«Умерла вместе с ним»
Это случилось летом 1996 года. Таривердиев, известный своей музыкой к «Семнадцати мгновениям весны» и «Иронии судьбы», вышел на балкон, закурил сигарету – и всё...
– Микаэл Леонович тяжело болел, но мы всячески сопротивлялись, – вспоминает хрупкая женщина, супруга композитора Вера Гориславовна. – Я не была к этому готова. Никто никогда не бывает готов к смерти. Трудно передать словами, что чувствуешь, когда у тебя на руках уходит близкий... Мне кажется, я умерла вместе с ним. Это такая боль... это даже уже не боль – это такое ощущение, будто тебя пополам разрезали и ты тут одной половиной живешь. А другой половиной – там...
Рядом были близкие, сын композитора от первого брака Карен. На 41-й день она села за окончание книги «Я просто живу», дописать которую муж не успел.
– Мира Салганик, названая сестра Микаэла Леоновича, очень помогла мне в тот период, – вспоминает Вера. – Мы жили вместе 8 месяцев. Мире невозможно было быть одной. Мне, наверное, тоже.
Когда книга была закончена, решение о том, как жить дальше, пришло само собой.
– Поскольку жизни без Микаэла Леоновича я не представляла, единственным способом выжить было оставаться с ним и заниматься его музыкой, – объясняет Вера Гориславовна.
Первый Международный конкурс органистов, в программу которого обязательно входит исполнение произведений Микаэла Таривердиева, прошел в Калининграде в 1999 году. Сегодня он разросся, стал хорошо известен в мире, победить в нем считается очень престижно. А тогда подобных конкурсов, да и вообще органных конкурсов, в России не было.
– В случае с судьбой Микаэла Леоновича есть одна сложность, – рассказывает Вера. – Многие годы он был известен как автор музыки к фильмам. Но дело в том, что кинематограф – «верхушка» его жизни. В его деятельности была и скрытая сторона. Он писал балеты, оперы (часть из них была поставлена), инструментальные концерты, органную музыку, вокальные циклы. Это то, что было мало известно людям, но составляло главный смысл его жизни. И этот главный смысл его жизни мне нужно было обязательно заявить. Ведь многое из написанного сам он не слышал.
Это сейчас все знают: мало сочинить что бы то ни было. «Продукт» еще надо как следует раскрутить. В ход идут любые средства: большие бюджеты, широкомасштабный пиар... Советские люди мыслили другими категориями и действовали по наитию. Одних выручали влиятельные друзья, других – изворотливость. У Таривердиева не было ни того ни другого.
– Микаэл Леонович работал вне пространства заказов, – говорит Вера. – Писал в стол и не продвигал себя. Это претило его человеческим принципам. Передо мной, когда мы были вместе, тоже стояли другие задачи. Мне нужно было заботиться о Микаэле Леоновиче, любить его, быть частью его жизни.
Сегодня Вера старается дать жизнь тому, что лежит на полках. Микаэл Таривердиев оставил весомое наследие. В буквальном смысле. Один балет «Девушка и смерть», хранящийся в чемодане, своеобразном символе композиторского труда, тянет на 17 кг!
Музыку к «Семнадцати мгновениям» назвали плагиатом
Это было одно из самых тяжелых его переживаний. После «Семнадцати мгновений весны» Таривердиева обвинили в плагиате – будто тему прелюдии, ставшей визитной карточкой картины, он позаимствовал у французского композитора Френсиса Лея. Началось все с анонимной телеграммы на имя главы Союза композиторов СССР Тихона Хренникова: «Поздравляю с успехом моей музыки в советском фильме. Френсис Лей». Люди, знающие творческие нравы, догадывались, что за кампанией травли стоял Никита Богословский, но доказательств тому не было.
– В конце жизни Никита Владимирович признался, что это он отправил телеграмму, – комментирует Вера. – Френсис Лей до сих пор удивляется, почему его об этом спрашивают.
Если что, гараж выручит
…Кажущееся совсем невинным слово «продюсер», нечаянно слетевшее с языка, вдруг заставляет Веру встрепенуться.
– Я не продюсер! – решительно заявляет она. – Я антипродюсер. Продюсер – тот, кто зарабатывает деньги, я же умею их только тратить. И трачу. Вот только за последний год мне сделали оркестровку оперы «Женитьба Фигаренко» (это последняя опера Микаэла Леоновича). Мы восстановили по черновикам и по записи украденную из оркестра кинематографии партитуру «Короля-Оленя».
– Слава Богу, я могу позволить себе ту жизнь, которую веду. И не думать о хлебе насущном. На сегодняшний день это так. А в случае чего у меня есть гараж, который всегда можно продать.
Ольга Сабурова.
Микаэл Таривердиев покорил свою будущую жену, когда той было всего 13 лет, песней «Маленький принц». Познакомились они только через 13 лет...
Не исчезай во мне ты навек,
Не исчезай на какие-то полчаса.
Вернешься ты вновь через тысячу, тысячу лет,
Но все горит твоя свеча…
Андрей Вознесенский
15 августа Микаэлу Таривердиеву исполнился бы 81 год. Композитора уже 16 лет нет с нами, но его пронзительные, узнаваемые с первых тактов мелодии и песни из кинофильмов по-прежнему звучат с кино- и телеэкранов, в концертных залах и на дисках. При этом все время открываются неизвестные ранее широкой публике пласты его музыки.
В этом огромная заслуга Веры Таривердиевой, которая после смерти мужа целиком посвятила себя продолжению его дела. Основала в Калининграде единственный в России Международный конкурс органистов. Выпустила более 20 дисков с малоизвестными сочинениями Таривердиева – от оперы «Граф Калиостро» до «Воспоминаний о Венеции». Дважды издала книгу с его мемуарами «Я просто живу», дополнив второе издание своей «Биографией музыки» о его жизни и творчестве.
В начале августа Вера Таривердиева побывала в Таллинне, выступив в рамках XXVI Международного таллиннского органного фестиваля с лекцией, сопровождавшей показ документального фильма Quo vadis?, в основу которого легла симфония для органа «Чернобыль». А под сводами церкви Нигулисте звучали хоральные прелюдии «Подражание мастерам» и органный концерт «Кассандра» Микаэла Таривердиева.
У нее редкое отчество Гориславовна – и удивительная судьба. В 26 она встретила человека, увенчанного славой и вдвое старше ее, который совпал с ней во всем и который стал ее возлюбленным, другом, учителем, мужем. Они прожили вместе 13 счастливых лет, а после его смерти она целиком посвятила себя, нет, не увековечению его памяти, а продолжению его дела.
«Любовь – это процесс… Процесс сближения, узнавания, постижения и все большего понимания… и он никогда не останавливается. Любовь – это чувство бесконечное», – говорит Вера Таривердиева. Мы сидим на открытой веранде кафе в Старом городе, и она вспоминает, как двадцать с лишним лет назад по заданию редакции газеты «Советская культура», где тогда работала, впервые приехала в Таллинн. «Принимали меня прекрасно, а по Старому городу меня водил Леннарт Мери, замечательный человек, в те годы просто писатель».
Родина нашего романа – Прибалтика
– Как произошла главная встреча в вашей жизни, определившая всю дальнейшую судьбу? Вы в ту пору были очень молоды…
– Мне было 26 лет, и я была замужем. И даже успела побывать в Афганистане – в составе делегации деятелей ЦК ВЛКСМ, проводивших «Дни СССР в Кабуле». Я там находилась больше месяца, и у меня был музыкальный салон, что в тех краях, где женщины ходят в чадрах, воспринималось как большая редкость. Впечатлений было много, и, вернувшись в Москву, я написала об этом статью. Это был 1983 год, как раз год встречи с Микаэлом Леоновичем. Наш роман начался в Вильнюсе, а до этого был мой звонок ему с просьбой написать в «Советскую культуру» о новом произведении Родиона Щедрина. Микаэл Леонович не сразу согласился, но в итоге он написал прекрасную статью, и мы оба оказались на фестивале в Вильнюсе, который проводил Родион Константинович – он в то время строил там дачу и много сотрудничал с Литвой. Так что Прибалтика – родина нашего романа (улыбается).
– Какое впечатление произвел на вас Микаэл Леонович при первом знакомстве? Было ощущение, что перед вами знаменитый композитор?
– Микаэл Леонович обладал редким, просто магнетическим обаянием. Он на всех производил неизгладимое впечатление, причем никогда к этому не стремился, был прост в общении. А в отношениях с женщинами был настоящим джентльменом старинного розлива, будучи при этом современным человеком. Когда утром нас всех собрали в холле гостиницы Lietuva, чтобы затем везти возлагать цветы к памятнику Ленину, я увидела идущего мне навстречу Микаэла Леоновича, который весь сиял: он был очень доволен, что мы опубликовали его статью целиком, и ему уже звонили люди и благодарили.
– Это была любовь с первого взгляда?
– Вы знаете… ведь что такое любовь? Любовь – это процесс. Это процесс сближения, процесс узнавания, постижения, понимания… Понимание не бывает мгновенным. Есть ощущение близости мгновенное – такое у нас было с первой минуты знакомства. А потом был процесс, и он никогда не останавливался. Почти сразу Микаэл Леонович преподал мне главный урок: он обладал четкой жизненной позицией и всегда был ей верен. Иногда о нем говорили как о человеке с трудным характером, неудобном, но на самом деле это не так. Просто у него была своя система взглядов и ценностей, понимание того, к чему он призван.
– Что из его музыки вы тогда знали?
– Ну, конечно, я смотрела «Семнадцать мгновений весны», «Иронию судьбы», знала песни. Но мир музыки Микаэла Леоновича для меня был практически незнакомым. Хотя я помню свои первые детские ощущения. Мне 13 лет, летний день в «Артеке». Я сижу на пригорке одна, из радиоприемника доносится песня «Маленький принц». Я не знала, кто ее написал, но она меня глубоко тронула. Лишь когда я познакомилась с Микаэлом Леоновичем, то узнала, что он ее автор. А первым шагом в мир его музыки стал Первый скрипичный концерт, на репетиции и на премьере которого я присутствовала на «Московской осени», еще до поездки в Вильнюс. И на фестивале в Вильнюсе исполнялся именно этот концерт, его играл Гриша Жислин.
Он был принцем и «изящной нотой в бетонную эпоху»
– Мне кажется, есть нечто символичное в том, что первой песней, с которой началось ваше знакомство с музыкой Таривердиева, был «Маленький принц». Микаэл Леонович ведь и сам был таким принцем, романтиком, рыцарем в среде советских композиторов. Или, как сказал Андрей Вознесенский, он был «изящной нотой в бетонную эпоху».
– Он был принцем, он был королем-оленем, он был аристократом, человеком изысканной культуры. Не только благодаря своему происхождению и воспитанию. Он был одарен Богом необыкновенно тонким восприятием мира. Он писал только ту музыку, которую слышал, которая ему посылалась. А чтобы ее слышать, нужно себя сохранять в чистоте. Микаэл Леонович совершал поступки, которые другим казались безумными, а для него они были естественными. Например, история с Мишей Каликом, его другом и соавтором таких фильмов, как «До свидания, мальчики», «Любить», «Разгром». После фильма «Человек идет за солнцем» оба проснулись знаменитыми, и их пригласили в Париж. Но Мишу не отпустили, так как он сидел в сталинских лагерях, и Микаэл Леонович сказал, что без Миши он не поедет. После этого он 12 лет был невыездным. Мало кто знает об этом, его всегда считали успешным человеком, он имел массу наград, но он был абсолютно несовместим с советской системой. Он всегда делал только то, что хотел, у него трудовой книжки даже не было. Он сумел прожить жизнь совершенно свободным человеком. Это не значит, что он мог себе все позволить, но у него было удивительное ощущение внутренней свободы, своего отдельного мира.
– Как он писал музыку – за инструментом или нет? Быстро или мучительно долго?
– Процесс вынашивания у него был зачастую долгим, а роды – быстрыми (смеется). Музыка на него снисходила, он был как приемник. В какой-то момент что-то в нем щелкало, он садился за инструмент и играл произведение целиком. Это было чудо, потому что весь замысел, от первой до последней ноты, приходил к нему сразу целиком. Он себя, свою игру записывал, а потом садился за стол и писал партитуру, никогда не прибегая к инструменту.
– В общем, произведение являлось целиком, как яблоко на ладони – такое сравнение обычно применяют, когда говорят о чуде рождения музыки Моцарта.
– У Микаэла Леоновича есть такая фраза: «Обидеть Моцарта нельзя. Моцарты всегда побеждают».
– Но рядом с Моцартом всегда стоит Сальери.
– По-моему, он дружил с Валерием Гаврилиным?
– Нельзя сказать, что это была тесная дружба и общение. Между ними возникла удивительная духовная связь и эмпатия. Для Микаэла Леоновича было неожиданностью получить письмо от Валентина Александровича, в котором тот написал, что Таривердиев всегда был для него примером. Это было большим утешением на фоне того, что он переживал на протяжении всей жизни.
– Наверное, один из самых тяжелых моментов был связан с Никитой Богословским и его диким розыгрышем после выхода на экраны «Семнадцати мгновений весны», когда в адрес Союза композиторов пришла телеграмма, якобы от Фрэнсиса Лея: «Поздравляю с успехом моей музыки в вашем фильме».
– Это было жутко, но это было не самое страшное, что Микаэлу Леоновичу приходилось переживать в жизни. В определенном смысле трагические переживания ему были нужны, так как они потом выливались в музыке. Как человеку крайне ранимому и тонкому, живущему по иным законам, ему было тяжело в этом мире. Хотя в его жизни было и много радостного. Потому что его любили очень многие, а главное – его любила публика. И в историю его внесли на своей любви слушатели.
Симфония-свидетельство и опера-гротеск
– Книга «Я просто живу» иллюстрирована его фотоснимками. Это было его хобби?
– Да, а еще он любил спорт. В юности увлекался и боксом, и верховой ездой, и велосипедом, и мотоциклами, а позже – виндсерфингом и фотографией.
– Как вы проводили отпуск?
– До 1991 года включительно на два летних месяца уезжали в Сухуми. Днем он катался на водных лыжах, а ночью работал. Для него это было самое продуктивное время. Он любил работать по ночам – на море ли в Сухуми, или дома в Москве.
– Вы квартиру сохранили в неприкосновенности – все, как при муже?
– Да, настолько в неприкосновенности, что кое-что уже требует ремонта (смеется).
– Знаю, что у вас дома огромный архив, и вы все время продолжаете открывать новые страницы. Так много неопубликованного?
– А у Микаэла Леоновича почти ничего не было опубликовано. Лишь в последний период, всего в количестве 300 экземпляров, были изданы органные сочинения, вокальные циклы. Мы сейчас выкладываем всё в Интернет. Не все с этим согласны, но я считаю, что музыка должна быть доступна. Сегодня мало кто ее издает: это очень дорогое удовольствие. У Микаэла Леоновича есть даже никогда не исполнявшиеся сочинения. Например, опера «Женитьба Фигаренко», которая пока есть только в клавире. Он не знал, какой театр будет ее исполнять, поэтому не написал партитуры – что для него редкость, обычно он вначале делал партитуру, а потом клавир. Неделю назад я получила из Армении оркестровку оперы, которую сделали два замечательных армянских композитора. Я им очень благодарна и осенью буду встречаться с ними, может, удастся поставить в Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко. «Женитьба Фигаренко» – очень смешная опера-гротеск. В 1990 году, когда она была написана, многим было непонятно, про кого она. А она про то, что потом случилось в нашей жизни, когда пришли новые русские. Она актуальна и сейчас.
– Как и симфония для органа «Чернобыль», написанная в 1987 году, которая и сейчас звучит как предупреждение.
– Эта симфония – свидетельство, симфония – призыв. Микаэл Леонович считал ее своим главным сочинением. Она задает всем нам вопрос: «Quo vadis?» («Камо грядеши?»). Тот вопрос, который задал Христос Петру, когда встретил его идущим из Рима: «Quo vadis, Petr?» Петр развернулся и пошел на мученическую смерть.
– Сейчас благодаря вам и возглавляемому вами Фонду целый пласт музыки Таривердиева открывается заново. Но для большинства имя Таривердиева ассоциируется прежде всего с киномузыкой. Не возникало у него чувства сожаления или даже обиды, что многое из написанного им оставалось как бы в тени – я имею в виду замечательные вокальные циклы, инструментальную и симфоническую музыку, балеты, оперы, сочинения для органа?
– Конечно, у Микаэла Леоновича было чувство неудовлетворенности, так как он прекрасно понимал, кто он и что делает. Но это естественный ход вещей: не может органная музыка конкурировать с музыкой из «Семнадцати мгновений весны» или «Иронии судьбы», которые каждый год показывают по телевидению и собирают колоссальную аудиторию. Однако существует некая закономерность: большие величины открываются на расстоянии. Поэтому нужно время для того, чтобы масштаб творческого наследия Микаэла Леоновича был понят и по достоинству оценен. Я много общаюсь с органистами, которые приезжают к нам на конкурс (Международный конкурс органистов имени Таривердиева. – Т.У.) со всего мира, и они начинают свое знакомство с музыкой Таривердиева с органных сочинений и очень удивляются, когда узнают, что он писал музыку к кинофильмам. То есть они начинают с другого конца, и мы идем навстречу друг другу. Настанет момент, когда все мы встретимся, и разные грани творчества Микаэла Леоновича соединятся.
Справка «ДД»:
Вера Таривердиева родилась 15 мая 1957 года в Алма-Ате в семье литераторов (мать – профессор филологии, отец – журналист). Окончила Музыкальный институт имени Гнесиных по специальности музыковедение, защитив диплом на тему «Ранние формы полифонии в музыке XIII-XIV веков во Франции». Работала в газете «Советская культура», писала рецензии и статьи о современной музыке. Автор книги «Биография музыки», президент Благотворительного фонда Микаэла Таривердиева, арт-директор Международного конкурса органистов, который с 1999 года раз в два года проходит в Калининграде, а также в Москве, Астане, Гамбурге и США.
Вера Гориславовна Таривердиева - вдова композитора Микаэля Таривердиева.
Родилась в 1957 году в Алма-Ате. В 1981-м окончила Музыкальный институт им. Гнесиных по специальности «музыковедение». Защитила диплом на тему «Ранние формы полифонии в музыке XIII-XIV веков во Франции». Была сотрудником газеты «Советская культура», писала рецензии и статьи о современной музыке.
Автор книги «Биография музыки» (о жизни и творчестве мужа), президент Благотворительного фонда Микаэла Таривердиева. Арт-директор Международного конкурса органистов имени Микаэла Таривердиева, который с 1999 года раз в два года проходит в Калининграде, а также Москве, Астане, Гамбурге и США.
"Микаэл Леонович жил жизнью необычной. Он много работал для кино, о чем все знают, это очевидная для многих поклонников композитора часть его творчества. Но он всегда жил двойной жизнью: помимо кино, он писал другую музыку. В какой-то момент что-то щелкнуло в его голове: он стал писать только ту музыку, которую слышал. Не на заказ. В отличие от кинематографа, где практически все сделано на заказ. Если брать раннее его творчество – 60-70-е годы – то это будет вокальная музыка. Какие-то из вокальных циклов исполняла знаменитая советская певица армянского происхождения Зара Долуханова. Кроме того, он писал оперы и балеты. А однажды он понял, что слышит органную музыку. Мне кажется, что Микаэл Леонович был в значительной степени барочный композитор. Неслучайно у него даже в кинематографе был использован такой прием: он был первым, кто решил попробовать ввести звучание клавесина".
"Люди, которые любят Таривердиева. Через него они приобщаются к классической музыке. Этот эффект я наблюдаю во всех городах. В этом смысле Михаэль Леонович большой популяризатор. Думаю, что мой муж был словно медиум для перемещения из одной эпохи в другую. Более того, сейчас конкурс органистов признан на мировом уровне. Любопытно, что в Японии Таривердиева считают почти своим композитором. Японские музыканты создали интерпретации его сочинений на своих национальных инструментах в сопровождении оркестра".
"Я думаю, что его творчество к какой-то степени воспринималось именно как антисоветское. Есть у Микаэла Леоновича монолог, написанный в 1960-е годы на стихи Григория Поженяна, «Я такое дерево». А что такое 60-е годы в то время? Это только «мы», это только «хор». Стилистика же всей советской жизни предполагала коллективизм. И появление произведения «Я такое дерево» – это противостояние личности миру. Очень яростное. Тогда это звучало крайне авангардно, антисоветским образом. А он провозглашает от имени человечества какие-то очень важные вещи. И никак не реагировал на критику. Он жил с мыслью: «Я такое дерево»".
© М. Таривердиев (наследник), 2017
© В. Таривердиева, 2017
© Оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017
Издательство КоЛибри®
* * *
Микаэл Таривердиев
Я просто живу
Тбилиси – полифонический город
«Разве не заметно, что я – единственный», – отвечаю я, когда меня спрашивают, есть ли у меня брат или сестра.
Синее небо моего детства, небо Тбилиси, жаркое лето, воздух, напоенный запахом южной зелени и настолько густой, что, кажется, его можно резать ломтями. И мама. Мама, которая идет мне навстречу. У меня захватывает дух, я не вижу ее лица – только сияние, исходящее от него.
Дом, в котором я родился, когда-то весь принадлежал нашей семье, вернее, семье моей мамы. Старинный, построенный в виде буквы «П», он всегда казался мне громадным. Когда я увидел его много позже, он показался мне меньше. Или просто я стал взрослым? Это был красивый, даже для Тбилиси, дом в три этажа, с большим двором, в котором был фонтан и огромное тутовое дерево.
От дома к реке спускался парк около километра длиной. Рядом с домом – церковь или, скорее, часовня. В общем, родовое гнездо. Акоповы – фамилия моей мамы – хорошо были известны в Тбилиси. Один из дядей моей мамы был какое-то время городским головой. А еще был беспутный дядюшка. Он считался чрезвычайно легкомысленным и постоянно подвергался осуждению, хотя был человеком вполне безобидным. Когда он загуливал, ехал кутить, то нанимал три экипажа. В одном ехал он сам, в другом ехала его шляпа, в третьем – трость. Даже до меня дошли возмущенные рассказы о его поведении. Странно, но в Тбилиси сохранилось немало людей как бы из прошлого, из старой жизни. Во многом именно они задавали тон в городе даже в советское время. В Грузии слово «товарищ» не вытеснило слово «господин». К старшим часто обращались «батоно». А старые фамилии по-прежнему пользовались уважением.
Наш дом после революции экспроприировали. В парке был построен санаторий, а в самом доме поселили разных людей. Сначала нам оставили три комнаты, потом две, а когда отец с матерью переехали в государственную квартиру, оставшаяся часть семьи ютилась уже в одной.
Кура, шумная, бьющая по гранитным набережным, а там, где их нет, – по отшлифованным камням. Я долго был убежден, что реки бывают только такими. Они просто должны быть стремительными, коварными, с водоворотами, которые таят в себе завораживающую опасность. Конечно, я читал о других реках, но, когда оказался в России и впервые увидел Волгу, я изумился спокойствию и равнодушию огромной массы воды, которая никуда не стремится. И только кинув палочку, я понял, что водяная масса все-таки движется. Это было совсем не похоже на ту горную реку, в которой семилетний мальчишка, каким я себя помню, никак не может устоять на ногах.
Лето. Мама ушла на работу. Отец тоже. Я болтаюсь без дела при Марусе – домработнице, которая жила с нами. Маруся тоже куда-то отправляется, а дворовые мальчишки зовут меня в бассейн. Мне ужасно интересно, ведь это первый настоящий плавательный бассейн в Тбилиси. Мы долго едем на трамвае, но зря – воду спустили, профилактика. Мы бежим к реке, это совсем недалеко. Ребята решили искупаться – в этом месте набережной нет. Стали раздеваться. Сняли рубашки, сняли сандалии, брюки. Прыгнули в воду. И я тоже. Но плавать я не умею. Сказать стесняюсь. Меня несет, но я молчу. Ребята понимают, что происходит, – я среди них самый младший – и начинают кричать. Какой-то незнакомый молодой человек прыгает в воду, подхватывает меня, но выйти на берег тоже не может. И мы плывем вдоль берега. Я помню, что все время спрашивал его: «Вам удобно?» – «Заткнись, не мешай!» – кричал он. Так он проплыл со мной полгорода, от цирка до рынка, наверное, километра полтора, пока не появилась набережная и лестница. Там парень меня вытащил, и мы, мокрые, пошли обратно. Только тогда я действительно испугался. Почему я не сказал, что не умею плавать?
Вернувшись домой, тайно высушил одежду. Ночью мне стал сниться бурный поток. Вода меня несет, а я тону, тону. Я не спал несколько дней. У меня поднялась температура. Мама допытывалась, в чем дело. Но я молчал. Уже потом она случайно узнала об этой истории.
А к Марусе по субботам приходил солдат. Он сидел на кухне и пил чай. Это вызывало во мне живейшее любопытство. Как-то в субботу Маруся повела меня в Парк культуры и отдыха. Там только что построили парашютную вышку. Здоровенную. Она привела меня в абсолютное исступление. Я до сих пор помню это совершенно сумасшедшее желание прыгнуть с вышки. Но как это сделать втайне от Маруси? Тут как раз очень кстати появился солдат и стал весело болтать с нею. Я же, выпросив немного мелочи на мороженое, оказался у кассы парашютной вышки.
– Мне билет, – протянул я гривенник.
– Нет, мальчик, нужно взвеситься, – ответила кассирша.
Я взвесился.
– Можешь. – Билет мне был продан.
Я побежал к лестнице. Но чем выше я поднимался, заглядывая через решетки вышки, чем дальше от меня удалялась земля, тем меньше мне хотелось прыгать. И я стал уступать дорогу тем, кто поднимался за мной. И все-таки я поднялся. Когда взглянул вниз, душа ушла в пятки. Нет, не в пятки. Душа целиком влезла в горло. В животе стало холодно, а сердце стучало в глотке, в носу, в ушах, в глазах. Но не в пятках. И я опять не говорю: «Я не хочу». Я позволяю служителю надеть на меня брезентовые лямки. Огромный раскрытый парашют сам тянет меня к барьеру. Барьер распахивается, меня выбрасывает, и я, как куль, ухаю вниз. Лечу камнем, пока стропы не натягиваются, и зависаю в нескольких десятках метров над землей. Веса не хватает, чтобы приземлиться, – мне всего пять лет. Я вижу, как моя Маруся бегает вместе с солдатом внизу, все такое маленькое-маленькое, люди кричат. Я подтягиваюсь на руках и все-таки постепенно спускаюсь. В голове – одна мысль. Чтобы Маруся не сказала маме. Об этой истории мама узнала через много лет.
А вот об истории с пистолетом так никто и не узнал. У меня был друг Игорь Агладзе (Агладзе – известная в Грузии фамилия, отец Игоря был инженером, дядя – президентом Академии наук Грузии). Как-то мы с ним были у меня дома. Одни. И вдруг обнаружили ключи от ящика отцовского письменного стола. Движимые любопытством, открыли и увидели настоящий браунинг! Отдельно лежала кобура и начатая пачка патронов. Удержаться от того, чтобы не пострелять, мы не могли. Мы помчались на чердак – наша квартира была на последнем этаже, – забрались на крышу и, как сейчас помню, выстрелили в водосточную трубу. Один раз он, один раз я. Что началось! Свистки, суета, мы мигом спустились домой, почистили пистолет подсолнечным маслом, отстрелянные гильзы спустили в унитаз. Тут-то и раздался звонок в дверь. Дело в том, что наш дом находился на улице, по которой ездил на работу и с работы первый секретарь ЦК Грузии Чарквиани. Перед тем как должен был появиться Чарквиани в своем роскошном «ЗИС-110», улица заполнялась людьми, энкавэдэшниками. Именно в такой момент мы и затеяли стрельбу.
– Не слышали ли вы стрельбу? – спросили появившиеся в дверях люди в черных костюмах.
– Нет, – ответили мы. – Кажется, хлопнула хлопушка.
– А кто дома из взрослых?
– Никого.
Они прошли в квартиру, все осмотрели, убедились, что никого нет, и ушли, убежденные, что семилетние мальчишки стрелять не могли. Что было бы с отцом, если бы они нас заподозрили!
В городе появлялся запах арбуза. Свежего арбуза. Это шел снег. Снежинки таяли на лету, асфальт покрывался дождевой пленкой. Ужасно обидно! Но иногда все же снег покрывал землю, вечнозеленые деревья. Это был праздник! Мы высыпали на улицу, тащили запрятанные по чуланам санки, веселье продолжалось до первых солнечных лучей. Снег исчезал. Но весной все вновь становилось белым – цвели вишни. И сирень, огромное количество сирени. Ужасно любил праздник Первое мая. Черешню продавали прямо на улицах. Гроздья черешни, нанизанной на палочки, как виноград. Мороженщицы, веселые, в чистых белых халатах, с повозками на двух колесиках, с ручкой.
Дом, в котором прошли мои детство и юность, стоял на горе. Он тоже был построен в виде буквы «П». Балконы выходили во внутренний двор, располагавшийся на трех уровнях, которые соединялись между собой двумя полукруглыми лестницами. Окна распахнуты, и отовсюду несется музыка. Шуберт. Этюды Черни. Из какого-то окна – неумело подбираемая грузинская мелодия. Где-то звучит радио. Все это смешивается, но не создает впечатления дисгармонии. Музыка звучит негромко, ненавязчиво. Она как бы часть жизни, продолжение этого двора, этого города. Она не выставляется напоказ. Она просто живет. Иногда вечерами за каким-нибудь окном, а то и просто на балконе собираются мужчины и начинается знаменитое грузинское музицирование, абсолютно непонятное мне и по сей день. Как люди, никогда нигде не учившиеся, встречающиеся, быть может, в первый раз, с такой точностью на ходу аранжируют мелодию на четыре, пять, шесть голосов? Это полифония самого высокого класса. Не могу этого понять и восхищаюсь бесконечно.
Возможно, предки грузин жили в горах и полифонические ходы, такие как канон, были подсказаны им эхом гор, а потом родились более сложные формы? Может быть, сама земля эта столь удивительно красива и щедра, что не петь невозможно? Я не знаток фольклора, и в грузинском мелосе есть, наверное, песни и о тяжелой доле. Но то, что я слышал в детстве, – это песни о любви, о нежности, о красоте. Я вырос на этом пении. И еще на Шуберте.
Моя тетка Маргарита училась в консерватории. Это была младшая сестра моей матери, всеобщая любимица. Веселая и легкомысленная. Она признавала только одного композитора – Шуберта. Из-за этого у нее были постоянные неприятности с педагогами. Она не хотела учиться по программе, она хотела петь только Шуберта. Ее голос лучше всего звучал, как она считала, в туалете. Она там закрывалась и пела. Кончилось тем, что с третьего курса она ушла из консерватории. Но первая музыка, которую я вспоминаю осознанно, были романсы и песни Шуберта. Я люблю их и по сей день. Они по-прежнему вызывают во мне восторг своей прозрачностью, чистотой, благородством.
Музыкой я стал заниматься почти случайно. Просто у наших соседей был рояль. Я стал так часто к ним наведываться и брыньчать, что сосед, не выдержав, сказал: «Пусть папа купит тебе пианино». Так все и началось. Очень быстро мне надоело играть гаммы, упражнения, пьесы Майкапара и сочинения типа «Похороны куклы». Какая кукла! Никакой куклы у меня не было! Само название унижало мое достоинство. А играть пьесы посложнее я пока не мог. Так что же делать? Я стал делать то, что мне было интересно, – сочинять.
Главной моей мечтой было научиться записывать. Любопытная вещь. Когда я научился записывать, я понял один закон: первая стадия обучения или умения – ты записываешь музыку, и на поверку она оказывается гораздо беднее и неинтереснее того, что ты воображал и играл. Следующая стадия – ты записываешь придуманную музыку, и она звучит так, как ты себе ее представлял. И уже гораздо позже – ты записываешь сочиненную музыку, и она звучит интереснее, чем ты воображал. Но это я понял много лет спустя.
Моя мама относилась ко всему очень серьезно. Учиться так учиться. А у меня появилась новая страсть – чтение. Я читал все подряд, безостановочно, я пытался обмануть маму и Марусю. Ставил на пюпитр книжку, под нее что-то импровизировал.
Мама, приходя с работы, интересовалась у Маруси:
Ведь, занимаясь своими делами на кухне, она и вправду слышала мои экзерсисы. В результате у меня развилась довольно высокая техника. Просто я много читал.
Ощущение красоты, детское ощущение любви, когда кажется, что весь мир тебя любит. Не только твои родители, но и все, все, все. Когда не покидает ощущение, что только выйди в мир – и ты получишь нежность прохожих в ответ на свою. Я помню это свое доверие ко всем вокруг.
А еще я помню шепотки, разносившиеся по двору. Что-то скрывали от детей, но мы многое понимали, и многое, очень многое врезалось в детскую память. «Взяли дядю Левона с третьего этажа. И тетю Нино с четвертого». Сначала шепотков было меньше, потом взрослые шептались все чаще. Что означало слово «взяли»? Куда взяли? Когда они вернутся? Я не мог понять. Много позже стало ясно, что оттуда, куда «взяли», мало кто возвращался.
Я дружил с двумя девочками. Их звали Джемма и Джесси. Мы жили на одном этаже. Взяли их мать. Во дворе шептались, стараясь, чтобы мы, дети, не слышали. Но на самом деле мы иногда знали больше всех остальных, взрослых. Про мать Джеммы и Джесси говорили, что ее НКВД взял за то, что она турецкая шпионка. У меня это никак не укладывалось в голове. Шпионов я знал, я их видел в фильме «Ошибка инженера Кочина». Видели мы шпионов и в других фильмах. Они были коварными, двуличными, злобными. Слово «шпионка» никак не вязалось с обликом матери Джеммы и Джесси, от которой пахло сдобным печеньем – она им всегда угощала детей, в том числе и меня, – у которой были такие добрые руки, такие добрые глаза. Но когда я сказал об этом нашему сапожнику Сурену, что сидел в подвале, в маленькой каморке, заставленной старыми башмаками, морщинистый добрый человек ответил: «Замолчи и никогда об этом никому не говори. Иначе будет плохо твоим папе и маме». Он почему-то курил не папиросы, а всегда скручивал что-то из прозрачной бумаги. Это вызывало во мне живейший интерес.
Микаэл Леонович Таривердиев родился 15 августа 1931 года в Тифлисе, в армянской семье Леона Навосардовича Таривердиева, который происходил из семьи крупных землевладельцев в Нагорном Карабахе. Его мама, Сато Григорьевна Акопова, до революции принадлежала к очень богатому тифлисско-армянскому семейству. Оба родителя Микаэла горячо поддержали Советскую власть, папа, финансист по образованию, сделал успешную карьеру руководителя, мама целиком посвятила себя семье. Микаэл был одаренным спортсменом (бокс, мотоциклетный спорт, входил в юношескую сборную Грузии по плаванью на дальние дистанции, гребля и морские походы, конный спорт), профессионально занимался фотографией, увлекался литературой. Мама же настаивала на развитии музыкальных способностей сына: Микаэл имел прекрасный слух, исполнительский дар, изумительная память, но увлекся музыкой только когда открыл для себя композицию. Первым его известным музыкальным сочинением стал гимн школы, которую он позже покинул со скандалом: юноша резко выступил против директора, который сильно избил его одноклассника. Аттестат он получил в вечерней школе. В это же время он закончил музыкальную школу-десятилетку при Тбилисской консерватории по классу фортепиано. Затем поступил в Тбилисское музыкальное училище в класс композиции Народного артиста Грузии, двукратного лауреата Сталинской премии Шалвы Михайловича Мшвелидзе и окончил курс за 1 год.
В 1949 году отца Микаэла, директора Центрального банка Грузии, репрессировали, мать и сын были вынуждены скрываться, Микаэл начал зарабатывать на жизнь, давая частные уроки музыки. Тогда же он написал на заказ два одноактных балета, которые были поставлены на сцене Грузинского театра оперы и балета им. З. Палиашвили. Профессиональный успех утвердил юношу в желании стать профессиональным композитором, и он поступил на композиторское отделение Ереванской государственной консерватории им. Комитаса, а затем в 1953 году переехал в Москву и блестяще прошел вступительные экзамены по композиции в класс выдающегося композитора Арама Ильича Хачатуряна (Государственный музыкально-педагогический институт имени Гнесиных). Уже студентом Таривердиев стал известен, его романсы исполнила в Большом зале консерватории З.А. Долуханова, тогда же состоялся и его успешный дебют в кино – он написал музыку для картины студентов ВГИКа Эльдара Шенгелаи, Эдуарда Абалова и Михаила Калика (в гл. роли – студентка ВГИКа Людмила Гурченко).
В 1957 году молодой композитор заканчивает обучение и погружается в бурную культурную, общественную и светскую жизнь «шестидесятнической» Москвы. К сер. 1970-х Таривердиев – один из самых популярных советских композиторов. Его огромным увлечением и основной работой стало кино: он практически профессионально разбирался во всех аспектах производства фильмов, ездил в экспедиции со съемочной группой, окончил курсы звукорежиссеров и участвовал в озвучивании. Таривердиев работал над музыкой к кино около 40 лет, его музыка звучит в 137 картинах (кино и телефильмы всех жанров, документальные фильмы, передачи). Среди этих фильмов – классика советского и российского кинематографа: «Человек идет за солнцем» (реж. М. Калик, 1961), «Мой младший брат» (реж. А.Зархи, 1962), «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» (реж. Э. Климов, 1964), «До свидания, мальчики!» (реж. М. Калик1964), «Любить» (реж.М. Калик, И. Туманян, 1968); «Ошибка резидента», «Судьба резидента», «Возвращение резидента», «Конец операции «Резидент» (реж. В. Дорман, 1968, 1970, 1982, 1986); «Король-олень» (реж. П. Арсенов, 1969), «Пропавшая экспедиция» (реж. В. Дорман, 1975), «Ольга Сергеевна» (реж.А. Прошкин, мини-сериал, 1975), «Мы, нижеподписавшиеся» (реж.Т. Лиознова, ТВ, 1980), «Аэлита, не приставай к мужчинам» (реж. Г. Натансон, 1988), «Ночные забавы» (реж. Вл. Краснопольский, В. Усков, ТВ, 1991) и мн. др. Огромную популярность на родине и международную известность получила киномузыка Таривердиева к телесериалу Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны» (основная тема, песни «Мгновения» и «Песня о далекой родине» на стихи Р. Рождественского в исполнении И. Кобзона, 1973) и лирическая комедия Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или С легким паром!» (ТВ, 1975 – песни «Если у вас нету тети» (М. Львовский) в исполнении С. Никитина; «По улице моей» (Б. Ахмадулина), «Мне нравится», «У зеркала» (М. Цветаева) в исполнении Аллы Пугачевой).
Таривердиев – композитор, плодотворно работавший во многих музыкальных жанрах. Он автор 4 опер («Кто ты?» по повести В. Аксенова,1666; опера-буфф «Мандарины из Марокко» на стихи А. А. Вознесенского, Е. А. Евтушенко, Г. Поженяна, Р. И. Рождественского и др.; «Женитьба Фигаренко» (сатирическая опера по мотивам Бомарше, моноопера «Ожидание», 1985) и популярного мюзикла «Граф Калиостро» (по повести А. Н. Толстого), сочинил десятки вокальных циклов (романсы и песни на стихи советских поэтов, на сонеты Шекспира, на стихи Маяковского, Б. Ахмадуллиной, М. Цветаевой), сочинил 4 балета – «Герника» (1984), «Девушка и смерть», (1986) и др. Он является автором музыки к спектаклям Театра на Таганке, Театра имени Ермоловой, Театра имени Моссовета, театров «Ленком» и «Современник». Более всего, конечно, были популярны его песни из кинофильмов, особенно лирические – «Я спросил у ясеня», «Маленький принц», «Баллада Анджелы» и др..
Таривердиев стал одним из первых композиторов т.н. «третьего направления» в 1960-1980-х гг. (Г.Гладков, А.Рыбников, В.Дашкевич и др.), которые выступали за сближение популярной и академической музыки.
С нач. 1980-х композитор большое внимание уделяет инструментальным жанрам, сочиняет Концерт для скрипки с оркестром (1982-1992, Цикл из 24 пьес для фортепиано «Настроения» (1986), Концерт для альта и струнных в романтическом стиле (1994, по заказу Ю. Башмета). Во вт. пол. 1980-х Таривердиев увлекся органом, стал пропагандировать этот инструмент как инструмент современной музыки (Концерт для органа «Кассандра», 1985; Концерт для органа «Полифоническая тетрадь», 1988; Десять хоралов для органа «Подражание старым мастерам»,1995 и др.). Большой резонанс вызвала премьера его трагической Симфонии для органа «Чернобыль» (1988), сочиненной Таривердиевым под впечатлением от поездки в зону катастрофы на Чернобыльской АЭС (1986).
Популярному композитору не раз предлагали работу за рубежом, но он отказывался уехать из страны, переживал вместе с ней непростую «эпоху перестройки». В последние годы он обратился к христианству, был крещен в вере Армянской Апостольской церкви. В мае 1990 года в Лондоне Таривердиеву сделали операцию на сердце, искусственный клапан прослужил 6 лет. Ушел из жизни Таривердиев 25 июля 1996 года в сочинском санатории «Актёр», похоронен на Армянском кладбище Москвы.
В честь композитора названы музыкальные школы в Москве и г.Гвардейске (Калининградская обл.), учреждена Премия за лучшую музыку имени Микаэла Таривердиева в рамках основного конкурса Открытого российского фестиваля «Кинотавр», ежегодно проводится Международный конкурс органистов им. Таривердиева (с 1999, финал в Калининграде).
В 1997 году в свет вышла книга «Я просто живу. Микаэл Таривердиев. Автобиография», В. Г.Таривердиевой также написана книга «Биография музыки» о жизни и музыке композитора. О композиторе сняты документальные фильмы и передачи «Пестрая лента. Микаэл Таривердиев» («Шестой канал», реж.М. Визитей, 2002), «Микаэл Таривердиев. По волне моей памяти» (канал «Время», авторская передача О. Нестерова, 2008), «Семнадцать мгновений судьбы Микаэла Таривердиева» (Первый канал, 2006), «Больше, чем любовь. Микаэл и Вера Таривердиевы» (канал «Культура», 2013) и др. Считается, что события жизни М.Л. Таривердиева (ДТП 1960 года) положены в основу сценария знаменитой мелодрамы Э. Рязанова «Вокзал для двоих» (1982).
Годы жизни:15.08.1931 - 25.07.1996
Место смерти: г. Сочи, Россия
Звания
▪ Заслуженный деятель искусств РСФСР
▪ Народный артист РСФСР (1986)
Награды
▪ Государственная премия СССР (1977, за музыку к фильму «Ирония судьбы, или С лёгким паром!»)
▪ Премия Ленинского комсомола (1977, за патриотические песни и вокальный цикл «Вспомним, товарищ!»)
▪ Премия компании звукозаписи « Victor Entertainment», Япония (1978)
▪ Премия Американской академии музыки (1975, музыка к фильму «Ольга Сергеевна»)
▪ Орден Трудового Красного Знамени «за заслуги в производстве советских телевизионных фильмов и активное участие в создании фильма «Семнадцать мгновений весны» (1982)
▪ 3-кратный лауреат Национальной кинематографической премии «НИКА» в номинации «Лучшая музыка к фильму» (1990, «Загадка Эндхауза»; 1993, «Русский регтайм»; 1996, «Летние люди»)
▪ Книга рекордов Гиннеса (Россия), внесен как обладатель самого большого количества высших национальных наград в области кино (2002) и мн.др.
Семья
Первая супруга – Елена Васильевна Андреева, певица (брак с конца 1950-х, развод в перв. пол. 1960-х)
Вторая супруга – Вера Гориславовна Таривердиева (Колосова), музыковед, журналистка (знакомы с 1983, брак с 1990; Президент Благотворительного фонда поддержки творческого наследия композитора Микаэла Таривердиева, арт-директор Международного конкурса органистов имени Микаэла Таривердиева, автор книги о жизни и творчестве мужа, редактор и руководитель издания сочинений композитора)
Сын – Карен Микаэлович Таривердиев (28.05.1960), выпускник Рязанского высшего воздушно-десантного командного училища, майор спецназа ГРУ, ветеран Афганистана, награжден боевыми орденами и памятными медалями.
Приемный сын – Василий (сын В. Колосовой от первого брака, до 13 лет жил в семье Таривердиевых)
Внучка - Анна Таривердиева (дочь Карена Таривердиева), редактор, переводчик.