесприданница ».* Трагическая значимость названия. Развитие темы гибельности красоты при столкновении с миром корысти. Мотивы искушения , человека-вещи , блеска , одиночества в драме. Образ Паратова. Эволюция женского образа у Островского (Катерина–Лариса). Характеры «хозяев жизни ». Экранизация драмы А.Островского «Бесприданница ».
Полемика вокруг финала драмы «Бесприданница » в театре и кино (для самостоятельного чтения).
Комедии Островского «Свои люди – сочтемся »,«На всякого мудреца довольно простоты »,«Бешеные деньги »* (одна из комедий по выбору учителя и учащихся).
Театрально-сценическое открытие А. Н. Островского. А. Н. Островский – создатель русского театра XIX века. Новизна поэтики Островского. Типы деловых людей в пьесах А. Н. Островского. Природа комического. Особенности языка. Авторское отношение к героям. Непреходящее значение созданных драматургом характеров.
Теория литературы : понятие о драме.
И.А. Гончаров. Сведения из биографии.
«Обломов». Творческая история романа. Сон Ильи Ильича как художественно- философский центр романа. Обломов. Противоречивость характера. Штольц и Обломов. Прошлое и будущее России. Решение автором проблемы любви в романе. Любовь как лад человеческих отношений. (Ольга Ильинская – Агафья Пшеницына). Постижение авторского идеала человека, живущего в переходную эпоху.
Роман «Обломов » в оценке критиков (Н. Добролюбова, Д. Писарева, И. Анненского и др.).
Теория литературы : социально-психологический роман.
И.С. Тургенев. Сведения из биографии.
«Отцы и дети». Временной и всечеловеческий смысл названия и основной конфликт романа. Особенности композиции романа. Базаров в системе образов. Нигилизм Базарова и пародия на нигилизм в романе (Ситников и Кукшина). Нравственная проблематика романа и ее общечеловеческое значение. Тема любви в романе. Образ Базарова. Особенности поэтики Тургенева. Роль пейзажа в раскрытии идейно-художественного замысла писателя.
Значение заключительных сцен романа. Своеобразие художественной манеры Тургенева-романиста. Авторская позиция в романе.
Полемика вокруг романа . (Д. Писарев, Н. Страхов, М. Антонович).
Теория литературы : Развитие понятия о родах и жанрах литературы (роман). Замысел писателя и объективное значение художественного произведения.
Для самостоятельного чтения : «Рудин», «Первая любовь», «Дворянское гнездо», Стихотворения в прозе.
Н.Г. Чернышевский.* Сведения из биографии.
Роман «Что делать?» (обзор).
Эстетические взгляды Чернышевского и их отражение в романе. Особенности жанра и композиции. Изображение “допотопного мира” в романе. Образы “новых людей”. Теория “разумного эгоизма”. Образ “особенного человека” Рахметова. Роль снов в романе. Четвертый сон Веры Павловны как социальная утопия. Смысл финала романа.
Ф.И. Тютчев. Сведения из биографии.
Стихотворения: «С поляны коршун поднялся… »,«Полдень »,«Silentium»,«Видение »,«Тени сизые смесились… »,«Не то, что мните вы, природа…»,«29-е января 1837 »,«Я лютеран люблю богослуженье »,«Умом Россию не понять…»,«О, как убийственно мы любим», «Последняя любовь»,«Я очи знал , – о , эти очи »,«Природа – сфинкс. И тем она верней… »,«Нам не дано предугадать…», «К. Б.» («Я встретил Вас – и все былое…»), «День и ночь», «Эти бедные селенья…» и др.
Философичность – основа лирики поэта. Символичность образов поэзии Тютчева. Общественно-политическая лирика. Ф. И. Тютчев, его видение России и ее будущего. Лирика любви. Раскрытие в ней драматических переживаний поэта.
А.А. Фет. Сведения из биографии.
Стихотворения:«Облаком волнистым… »,«Осень »,«Прости – и все забудь »,«Шепот, робкое дыханье…»,«Какое счастье – ночь , и мы одни... »,«Сияла ночь. Луной был полон сад...»,«Еще майская ночь...»,«Одним толчком согнать ладью живую…»,«На заре ты ее не буди... »,«Это утро, радость эта…», «Еще одно забывчивое слово»,«Вечер» и др.
Связь творчества Фета с традициями немецкой школы поэтов. Поэзия как выражение идеала и красоты. Слияние внешнего и внутреннего мира в его поэзии. Гармоничность и мелодичность лирики Фета. Лирический герой в поэзии А.А. Фета.
А.К. Толстой . Сведения из биографии.
Стихотворения: «Меня во мраке и в пыли…», «Двух станов не боец, но только гость случайный...», «Слеза дрожит в твоем ревнивом взоре…»,«Против течения »,«Не верь мне , друг , когда в избытке горя …», «Колокольчики мои…»,«Когда природа вся трепещет и сияет... »,«Тебя так любят все; один твой тихий вид... »,«Минула страсть , и пыл ее тревожный… »,«Ты не спрашивай , не распытывай... ».
Н.А. Некрасов. Сведения из биографии.
Стихотворения: «Родина»,«Памяти Добролюбова »,«Элегия» («Пускай нам говорит изменчивая мода…»), «Вчерашний день, часу в шестом…», «В дороге», «Мы с тобой бестолковые люди»,«Тройка »,«Поэт и гражданин»,«Плач детей »,«О Муза, я у двери гроба..», « Я не люблю иронии твоей…», «Блажен незлобивый поэт…», «Внимая ужасам войны…». Поэма «Кому на Руси жить хорошо».
Гражданский пафос лирики. Своеобразие лирического героя 40-х–50-х и 60-х–70-х годов. Жанровое своеобразие лирики Некрасова. Народная поэзия как источник своеобразия поэзии Некрасова. Разнообразие интонаций. Поэтичность языка. Интимная лирика.
Поэма «Кому на Руси жить хорошо».Замысел поэмы. Жанр. Композиция. Сюжет. Нравственная проблематика поэмы, авторская позиция. Многообразие крестьянских типов. Проблема счастья. Сатирическое изображение «хозяев» жизни. Образ женщины в поэме. Нравственная проблематика поэмы, авторская позиция. Образ «народного заступника» Гриши Добросклонова в раскрытии идейного замысла поэмы. Особенности стиля. Сочетание фольклорных сюжетов с реалистическими образами. Своеобразие языка. Поэма Некрасова – энциклопедия крестьянской жизни середины XIX века.
Критики о Некрасове (Ю. Айхенвальд , К. Чуковский , Ю. Лотман).
Теория литературы : развитие понятия о народности литературы. Понятие о стиле.
Уроки поэзии.*
А.Н. Майков . «И город вот опять! Опять сияет бал... »,«Рыбная ловля »,«Осень »,«Пейзаж »,«У мраморного моря »,«Ласточки ».
А.А. Григорьев . «Вы рождены меня терзать... »,«Цыганская венгерка »,«Я ее не люблю , не люблю… », Цикл «Вверх по Волге ».
Я.П. Полонский . «Солнце и Месяц »,«Зимний путь »,«Затворница »,«Колокольчик »,«Узница »,«Песня цыганки ».
К. Хетагуров. Жизнь и творчество (обзор). Стихотворения из сборника «Осетинская лира ».
Н.С. Лесков . Сведения из биографии.
Повесть «Очарованный странник».
Особенности сюжета повести. Тема дороги и изображение этапов духовного пути личности (смысл странствий главного героя). Концепция народного характера. Образ Ивана Флягина. Тема трагической судьбы талантливого русского человека. Смысл названия повести. Особенности повествовательной манеры Н.С. Лескова.
М.Е. Салтыков-Щедрин. Сведения из биографии.
«История одного города » (обзор). (Главы: «Обращение к читателю »,«Опись градоначальникам »,«Органчик »,«Поклонение мамоне и покаяние »,«Подтверждение покаяния »,«Заключение ».) Тематика и проблематика произведения. Проблема совести и нравственного возрождения человека.
Своеобразие типизации Салтыкова-Щедрина. Объекты сатиры и сатирические приемы. Гипербола и гротеск как способы изображения действительности. Своеобразие писательской манеры. Роль Салтыкова-Щедрина в истории русской литературы.
Теория литературы : развитие понятия сатиры, понятия об условности в искусстве (гротеск, «эзопов язык»).
Ф.М. Достоевский. Сведения из биографии.
«Преступление и наказание» Своеобразие жанра. Отображение русской действительности в романе. Социальная и нравственно-философская проблематика романа. Теория «сильной личности» и ее опровержение в романе. Тайны внутреннего мира человека: готовность к греху, попранию высоких истин и нравственных ценностей. Драматичность характера и судьбы Родиона Раскольникова. Сны Раскольникова в раскрытии его характера и в общей композиции романа. Эволюция идеи «двойничества». Страдание и очищение в романе. Символические образы в романе. Роль пейзажа. Своеобразие воплощения авторской позиции в романе.
Критика вокруг романов Достоевского (Н. Страхов *, Д. Писарев, В. Розанов* и др.).
Теория литературы : проблемы противоречий в мировоззрении и творчестве писателя. Полифонизм романов Ф.М. Достоевского.
Л.Н. Толстой. Жизненный и творческий путь. Духовные искания писателя.
«Севастопольские рассказы ».* Отражение перелома во взглядах писателя на жизнь в севастопольский период. Проблема истинного и ложного патриотизма в рассказах. Утверждение духовного начала в человеке. Обличение жестокости войны. Особенности поэтики Толстого. Значение « Севастопольских рассказов » в творчестве Л. Н. Толстого.
Русская самобытность
К вопросу о месте "культуры" в русской душе
Варава В. В.
…боязнь национально-культурной самобытности – верный симптом грядущего неототалитаризма, из какой бы части Европы и мира он ни исходил.
О.Н. Трубачев
…и народ наш – именно "Христоносец", Христофор.
Вячеслав Иванов
Самобытность и мир
Когда человек поглощен созерцанием какого-то предмета или явления (причем не важно – природного или культурного), то он воспринимает созерцаемое целостно, отвлекаясь от деталей и нюансов, то есть от всей механики структурирования предмета, – того, чем занимается наука. Когда же он пытается осмыслить полученное впечатление, то, вспоминая целостный образ увиденного, он все же возрождает в памяти самое главное и существенное, пытаясь вычленить корень и ядро предмета. И если удается схватить этот корень, тогда и целостность восстанавливается. Корень этот есть самобытность предмета, то есть максимально-плотное сгущение его неповторимо-оригинальных свойств в минимальных чертах и характеристиках.
Словарь Владимира Даля дает наиболее концентрированное, не содержащее лишних семантических обертонов понимание слова "самобытный": "сущий сам собою или от себя, своими силами. Говоря строго, один Бог самобытен, но зовут так в человеке самостоятельную личность и свойства его, в противность всему подражательному, особенно же творческие дарования его, гениальность. Самобытствовать, жить самобытно, самосущною жизнию".
Вот это далевское "говоря строго" и есть сущность самобытности, в которой раскрывается абсолютная онтология тварного мира. Поскольку тварное бытие не самостоятельно, но суть заемное бытие, то самобытность тварного, а значит, его самостоятельность и оригинальность раскрывается лишь в подражании Творцу-Богу – истинному корню самобытности. Подражательство в пределах тварного мира – потеря самобытности и самостоятельности, а значит обреченность на вторичное существование.
Отталкиваясь от трактовок Даля, можно сказать, что само-бытен само-сущий мир идей Платона, который есть нетленный образ "скоропреходящего" существования смертного мира. И мир не распадается лишь потому, что в нем есть крупицы самобытности – элементы вечности, скрепляющие хаос не-всеединого бытия. Гармония греческого космоса – это гармония идеальных (то есть самобытных) геометрических величин, образующих эстетическое благолепие мироздания.
Ветхозаветные стенания – это тоска по оставляющему еврейский народ самобытному Яхве. "Для чего, Господи, стоишь вдали, скрываешь Себя во время скорби?" – отчаянные вопрошания псалмопевца, чья душа постоянно охвачена мраком Богооставленности, то есть не-самобытного существования.
В христианстве тварный мир, естественно, не самобытен, но он получает бытийную силу благодаря энергийной причастности к само-бытному Богу. И только лишь за счет проявленной самобытности Бога в мире в образах Божьих тварное существование получает необходимую ему меру, гармонию и порядок. Просто получает возможность быть.
Итак, без самобытности нет никакого существования в мире. Предмет нашего интереса – культурная самобытность народа, русского народа, прежде всего. Как ее постичь, как обнаружить и обналичить, как сделать живительным истоком национального бытия?
Святой православный человек
Умный взор проникает через хаос бесконечных граней предмета к его потаенно-несказанной сути, которая, изъятая из темной глубины предмета, предстает как очевидное, прозрачное и доступное. Когда-то именно таким образом В. Розанов попал в самую сердцевину русской самобытности, сказав в статье "Л.Н. Толстой и Русская Церковь", что "Храм вполне заменяет для нашего народа гимназию, школу, университет, книгу и науку". При всей эпатирующей силе этих слов (эпатирующей, прежде всего светско-либеральное "просвещенное" сознание), Розанов все же разглядел наиболее оригинальную и даже существенную черту русского национального бытия.
Как это храм заменяет университет, заменяет книгу, да и саму науку? Что за абсурд! А не есть ли храм источник книжности, просвещения, культуры? – недоуменно спросят консервативные ревнители благочестия. А антицерковная интеллигенция злорадно воскликнет на эти слова Розанова, что, мол, правильно, церковь всегда была преградой на пути к знаниям, разуму, просвещению, поэтому так темен и необразован русский народ.
Правы, конечно, консерваторы, ибо исторически (и генетически) христианская Церковь является основой книжной культуры, образования и просвещения (на православном Востоке) и также является основой науки как института культуры (на католическом Западе). И не перечесть всех авторитетнейших трудов, показывающих и доказывающих это.
Но ведь прав и Розанов, уловивший корень русского своеобразия, то, что на языке сухого научного знания получило наименование – "дихотомия культуры и веры" с однозначными выводами о цивилизованной отсталости России. Зловещее клеймо "вторичности", "заемности", "несамостоятельности" отечественной культуры, вросшее в плоть и душу русского (прежде всего, конечно, интеллигентского склада ума) человека.
Розанов писал против Толстого, упрекая его великий, но все же личный гений в малости, однобокости, а главное – в непонимании феномена "святого человека", который концентрирует в себе самые фундаментальные характеристики русской души (на языке культурной теории – менталитета). Святой человек как незримое присутствие Духа бесконечно разлит и растворен во всех порах души русской; он и есть ее "архетип" и "символ" и живое творческое начало, побуждающее человека к благобытию и благотворению. Святой человек взывает к Жертве, Подвигу, Самоотречению – всему тому, что и составляет "странность" и нелогичность русской души. Святой человек в этом смысле антитеза "культурному человеку", которому не свойственно "святое безумие" самоотречения, но который кропотливо, шаг за шагом, мерной католико-протестантской поступью строит себе уютный и комфортный мир цивилизации, про который псалмопевец пафосно воскликнул: "Делающие беззаконие цветут, чтобы исчезнуть на веки".
Важно то, что этот "святой православный человек" выработан исключительно Церковью, ее духом и историей. И поэтому "святой человек", как полагает Розанов, "…совершенно неизвестный Западной Европе и не выработанный ни одною Церковью – ни католицизмом, ни протестантизмом", то можно полагать, что он и является подлинным ликом русской культуры, ее стержнем, корнем, ее духоносным семенем. Именно здесь – водораздел, разделяющий культурный тип русского от западного европейца. И отличающий его на бесконечно несоизмеримую величину.
Что есть "святой человек" в понимании Розанова, конечно, важно и существенно. Но, все же не это главное. Главное то, что, во-первых, философ видел этот тип как подлинно национальный; во-вторых, раскрыл его глубинную связь с Церковью ("Не зная церковной службы, совершенно нельзя понять, что такое русский народ и как он произошел"), и, в-третьих, показал, что Толстой не уловил этого свойства русской натуры. А значит, в лице Толстого не понимает его весь лагерь рационалистов: от анти-самодержавных социалистов – до анти-социалистических либералов вплоть до анти-имперских постмодернистов.
Русский "святой человек" и есть невозможность и безумие, ибо в нем произошло таинство претворения культуры в веру, в котором секулярные претензии-утопии на счастливую и разумную жизнь в смертном грешно-непреображенном мире потерпели благочестивый крах, став добродетелью смирения и надежды. И поэтому жив русский человек исключительно одной только верою и эта абсолютная вера и есть его собственная "культура". Поэтому не бес-культурен русский человек, но сверх-культурен, так как подвигом святости преодолел смертную рутину посюстороннего существования, разрушив навсегда иллюзии высокомерного разума цивилизованно устроиться в мире зла и порока. Это и есть русская самобытность – отрываться от культурного мрака, узаконивающего зло и смерть и стремиться к подлинному и вечному.
И печалится о том, что русская душа не приняла культуру, посеянную в живительных недрах антично-христианского мира, но затем угасшую в схоластической пустыне западной цивилизации, не стоит. Вяч. Иванов еще в 1907 г. так определил современную культуру: "…уже и самое имя "культура" – достаточно сухо и школьно и по-немецки практично и безвкусно, потому что отрицает все самопроизвольное и богоданное и утверждает лишь саженое, посеянное, холеное, подстриженное, выращенное и привитое, – потому что не включает в себя понятие творчества". Но отсутствие именно такой, отрицающей творчество и богоданность, культуры и вменяется России как ее извечный порок.
В чем бы не видеть содержание самобытности, отрицать ее не представляется возможным, если не пойти против исторической правды. И никто из серьезных мыслителей никогда ее не отрицал. Но сегодня она отрицается, отрицается на самом высоком уровне, в самых высоких инстанциях, ибо именно самобытность является серьезным препятствием на пути "интегративных проектов" по созданию глобальной культуры.
Затмение самобытности
Начало прошлого века в России во многом было сходно с нынешней ситуацией. Культурная перезрелость страны, проявившаяся в невообразимой плюральности "творческих" процессов, породила удивительно унылую и однообразную культуру. Апокалиптика Серебряного века, бурлившая эсхатологическими всплесками невиданной мощи, обернулась построением культуры, лишенной какой бы то ни было метафизической перспективы. Слишком разнообразная и разноликая культура – верный путь к угасанию истинного культурного творчества, путь к исчезновению живой души из культуры и превращение ее в бесконечную игру духовно неприкаянных и болезненных форм.
Многие чувствовали неладное в жизни России. В частности А. Белый писал в статье "Штемпелеванная культура": "Интерес "ко всему культурному" порождает эклектизм; вместо глубокого проникновения в одну нацию (нация эта не родная) рождается поверхностный интерес ко всем нациям; так возникает международный базар искусства (нечто среднее из искусств всех наций), а отсюда, само собою, привносятся уже совершенно коммерческие интересы".
"Международный базар искусства" – он же и международный базар культуры, потерявшей все возможные связи с родным, национальным, корневым – вот суть современной ситуации в нашей "культурной сфере". А. Белый тревожно заговорил о плачевном состоянии слова "самобытность", от которого открещиваются "космополитством". Это происходит в культуре, в которой господствует "интернациональное искусство", доступное и понятное, по удачному слову Белого – "интеллигентному плебисциту всего мира", оторванному и от "здоровой земли народной, и от верхов умственной аристократии".
Интернационализм, космополитизм, интеллигентный плебисцит сегодня облачаются в культурный плюрализм постмодерна, который еще дальше оторвался от абсолютных истоков Родины. Культурная чернь бесчинствует на пространствах отечественного языка, природы, истории, духа.
В чем сегодня наиболее остро проявляется затмение самобытности, что самое страшное в современной российской ситуации?
Духовно-нравственная индифферентность. Это наиболее гибельное состояние современного духа. Нравственное мирочувствие дает метафизическую ориентацию в Бытии. Поиск смысла жизни через раскрытие смысла смерти позволят понять высшую, трагическую значимость человеческого бытия, тем самым оправдать свое всегда непонятное и несовершенное существование перед другими (прежде всего ушедшими), перед Богом. Все это вытесняется сегодня преимущественно "культурной элитой". Сокровенное признание Андрея Платонова: "Мне без истины стыдно жить" предается поруганию и осмеянию. Поиска смысла объявляется неврозом. Как следствие – установка на информативность и развлекательность, устранение учительной функции в искусстве (Гоголь), пропаганда новой дидактики – наслаждение как высшая цель существования.
Забвение Абсолютов. Духовное и нравственное нечувствие занижает, заземляет человеческое существование. Человек остается в границах своей непреображенной самости, руководствуясь исключительно посюсторонними нуждами плоти. Из горизонта бытия исчезает Свет Абсолюта, который выводит человека из темной обители злой и смертной эмпирии. Сама культура перестает быть проводником к Абсолюту.
Отсутствие аристократизма. Потеря Абсолютов приводит к размыванию границ между массовой и элитарной культурой. Потеря понятия большого стиля, который всегда был разграничительным критерием "высокого" и "низкого". Устраняется аристократ духа (термин В.П. Фетисова) как человеческий тип, который сам является духовным и эстетическим цензором, не позволяющим смешивать разные ценности, стили, понятия.
Культурная всеядность. Следствие отсутствия аристократизма. Это духовная неразборчивость "образованной черни" (Ницше), которая стремится поглощать как можно больше современности в ее даже самых абсурдных и нелепых и низких видах.
Дурная бесконечность форм культуры. Спрос рождает предложение: культурная всеядность должна находить свое удовлетворение. Армия новых творцов готова бесконечно обслуживать самые низкие запросы общества. Поскольку разрушена ценностная иерархия, это приводит к творческой разнузданности автора, который руководствуется исключительно одним мотивом – мотивом самовыражения, помноженном на коммерческую выгоду, не сопряженным ни с какими высшими целями. Болезнь современной "культуры" в том, что она страдает переизбытком текстов, при отсутствии главных текстов.
Многоликая безликость культуры. Только метафизическое напряжение духа способно породить подлинное многообразие творчества. Не-аристократическая, не-нравственная, не-духовная культура, при всем ее "разнообразии" (творческом плюрализме) задыхается в чудовищном однообразии своих "творений".
Культурный обман. Интеллектуальный и культурный истеблишмент усиленно стремится создать видимость свободы, творчества, благополучия, старается убедить людей в прогрессе культуры, которым можно оправдать свою жизнь. Но бытийного прироста не происходит: человек остается в мертвой точке своего так и не затронутого духом эгоизма. Смена декораций культуры в конце концов не удовлетворят и обывателя, чья жизнь становится более пустой и страшной, требующей уже далеко не культурной наркотизации.
Утрата народности. Истинное творение человека может считаться таковым лишь при условии, если оно связывает личную судьбу автора с бытийной судьбой народа. Это дает критерии истинного творчества – учить и вдохновлять. Подлинное творение культуры всегда "заряжено" духовными ценностями, которые передаются при восприятии творения. Это и есть функция учения – раскрывать высшие ценности человеческого существования, тем самым раскрывать человеку его подлинный духовный статус, который в суете повседневности не очевиден. Даже если творении и не учит непосредственно (эта цель глубока и требует особой дешифровки), то оно должно, по крайней мере, вдохновлять: творческих людей – на творчество, нетворческих людей на жизнь, которая по мере прозрения в ее истинный смысл становится творчеством. И учить, и вдохновлять творение культуры может тогда, когда оно укоренено в соборный опыт народа, который научился соборному благоговению, соборному переживанию горя и тоски, и соборному преодолению зла и смерти.
Одним словом, мы сегодня имеем ситуацию культурного тоталитаризма, когда культура, оторвавшись от метафизического центра Бытия, превратилась в бесконечный перформенс мелкого творчества незначительных творцов, коим нет числа. Это мелкое творчество уже никак не связано с теургической функцией преображения, высветления наличного ужаса дурной реальности, в конечном счете – спасения мира и человека от зла и смерти, от абсурда и бессмыслицы. Современная культура, озабоченная исключительно лишь самовыражением мелких творцов, как бы нарочито подливает абсурда и в, без того, абсурдную реальность созданием бесконечного количества ненужных артефактов, которыми переполнен рынок жизни. Нагромождение культурных феноменов (книг, журналов, выставок, фильмов, презентаций, конференций, встреч, поездок, обменов и т.д.) ничему не учат, ни к чему не призывают, ни к чему не ведут. Суммарный итог культурного делания равен нулю. Человека приучают жить в нравственно пустом универсуме, так как наличная жизнь не возводится в степень Вечности.
То, о чем писал А. Белый, сегодня достигло ужасающих размеров. И поэтому принцип самобытности сейчас остро нуждается в защите и обосновании. Прежде всего, необходимо восстановить золотой фонд классической патриархально-консервативной (святоотеческой и славянофильской) мысли. Русофильная парадигма бытия должна стать субстанцией духовной и социальной жизни нации.
Вот некоторые вехи движения русофильной мысли, в которой отечественная культурная самобытность проработана с достаточно высокой степенью духовной и исторической достоверностью. В основе историософской традиции, безусловно "Слово о законе и благодати" Киевского митрополита Иллариона, в котором культурфилософская мудрость, пророческий пафос и светлая вера в благое будущее Русской земли перемежаются с философско-исторической аналитикой вселенского равенства народов перед "благодатью". Законническая "парадигма Агари" сменяется благодатной "парадигмой Сарры", тем самым раскрывается вселенская перспектива существования для всех народов, выведенных Светом Христовым из узко-языческой тьмы родового национализма в бесконечный простор абсолютного духовного родства. Каждый народ имеет свою "метафизическую долю" в общей бытийной судьбе человечества. В этом различие культурных обликов разных народов, поскольку их культурные задания различны. Поскольку "Слово" по содержанию есть пасхальная проповедь, то можно сказать, что в нем изложен пасхальный смысл и пасхальное задание России – быть спасительницей мира от ига зла и смерти.
Затем душеспасительное творчество средневековых ученых монахов, невероятный Подвиг митрополита Евгения (Болховитинова), историософия Пушкина, страшные прозрения-пророчества Достоевского,
Похожие рефераты:
Концепции человека, творчества и культуры в работах Н. Бердяева: "О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической метафизики", "О творческой свободе и фабрикации душ", "Самопознание: Сочинения", "Смысл творчества: Опыт оправдания человека".
М. Херсковиц начинал свою научную деятельность как специалист по физической антропологии. Впоследствии сосредоточил свои усилия на исследовании конкретных культур и отдельных проблем культурологи (экономическая антропология, проблема аккультурации).
Истина – высшая ценность культуры; знание, образование – неотъемлемые составляющие, разумность, интеллектуальное развитие – критерии культурности. В понимание культуры включается то, что присуще цивилизации. Невежественный человек – некультурен.
Русская культура, этапы развития и социодинамика. Национальная культура как форма самовыражения народа. Три основных подхода при рассмотрении культурно-исторического процесса. Две противоположные тенденции - западная и восточная. Народ и интеллигенция.
О влияние православия на формирование культурного пространства Руси.
К вопросу о месте "культуры" в русской душе
Варава В. В.
…боязнь национально-культурной самобытности – верный симптом грядущего неототалитаризма, из какой бы части Европы и мира он ни исходил.
О.Н. Трубачев
…и народ наш – именно "Христоносец", Христофор.
Вячеслав Иванов
Самобытность и мир
Когда человек поглощен созерцанием какого-то предмета или явления (причем не важно – природного или культурного), то он воспринимает созерцаемое целостно, отвлекаясь от деталей и нюансов, то есть от всей механики структурирования предмета, – того, чем занимается наука. Когда же он пытается осмыслить полученное впечатление, то, вспоминая целостный образ увиденного, он все же возрождает в памяти самое главное и существенное, пытаясь вычленить корень и ядро предмета. И если удается схватить этот корень, тогда и целостность восстанавливается. Корень этот есть самобытность предмета, то есть максимально-плотное сгущение его неповторимо-оригинальных свойств в минимальных чертах и характеристиках.
Словарь Владимира Даля дает наиболее концентрированное, не содержащее лишних семантических обертонов понимание слова "самобытный": "сущий сам собою или от себя, своими силами. Говоря строго, один Бог самобытен, но зовут так в человеке самостоятельную личность и свойства его, в противность всему подражательному, особенно же творческие дарования его, гениальность. Самобытствовать, жить самобытно, самосущною жизнию".
Вот это далевское "говоря строго" и есть сущность самобытности, в которой раскрывается абсолютная онтология тварного мира. Поскольку тварное бытие не самостоятельно, но суть заемное бытие, то самобытность тварного, а значит, его самостоятельность и оригинальность раскрывается лишь в подражании Творцу-Богу – истинному корню самобытности. Подражательство в пределах тварного мира – потеря самобытности и самостоятельности, а значит обреченность на вторичное существование.
Отталкиваясь от трактовок Даля, можно сказать, что само-бытен само-сущий мир идей Платона, который есть нетленный образ "скоропреходящего" существования смертного мира. И мир не распадается лишь потому, что в нем есть крупицы самобытности – элементы вечности, скрепляющие хаос не-всеединого бытия. Гармония греческого космоса – это гармония идеальных (то есть самобытных) геометрических величин, образующих эстетическое благолепие мироздания.
Ветхозаветные стенания – это тоска по оставляющему еврейский народ самобытному Яхве. "Для чего, Господи, стоишь вдали, скрываешь Себя во время скорби?" – отчаянные вопрошания псалмопевца, чья душа постоянно охвачена мраком Богооставленности, то есть не-самобытного существования.
В христианстве тварный мир, естественно, не самобытен, но он получает бытийную силу благодаря энергийной причастности к само-бытному Богу. И только лишь за счет проявленной самобытности Бога в мире в образах Божьих тварное существование получает необходимую ему меру, гармонию и порядок. Просто получает возможность быть.
Итак, без самобытности нет никакого существования в мире. Предмет нашего интереса – культурная самобытность народа, русского народа, прежде всего. Как ее постичь, как обнаружить и обналичить, как сделать живительным истоком национального бытия?
Святой православный человек
Умный взор проникает через хаос бесконечных граней предмета к его потаенно-несказанной сути, которая, изъятая из темной глубины предмета, предстает как очевидное, прозрачное и доступное. Когда-то именно таким образом В. Розанов попал в самую сердцевину русской самобытности, сказав в статье "Л.Н. Толстой и Русская Церковь", что "Храм вполне заменяет для нашего народа гимназию, школу, университет, книгу и науку". При всей эпатирующей силе этих слов (эпатирующей, прежде всего светско-либеральное "просвещенное" сознание), Розанов все же разглядел наиболее оригинальную и даже существенную черту русского национального бытия.
Как это храм заменяет университет, заменяет книгу, да и саму науку? Что за абсурд! А не есть ли храм источник книжности, просвещения, культуры? – недоуменно спросят консервативные ревнители благочестия. А антицерковная интеллигенция злорадно воскликнет на эти слова Розанова, что, мол, правильно, церковь всегда была преградой на пути к знаниям, разуму, просвещению, поэтому так темен и необразован русский народ.
Правы, конечно, консерваторы, ибо исторически (и генетически) христианская Церковь является основой книжной культуры, образования и просвещения (на православном Востоке) и также является основой науки как института культуры (на католическом Западе). И не перечесть всех авторитетнейших трудов, показывающих и доказывающих это.
Но ведь прав и Розанов, уловивший корень русского своеобразия, то, что на языке сухого научного знания получило наименование – "дихотомия культуры и веры" с однозначными выводами о цивилизованной отсталости России. Зловещее клеймо "вторичности", "заемности", "несамостоятельности" отечественной культуры, вросшее в плоть и душу русского (прежде всего, конечно, интеллигентского склада ума) человека.
Розанов писал против Толстого, упрекая его великий, но все же личный гений в малости, однобокости, а главное – в непонимании феномена "святого человека", который концентрирует в себе самые фундаментальные характеристики русской души (на языке культурной теории – менталитета). Святой человек как незримое присутствие Духа бесконечно разлит и растворен во всех порах души русской; он и есть ее "архетип" и "символ" и живое творческое начало, побуждающее человека к благобытию и благотворению. Святой человек взывает к Жертве, Подвигу, Самоотречению – всему тому, что и составляет "странность" и нелогичность русской души. Святой человек в этом смысле антитеза "культурному человеку", которому не свойственно "святое безумие" самоотречения, но который кропотливо, шаг за шагом, мерной католико-протестантской поступью строит себе уютный и комфортный мир цивилизации, про который псалмопевец пафосно воскликнул: "Делающие беззаконие цветут, чтобы исчезнуть на веки".
Важно то, что этот "святой православный человек" выработан исключительно Церковью, ее духом и историей. И поэтому "святой человек", как полагает Розанов, "…совершенно неизвестный Западной Европе и не выработанный ни одною Церковью – ни католицизмом, ни протестантизмом", то можно полагать, что он и является подлинным ликом русской культуры, ее стержнем, корнем, ее духоносным семенем. Именно здесь – водораздел, разделяющий культурный тип русского от западного европейца. И отличающий его на бесконечно несоизмеримую величину.
Что есть "святой человек" в понимании Розанова, конечно, важно и существенно. Но, все же не это главное. Главное то, что, во-первых, философ видел этот тип как подлинно национальный; во-вторых, раскрыл его глубинную связь с Церковью ("Не зная церковной службы, совершенно нельзя понять, что такое русский народ и как он произошел"), и, в-третьих, показал, что Толстой не уловил этого свойства русской натуры. А значит, в лице Толстого не понимает его весь лагерь рационалистов: от анти-самодержавных социалистов – до анти-социалистических либералов вплоть до анти-имперских постмодернистов.
Русский "святой человек" и есть невозможность и безумие, ибо в нем произошло таинство претворения культуры в веру, в котором секулярные претензии-утопии на счастливую и разумную жизнь в смертном грешно-непреображенном мире потерпели благочестивый крах, став добродетелью смирения и надежды. И поэтому жив русский человек исключительно одной только верою и эта абсолютная вера и есть его собственная "культура". Поэтому не бес-культурен русский человек, но сверх-культурен, так как подвигом святости преодолел смертную рутину посюстороннего существования, разрушив навсегда иллюзии высокомерного разума цивилизованно устроиться в мире зла и порока. Это и есть русская самобытность – отрываться от культурного мрака, узаконивающего зло и смерть и стремиться к подлинному и вечному.
И печалится о том, что русская душа не приняла культуру, посеянную в живительных недрах антично-христианского мира, но затем угасшую в схоластической пустыне западной цивилизации, не стоит. Вяч. Иванов еще в 1907 г. так определил современную культуру: "…уже и самое имя "культура" – достаточно сухо и школьно и по-немецки практично и безвкусно, потому что отрицает все самопроизвольное и богоданное и утверждает лишь саженое, посеянное, холеное, подстриженное, выращенное и привитое, – потому что не включает в себя понятие творчества". Но отсутствие именно такой, отрицающей творчество и богоданность, культуры и вменяется России как ее извечный порок.
В чем бы не видеть содержание самобытности, отрицать ее не представляется возможным, если не пойти против исторической правды. И никто из серьезных мыслителей никогда ее не отрицал. Но сегодня она отрицается, отрицается на самом высоком уровне, в самых высоких инстанциях, ибо именно самобытность является серьезным препятствием на пути "интегративных проектов" по созданию глобальной культуры.
Затмение самобытности
Начало прошлого века в России во многом было сходно с нынешней ситуацией. Культурная перезрелость страны, проявившаяся в невообразимой плюральности "творческих" процессов, породила удивительно унылую и однообразную культуру. Апокалиптика Серебряного века, бурлившая эсхатологическими всплесками невиданной мощи, обернулась построением культуры, лишенной какой бы то ни было метафизической перспективы. Слишком разнообразная и разноликая культура – верный путь к угасанию истинного культурного творчества, путь к исчезновению живой души из культуры и превращение ее в бесконечную игру духовно неприкаянных и болезненных форм.
Многие чувствовали неладное в жизни России. В частности А. Белый писал в статье "Штемпелеванная культура": "Интерес "ко всему культурному" порождает эклектизм; вместо глубокого проникновения в одну нацию (нация эта не родная) рождается поверхностный интерес ко всем нациям; так возникает международный базар искусства (нечто среднее из искусств всех наций), а отсюда, само собою, привносятся уже совершенно коммерческие интересы".
"Международный базар искусства" – он же и международный базар культуры, потерявшей все возможные связи с родным, национальным, корневым – вот суть современной ситуации в нашей "культурной сфере". А. Белый тревожно заговорил о плачевном состоянии слова "самобытность", от которого открещиваются "космополитством". Это происходит в культуре, в которой господствует "интернациональное искусство", доступное и понятное, по удачному слову Белого – "интеллигентному плебисциту всего мира", оторванному и от "здоровой земли народной, и от верхов умственной аристократии".
Интернационализм, космополитизм, интеллигентный плебисцит сегодня облачаются в культурный плюрализм постмодерна, который еще дальше оторвался от абсолютных истоков Родины. Культурная чернь бесчинствует на пространствах отечественного языка, природы, истории, духа.
В чем сегодня наиболее остро проявляется затмение самобытности, что самое страшное в современной российской ситуации?
Духовно-нравственная индифферентность. Это наиболее гибельное состояние современного духа. Нравственное мирочувствие дает метафизическую ориентацию в Бытии. Поиск смысла жизни через раскрытие смысла смерти позволят понять высшую, трагическую значимость человеческого бытия, тем самым оправдать свое всегда непонятное и несовершенное существование перед другими (прежде всего ушедшими), перед Богом. Все это вытесняется сегодня преимущественно "культурной элитой". Сокровенное признание Андрея Платонова: "Мне без истины стыдно жить" предается поруганию и осмеянию. Поиска смысла объявляется неврозом. Как следствие – установка на информативность и развлекательность, устранение учительной функции в искусстве (Гоголь), пропаганда новой дидактики – наслаждение как высшая цель существования.
Забвение Абсолютов. Духовное и нравственное нечувствие занижает, заземляет человеческое существование. Человек остается в границах своей непреображенной самости, руководствуясь исключительно посюсторонними нуждами плоти. Из горизонта бытия исчезает Свет Абсолюта, который выводит человека из темной обители злой и смертной эмпирии. Сама культура перестает быть проводником к Абсолюту.
Отсутствие аристократизма. Потеря Абсолютов приводит к размыванию границ между массовой и элитарной культурой. Потеря понятия большого стиля, который всегда был разграничительным критерием "высокого" и "низкого". Устраняется аристократ духа (термин В.П. Фетисова) как человеческий тип, который сам является духовным и эстетическим цензором, не позволяющим смешивать разные ценности, стили, понятия.
Культурная всеядность. Следствие отсутствия аристократизма. Это духовная неразборчивость "образованной черни" (Ницше), которая стремится поглощать как можно больше современности в ее даже самых абсурдных и нелепых и низких видах.
Дурная бесконечность форм культуры. Спрос рождает предложение: культурная всеядность должна находить свое удовлетворение. Армия новых творцов готова бесконечно обслуживать самые низкие запросы общества. Поскольку разрушена ценностная иерархия, это приводит к творческой разнузданности автора, который руководствуется исключительно одним мотивом – мотивом самовыражения, помноженном на коммерческую выгоду, не сопряженным ни с какими высшими целями. Болезнь современной "культуры" в том, что она страдает переизбытком текстов, при отсутствии главных текстов.
Многоликая безликость культуры. Только метафизическое напряжение духа способно породить подлинное многообразие творчества. Не-аристократическая, не-нравственная, не-духовная культура, при всем ее "разнообразии" (творческом плюрализме) задыхается в чудовищном однообразии своих "творений".
Культурный обман. Интеллектуальный и культурный истеблишмент усиленно стремится создать видимость свободы, творчества, благополучия, старается убедить людей в прогрессе культуры, которым можно оправдать свою жизнь. Но бытийного прироста не происходит: человек остается в мертвой точке своего так и не затронутого духом эгоизма. Смена декораций культуры в конце концов не удовлетворят и обывателя, чья жизнь становится более пустой и страшной, требующей уже далеко не культурной наркотизации.
Утрата народности. Истинное творение человека может считаться таковым лишь при условии, если оно связывает личную судьбу автора с бытийной судьбой народа. Это дает критерии истинного творчества – учить и вдохновлять. Подлинное творение культуры всегда "заряжено" духовными ценностями, которые передаются при восприятии творения. Это и есть функция учения – раскрывать высшие ценности человеческого существования, тем самым раскрывать человеку его подлинный духовный статус, который в суете повседневности не очевиден. Даже если творении и не учит непосредственно (эта цель глубока и требует особой дешифровки), то оно должно, по крайней мере, вдохновлять: творческих людей – на творчество, нетворческих людей на жизнь, которая по мере прозрения в ее истинный смысл становится творчеством. И учить, и вдохновлять творение культуры может тогда, когда оно укоренено в соборный опыт народа, который научился соборному благоговению, соборному переживанию горя и тоски, и соборному преодолению зла и смерти.
Одним словом, мы сегодня имеем ситуацию культурного тоталитаризма, когда культура, оторвавшись от метафизического центра Бытия, превратилась в бесконечный перформенс мелкого творчества незначительных творцов, коим нет числа. Это мелкое творчество уже никак не связано с теургической функцией преображения, высветления наличного ужаса дурной реальности, в конечном счете – спасения мира и человека от зла и смерти, от абсурда и бессмыслицы. Современная культура, озабоченная исключительно лишь самовыражением мелких творцов, как бы нарочито подливает абсурда и в, без того, абсурдную реальность созданием бесконечного количества ненужных артефактов, которыми переполнен рынок жизни. Нагромождение культурных феноменов (книг, журналов, выставок, фильмов, презентаций, конференций, встреч, поездок, обменов и т.д.) ничему не учат, ни к чему не призывают, ни к чему не ведут. Суммарный итог культурного делания равен нулю. Человека приучают жить в нравственно пустом универсуме, так как наличная жизнь не возводится в степень Вечности.
То, о чем писал А. Белый, сегодня достигло ужасающих размеров. И поэтому принцип самобытности сейчас остро нуждается в защите и обосновании. Прежде всего, необходимо восстановить золотой фонд классической патриархально-консервативной (святоотеческой и славянофильской) мысли. Русофильная парадигма бытия должна стать субстанцией духовной и социальной жизни нации.
Вот некоторые вехи движения русофильной мысли, в которой отечественная культурная самобытность проработана с достаточно высокой степенью духовной и исторической достоверностью. В основе историософской традиции, безусловно "Слово о законе и благодати" Киевского митрополита Иллариона, в котором культурфилософская мудрость, пророческий пафос и светлая вера в благое будущее Русской земли перемежаются с философско-исторической аналитикой вселенского равенства народов перед "благодатью". Законническая "парадигма Агари" сменяется благодатной "парадигмой Сарры", тем самым раскрывается вселенская перспектива существования для всех народов, выведенных Светом Христовым из узко-языческой тьмы родового национализма в бесконечный простор абсолютного духовного родства. Каждый народ имеет свою "метафизическую долю" в общей бытийной судьбе человечества. В этом различие культурных обликов разных народов, поскольку их культурные задания различны. Поскольку "Слово" по содержанию есть пасхальная проповедь, то можно сказать, что в нем изложен пасхальный смысл и пасхальное задание России – быть спасительницей мира от ига зла и смерти.
Затем душеспасительное творчество средневековых ученых монахов, невероятный Подвиг митрополита Евгения (Болховитинова), историософия Пушкина, страшные прозрения-пророчества Достоевского, цельная политическая философия Ивана Ильина… Ряд естественно выборочен и неполон и может быть расширен на большем пространстве текста.
Сверхкультурный исток русской самобытности
С другой стороны, необходимо современное теоретическое обоснование самобытности, которое следует искать в патристической мысли. Культурная самобытность народа есть мера его духовной самодостаточности, не позволяющая впасть, с одной стороны, в духовно опустошающий этноцентризм, с другой, в культурную пустоту общечеловеческой бездны. Патристическая традиция дала богословски выверенную "формулу" Богочеловека Иисуса Христа – неслиянно-нераздельное единство двух природ (Божественной и человеческой). Эта формула позволила преодолеть еретические искажения низводить Христа до уровня Человека, устраняя Божественное, или возводить его до абсолютной Божественности, устраняя человеческое.
Эта догматическая формула может (и даже должна) быть применена к эмпирическому существованию культуры. Каждый народ, как и каждый человек, имеет, прежде всего, свою, интимно-конкретную сущность, свой Лик, в котором отражается в индивидуальном преломлении Абсолютный Эйдос Бытия, или иначе – Образ Божий. Не без-ликое общечеловечество (в действительности – недочеловечество), а соборное единство Божественной многоликости – действительной духовной и культурно-исторический фундамент существования человечества как Рода, в котором некаинова благодать духа – залог и обетование его существования.
Принцип духовного родства человеческого рода не в секулярной идеологеме "общечеловеческих ценностей", а в православном догмате о "неслиянно-нераздельной" сущности двух природ во Христе. Всякое единство Рода – это неслиянно-нераздельное существование народов, как и всякое единство людей в народе – это неслиянно-нераздельное существование конкретных, уникальных личностей.
Неслиянно-нераздельное существование – великий духовный принцип тварного бытия, определяющий метафизическую конкретику любой сущности в мире. Неслиянно – значит бесконечно уникально, не-тождественно ни с чем, глубоко интимно и своеобразно; нераздельно – значит глубокая духовная основа единства, не позволяющая умереть всякой единственности в своем эгоизме всеобщего существования.
Игнорировать неслиянность – значит обрекать себя на диктат общечеловеческой аморфности, в которой нет никакой оригинальности, подлинности, нет любви и творчества, а есть машиноподобное бытие "разумных существ" обреченных на труд, потребление и развлечения. Никакого духовного бытия здесь нет. Философия игнорирования неслиянности – прежде всего, западная философия марксизма и выросшего на его почве идеологии социализма, коммунизма, гуманизма, капитализма, постмодернизма.
Игнорировать нераздельность – значит культивировать эгоизм, и личностный и национальный, и не видеть глубокой духовной основы человеческого родства, чья духовная родственность заключается в соборном переживании горькой участи смертных, в их общих страданиях и тоске по всеединству. Игнорирование нераздельности проявляется в идеологии "частной собственности", дающая начало культурному индивидуализму, развившемуся в западном Возрождении и давшем уже более приземленные плоды – в виде романтизма и буржуазности. В итоге – опять капитализм и постмодернизм, начало и концы сходятся. Вот почему западные идеологи и их отечественные адепты бояться говорить о соборности и национально-культурном своеобразии.
Иными словами, ни люди, ни народы не могут полностью ни сойтись, ни разойтись. Сойтись – значит потерять себя в массе, толпе, "общечеловеческой черни"; разойтись – значит погибнуть в гордыне национального эгоизма, так и не почувствовав благодать общего некаинова родства.
Неслиянно-нераздельное существование – это принцип высокого трагизма бытия человека, истории, культуры. Сейчас необходима национально-ориентированная философия-филология, способная раскрыть первосмыслы и первоосновы бытия русского народа. Раскрытие это должно вершиться на полях Слова, Веры, Духа, то есть на пространствах национальной Идеи, в которой запечатлены неотмирные смыслы национального бытия. А определены они так, как это сделал в свое время Владимир Соловьев: "не то что нация думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности". Вот русский "святой человек" и дает верную ориентацию в держании себя перед Вечностью.
Итак, русская душа не бес-культурна, не вне-культура, а сверх-культурна; это значит, русская душа способна не только на духовные взлеты, подъемы и порывы, на которые способен каждый народ (ибо способность к трансценденции – выходу за пределы наличного существования – отличительно человеческая характеристика); русская душа способна на сверх-порыв, на неведомое превосхождение границ самой культуры.
Это не банальная анархия и правовой нигилизм, в чем так часто упрекают русского человека либеральные гуманисты; русской душе тесно и стыдно в пределах, созданных сугубо человеческим (пускай и творческим) трудом. Культура все же создана смертными, чьи нравственные мотивы далеки от идеалов благочестия. А значит, культуру нельзя идеализировать, иначе она становится идолом. Культура в качестве идола – пожалуй, самый жуткий вид идола, и культурное идолопоклонство, возможно, самый мерзкий тип идолопоклонства.
Русская душа, презирает хищнический строй природы, перед которым в эстетическом благоговении замирают не-христианские народы Китая и Индии, разоблачает безнравственность естественных ритмов мироздания, в котором часть должна умереть, чтобы восторжествовала безликая гармония Целого, с подозрением относится к возрожденческому восторгу перед реабилитированной природно-телесной красотой, способна на более высокое презрение – на презрение к самой культуре, но не во имя вне-культурного нигилизма, а во имя того, что выше самой культуры, во имя того, что лежит за пределами не только природы, но и культуры.
Человек в культуре не весь, человек не только не природное, но даже и не совсем культурное существо. Образ Божий лежит по ту сторону природы, по ту сторону культуры. Возможно, он лежит и по ту сторону самого человека, и человеку необходимо превозмочь себя, чтобы подлинно стать человеком. Но превозмочь не сверхчеловеческим усилием Ницше, а соборным деланием преодоления зла и смерти, которые в жестокосердных сердцах правовых и цивилизованных граждан "развитых" стран стали нормой и законом. Вот русское прозрение в неотмирную тайну Бытия.
Смысл русской самобытности – высокий трагизм Бытия. Но именно этот смысл идет в разрез с кардинальными установками западной культуры – устранение трагизма и страдания из жизни, чтобы создать легкое существование и в жизни и в смерти.
Выход за пределы культуры (а тем более цивилизации, как опошленной культуры) в сверх-культурное бытие, в лазурную обитель чистой вечности, свободной от всяких отяжеляющих культурных примесей – вот сущность русской трансценденции, вот и корень русской самобытности.
И пусть другие народы бесконечно обустраиваются в смертном мире, пусть строят замки на песке, пусть тешат себя различными социальными иллюзиями и утопиями. Русская самобытность должна твердо держаться своей истины: история человечества – это история неудавшегося человечества. И никто не вправе отнять у русских их право быть не похожими на другие народы, которые не стремятся к Правде, к Добру, к Богу, никто не может отнять у России ее благочестивое стремление отторгать, не принимать "мир во зле лежащий", но стремиться посильно, с помощью Божьей, нравственно преобразить и тем самым спасти мир. Именно в этом смысле русский народ является Христоносцем, о чем говорил Вяч. Иванов, ибо жажда воскресения и есть самая заветная мечта и идея Святой Руси.