Интернет-источники:
1. Богословский В.Н., Прозоров В.Г., Головенченко А.Ф. Американская литература (главы 23-29)/ История зарубежной литературы XIX века (Под редакцией Соловьевой Н.А). http://19v-euro-lit.niv.ru/
2. Ковалев Ю.В. Литература США (разделы: «Литература на рубеже XVIII-XIX веков», «Эпоха романтизма. Общая характеристика», «Ранний американский романтизм», «Ирвинг», «Купер», «Зрелый романтизм», «Готорн», «Эдгар По», «Мелвилл»)/ История всемирной литературы. 19 век, первая половина. http://19v-euro-lit.niv.ru/
3. Ковалев Ю.В. «Эдгар Алан По. Новеллист и поэт» http://imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=3009
К началу XIX в. Америка обрела политическую независимость от Старого света: бывшие колонии британской империи образовали самостоятельное государство США в результате победы в Войне за независимость 1775-1783 гг. Но американская культура и, в частности, литература пока развивается в русле европейской: она ориентирована на просветительскую идеологию и жанры (публицистика, социально-философская проза Т. Джефферсона, Б. Франклина, Т. Пейна и др.), популярен «готический роман» Ч.Б. Брауна. На повестке дня стояла задача создания национального эпоса, решенная в европейских литературах еще в Средние века, в пору формирования наций и националных государств. Эта задача оказалась по силам лишь Г. Лонгфелло, творцу индейского эпоса «Песнь о Гайавате», и У. Уитмену, создавшему лирический эпос «Листья травы». К национальным особенностям американского романтизма относятся параллельные (и притом весьма интенсивные!) процессы государственного стоительства и создания собственной американской литературы. Подобно французскому, американский романтизм запаздывал в своем развитии, но это позволило ему обращаться к творческому опыту романизма европейского. Этика новой нации, в основу которой легли традиционные ценности кальвинизма: трудолюбие, бережливость, прагматизм, способствовала стремительному социально-экономическому росту, что, в свою очередь, обусловило патриотические настроения, которые, однако, по мере развития капитализма оттенялись разочарованием в демократических идеалах. Американский романтизм можно условно разделить на следующие этапы:
1) ранний романтизм (1820-1830-е гг.) ‑ время художественного освоения американской действительности, природы и истории, проникнутый патриотическими настроениями, историческим оптимизмом и верой в здоровый дух и незыблемость национальной демократии. Он представлен школой «нативистов» , в первую очередь лириком У.К. Брайентом, В. Ирвингом, Дж.Ф. Купером:
2) зрелый романтизм (конец 1830-х – середина 1850-х гг.) – пора политических конфликтов, экономических кризисов, разочарования в буржуазной системе, появление трагических, пессимистических настроений;. Представители: Э.А. По, Г.У. Лонгфелло, Н. Готорн, Г. Мелвилл;
3) кризис романтизма (середина 1850-х гг. – начало Гражданской войны в 1861 г.), ознаменовавшийся тотальным разочарованием в американских духовных ценностях и идеологических приоритетах.
По причине обширных территорий, заселённых и освоенных поселенцами из различных государств Старого Света, носителями различных культурных традиций и языков, США в культурном и литературном плане развивались под знаком регионализма. Так, литература северо-востока США (т.н. Новой Англии), исторически формировавшаяся под влиянием первых американских колонистов ‑ выходцев из Англии, убежденных пуритан, отличается заостренностью нравственной проблематики, напряженностью духовных исканий, религиозным ригоризмом. Представители: Н. Готорн. В литературе американского Юга, складывавшейся в атмосфере французских, испанских и др. культурных влияний Старого Света, заметны расовая проблематика, тяготение к аристократизму, драматизм и даже трагизм мировосприятия, обусловленный нарастающим упадком и последующим крушением жизненного уклада южан после Гражданской войны 1861-1865 гг. История Юга отразилась в т.н. «южном мифе» и творчестве Э.А. По. Круг проблем литературы Среднего Запада (ее границы по мере освоения Дикого Запада продвигались все дальше к Тихому океану) как нельзя лушче обозначен в романах одного из первых ярких ее представителей Купера: это дух первопрохоцев-пионеров, тема взаимоотношений белых колонистов с исконными обитателями континента ‑ индейцами, тема человека и природы: пафос ее покорения и одновременно тревога об экологических последствиях такого вмешательства. Бостонские нравы?
Вашингтон Ирвинг (Washington Irving, 1783-1859)
У этого романтика типично американская биография: перепробовав на своем веку множество профессий и занятий (юрист, журналист, редактор, издатель, торговый представитель, военный, дипломат, путешественник, объехавший Старый и Новый Свет), Ирвинг в итоге стал профессиональным литератором. Увлечению Ирвинга европейским Просвещением обязана своим появлением сатирическая „История Нью-Йорка от сотворения мира до конца голландской династии” (1809) ; автор замаскировал ее под фундаментальный исторический труд и приписал эксцентричному джентльмену Дидриху Никербокеру, чье имя впоследствии стало нарицательным для жителя Нью-Йорка. Пребывание Ирвинга в Старом Свете (1818-1832) ознаменовалось 4 сборниками романтических очерков и рассказов: „Книга эскизов” (1820), „Брейсбридж Холл” (1822), „Рассказы путешественника” (1824), „Альгамбра” (1832) , историческими штудиями на испанские и арабские темы „История Колумба”, „Завоевание Гренады”, „Жизнь Магомета” ). Постепенно в его творчестве выкристаллизовался жанр романтической новеллы, материал для которого большей частью дала Европа, однако представивший собственно американский взгляд на вещи и события, в корне отличный от европейского. Самые известные „американские новеллы” писателя – „Сонная Лощина” , где на фоне уютного живописного пейзажа рассказывается легенда о „всаднике без головы”, и „Рип ван Винкль” , удивительная история о поселенце, заснувшем на 20 лет и после пробуждения заставшем родные места преображенными. В последней новелле символически отражен ход истории, движение Америки от патриархального уклада и неспешных ритмов жизни первых голландских поселений к новой, буржуазной, деловитости. Несмотря на явное подтрунивание Ирвинга над героем ‑ неудачником Рипом, писатель втайне испытывает ностальгию по „старым добрым временам”, недавнему прошлому, уже успевшему стать американской историей.
Джеймс Фенимор Купер (James Fenimore Cooper, 1789-1851)
Среди обширного прозаического наследия Купера есть „морские” романы („Лоцман” (1824), „Красный корсар”(1828), „Морская волшебница”(1830) ), навеянные юношескими воспоминаниями о дальних странствиях и воспевающие изменчивую и неукротимую океанскую стихию, исторические романы ‑ цикл о европейском Средневековье „Браво”(1831), „Гейденмауэр”(1832), „Палач”(1833) ). Разделяя с европейскими романтиками В. Скоттом, В. Гюго увлеченность Средними веками – эпохой формирования наций и национальных государств, Купер обращается и к своей национальной истории, к сравнительно недавнему прошлому Америки, еще неотделенному от настоящего: Войне за независимость («Шпион», 1821 ), англо-французским военным столкновениям XVIII в. («Следопыт» ), сложной истории взаимоотношений белых колонистов и коренного индейского населения Америки.
Последняя тема, а также тема „фронтира” – подвижной границы, разделяющей „обжитые” и „дикие” территории, ‑ стали ключевыми в знаменитом куперовском цикле из 5 романов (пенталогии) о Кожаном Чулке (Leather Stocking Tales), куда вошли Пионеры» (1823). «Последний из могикан» (1826). «Прерия» (1827), «Следопыт» (1840), «Зверобой» (1841) . Сквозной герой цикла – пионер-первопроходец, обитатель «границы» Натти Бумпо, известный под прозвищами Кожаный Чулок, Соколиный Глаз, Зверобой, Следопыт, Длинный Карабин. Мужественный и великодушный, бескорыстный и находчивый, умудрённый жизненным опытом, готовый всегда прийти на выручку, Натти выступает живым воплощением авторского представления об идеальном человеке. Но трагическая ирония в том, что, прокладывая пути на Запад от атлантического побережья к Великим Озёрам и дальше к диким прериям, куперовский герой невольно способствует натиску хищнической и бездушной цивилизации на лесную стихию, ее истреблению. Сам Натти, закалённый жизнью в суровых природных условиях, оказывается бессильным перед властью закона, который воплощают в цикле фигуры шерифа и судьи Темпла. Важна для писателя и экологическая составляющая проблемы: если Кожаный Чулок, подобно своим краснокожим друзьям, интуитивно ощущает себя частичкой природы, то скваттеры (семейство Бушей в «Прерии», лесоруб Билли Керби в «Пионерах») приходят на индейские земли ради наживы и варварски уничтожают птиц и зверей, сжигают леса, оставляя после себя пустошь. Так гибнет под натиском цивилизации девственная природа Америки, так исчезает самобытная аборигенная культура, экзотический быт, обычаи, языки индейцев Америки («Последний из могикан»). В зрелом творчестве Купера все явственнее драматические интонации писателя, который «разошёлся со своей страной», не приняв воцарившегося в ней культа денег и голого практицизма.
Генри Водсворт Лонгфелло (Henry Wadsworth Longfellow, 1807-1882)
Уроженец Портленда и потомок первых переселенцев с корабля «Мейфлауэр», Лонгфелло представляет в американской литературе новоанглийскую традицию, тесно связанную с европейской. Ей соответствуют и полученное поэтом на родине и в Старом Свете первоклассное гуманитарное образование, и фундаментальные штудии европейской классической поэзии, которую он впоследствии преподавал в Гарварде, и многочисленные переводы из нее («Божественная комедия» Данте, многотомная антология «Стихотворения о разных странах» ). Современники знали Лонгфелло прежде всего как поэта-эрудита, живого классика, бесстрастного, несмотря на драматическую биографию, олимпийца. Однако цикл «Стихи о рабстве» , написанный как отклик поэта на животрепещущие проблемы современности, выдает в нем убежденного аболициониста, сочувствующего страданиям чернокожих невольников и призывающего покончить с национальным позором.
Все же в памяти читателей Лонгфелло остается автором одной книги – индейского национального эпоса «Песнь о Гайавате» (1855) . От фольклористики здесь основательное знание этнографического материала, традиций, народных сказаний и верований американских индейцев, от романтизма – сочетание проникновенного лиризма и поэтичности с героикой и грандиозным размахом событий. В Гайавате соединены черты божественные и человеческие. Он выступает в качестве культурного героя: учит соплеменников выращивать маис, строить пироги, устраивать праздники и чтить память предков, обучает их письменности, врачеванию, искусству заклинаний. Одно из наиболее выразительных мест поэмы ‑ пламенная речь Владыки Жизни Гитчи- Манито о Трубке Мира, возвещающей прекращение войн и согласие между всеми обитателями страны. В финале эпоса показана неизбежная смена эпох и цивилизаций: герой вслед за своей возлюбленной Миннегагой и друзьями отправляется в последнее путешествие в «страну Заката», возвещая приход на исконные индейские земли христианских миссионеров.
Трансценденталисты
В середине 1830-х гг заметную роль в духовной жизни Америки стали играть трансценденталисты. Центром движения была неофициальная столица Новой Англии – Бостон. Члены Трансцендентального клуба – философ Р.У. Эмерсон, писатель и моралист Г.Д. Торо, издательница и феминистка М. Фуллер и др. Трансценденталисты не ограничивались беседами и диспутами, сочинениями на философские, религиозные, нравственные темы («Природа» и «Эссе» Эмерсона, очерки Торо), но и непосредственно воплощали свое учение на практике: широко известны лесная робинзонада Торо, изображенная им в автобиографической книге «Уолден, или Жизнь в лесу» (1851) , и коммуна Брук Фарм, целью которой было духовное обновление и нравственное самосовершенствование её участников. Ключевым понятием новой романтической философии, возникшей на основе идей философии природы Шеллинга, наукоучения Фихте, неоплатонизма и восточных учений, стало трансцендентальное (т.е лежащее за пределами опыта) как средство познать Бога через собственное мистическое переживание. В религиозном отношении трансценденталисты проповедовали интуитивно-эмоциональный путь постижения мира, в философском плане они воодушевлялись мыслью о единении человека и природы. В сфере нравственной они ратовали за этический индивидуализм, утверждая гуманистическую идею «доверия к себе» (self-reliance) и неразрывную связь индивидуальной души с Мировой Сверхдушой (Over-soul) . В политике же трансценденталисты выступали за полную свободу личности от налагаемых обществом и государством ограничений, вплоть до «гражданского неповиновения» в знак несогласия отдельного человека с официальной позицией (понятие введено в обиход Торо).
Эдгар Аллан По (Edgar Allan Poe, 1809-1849)
По масштабу дарования и степени влияния на последующее развитие литературы этому американскому романтику найдется немного равных. Диапазон творческих интересов По охватывает журналистику, эстетику, поэзию, прозу. Из полусотни написанных им стихотворений, преимущественно «малоформатной» лирики, в читательском восприятии прочно закрепились хрестоматийные «Ворон», «Аннабель Ли», «Улялюм», «Колокольчики и колокола», «Эльдорадо» . В основе поэтической концепии По – идея о том, что к высшей Истине можно приблизиться через Красоту, поэтому задачу искусства поэт видит в создании особого, экстатического состояния души, когда только и возможно «прозрение» трансцендентного начала. Этой цели служит принцип «тотального эффекта» , охватывающий весь авторский художественный арсенал и стилистические средства. Поэзия По привлекает своей суггестивностью – неким зачастую невыразимым в словах, скрытым «мистическим смыслом», соединением логического и психологически-эмоционального подтекстов, что заставляет разбуженное читательское воображение работать в заданном направлении, воздействуя на него на всех уровнях поэтики – от звукописи до концепта. Поэтические метафоры По тяготеют к символам и часто бытуют в этом качестве: таковы образы умерших возлюбленных ‑ Ленор, Улялюм, Аннабель Ли, вестник инобытия и страж царства мёртвых Ворон, звон колоколов, знаменующий собой вехи жизни человеческой, вечно недостижимая страна грёз и сновидений Эльдорадо и т.д. Особая роль в суггестивной организации поэтического текста отводится музыкальности . Поэзия По рождается из духа музыки, самого субъективного и оттого самого романтического из искусств, но, в отличие от немецких романтиков, непременно в сплаве с мыслью и словом.
Другую вершину художественного мастерства По обозначила его проза, преимущественно новеллистика. Наряду с В. Ирвингом и Н. Готорном он разрабатывает новые жанровые модификации новеллы: психологические новеллы, иначе называемые «страшные» или «ужасные» («Падение дома Ашеров», «Вильям Вильсон», «Маска красной смерти», «Погребенные заживо», «Низвержение в Мальстрем», «Колодец и маятник», «Черный кот», «Лигейя» ); логические (или детективные) новеллы («Тайна Мари Роже», «Убийство на улице Морг», «Похищенное письмо», «Золотой жук» ); научно-фантастические («Ганс Пфааль», «Сфинкс» ) и сатирические новеллы («Очки», «Разговор с мумией» ).
По разработал канон детективного жанра, согласно которому завязкой действия становится некая загадка, тайна обычно криминального характера, которую предстоит разгадать, раскрыть. В расследовании принимают участие герой ‑ эрудит и эксцентрик, психолог, наделенный недюжинными логическими способностями и тонкой интуицией; рассказчик, строящий всевозможные (нередко ложные) предположения, чье восприятие в целом соответствует уровню обыденного сознания, и полиция. Акцент в детективном повествовании переносится из сферы действий и событий (они представлены в виде умозрительной реконструкции) в область мыслей и интеллекта.
Если детектив у По воспринимается как гимн человеческому разуму и его неограниченным возможностям, то психологические новеллы сосредоточены на пограничных состояниях души и психики человека, „танатологичны”. Примерами обостренного, подчас болезненного, интереса По к феномену перехода от жизни к смерти могут служить описание последних минут героя, приговоренного Инквизицией к изощренной казни, в „Колодце и маятнике”; изображение чувств и ощущений рассказчика, вовлеченного в гигантский водоворот Мальстрем и чудом выжившего; сцены „пира во время чумы” в „Маске красной смерти”; патологическое, вплоть до чувства потери собственного „я”, раздвоение сознания героя в „Вильяме Вильсоне”, мистические встречи с духом умершей возлюбленной, „узнавание” ее в других женщинах в „Морелле” и „Лигейе”; образ заснувшей летаргическим сном и похороненной заживо леди Мадлейн Ашер в „Падении дома Ашеров” и пр.
Американский романтизм возник в результате американской буржуазной революции 1776-1784 гг., как отклик на неё. Война за независимость – образование США Окончательное формирование американской нации. Америка край безграничных возможностей.
Романтизм Америки имеет те же исторические предпосылки и эстетическую основу, что и европейский:
1. внимание к внутреннему миру человека;
2. принцип романтического двоемирия – романтики утверждают мысль о несовершенстве реального мира и противопоставляют мир своей фантазии. Оба мира постоянно сравниваются, сопоставляются;
3. интерес к фольклору – одной из форм протеста против делячества и прозаизма повседневного буржуазного существования становится идеализация европейской старины, древней культурной жизни;
Хронологические же рамки американского романтизма отличаются от европейского. В 30-е годы в Европе уже реализм а в Америке романтизм начинается в 20-30 годы.
Ранний Америк. Романтизм:20-30гг 19 века. Купер. Прославление войны за независимость. освоения континента – одна из главных тем литературы. Появл. критические тенденции, забываются высокие идеалы, провозглашенные при рождении республики. Ищется альтернатива буржуазному укладу. Тема – идеализированная жизнь американского Запада, морская стихия.
Зрелый ам. романтизм – 40-50гг: Эдгар По. Недовольство ходом развития страны(сохран. рабство, идет уничтожение коренного населения, эконом кризис). В лит-ре драматические и трагические настроения, ощущение несовершенства человека и окружающего его мира, настроение скорби, тоски. В лит-ре герой который несет печать обреченности.
Поздний. 60-е г. Критические кризисные настроения растут. Романтизм не в состоянии отразить меняющуюся современную действительность. Реалистические тенденции.
Национальные особенности американского романтизма.
1. Утверждение национальной самобытности и независимости, поиск национального характера.
2. Последовательно антикапиталистический характер.
3. Популярность индейской темы
4. Три ветви американского романтизма
1 Новая Англия(Сев-вост штаты)-философичность, этические вопросы
2 Средний Штаты – поиск нац. , соц. проблематика
3 Южные штаты – Преимущества рабовладельческих порядков
Видное место в лит-ре тех лет занимают Ф. Купер и Ирвинг. Их тв-во отразило характерные особенности америк. ром-ма на раннем этапе развития. Ир. и К. на начальном этапе своего тв-ва были вдохновлены идеями ам. революции и борьбы за независимость. Большое положительное значение имели созданные ими образы сильных, мужественных людей, противопоставленные корыстолюбивым бурж. дельцам. Поэтизация человека, живущего на лоне природы, поэтизация его мужественной борьбы с нею составляют одну из характерных особенностей раннего ам. ром-ма. В своих ранних юмористических очерках Ирвинг выступал против истребления индийских племен. Характерно противопоставление идеализируемой им старины картинам жизни современной Америки. Также важное место занимает переплетение элементов фантастики с фольклорной традицией.
КУПЕР, ДЖЕЙМС ФЕНИМОР (Cooper, James Fenimore) (1789–1851), американский писатель, историк, критик общественного устройства. В 1820 сочинил для дочерей традиционный нравов Предосторожность (Precaution). Открыв в себе рассказчика, написал роман Шпион (The Spy, 1821), основанный на местных преданиях. Роман получил международное признание,
Крупнейший американский писатель романтик, писавший о беспощадной войне колонистов против индейцев.
Купер в молодости был увлечен всеми событиями, связанными с провозглашением американской независимости. Творчество Купера связано с ранним этапом развития романтизма в США. В мировую литературу он вошел, как создатель американского социального романа. Им было написано большое количество романов, несколько разновидностей: исторический - «Шпион», «Браво», «Палач»; Морские - «Лоцман», «Пират»; романы написанные в форме семейной хроники - «Краснокожие», «Чертов палец»
Основными произведениями Купера, над которыми он работал много лет, является цикл романов о кожаном чулке, их называют индейскими романами: «Зверобой», «Последний из Могикан», «Следопыт», «Прерия», «Пионеры».
В произведениях Купера отразились исторические закономерности развития американской цивилизации. Он писал о событиях американской революции, о морских путешествиях, о трагической судьбе индейских племен. Значительность проблематики соединялась в романах Купера с ярковыраженным приключенческим началом и увлекательностью повествования, а сила романтического воображения с достоверностью. В своей пенталогии о кожаном чулке он описывает судьбу американского пионера Капитана Бумпо, писатель запечатлел процесс освоения американских земель Европейским колонистами. В этих романах перед читателем живет и действует старый человек безграмотный, полудикарь, но обладающий в совершенстве лучшими качествами истинно культурно человека: безукоризненной честностью по отношению к людям, любовью к ним и постоянное стремление помочь ближнему, облегчить его жизнь, не щадя своих сил. Героев Купера ожидает множество необычайных приключений, они примут участие в жестокой борьбе за свою независимость. Купер был приверженцем американской демократии, но видя, что происходит в Европе, он опасался, что и Америка попадет под власть олигархии финансистов и промышленников. После своего путешествия по Европе он изменил свой взгляд на американскую действительность. Европейские впечатления помогли ему более глубоко разобраться в явлениях жизни США, многое заставило его разочароваться в восхваляемой им прежде американской демократии.
С резкой критикой буржуазной Америки, Купер выступил в романах «Долой», «Дома» и особенно в романе «Моникыны» являющимся социальной политической сатирой на буржуазные государства. Критика буржуазных порядков велась Купером с консервативных позиций; он склонялся к цивилизации патриархальной фермерской Америки.
Американский романтизм
Ни в одной западно-европейской стране романтизму не принадлежала такая роль, как американскому: внутри направления была создана целая литература. Для раннего американского романтизма свойственен исторический оптимизм, пафос утверждения. Для зрелого этапа американского романтизма свойствена критика на само направление, на ядро романтического двоемирия. Именно здесь и обнурживается взамиодействие романтизма с реализмом, о котором говорила Неупокоева. В становлении американского романтизма прослеживается 3 этапа:
Ранний американский романтизм (1820-1830-е годы). Его непосредственным предшественником был предромантизм, развивавшийся еще в рамках просветительской литературы (В. Ирвинг, Д.Ф. Купер, У.К. Брайнет, Д.П. Кеннеди и др.) С проявлением их произведений американская литература впервые получает международное признание. Идет процесс взаимодействия американского и европейского романтизма. Ведется интенсивный поиск национальных художественных традиций, намечаются основные темы и проблематика (Война за независимость, освоение континента, жизнь индейцев и др.). Мировоззрение ведущих писателей этого периода окрашено в оптимистические тона, связанные с героическим временем. Сохраняется тесная преемственная связь с идеалогией американского Просвещения, которое в идейном плане подготовило Американскую революцию. Вместе с тем на этом этапе зреют критические тенденции, являющиеся реакцией на негативные последствия укрепления капитализма во всех сферах жизни американского общества. Ранних американских романтиков отталкивает нарастающая волна коррупции, эгоизма, морального и духовного оскудения. Они ищут альтернативу буржуазному укладу и находят ее в романтически идеализированной жизни американского Запада, героике Войны за независимость, свободной морской стихии, патриархальном прошлом страны, в богатой красочной европейской истории.
Зрелый американский романтизм (1840-1850-е годы). К этому периоды относится творчество Н. Готорна, Э.А. По, Г. Мелвилла, Г.У. Лонгфелло, У.Г. Симмса, Р.У. Эмерсона и Г.Д. Торо. Произошли заметные различия в мироощущении и эстетической позиции романтиков 40-50-х годов. Большинство писателей испытывают глубокое недовольство ходом развития страны (варварское уничтожение коренного населения материка, хищническое разграбление природных богатств, экономический кризис 1830-х годов, коррупция правительства, внешне- и внутриполитические конфликты). Разрыв между действительностью и романтическим идеалом углубляется, превращается в пропасть. В зрелом американском романтизме преобладают драматические, трагические тона, ощущение несовершенства мира и человека (Н. Готорн), настроения скорби, тоски (Э. По), сознание трагизма человеческого бытия (Г. Мелвилл). Появляется герой с раздвоенной психикой, несущий в своей душе печать обреченности. На данном этапе американский романтизм переходит от художественного освоения национальной реальности к исследованию на национальном материале универсальных проблем человека и мира, приобретает философскую глубину. При этом он опирается на современную идеалистическую философию Европы, на немецкую идеалистическую школу Канта, Шеллинга, Фихте. Перед современниками ставятся вопросы глобального характера - о сущности человека, о взаимоотношениях человека и природы, человека и общества, о путях нравственного самосовершенствования. По, Мелвилл и Готорн в своих произведениях создали символические образы большой глубины и обобщающей силы. Заметную роль в их творениях начинают играть сверхъестественные силы, усиливаются мистические мотивы.
Поздний американский романтизм (60-е годы). Это период кризисных явлений в романтизме США. Романтизм как метод всё чаще оказывается не в состоянии отразить новую реальность. Происходит резкое размежевание внутри романтизма, вызванное гражданской войной между Севером и Югом. С одной стороны, выступает литература аболиционизма, в рамках романтической эстетики протестующая против рабства с этических, общегуманистических позиций. С другой стороны, литература Юга, романтизируя и идеализируя «южное рыцарство», встает на защиту исторически обреченного неправого дела и реакционного уклада жизни. Романтическое направление в литературе США не сразу после окончания Гражданской войны сменяется реализмом. На рубеже этих двух направлений стоит творчество американского поэта Уолта Уитмена, романтическим мироощущением за пределами рамок романтизма также проникнуто творчество Дикинсон.
Национальные особенности американского романтизма:
Утврждение национальной самобытности и независимости, поиски национального самосознания и национального характера проходят через всё искусство американского романтизма. В мировом романтизме природа всегда выступает как альтернатива антигуманной цивилизации. В творчестве романтиков США этот мотив подкрепляется тем, что нетронутая цивилизацией природа начинается у американцев буквально за порогом дома.
В Новом Свете не было живописных руин, памятников старины, древныих преданий, легенд. Постепенно в книгах Ирвинга и Купера, Лонгфелло и Мелвилла, Готорна и Торо романтический колорит приобретают явления и факты американской природы, истории, географии.
Романтизм США носит последовательно антикапиталистический характер и выражает настроения демократической Америки. Также для американского романтизма сквозной стала индейская тема. Несомненной заслугой американских романтиков был искренний интерес и глубокое уважение к индейскому народу, его своеобразному мироощущению, культуре, фольклору.
В американском романтизме в рамках единого творческого метода существовали заметные региональные различия. Основные литературные регионы - это Новая Англия (северо-восточные штаты), средние штаты, Юг. Для романтизма Новой Англии (Готорн, Эмерсон, Торо и др.) характерно в первую очередь стремление к философскому осмыслению американского опыта, к анализу национального прошлого, его идейного и художественного наследия, к исследованию сложных этических проблем. В новоанглийском романтизме сильна традиция нравственно-философской прозы, уходящей корнями в пуританское колониальное прошлое Америки. Со средними штатами связано творчество Ирвинга, Купера, позднее Мелвилла. Основные темы в творчестве романтиков средних штатов - поиски национального героя, интерес к социальной проблематике, размышления об уроках пройденного пути, сопоставление прошлого и настоящего Америки. С особой атмосферой американского Юга связано творчество Э.По, но оно выходит за рамки региональной «южной» литературы. Писатели-южане нередко остро и справедливо критикуют пороки капиталистического развития Америки, но прославляют преимущества рабовладельческих порядков.
Американская литература, так же как и нация, еще только определялись в начале Х1Х века. Американские романтики – создатели национальной литературы США. Особую роль в становлении нации и национальной культуры сыграл фронтир.
Фронтиром стала движущаяся полоса, начавшаяся у берегов Атлантического океана и с заселением Калифорнии, последнего резерва фронтира, совпавшая с Тихоокеанским побережьем. Фронтир в американском понимании включал в себя не только общее противопоставление дикости цивилизации, но и более конкретное противопоставление той цивилизации, которая сложилась на восточном побережье, новым районам. Фронтир был «местом встречи» цивилизации и дикости, белого и индейца, но не менее важно и то, что он служил «местом встречи» для выходцев из разных регионов, разных этнических и социальных слоев. Как бы ни были велики различия между регионами, здесь они в значительной степени стирались.
Концепция фронтира была создана вскоре после того, как сам фронтир перестал существовать. Она была впервые изложена в работе Ф.Дж.Тернера «Значение фронтира в американской истории»(1893). Фронтир, не имевший эквивалента в европейской истории, был для Тернера главным доказательством своеобразия общественного развития США. Он называет фронтир «полосой наиболее быстрой и эффективной американизации», где происходит переплавка европейца в американца. Колонист приходит сюда в европейском платье, с европейскими орудиями и образом мыслей. Но «условия существования на фронтире слишком суровы. Человек должен к ним приспособиться или погибнуть, и вот он уже на индейский манер расчищает лес, следует по тропам, проложенным индейцами. Постепенно он преобразует дикую природу, но результат уже не похож на старую Европу…Результат получается новый, американский» (Тернер). Условия жизни пограничья, экспансия на Запад, где колонистам открывались новые возможности, определили, по Тернеру, уникальность американского характера. «Фронтиру американский образ мышления обязан своими поразительными особенностями. Грубость и сила в соединении с остротой и пытливостью; недостаток художественного чутья, но мастерское умение схватывать материальное; неутомимая беспокойная энергия; всепоглощающий индивидуализм, служащий добру или злу, и переливающаяся через край жизнерадостность, рожденная свободой, - таковы черты фронтира» (Тернер).
Большинство литературоведческих концепций национальной самобытности американской культуры (Фассела, Аллена) прямо или косвенно восходят к теории фронтира Тернера. В круг писателей, «созданных фронтиром», как правило, вводят Купера, Готорна, По, Торо, Мелвилла, герои которых оказываются тайными носителями американской идеи, а в символике их произведений усматривают прежде всего влияние фронтира.
Эпоха романтизма в истории американской литературы более или менее отчетливо делится на три этапа:
Ранний (20 – 30-е) – период «нативизма» - период романтического освоения национальной действительности, природы, истории, попытки художественного исследования американской цивилизации. Существенно, что исследование это исходит из убежденности в здоровой основе американской демократии, способной справиться с «внешними» отрицательными влияниями.
Зрелый этап (конец 30х – середина 50х годов) – сопряжен с экономическими потрясениями конца 30-х годов, конфликтами 40-х годов. Период характеризуется рядом трагических открытий, сделанных романтиками, с чем связаны трагические и пессимистические ноты в творчестве многих поэтов и прозаиков: Э.По, Н.Готорна, Г.Мелвилла.
Финальный этап (сер.50-х – до начала Гражданской войны) – эпоха кризиса романтического сознания и романтической эстетики в США.
Ранний этап в истории американского романтизма связан, прежде всего, с именами Ирвинга и Купера. Вашингтон Ирвинг (1783-1859) – стоит у истоков американской национальной литературы. С него начинается заокеанская новелла, жанр, занявший в истории национальной литературы столь же важное место, как и роман. С детства и юности воспитывая свой вкус на художественной литературе Старого Света, Ирвинг проникся к его культуре почтением и любовью. Был увлечен английским ХУШ веком, его дидактическим рационализмом, юмористической стихией, сатирическими нравоописаниями. Следует отметить, что американский романтизм в большей степени, чем романтизм европейский, обнаруживает глубокую и тесную связь с идеологией и эстетикой Просвещения. Американский романтизм выступал не только в роли разрушителя просветительской идеологии, но и в роли прямого его наследника.
В 1809 году В.Ирвинг опубликовал «Историю Нью-Йорка» , приписав ее ученому-историку Дидриху Никербокеру, эксцентричному джентльмену, который, якобы, внезапно исчез, оставив после себя лишь сундучок с рукописью. «История Нью-Йорка» - это бурлеск, пародия, сатира, насыщенная аллюзиями, связанными с современностью. Переизбыток учености и подчеркнутая серьезность в описании ничтожных событий порождали комический эффект. Прошлое – только повод для разнообразных иронических комментариев и намеков, но не предмет художественного исследования, как в романах В.Скотта. Ирвинг пока далек от романтического освоения истории.
Период с 1818 по 1832 год – самый плодотворный и успешный в творчестве Ирвинга. В эти годы появляются лучшие произведения. Это четыре сборника романтических очерков и рассказов: «Книга эскизов» (1820), «Брейсбридж Холл» (1822), «Рассказы путешественника» (1824), «Альгамбра» (1832). К этому же времени относятся его испанские исторические штудии: «История Колумба», «Завоевание Гренады».
Уже в первых опытах писатель отказывается от четких жанровых разграничений, узаконенных раннепросветительской эстетикой.
Нередко обращается к европейскому материалу. Множество произведений посвящено Англии, действие других происходит в Германии. Материал для книги «Альгамбра» дала Испания. При этом писатель трактует и оценивает европейский материал с американской точки зрения.
Особый интерес вызывают американские новеллы – «Рип Ван Винкль», «Легенда Сонной Лощины», «Дойльф Хейлигер» или цикл о кладоискателях. Мировоззрение и эстетические позиции Ирвинга-романтика раскрылись в них с наибольшей полнотой. Действие всех новелл отнесено в прошлое. Авторство вновь доверено Дидриху Никербокеру. Но теперь Никербокер – «истинный» романтический историк. Его влекут предания и легенды, обычаи, верования, предрассудки, образ жизни и образ мыслей минувших времен.
Американская новелла вполне отвечала духу времени. Молодое национальное сознание искало опоры в своих американских национальных традициях, в историческом прошлом. При этом, для ирвинговского историзма характерна двойственность, которая состоит в том, что прошлое предстает в его новеллах и как условный мир , противостоящий современности, и как реальность , неразрывно связанная с настоящим.
Создателем американского исторического романа принято считать Дж .Ф.Купера (1789-1851). Кроме того, в историю литературы он вошел как основоположник морского романа и как творец особого типа романа, в котором разрабатывались национальные темы «границы», исторической судьбы индейских племен, американской природы. Различная окраска романов приближает их к трем основным родам литературы: они драматичны (подчас трагичны), лиричны (напоминают поэму), монументально эпичны. Купер – создатель эпопеи в американской литературе. Традицию американского исторического романа Купер заложил романом «Шпион» (1821). Несмотря на прозвище – «американский Вальтер Скотт» - многое во взглядах Купера на характер и смысл исторического прогресса не совпадало со взглядами «шотландского чародея». Этому есть объективные причины. До Купера оставалась неясной сама принципиальная возможность написать исторический роман на материале истории США. Главные ее события были у всех на памяти. Писатель должен был превратиться в историографа. Купер отыскал новый метод соединения истории и вымысла , не жертвуя ни воображением, ни исторической достоверностью. Тип исторического романа, созданный Купером, отвечал стоявшей перед американской литературой нравственной задаче: утвердить моральное превосходство Нового Света над Старым, республики над монархией, государственной независимости над колониальным режимом.
В творческой биографии Купера роман «Шпион» занимает исключительно важное место. В нем затронуты проблемы, которые Купер будет разрабатывать во многих своих книгах. Как исторический роман особого типа, «Шпион» привел, с одной стороны – к созданию пенталогии о Кожаном Чулке («Зверобой», «Последний из могикан», «Следопыт», «Пионеры», «Прерия») , с другой стороны – к созданию морского романа.
Есть определенная закономерность в том, что «морской роман» возник именно в Америке. Америка – морская держава. Ее торговля, промышленность, с/х, транспорт были связаны с мореплаванием. Мореплавание – самая распространенная профессия, «морская жизнь» - важная часть национальной действительности. «Лоцман» (1823) – первая попытка Купера в сфере литературной маринистики. Один из лучших морских романов – «Красный корсар»(1827). Писатель вводит в повествование материал корабельной жизни и, преодолевая ограничения просветительской эстетики, утверждает необходимость использования в романе «морской» речи. Купер воссоздает в романе морскую жизнь и корабли, как это мог бы сделать только профессиональный моряк.
Тезис об исключительности морской жизни позволял писателю вывести человека за рамки общественных отношений и тем самым предоставить ему возможность достичь подлинной свободы.
Другое направление творчества Купера связано с попыткой исторического исследования некоторых важнейших процессов и явлений современной американской действительности. Речь идет о территориальной экспансии и о связанном с ней «пионерством», о трагической судьбе коренных жителей континента – индейцев и, в конечном счете, о будущем американского народа. Именно этот круг вопросов образует проблематику романов о Кожаном Чулке. Пенталогия соединяет в себе признаки приключенческого повествования, исторического романа, романа о нравах, философской прозы и романа воспитания. Элементы разных жанров сосуществуют. Философские аспекты пенталогии сосредоточены, прежде всего, в монологах Кожаного Чулка. Исторические и приключенческие элементы привязаны главным образом к сюжету, особенно к батальным его частям. Купер заложил традицию, которую впоследствии поддержали и развили американские писатели – Меллвил, Норрис, Драйзер, Фолкнер, Вульф.
Зрелый романтизм (обзорно): В Бостоне в это время возникает так называемый трансцендентальный клуб, в Нью-Йорке возникает литературно- политическая группа «Молодая Америка» , в канун 1837 года Эмерсон опубликовывает философское произведение «Природа », сыгравшее неоценимую роль в эволюции американского романтического сознания, Готорн печатает «Дважды рассказанные истории», Э.По – «Гротески и арабески». Литературная жизнь США в эпоху зрелого романтизма приобретает живость, динамику, размах, каких прежде не знала. Происходит окончательное формирование и закрепление некоторых жанров, введенных в американский литературный обиход: рассказ, повесть, «морской роман», исторический роман (в его американском варианте). Некоторые из них получали теоретическое обоснование.
Принцип «нового историзма» быстро распространялся на другие жанры, в том числе на поэзию и драму. Показательно в этом отношении творчество Лонгфелло. В его исторических поэмах «Евангелина» ( 1847), «Новоанглийские трагедии» - исторические факты, как таковые, занимают весьма скромное место, история предстает преимущественно со стороны нравов и нравственности, и нередко обретает очертания легенды.
Не менее радикальные изменения – в области «морской прозы». Маринистика 40-х годов характеризуется принципиально иным подходом к изображению «морского характера». Возникает потребность в новых жанрах или жанровых разновидностях. «Моби Дик» Мелвилла – синтетический роман, с жанровой точки зрения не имеющий прецедента в истории мировой литературы – «романтическая утопия».
Никогда ранее американская литература не была столь тесно связана с политической жизнью страны. Литературные группировки, как правило, имели ярко выраженную политическую окраску. Зачастую писатели, далекие друг от друга по идейным, философским и эстетическим убеждениям, неожиданно становились под общие знамена во имя достижения единой социально-политической цели. К примеру, Аболиционистское течение. Среди поэтов, выступавших против рабства негров – Генри Лонгфелло – профессор Гарвардского университета. Рядом – фермер, поэт-самоучка, поклонник Бернса, певец новоанглийской деревни Джон Уитьер ; Дж.Р.Лоуэлл – возвышенный поэт и язвительный критик; крупнейшая звезда – скромная домохозяйка, обремененная детьми и домашними заботами – Г.Бичер-Стоу .
Романтики второго поколения пытались выяснить природу антигуманных тенденций в современном американском обществе и одновременно найти противоядие, выявить возможности радикальной реформы и возрождения утраченных идеалов. Отсюда очевидное смещение акцентов в художественном освоении национальной действительности. Теперь уже не величие природы и не своеобразие жизненного уклада различных частей страны приковывают к себе внимание поэтов, прозаиков, философов. На первый план выдвигается человек, американец, «новый Адам». В нем ищут причину всех причин и с ним же связывают надежды на радикальные преобразования, способные возродить дух подлинной демократии.
Крупнейшие явления в зрелом романтизме – творчество Н.Готорна (1804-1864), Э.По (1809-1849), Г.Мелвилла (1819-1891). Все они, при всех различиях, заняты одним – изучением современного американского сознания. У каждого своя область интереса: Готорна привлекают вопросы нравственного сознания; По поглощен исследованием психических состояний человека; Мелвилл изучает интеллект, прорывающийся к основным универсальным законам бытия; Уитмен пытается синтезировать самоощущение современника и дать ему адекватное поэтическое выражение. Каждый из них по-своему представлял пути реорганизации национальной жизни, но все могли бы согласиться с точкой зрения Генри Торо (1817-1862), полагавшего, что состояние общества и государства полностью зависит от духовного мира его граждан и что единственная революция, способная покончить со злом и осуществить подлинные демократические идеалы – это революция индивидуального сознания.
Наиболее характерным явлением в истории американской культуры эпохи зрелого романтизма – была деятельность американских трансценденталистов. Основоположник – философ, поэт – Р.Эмерсон. Американский трансцендентализм (от лат. – выходящий за пределы), взятый в теоретическом плане, представляет собой философский аспект романтического гуманизма. По природе своей эмерсоновское учение – гибрид религиозных, философских представлений. Национальные корни – в идеологии унитарианства (с его идеями социального равенства «равных перед Богом» людей); мировые – в неоплатонизме и в немецкой классической философии, воспринятой через труды Карлейля. Трансценденталисты в гносеологии были интуитивистами, в этике – альтруистами, в политике – анархистами, в социологии их привлекали идеи утопического социализма, взятые в их нравственном аспекте. Центральным звеном, связывающим воедино все эти части системы, был всеохватывающий индивидуализм , который покоился на идее тождества микро- и макро-миров, индивидуальной и мировой души, человеческого самосознания и Вселенной. Идея эта позволяла рассматривать человека как духовный центр Вселенной и уравнивать познание и самопознание.
Значительный по времени и результатам период развития романтизма имел огромное значение для всей последующей литературы США. Нет ни одного большого писателя-реалиста, который не отдал бы дань романтической эстетике. Отблески романтизма лежат на лучших произведениях Марка Твена, Брета Гарта. Герои северных рассказов Джека Лондона сродни лонгфелловскому Гайавате и полуфантастическим героям Мелвилла из романа «Моби Дик». Следы романтических традиций ощутимы в творчестве Хемингуэя, молодого Стейнбека, Фолкнера, в новеллистике Керуака, в романах Сэлинджера.
1. Боброва М.Н. Романтизм в американской литературе Х1Х века. – М,1972.
2. История всемирной литературы – т.6 –М,1989.
3. Проблемы становления американской литературы. Под редакцией Засурского Н.Я. – М,1981.
4. Ковалев Ю.В. Э.А.По. Новеллист и поэт: Монография. – Л.: Художеств. лит., 1984. – 296 с.
Советское литературоведение рассматривает историю любой литературы как некий процесс, осуществляющийся в историческом времени и теснейшим образом связанный с материальной и духовной жизнью народа. Определение этапов этого процесса, сопряженных с эволюцией, общественного сознания,— проблема не только хронологическая, но прежде всего методологическая. Решение ее затруднено отсутствием необходимых теоретических разграничений, неточностью, а иногда и сомнительностью существующей терминологии, неопределенностью многих понятий, которыми приходится оперировать.
Проблема периодизации как систематизирующего принципа в истории американской литературы существует около пятидесяти лет. Она возникала при всякой попытке создания капитального обобщающего труда, охватывающего всю историю литературы США или хотя бы какую-то ее часть. В изучение этой проблемы в Америке внесли свою лепту Мозес Тайлер, Карл Ван Дорен, Ван Вик Брукс, В. Л. Паррингтон и др., группы Р. Спиллера и А. Г. Квинна; в нашей стране — А, А. Елистратова, А. И. Старцев, Н. И. Самохвалов, А, Н. Николюкин. Разумеется, было еще множество других исследователей, «прикасавшихся» к этой проблеме применительно к узким задачам собственного исследования. Здесь названы лишь те, чьи труды образуют, так сказать, «вехи» в ее истории.
В америкапистике США следует выделить в этом плане два этапа, один из которых можно назвать эпохой Паррингтона, а другой — эпохой Спиллера. Границей между ними является 1947 год, когда вышло первое издание «Литературной истории Соединенных Штатов» 1 , официально признанной дефинитивной. По масштабам, по охвату материала труды Паррингтона п Спиллера примерно одинаковы. Однако между ними «дистанция огромного размера». Паррингтон создавал трехтомную монографию «Основные течения американской мысли» 2 в одиночку; у Спиллера было три главных редактора и авторский коллектив в полсотни человек — цвет современной американистики. Паррингтон выработал общие критерии и создал оригинальную концепцию. С ней можно спорить, ее можно опровергать, но самый факт ее существования бесспорен, Спиллер никакой концепции не создал. Главные его усилия уходили на то, чтобы «пригнать», «притереть» друг к другу разнообразные взгляды, позиции, представления создателей «Литературной истории»; среди них мы найдем столь далеких друг от друга в методологическом плане литературоведов, как Ф. О. Маттисен, Д. В. Кратч, М. Каули, Г. Т. Левин, И. Хассан, М. Гейсмар. Возможно ли было создать концепцию, где органически соединились бы принципы культурно-исторической школы, классического фрейдизма, юегианства, новой критики и т. п.? Едва ли. Спиллер пошел по другому пути. Он разработал оригинальную и для его целей вполне удачную структуру книги, в рамках которой методологические противоречия и «несовместимости» несколько утратили остроту. Но структура работы, сколь бы удачна она ни была, не может заменить единой концепции.
С аналогичными затруднениями столкнулся и А. Г. Квинн, выпустивший «Литературу американского народа» спустя четыре года после выхода «Литературной истории Соединенных Штатов». Он попытался учесть опыт Спиллера и сократил число соавторов до четырех (К. Б. Мердок, А. Г. Квинн, К. Годес, Д. Уичер) в надежде, что таким образом удастся достичь «большего единообразия критической позиции, невозможного при большом количестве участников». Однако и Квинн не сумел, а скорее не захотел добиться концептуального единства. В специальном предисловии ему пришлось оговорить наличие «очевидных противоречий» и возложить ответственность за них на индивидуальные «критические воззрения авторов, согласившихся принять на себя единоличную ответственность за написанные ими разделы» 3 .
Вероятно поэтому влияние Паррингтона оказалось значительно сильнее, и не только в США, но и за их пределами. Каждые десять лет выходит новое, дополненное и переработанное издание дефинитивной «Литературной истории Соединенных Штатов». Специалисты охотно прибегают ко второму (библиографическому) тому «Литературной истории...» (библиография там, кстати говоря, превосходная), но за идеями обращаются к Паррингтону. Разумеется, сегодня «Основные течения американской мысли» уже не производят того огромного впечатления, какое производили в 20-е годы, но и в «эпоху Спиллера» Паррингтон, с которым не соглашаются и спорят, продолжает оставаться важным источником разнообразных концептуальных идей.
Число написанных советскими литературоведами трудов, где разрабатывалась бы, пусть даже в лаконичной форме, общая концепция развития американской литературы от Войны за независимость до Гражданской войны, к сожалению, невелико. Сюда мы отнесем первый том «Истории американской литературы», выпущенный Институтом мировой литературы АН СССР в 1947 г., труд Н. И. Самохвалова «Американская литература XIX вена» и двухтомный учебник по литературе США под его же редакцией, монографию А. Н. Николютина «Американский романтизм и современность» и книгу М. Н. Бобровой «Романтизм в американской литературе XIX века» 4 .
По мере появления перечисленных работ начало постепенно выстраиваться современное представление об основных тенденциях в явлениях, образующих широкую картину процесса, который мы сегодня именуем литературой американского романтизма. Ни один из названных трудов, однако, не содержит этой картины в полном объеме.
Сошлемся в качестве примера на вышеупомянутый труд М. Н. Бобровой. Книга эта представляет собрание очерков об американских поэтах и прозаиках первой половины века. Концептуальные моменты общего характера сосредоточены во введении и в послесловии. М. Н. Боброва не создает оригинальной системы представлений об американском романтизме, но во многом повторяет основные положения концепции, складывавшейся в советском литературоведении на протяжении десятилетий. К сожалению, исследовательнице не удалось избежать ряда очевидных просчетов.
Так, во введении М. Н. Боброва утверждает, что «большинство романтиков не были идеалистами; наоборот, твердо стояли на почве материалистической философии. Такими были Ирвинг, Купер, Готорн, Мелвилл» (12—13), а в послесловии предлагает читателю весьма своеобразную картину функциональных особенностей романтического движения в США, призванную обосновать его мнимую быстротечность: «Американский критический реализм появился на два-три десятилетия позже европейского, и романтики США объективно выполняли функции реалистов (?) <...> Романтизм как метод изживал себя в США быстрее, чем в Европе: он вынужден был работать „двойной тягой" — за себя и за реализм, еще не сформировавшийся, и тем самым, „изнашиваясь", обнажать свои наиболее уязвимые места» (?!) (271).
Таким образом, по мнению М. Н, Бобровой, мы имеем дело с творческим методом, в основе которого лежит материалистическая философия и который способен работать «за реализм». Легко заметить, что такого рода представления едва ли способны углубить и уточнить наше понимание. американского романтизма ни в его функциональных аспектах, ни в плане его философско-художественной природы.
Большинство советских американистов, особенно в начальный период, опирались на структуры, предложенные Паррингтоном, хотя и вступали с ним в полемику по разным вопросам, упуская из виду, что Паррингтон не литературовед, а труд его — не история литературы. В результате возникло смешение идеологических, эстетических, социально-исторических, философских и политических понятий и терминов, что препятствовало построению строгой, логически организованной, научно обоснованной концепции.
Возьмем к примеру первый том академической «Истории американской литературы». Его вторая часть («От победы буржуазной революции до гражданской войны Севера u Юга») разбита на четыре отдела:
1. «Литература раннего романтизма».
2. «Трансценденталисты».
3. «Литература американского романтизма».
4. «Аболиционисты».
Легко ааметить, что общее заглавие части опирается на чисто историографический принцип, название первого раздела — на методологический и хронологический, второго — на философский, третьего — на чисто методологический, четвертого — политический. Если попытаться составить суждение об этой части книги по ее оглавлению, можно впасть в заблуждение и прийти к выводу, что «ранний романтизм» не имеет отношения к «американскому романтизму», что Торо и Уиттьер — не романтики, поскольку первый из них трансценденталист, а второй — аболиционист.
В «Истории американской литературы» под редакцией Н, И. Самохвалова, вышедшей четверть века спустя, повторяется та же схема с небольшими отклонениями. Здесь уничтожено разграничение между «ранним» романтизмом и просто романтизмом, а к числу «отдельных» от романтизма явлений приобщена бостонская школа. Раздел о бостонской школе открывается характерной фразой («В конце 50-х годов, когда деятельность трансценденталистов и романтиков пошла на убыль.,.»), из которой явствует, что в глазах авторов учебника трансценденталисты не являются романтиками.
Ряд возражений вызывает также концепция, изложенная в книге А. Н, Николюкина «Американский романтизм и современность».
Основная мысль А. Н. Николюкина сводится к тому, что существующие представления о периодизации истории литературы США, о времени и обстоятельствах возникновения романтизма в американской литературе ошибочны, а стало быть, неверно и представлеыие, что «возникновение романтизма как особого художественного направления в мировом искусстве и литературе связано с француаской революцией 1789—1794 гг., уничтожившей,старый порядок" и утвердившей новые общественные отношения» (13). Он возражает В. Ванслову, который утверждает, что «романтическое направление распространилось между годами 1794 (когда окончилось восходящее движение французской буржуазной революции) и 1848 (когда вновь вспыхнули буржуазно-демократические революции)» 5 . А. Н, Николюкин называет ряд романтических произведений американских авторов (Мелвилла, Готорна и др.), появившихся после 1848 г., расшатывая тем самый жесткие границы, установленные Вансловым для романтизма, и здесь он, конечно, прав. Мы, со своей стороны, можем прибавить, что и для Европы эти рамки не очень точны. Как известно, 1840-е и даже в некоторой степени 1830-е годы уже нельзя считать эпохой романтизма. Это время Диккенса, Теккерея, Стендаля, Бальзака, Флобера.
Спор А. Н. Николюкина с В. Вансловым, В. Л. Паррингтоном, А. А. Елистратовой не только хронологический, но и методологический. «Исследование истории американского романтизма,— пишет он,—вносит уточнение в общепринятую начальную дату романтизма в мировой литературе. В Соединенных Штатах это литературное направление возникло как прямая реакция на американскую революцию и начало бурного капиталистического развития страны. События и идеи французской революции, безусловно, сыграли важную роль в этом процессе, однако корни романтического движения в Америке уходят в предшествующую эпоху Войны за независимость, когда сформировалось творчество первого национального поэта-романтика Филиппа Френо.
Таким образом, начало романтизма в мировой литературе отодвигается, по крайней мере, на десятилетие <.. .> А если вспомнить, что свои патриотические и романтические стихи Френо создал ещё в 70-е годы, то возникновение романтизма в литературе США следует отнести к эпохе американской революции» (13).
Такова исходная точка концепции А. Н. Николюкина: американский романтизм как литературное движение возник в США в 70-е годы XVIII в. По логике вещей возникшее романтическое движение должно было как-то развиваться. А. Н. Николюкин, однако, считает, что произошло нечто совершенно иное: «Дух частнособственнического стяжательства и спекуляций, утвердившийся после Войны за независимость, пришел в столкновение с патриархальным индивидуализмом мелкого фермерства. За процветающей картиной нового общества, начавшего бурно развиваться <...> скрывались такие коллизии американского образа жизни, о которых писатели-романтики стали догадываться лишь много лет спустя.
Прошло несколько десятилетий, прежде чем американский романтизм <....> возник вновь — на этот раз уже в период развитого европейского романтизма — в творчестве молодого Ирвинга (?), а затем Купера и других писателей <.. .>
Однако американские историки литературы <.. .> начинают эпоху романтизма лишь с 10-х или даже с 20-х годов XIX в.» (15).
Таким образом, американский романтизм родился дважды. В первый раз — в 1770-е годы, во второй — 1820-е годы. А. Н. Николюкнн неоднократно подчеркивает эту мысль {16—17). Ему представляется, что если мы не признаем существования романтизма в годы Войны за независимость и отнесем его возникновение ко второму десятилетию XIX в., то «при таком подходе... будет утрачена его национальная специфика и историческая связь с идеями Войны за независимость» (17).
На наш взгляд, А. Н. Николюкпн здесь ошибается: датировка возникновения романтизма вторым десятилетием XIX в. не уничтожает ни его национальной специфики, ни связи с идеями американской революции.
Вся аргументация А. Н. Николюкина, в сущности, держится лишь на двух утверждениях: Филипп Френо был «первым американским поэтом-романтиком», в «стихах Френо и в романах Брауна литературные традиции XVIII века (какие? — Ю. К.) переплавляются в романтические формы» (73). Единственным же доказательством принадлежности Френо к романтизму является утверждение автора, что поэт преодолел рамки классической эстетики.
Чтобы избежать подобного рода произвольных перемещений и передвижек, необходимо условиться относительно некоторых понятий, терминов и определений, имеющих принципиально важное значение.
Просвещение, как и романтизм,— это широкая, сложная идеологическая система, охватывающая почти все стороны деятельности человеческого сознания и проявляющая себя во всех сферах духовной жизни общества. Мы справедливо говорим о философии Просвещения, о просветительской этике, социологии, историографии, эстетике и т. д. Однако это система подвижная, развивающаяся, эволюционирующая во времени. Раннее Просвещение отличается от зрелого, зрелое — от позднего. Необходимо подчеркнуть — Просвещение не есть понятие только эстетическое, это идеология в самом широком смысле слова.
В области истории литературы, равно как и искусства, Просвещение имеет определенные эквиваленты, проявляет себя через системы эстетико-методологические. Одно из наиболее распространенных заблуждений заключается в следующем: единственный эстетический эквивалент Просвещения видится в классицизме, с его строгим рационализмом, четко разработанной системой законов, правил, с его жесткой, не допускающей отклонений поэтикой.
Не забудем, однако, что Просвещение как система, в которой осуществлялось «разумное» исследование природы, общества и человека, не ограничивала себя в этой последней части интересом к рационально-логическим возможностям человеческого сознания. Заметим, что само понятие разума у просветителей обладает значительной широтой и не сводится к рассудку, обобществляющему мыслительный процесс. Просветители питали глубокий интерес к различным аспектам индивидуального н общественного сознания или, как они любили говорить, природы человека: нравственным, физическим, эмоциональным, психологическим.
Просветительский «разум» осваивал эти области, сопоставляя их, сталкивая между собой, пытаясь найти им применение в решении общих задач социально-исторического прогресса. Попытки приобретали особенную интенсивность, когда рационально-логические способности человеческого сознания оказывались бессильны преодолеть (а иногда даже постичь) некие препятствия, возникавшие на пути.
Указанные аспекты Просвещения получили определенное преломление в художественной деятельности эпохи, привели к возникновению целого ряда эстетических или, вернее, философско-эстетических систем, по-своему далеких от классицизма. Если мы обратимся в качестве примера хотя бы к истории английской литературы XVIII в., то увидим великое разнообразие форм, жанров и методологических принципов; авантюрный роман, комическую эпопею, семейную драму, кладбищенскую поэзию, сентиментальный роман, нравоучительные и нравоописательные очерки «Болтуна» и «Зрителя». Смоллет был автором не только «Родерика Рэндома», но и «Хамфри Клинкера», Гольдсмит написал «Письма китайца», «Векфильдского священника» и «Покинутую деревню».
Если считать, что классицизм — единственный и полный эстетический эквивалент Просвещения, тогда неизбежно, как это и делает А. Н. Николюкнн, американский романтизм придется возводить к Войне за независимость, . а может быть, даже и к более раннему периоду. Все, что не будет укладываться в классицистические рамки, всякое проявление лирической эмоции, всякий признак чувственного восприятия жизни придется обозначать как романтизм. Романтиками станут не только Френо, но и Брэкенридж, и Брокден Браун, и молодой Ирвинг.
Заметим попутно, что в некоторых работах советских исследователей лирическая эмоция представлена не только как главная черта всякого романтического творчества, но как источник, свидетельство и способ воплощения всего сложного комплекса явлений, образующих романтическую идеологию и эстетику. Один пз наиболее ярких примеров — рассуждение в упоминавшейся уже книге М. Н. Бобровой: «Взволнованный лиризм повествования делает творчество романтиков индивидуалистически окрашенным. Лиризм становится свидетельством живого, страстного отношения к жизни, пламенной убежденности писателя в истинности защищаемых идей; он же (лиризм,— Ю. И.) говорит и об общественной тенденциозности романтической литературы, является отзвуком социальных потрясений — в нем все чувства и страсти, вызванные социальными разочарованиями и надеждами: горечь, негодование, ярость, ликование, печаль. И в то же время лиризм часто свидетельствует о незрелости суждений: эмоциональное восприятие опережает рассудочное познание мира» (6—7).
Если согласиться с мыслью, что движение американской литературы от Просвещения к романтизму нельзя рассматривать только как движение от классицизма к иным эстетическим системам (при этом, естественно, утрачивается разграничение между Просвещением как понятием идеологическим и классицизмом как понятием эстетическим), что эстетические аспекты Просвещения не исчерпываются классицизмом, то мы поступим разумно, если не отнесем творчество Френо, Барло, Брокдена Брауна, Брэкенриджа, молодого Ирвинга и молодого Полдинга к романтизму, а сохраним за ними место в русле просветительской идеологии с учетом возможного многообразия ее эстетических преломлений.
Тут, конечно, имеются свои сложности. Европейское Просвещение создавало новые и разнообразные эстетические системы неспешно, вдумчиво, с известной последовательностью. От первых опытов до развернутой системы проходили десятилетия. Американцы не создали этих систем. Они использовали европейские модели, применяя их к своим условиям и обстоятельствам. Времени у них было мало: классицизм, просветительский реализм, просветительская сатира, сентиментализм, политическая публицистика — все это н многое другое оказалось втиснуто примерно в три десятилетия без той принятой диахронной организованности, какую мы наблюдаем в европейском Просвещении. В Америке возникло некое синхроническое смешение явлений, в котором закономерность пробивала себе путь через немыслимые философско-эстетические зигзаги. Но все же пробивала.
Со всем сказанным выше связана еще одна сложность, о которой следует упомянуть. Романтизм, как и Просвещение, есть многомерная система представлений с аналогичными ответвлениями: романтизм в экономике, историографии, философии, искусстве, литературе и т. д. Но если мы можем говорить о Просвещении как об идеологии, художественно трансформируемой в разнообразные, терминологически обозначенные, методологически выявленные эстетические движения, то применительно к романтизму мы подобной четкости разграничений не найдем. Они не выработаны, Романтизм, подобно Просвещению,— широкое идеологическое движение. Но любые его эстетические эквиваленты тоже именуются романтизмом. В рамках же романтизма или «романтизмов» как эстетических явлений мы оперируем либо самыми общими временными категориями («ранний», «поздний»), либо жанровыми понятиями (эссе, поэма, драма, повесть, рассказ, прибавляя при этом прилагательное «романтический», поскольку жанровые понятия универсальны; единственное исключение составляет, пожалуй, пенятие «romance», обозначающее именно романтический роман, а не роман вообще), либо понятиями философскими и политическими (трансцендентализм, аболиционизм).
Из этой нерасчлененности понятий и проистекают многие сложности. Историки американской литературы нередко говорят и пишут о необыкновенном разнообразии художественных явлений в американском романтизме, об эстетической несовместимости поэзии Уиттьера и По, прозы Купера и Готорна и т. п. и вместе с тем пытаются втиснуть их в прокрустово ложе единой эстетической системы.
Разработка эстетической многосистемности американского романтизма. (и Просвещения), очевидно, одна из ближайших задач современной американистики.
В многочисленных работах по истории американской литературы (советских и в меньшей степени зарубежных) постоянно встречаются положения о том, что романтизм возник в США как «реакция на» или как «следствие американской революции и Войны за независимость». В лучшем случае говорится о последствиях Войны за независимость и революции как об источнике романтического миросозерцания. В этих формулах многое смущает, но более всего — слияние войны и революции в некий нерасторжимым комплекс, в единое понятие, которым и оперируют исследователи. Между тем явления эти принципиально различны по существу и по последствиям, хотя, разумеется, никто не станет отрицать теснейшую историческую связь между ними. Война имела своим результатом отпадение колоний от метрополии, обретение ими полной независимости; революция привела к созданию буржуазно-демократической республики. Мы можем себе представить, хотя бы в теории, победоносное завершение Войны за независимость без социальной реконструкции американского общества. Представить себе победоносную революцию без такой реконструкции невозможно.
Особое значение это различие приобретает там, где речь идет о так называемых последствиях войны и революции, о событиях и процессах в экономической, общественной, политической и идеологической жизни США конца XVIII — начала XIX в. Нередки случаи, когда спекулятивный ажиотаж послевоенных лет, приведший, с одной стороны, к появлению группы нуворишей, составивших состояния на спекуляциях государственными сертификатами, с другой — к бурному, иногда вооруженному протесту бедняков, почувствовавших себя обманутыми и обойденными, отождествляется с бурным капиталистическим развитием американской экономики в первые десятилетия XIX в. Между тем первое явление связано целиком с Войной за независимость, второе — с революцией. Хотя, конечно, бесспорно и то, что Война за независимость явилась необходимым условием буржуазно-демократической революции.
Романтическое отношение к действительности возникает тогда, когда под влиянием определенных исторических процессов и обстоятельств с большей или меньшей отчетливостью выявляется социальное и нравственное содержание буржуазного прогресса. Указанные исторические процессы и обстоятельства в разных странах протекали по-разному и имели различную акцентировку. Во Франции они были связаны преимущественно с социально-политической динамикой эпохи буржуазно-демократической революции, наполеоновских войн и реставрации Бурбонов, в Англии — с промышленной революцией и борьбой за реформу, в Америке — со стремительным общественно-экономическим развитием, поднявшим страну до уровня наиболее развитых европейских держав и обеспечившим плацдарм для последующего энергичного капиталистического прогресса. Именно в этом процессе выявлялся уродливый нравственный смысл прагматической этики буржуазно-демократической Америки, вступавшей в период бурного капиталистического роста. Когда-то Франклин предложил современникам рассуждение о безнравственности безделья, облеченное в простейшую форму экономического расчета: время-—деньги, сказал он; если человек полдня развлекался, вместо того чтобы трудиться, он потерял не только те деньги, которые истратил на развлечения, но и те, которые мог бы заработать, но не заработал. Американцы следующего поколения возвели это рассуждение в некий основополагающий принцип. При этом они оставили от него только первую фразу: «Время—деньги!», превратив его тем самым из апологии деятельности трудового человека, противопоставленной аристократическому принципу праздности, в откровенную апологию обогащения.
К концу войны 1812—1814 гг., говорит Паррингтон, «появилась новая Америка, беспокойная и меняющаяся... Она загорелась желанием преуспеть, найти более легкие пути к богатству, чем требующий тяжелого труда путь естественного накопления. По мнению этой Америки, основное свойство человека заключалось в стремлении приобретать собственность» 6 .
А. А. Елистратова писала, что «ранний американский романтизм возник в результате общественного развития, исходным пунктом которого была американская революция 70-х годов XVIII в.» 7 А. Н. Николюкин приводит эту цитату в подтверждение своей идеи, будто романтизм в США возник в 1770-е годы и, стало быть, есть «детище американской революции» (14). Между тем слова А. А. Елистратовой вовсе не имеют такого смысла, который вкладывает в них А. Н. Николгокин. Общественное развитие, о котором она говорит,— это послереволюционное равитие. Недаром же в числе «ранних американских романтиков» она называет Ирвинга и Купера, но отнюдь не Френо или Брокдена Брауна.
Можно спорить с Паррингтоном по целому ряду моментов его концепции, но нельзя не согласиться с ним, когда он говорит: «Право же, не нужно обладать какой-то особой проницательностью, чтобы увидеть в быстрых преобразованиях, происходящих в Америке после второй войны с Англией, источник того пламенного романтизма, который с невыразимым презрением отвернулся от старомодного прошлого...» 8 . Мысль его в целом справедлива: быстрые экономические и социальные преобразования второго и третьего десятилетий XIX в. были той почвой, на которой возникло американское романтическое миросозерцание.
Порожденное стремительным социально-эковомическим прогрессом, это миросозерцание в своих литературных проявлениях изначально характеризовалось амбивалентным отношением к национальной действительности. С одной стороны, в нем преобладали оптимистические и патриотические тенденции, склонность видеть в темпах развития страны подтверждение успешного великого исторического эксперимента, предпринятого в конце XVIII в. Патриотический «дух американизма» доминировал в атмосфере 1820-х годов. Его политическое воплощение мы находим в пресловутой доктрине президента Монро, литературное — в многочисленных поэмах, стихотворениях, очерках, романах, воспевающих прошлое, настоящее и будущее величие Америки. Большая их часть сегодня безнадежно забыта, но некоторые надолго остались в памяти потомков.
С другой стороны, романтическое сознание уже при своем возникновении было отмечено духом разочарования, протеста, негодования, который образовал основание критического пафоса многих произведений, выявившихся в годы зарождения романтического движения. Означенный протест возникал на почве «горестных замет» ума и сердца, прискорбных размышлений, на которые наводили непредвиденные зигзаги социального развития страны и нравственной эволюции американского общества.
Отсюда возникает дуализм романтического сознания в США—-соединение патриотической гордости за молодое отечество, воплотившейся преимущественно в исторических романах, обращенных к героическим страницам американского прошлого, и горечи разочарования, вызванной перерождением демократических идеалов революции. В ходе эволюции американского романтического сознания первоначальная сбалансированность этих элементов дуалистической системы нарушилась. Первый неукоснительно убывал, второй — возрастал. Процесс этот зафиксирован во всех сферах духовной жизни США первой половины XIX в.
Указанный дуализм можно наблюдать не только как противопоставление «ранних» романтиков «поздним», но и как внутреннее противоречие, присущее творчеству многих из них. Достаточно сослаться на пример Купера, который на протяжении пяти-шести лет создал три «патриотических» исторических романа («Шпион», «Лоцман», «Лайонел Линкольн») и три романа из своей знаменитой серии о Кожаном Чулке («Пионеры», «Прерия», «Последний из могикан»), пафос которых заключается в изобличении антигуманной сути законов американской буржуазной цивилизации.
Все изложенное выше ведет к заключению, что хронологической полосой, отграничивающей американское Просвещение от романтизма, видимо, следует считать второе десятилетие XIX в. Никто, конечно, не станет требовать, чтобы мы назвали точную дату установления нового господствующего направления в истории литературы США, хотя в данном случае у нас имеются весьма удобные ориентиры. В экономической, политической, идеологической и литературной жизни США произошел ряд существенных событий, сконцентрированных на протяжении двух-трех лет: экономический кризис (1819), «Миссурийский компромисс» (1820), провозглашение доктрины Монро (1823), публикации первых крупных романтических произведений («Книга эскизов» Ирвинга —1820, «Шпион» Купера —1821). Вероятно, мы не погрешим против истины, если за исходную точку в истории американского романтизма примем рубеж между вторым и третьим десятилетиями XIX в.
Здесь возникает одно небольшое затруднение. Были писатели, чей творческий путь начался задолго до названной даты, чьи произведения были уже известны читающей публике и даже пользовались популярностью, писатели, которые заняли ведущее место в американском романтизме. Как быть с ними? Подобного рода проблемы возникают при изучении методологических сдвигов во многих литературах мира, в частности в русской литературе XIX в. В большинстве случаев разрешение их не вызывает трудностей. Давно уже узаконено понятие внутренней методологической эволюцииписателя, творчество которого на разных этапах развития не сводится к единому эстетическому анаменателю. Нас нисколько не смущает, что был, например, Пушкин-романтик и Пушкин-реалист. Применительно к американской литературе, однако, во многих случаях господствует догматическая тенденция укладывать все творчество писателя в прокрустово ложе единой методологической системы. Наиболее характерный пример — творчество Ирвинга. Его сборники рассказов 1820-х годов («Книга эскизов», «Брейсбридж Холл», «Альгамбра») дают все основания отнести их к романтической литературе. Установив, однако, методологическую природу означенных сборников, некоторые исследователи бездумно экстраполируют ее и на раннее творчество писателя, обрекая себя на бесплодные поиски доказательств романтической природы очерков «Сальмагунди» или «Истории Нью-Йорка». Поскольку таких доказательств не существует, в ход идут натяжки, произвольные допущения и т. д. В последнее время в советской американистике возникла плодотворная мысль рассматривать эволюцию творчества Ирвинга как развитие от Просвещения к романтиаму. С этой точки зрения «Сальмагунди» и «Историю Нью-Йорка» следует относить к просветительской литературе. Это, по-видимому, справедливо и относительно творческой эволюции Хеллека, Полдинга, Брайента и некоторых других.
Периодизация американского романтизма не представляет особенных трудностей. Завершение этой эпохи отчетливо соотносится с Гражданской войной. При установлении внутренних ступеней в развитии романтического миропонимания и эстетики мы можем принять трехступенчатую модель эволюции романтизма в США:
1) ранний этап (1820—1830-е годы);
2) зрелый этап (конец 1830 — конец 1850-х годов);
3) финальный этап (начало 1$60-х годов).
На раннем этапе американская романтическая литература была вовлечена в мощный поток «нативизма» и принялась с большим энтузиазмом «открывать Америку». Термин «нативизм» не имеет широкого распространения в литературоведческой науке. Попытаемся дать ему точное определение: нативизм — культурное и литературное движение в рамках романтизма, смысл и пафос которого заключается в художественно-философском освоении Америки, ее природы, истории, общественных и политических институтов, ее нравов.
На заре становления американской национальной литературы нативизм был неизбежен и необходим. Национальная литература могла сформироваться и развиться лишь на базе национального самосознания, важнейшим элементом которого должна была явиться некая общая концепция Америки как единого комплекса естественно-географических, этнологических, социально-исторических, политических и нравственно-психологических моментов, образующих само понятие «Америка» в сознании американцев. И это была совсем не та Америка, которую открыл Колумб или которую увидели перед собой первые колонисты.
На протяжении целого столетия американцы, как это ни парадоксально, имели весьма смутное представление об Америке. Великие непоседы, они долгое время должны были довольствоваться микроперемещениями в пределах сравнительно узкой полосы вдоль Атлантического побережья. Да и эти перемещения были затруднены отсутствием дорог, мостов и переправ через реки. Остальная Америка: великие просторы континента, его горные хребты, каньоны, леса, пустыни и прерии, реки и водопады — оставалась долгое время огромной загадкой, окутанной дымной легенды. Они мало что знали об индейцах — коренных жителях страны, с которыми вели кровавую войну на истребление.
Впрочем, граждане «молодой республики» имели смутное представление не только об отдаленных временах, когда «Мэйфлауэр» и «Арабелла» пересекли Атлантику, но и о недавней своей истории. Неудивительно, что пафосом исследования Америки оказались охвачены не одни прозаики, поэты и живописцы, но и географы, этнологи, целая группа историков (Прескотт, Паркмен, Бэнкрофт) и даже заезжий французский юрист Алексис де Токвиль, растолковавший американцам, что такое американская демократия, каковы ее чисто американские особенности и чем она отличается от предначертаний отцов-основателей.
Хронологически нативизм не укладывается в рамки романтического движения. Корни его уходят в эпоху Просвещения, последние всплески относятся к концу XIX в. В сущности говоря, он сохраняется до тех пор, покуда продолжается освоение Америки. Последним писателем, в чьем творчестве заметны его следы, был, вероятно, Джек Лондон, живописавший природу и жизнь Аляски и Гавайских островов.
Бесспорно, однако, что наиболее мощное развитие нативизм получил именно в эпоху романтизма. Пик его приходится на 20—30-е годы. Но и в последующие два десятилетия он не совсем уходит со сцены и отчетливо обнаруживает себя в поэзии Лонгфелло и Уитмена, в романах Готорна и Мелвилла, в очерках Торо и литературе «местного колорита».
Первое поколение романтиков с огромным увлечением предалось освоению Америки. Здесь все было не изведано, не осмыслено, не изучено, и открытия подстерегали на каждом шагу. В сумрачных пейзажах Гудзонова побережья, в знойном климате Южной Каролины, в бескрайних прериях, в грохоте Ниагары, в спокойной тлади Великих озер, в девственных лесах американского Севера было ничуть не меньше экзотики и таинственного очарования, нежели в горах Албании, на островах Средиземного моря или во владениях Багдадского калифа.
Впрочем, как уже говорилось выше, нативизм в американской литературе вдохновлялся не только национальной природой, но и необыкновенным разнообразием жизненных укладов, общественных нравов. Жизнь индейских племен, существовавшая в европейском сознанип скорее как романтическая легенда, нежели реальность, являлась для американцев фактом национального бытия, фактом загадочным, замкнутым в себе, но вполне реальным. Художественное проникновение в мир мудрых и наивных, коварных и прямодушных, жестоких и гуманных индейцев было одним из важных направлений в исследовании национальной жизни.
Другим недостаточно глубоко осмысленным в ту пору явлением был фронтир — подвижная граница цивилизации — с его неповторимой спецификой общественных, экономических, юридических отношений, где самый способ человеческого существования, обусловленного динамикой непрерывного перемещения, столкновением с дикой природой, суровостью быта и т. п., устанавливал свою особенную иерархию ценностей и содействовал формированию своеобразного человеческого типа, вошедшего в сознание Америки под именем «пионер». Фронтир и пионеры были явлениями сугубо американскими.
То же можно сказать и о жизни табачных и хлопковых плантаций Виргинии, Джорджии, Северной и Южной Каролины. Это был своеобразный и неповторимый мир, хозяевам которого мерещились видения древнегреческой демократии; мир рабов и рабовладельцев, аристократической культуры и полуживотного существования, мир псевдопатриархальных отношений, основанный на непризнании человеческого достоинства. В этом мире существовали свои странности и парадоксы, исторически объяснимые, но от этого не менее парадоксальные. Рабовладельческая Виргиния являлась генератором демократических идей, а самые богатые ее плантаторы — лидерами революции, вождями нации, первыми президентами республики: Вашингтон, Джефферсон, Мэдисон — какие имена!
Еще одна область, предлагавшая обширные возможности для художественного освоения национальной жизни,— стихия мореплавания. Жизнь заокеанских колоний, а затем и Соединенных Штатов неразрывно связана с морем. Море представляло собой «главную дорогу», связывающую города Атлантического побережья, разные части страны и, наконец, всю Америку со Старым Светом, Азией, Африкой, Австралией.
Ко времени, о котором у нас идет речь, США обладали мощным торгово-пассажирским флотом. Не меньшее значение имел для экономики страны и китобойный флот. Америка еще не стала нацией скотоводов, и залежи нефти еще не были найдены на Американском континенте. Отсюда интенсивное развитие китобойного промысла. Вполне логично, что морской роман и морская повесть как литературные жанры органично вошли в струю нативизма. Литературное открытие морской жизни — в известном смысле тоже освоение Америки..
Поток нативизма нарастал с необыкновенной стремительностью. Начавшись со своего рода «писем», «записок», «очерков», «заметок путешественников», он проник в основные жанры художественной литературы — поэму, роман, рассказ и в некоторой степени даже в драму.
В первой половине 30-х годов к этому движению примкнули писатели-южане (Д. Кеннеди, У. Симмс, О. Лонгстрит, У. Снеллинг, А. Пайк, М. Невилл и пр.), несколько позже — литераторы Новой Англии (Д. Уиттьер, молодой Н. Готорн, Г. Торо, У. Леггет, Н. Эймз, Р. Г. Дана мл., Г. Лонгфелло и др.). Десятки поэтов и писателей по всей стране принялись описывать природу Америки, памятные и незаметные события ее истории, рисовать картины жизни поселений фронтира, уклад и ритуальные обычаи индейских племен, морскую жпзпъ на кораблях торгового, военного и китобойного флота и т. п.
Основателями и крупнейшими представителями нативизма в романтической литературе США были Вашингтон Ирвинг и Джеймс Фенимор Купер. Болыпая часть нативистских сочинений Ирвинга сегодня прочно позабыта. Едва ли кто-нибудь читает теперь «Поездку в прерии», «Приключения капитана Бонвиля», «Западные дневники», «Асторию» или «Заметки Крэйона». Но, разумеется, всем памятны превосходные литературные пейзажи, живописующие побережье Гудзона, Катскиллскиё горы, старинный Манхэттен, а также картины жизни старых голландских поселений и поэтическое переложение легенд Нового Амстердама. Эти моменты образуют неповторимую атмосферу знаменитых новелл Ирвинга, вошедших в его сборники 1820-х годов, и придают им национальную окраску.
Что касается Купера, то он, бесспорно, явился классиком американского нативизма, чье творчество осказало влияние на все последующее развитие романтической литературы в США. Он заложил основы американского исторического романа (именно с его «Шпиона» началось освоение национальной истории в литературе США); он разработал идейно-эстетические параметры американского романа, наконец, он создал свою знаменитую пенталогию о Кожаном Чулке — особый тип романтического повествования, названия которому в литературоведении нет и по сей день.
В романах этой серии читатели находят описание жизни фронтира, монументальные картины американской природы, экзотический лир «краснокожих», прошлое и настоящее Америки. И дело здесь не только в предметах и явлениях, изображаемых писателем, но и в необычной стилистике повествования, где сюжет, фабула, образная система, самый способ изложения, взаимодействуя, создают то неповторимое качество куперовской прозы, которое в свое время остро почувствовал и охарактеризовал Бальзак. 9
Нативизм лежит у истоков национадьной американской литературы. Естественно и логично, что в его русле возникли некие устойчивые явления эстетического порядка, сохранившиеся в литературе Соединенных Штатов долгое время после того, как сам нативизм, да и весь американский романтизм канули в прошлое.
Приведем один только пример. Генеральная задача нативизма — освоение Америки — требовала, чтобы герой перемещался в пространстве, соприкасаясь с разными частями страны, различными жизненными укладами. Герой поэтому был, как правило, путешественником. В самом деле, если окинуть взором всю массу нативистской литературы, легко заметить, что все ее герои куда-то двигаются. Они идут, едут верхом и в повозках, плывут на лодках, плотах и пароходах по американским рекам, совершают морские путешествия из одной части Америки в другую и т. п. Именно в нативизме зародился литературный феномен, который уже в XX в. критики обозначили как «Великое американское путешествие».
Прошла Гражданская война. Командные позиции в американской литературе стали постепенно переходить к реализму, началась эпоха Марка Твена, пламенного отрицателя романтической эстетики. Однако «Великое американское путешествие» продолжалось: «простаки» отправились за границу, отчалили на плоту вниз но Миссисипи Гек Финн, коннектикутский янки превратился в странствующего рыцаря, отплыли в Европу герои Генри Джеймса... Наступил век двадцатый, а герои американской литературы все еще путешествуют. Один из недавних сравнительно примеров — Джон Стейнбек, странствующий в компании французского пуделя Чарли «в поисках Америки».
Разумеется, менялись способы путешествия, его цели и задачи. К простому передвижению в пространстве прибавилось перемещение во временд, возник особый тип «духовного путешествия». Но каковы бы ни были сонременные формы данного феномена, их связь с романтическим нативизмом очевидна. Ранний этап — период романтического освоения национальной американской действительности, природы, истории; эпоха романтического исследования американской буржуазной цивилизации, ее заблуждений, ошибок, несправедливостей, аномалий, но исследования, исходящего в целом на убеждения в здоровой основе американской демократии.
Зрелый этап, наступление которого сопряжено с экономическими потрясениями конца 1830-х годов, мощный подъемом радикально-демократических движений, сокрушительными внутри и внешнеполитическими конфликтами 40-х годов, характеризуется рядом трагических открытий, сделанных ромаптиками, и в первую очередь открытием того, что социальное зло не есть некая сила, воздействующая извне на идеальную общественную структуру.
Ощутив антигуманные и аптидемократические тенденции в установлениях буржуазно-демократического общества, американские романтики столкнулись лицом к лицу с двумя проблемами. Первая заключалась в необходимости установить природу, происхождение и характер указанных тенденций, ведущих, как им представлялось, к перерождению демократии. Другая — в том, чтобы найти способы возродить ее ивосстановить утраченные идеалы.
С этим связана общая переориентация романтического сознания, в котором пафос освоения Америки начал постепенно вытесняться новыми интересами. Теперь уже не величие природы и не своеобразие жизненного уклада различных частей страны, а человек, населяющий ее — homo americanus,— становится центром внимания поэтов, прозаиков, философов и публицистов. В «Новом Адаме» ищут теперь причину всех причин, в том числе и истоки трагической трансформации демократического общества. С ним те связывают надежды на универсальную реформу, способную привести к возрождению «истинной демократии».
Все это вполне естественно, если учесть, что романтическое миросозерцание опиралось на гносеологию и этику немецкой ндеалистнческой философии, и в первую очередь на идеи Канта,. Фихте, Шеллинга. Романтический индивидуализм, как категория не только нравственная, но и эстетическая давно и основательно изучен историками искусства и литературы, и ни у кого сегодня не вызывает сомнения, что интерес к человеческой личности, к ее внутренним возможностям, реализованным и нереализованным, есть характерная черта творческого сознания романтиков. На этом, в частности, основывается огромный интерес романтиков к культуре эпохи Возрождения, и особенно к творчеству Шекспира; интерес, проявивший себя через теоретический труды Кольриджа, через эссеистику Эмерсона, через «шекспиризирование» в романад Мелвилла.
Показательно, что один из самых глубоких исследователей американского романтизма — Ф. О. Маттисен назвал свой фундаментальный труд «Американский ренессанс», хотя сам признавал, что «обозначение американской культуры середины XIX века как возрождения лишено необходимой точности, поскольку тут не имеет места «возрождение ценностей, существовавших в Америке прежде» 10 . Вероятно, Маттисен сознавал некую близость между романтизмом и Возрождением, близость, основанную на интересе к личности человека, на стремлении поставить ее в центр идеологической системы.
Зрелый этап в истории американского романтизма можно было бы охарактеризовать термином «романтический гунанизм», подчеркнув при этом его отличие от гуманизма ренессансного. В романтическом гуманизме нет широты и универсальности последнего. Он не столько интересуется человеком вообще и его центральным положением в системе мироздания, сколько сосредоточен на человеческой личности, на ее сознании. Физические и физиологические аспекты человеческого бытия здесь отсутствуют вовсе. Даже при исследовании взаимоотношения человека и природы (и природы человека как одного из элементов этого взаимоотношения) в расчет принимаются лишь духовные его аспекты. Главным объектом художественного освоения теперь становится человеческое сознание в его интеллектуальных, нравственных и эмоциональных проявлениях. И само собой разумеется, что речь идет здесь не о сознании вообще, а прежде всего о сознании американцев середины XIX в.
Крупнейшими художественными явлениями в зрелом американском романтизме исследователи США считают, как правило, творчество Готорна, По, . Мелвилла и Уитмена. Этот выбор имен, видимо, справедлив, хотя давно замечено, что названные писатели резко отличаются друг от друга. Несходство меж ними столь велико, что неоднократно порождало сомнение в возможности объединить их на базе общей методологии. Творчество Уитмена «перетаскивали» целиком в критический реализм конца XIX столетия; Эдгара По выводили за рамки не только американской культуры, но и американской действительности в целом (в свое время эту мысль в характерной для него парадоксальной форме высказал Б. Шоу, заметивший, что «Эдгар По не жил в Америке. Он там умер»). Медвилла представляли как писателя XX столетия, родившегося по ошибке в XIX в. и поэтому недоступного современникам. В одном лишь Готорне видели воплощение идей и духа времени, да и то в сравнительно узких, локальных пределах. Автор этих строк должен покаяться, что и сам некогда высказывал сомнение в наличии единой методологической основы в зрелом американском романтизме.
Между тем, если найти верную точку зрения, можно увидеть, что названные четыре писателя были заняты общим делом —изучением современного американского. сознания. У каждого из них была, так сказать, своя «узкая специальность». Готорна привлекали «истины человеческого сердца», т. е. вопросы нравственного сознания, его природы, исторической эволюции и современного состояния; По был поглощен исследованием той пограничной области, где взаимодействуют интеллект и эмоции — иными словами, области психических состояний; герой Мелвилла — интеллект, прорывающийся к основным, универсальным законам бытия и пытающийся выяснить положение и место человека в иерархии систем — от микрокосма индивидуального сознания до макрокосма вселенной; Уитмен мыслил шире других, он не сосредоточивался на какой-либо одной области, но пытался синтезировать самоощущение современника и дать ему адекватное поэтическое выражение. Знаменитое «Я — Уолт Уитмен...» означало, в сущности, «Я — home americanus». Его индивидуализм окрашен в демократические тона и вписывается в рамки романтического гуманизма.
Само собой разумеется, что «специализация» По, Готорна, Мелвилла и других не абсолютна. Мелвилла глубоко интересовали проблемы нравственности, Готорн не чуждался вопросов психологии, внимание По неудержимо притягивали общие основы гносеологии и деятельности человеческого интеллекта в целом. Речь идет лишь о доминанте, о преимущественном интересе, о том, что в данной «специальной» области талант художника проявил себя с большей полнотой.
Нетрудно заметить, что все литературные движения, относящиеся ко времени зрелого романтизма в США, имеют философско-эстетическую основу в романтическом гуманизме.
Возьмем, к примеру, аболиционистскую литературу, наиболее ярко представленную в поэзии Джоном Уиттьером, в прозе — Гарриет Бичер-Стоу. Даже самое поверхностное знакомство с сочинениями позволяет увидеть, что этих писателей мало занимали экономические, политические и даже социальные аспекты рабовладельческой системы. Предметом внимания было скорее сознание рабов, рабовладельцев и работорговцев. Зло рабовладения они видели не столько в его социальной несправедливости или в экономическом ущемлении рабов, сколько в том, что данная система способствовала разрушению нравственных оснований, на которых покоится или должно покоиться свободное и гармоническое сознание современника. Поскольку и Уиттьер, и Бичер-Стоу были выходцами из Новой Англии, все это окрашивалось у них в религиозные тона и воплощалось в категориях христианской (в частности, унитарианской и квакерской) этики. Что касается трансцендентализма, то он представляет собой не что иное, как философскую формулу романтического гуманизма, его теоретическое воплощение, На всем учении лежит глубокий отпечаток новоанглийской традиции, хотя оно являет собой сложный сплав различных концепций: от ведущих положений немецкого философского идеализма до романтического индивидуализма.
У «конкордских мудрецов» было множество противников и ниспровергателей. Младоамериканцы относились к ним с недоверием, и подозрительностью. Нью-йоркские «Никербокеры» посмеивались и сочиняли гневные инвективы. Среди писателей, отмежевавшихся от трансцендентальной идеологии, мы найдем По, Мелвилла и даже Готорна, хотя личные связи последнего с членами трансцендентального клуба широко известны. Парадокс, однако, заключается в том, что в собственном их творчестве многие аспекты трансцендентальной идеологии просматриваются с достаточной ясностью и отчетливостью, хотя и выступают в замаскированной форме. Возможно ли предположить здесь неосознанное заимствование? Возможно, конечно, хотя известно, например, что Мелвплл не читал Эмерсопа. Дело, видимо, в другом. Идеи романтического гуманизма, как говорится, «носились в воздухе». Каждый писатель открывал их для себя самостоятельно и придавал им то обличье, тот ракурс, которые наилучшим образом соответствовали его творческим установкам и задачам. Но если снять с них индивидуальную окраску, станет ясно, что идеи сходны.
Сосредоточенность на индивидуальном сознании не означала утраты интереса к жизни общества в целом, к проблемам социального, политического, экономического характера. Традиционная для литературы нового времени антиномия «человек — общество» приобрела в романтическом гуманизме усложненные, амбивалентные, внутренне противоречивые очертания.: Американские романтики второго поколения были жестокими критиками буржуазной действительпости. Объектом их уничтожающего; анализа стали современные экономические принципы, политические нравы, социальные установления, законы, общественное мнение, буржуазная пресса и, наконец, caми нравственные основания так называемой американской демократии. В этом случае человек (homo americanus) и его индивидуальное сознание представали как жертва, как объект разрушительного, уродующего воздействия со стороны действительности.
Наряду с этим всякая попытка установить природу и источник общественного зла вновь вела к человеку, его интеллекту, его нравственному сознанию, его психологии, и тогда личность выступала уже как носитель и первопричина всякого Зла, в какой бы области оно ни проявлялось. Представление о человеке как об источнике Зла многократно воплощено в сочинениях Готорна, По и Мелвилла. Правда, они трактовали проблему по-разному, искали ответ в различных сферах сознания: Готорн — в сугубо нравственной («Всесожжение земли»), По — в психологической («Бес противоречия»), Мелвплл — в интеллектуальной («Моби Дик»). Но итог был всегда один.
Наконец, когда встал вопрос о путях преодоления Зла, о прогрессе, о реформе социальной действительиости, о революции, если угодно, романтические гуманисты опять обратились к сознанию человека, к скрытым резервам личности. Эмерсон постулировал «божественное присутствие» в человеческом сознаний и строил на этом свою знаменитую теорию «доверия к себе»; Готорн сотворил концепцию человеческого сердца как вместилища нравственной субстанции «Добра-и-Зла»; По уповал на инстинкт красоты, якобы изначально присущей природе человека. Нужно было «всего лишь только», чтобы личность, человек, homo americanus, выявил в себе эмерсоновское «божественное присутствие», прорвался сквозь готорновский лабиринт «Добра-и-Зла» к чистому Добру, обитающему где-то в недоступных глубинах сердца, осознал и развил присущий ему врожденный инстинкт красоты и гармонии.
Генри Торо обобщил эти идеи в универсальной формуле: единственной революцией, способной покончить со Злом и осуществить демократические идеалы, может стать революция индивидуального сознания.
Но каковы бы ни были субъективные концепции и представления, побуждавшие младшее поколение романтиков исследовать взаимоотношения личности и общества, под каким бы углом зрения исследование не осуществлялось, в самом процессе его шло накопление фактов, наблюдений и частных выводов, противоречащих основным посылкам романтического гуманизма.
Мало-помалу в сознание романтиков стало закрадываться подозрение, что причины резкого несоответствия между идеальными предначертаниями, составлявшими теоретическую основу американской социально-политической системы, и реальной общественной практикой не могут быть возведены к индивидуальному сознанию личности или даже к коллективному сознанию отдельных социальных групп. Возникло смутное предположение, что истоки общественного неблагополучия, проявляющегося во всех сферах жизни человека коренятся в самой природе американской демократии, в ее основополагающих принципах. Чем весомее становилась эта мысль, чем больше подтверждений она получала, тем стремительней надвигался общий кризис романтической методологии.
С одной стороны, многоликое Зло, врывавшееся в человеческую жизнь на каждом шагу, стало приобретать в представлении романтиков черты фатальности, неодолимости, и это неизбежно вело к усилению трагического элемента в их творчестве. С другой стороны, крушение идеалистической концепции, позволявшей возводить закономерности бытия к закономерностям сознания, лишало романтиков всякой надежды на реформу общества через внутреннюю «революцию» каждой отдельной личности.
Вышеупомянутые факты, наблюдения, частные выводы при исследовании взаимоотношений личности и общества, со всей неизбежностью толкали романтиков к мысли, что зависимость тут «обратная», что именно бытие определяет сознание человека, т. е. к мысли, которая требовала полной философской, методологической, эстетической переориентации. К такой переориентации они не были готовы, и означенной мысли отчаянно сопротивлялись.
В развитии романтического гуманизма в США отсутствовала равномерность. Высочайший взлет его приходится на первую половину. 50-х годов, когда увидели свет величайшие творения американского романтического искусства. Однако большинство этих творений отмечено печатью сомнения и безысходного трагизма. В них уже присутствует предощущение методологического кризиса, подспудного понимания, что, хотя дорога н привела на вершину, дальше пути нет.
В 60-е годы влияние романтизма начинает ослабевать. Американские писатели и мыслители постепенно приходят к осознанию того, что романтическая методология не в силах больше справляться с материалом общественной жизни, не может объяснить ее загадки и указать пути к решению ее противоречий. Через полосу тяжелейшего творческого кризиса, завершавшегося нередко полным отказом от творческой деятельности, прошли многие, в том числе Готорн, Мелвилл, Лонгфелло, Кеннеди, Ирвинг.
В этой периодизации американского романтизма есть, однако, свои подводные камни. Один из них — регионализм. 11
Общеизвестно, что американские колонии изначально возникли как конгломерат провинций, основанных группами эмигрантов, которые прибыли из разных стран. Но даже между английскими провинциями, где, казалось бы, налицо была общность языка, исторической и культурной традиций, существовали кардинальные различия, обусловленные социальным происхождением и экономическим укладом жизни колонистов.
Таковы исторические истоки регионализма, который во многих отношениях оказался одним из самых стойких элементов американской национальной истории, особенно в сфере идеологии и культуры. Мы и сегодня говорим о литературе американского Юга, о бостонских нравах, о писателях Среднего Запада и т, д.
В эпоху романтизма регионализм был во много раз сильнее, чем в настоящее время. С ним связывались определенные аспекты американского романтического сознания, эстетики, идеологии и т. д. Более того, литературно-художественное развитие регионов осуществлялось разными темпами, каждый из них лидировал в своей области, нередко господствующие представления разных областей оказывались в противоречии друг с другом.
Мы не можем понять творчество По, исходя из пуританских традиций Новой Англии совершенно так же, как исследование виргинского ренессанса не дает нам ничего для понимания Готорна. Если мы захотим заняться историческим романом 20-х годов, мы должны будем обратиться прежде всего к Нью-Йорку, в 30-е годы нашего внимания потребует Юг, в 50-е — Новая Англия. Центры духовной жизни смещались из одного региона в другой, и смещались далеко не мирным путем.
Историки американской литературы охотно п много пишут о несходстве культурной жизни отдельных регионов, что вполне естественно, поскольку в литературоведении и критике XIX в. это несходство часто смазывалось, а то и попросту игнорировалось, Литературный процесс выстраивался «по писателям», и региональные различия приобретали черты индивидуального своеобразия творческой манеры. Необходимо, однако, не сбрасывая со счетов региональное своеобразие, подчеркнуть вместе с тем общенациональные черты в литературном развитии отдельных частей Америки. Важно понять, что динамика литературного процесса осуществлялась не путем «замещения» (Юг вместо Нью-Йорка и Филадельфии, Новая Англия вместо южных штатов), а путем, «включения» в общенациональную литературную жизнь. Сама история романтического движения в литературе США дает множество тому подтверждений,
Примечания.
1. Literary History of the United States/Ed. R, Spiller. N. Y., 1947.
2. Parrington V. L. Main Currents in American thought. N. Y., 1927— 1930.
3 The Literature of the American People/Ed. Quinn A. II. N. Y., 1951, p. V.
4. Самохвалов N. И. Американская литература XIX в. М., 1964; История американской литературы/Под ред. Н. И, Самохвалова. М., 1971; Николюкин А. II. Американский романтизм и современность. М., 1968 (ссылки на страницы этого иадания приводятся в тексте); Боброва М. Н. Романтизм в американской литературе XIX века. М., 1972 (ссылки на страницы этого издании прпводятся в тексте).
5. Ванслов В. Эстетика ромалтнзма. М., 1960, с. 10—11,
6. Паррипгтон В. Л. Основные течения американской мысли. М., 1962. т. 2, с. 8.
7. История американской литературы, с. 107.
8. Паррингтон В. Л. Указ. соч., с. 8.
9 См.: Бальзак О. Собр. соч.: В 15-ти т. М., 1955, Т. 15, с. 289—290.
10 Matthiessеn F. О. The American Renaissance. N. У., 1941, p. VII.
11 Проблемы регионализма в литературе США рассматриваются в кн.; Проблемы становления американской литературы. М., . 1981.