Союз дивеевских литераторов проводит творческий вечер. Нижегородская энциклопедия Вера в бога у меня от мамы

Очень радостно, что уважаемая мною «Русская народная линия » за последнее время дважды уделила внимание замечательной исторической личности светлейшего князя Георгия Александровича Грузинского, создателя Нижегородского народного ополчения 1812 года против Наполеона и на протяжении тридцати лет губернского предводителя дворянства. В первом материале « Родом из Библии » известный публицист Сергей Скатов рассказал об участии Нижегородского отделения «Русского Собрания» в торжествах на День памяти князя Георгия Грузинского - 28 мая этого в городе Лысково Нижегородской области (некогда родовое имение князя). Затем в статье « О князе Грузинском замолвите слово! » Ирина Высоцкая, директор Нижегородского благотворительного фонда «Меценат», мой многолетний издатель, дала отповедь на «разгромную» рецензию по моей книге «Из рода Давидова», посвященной князю, со стороны философа и депутата Госдумы РФ двух созывов от КПРФ Н. Бенедиктова... Автор рецензии видит в князе Георгие Грузинском типичного царских времен помещика-»самодура», а если и сделано им что-то в жизни хорошее, то была это «спесивая блажь».

КАК ЗАЧИНЩИК и автор-составитель книги «Из рода Давидова», тоже не удержусь от нескольких реплик по поводу рецензии доктора философских наук коммуниста Н. Бенедиктова. А в завершение предлагаю составленное мною жизнеописание князя (включенное в книгу). По объему оно невелико, но, думаю, многие «прогалы» в биографии князя восполнить может.

Но сначала несколько слов о том, чем фигура князя меня столь взволновала, что книга о нем была написана и издана.

В Лыскове я человек не чужой - прожила здесь в свое время целых 16 лет. И прекрасно знаю, чем этот районный центр должен быть прежде всего знаменит. Не пивом или яблочным вином, не колбасами или хлебными житницами, но его эпохальными великими людьми! Один из них - насквозь обрусевший светлейший князь Георгий Александрович Грузинский. Некогда в первую очередь этой личностью и был знаменит, и был весом маленький город Лысково, прежнее село.

О князе Георгии долго вынашивала свои рассуждения, свою любовь к нему и трепетное отношение.

С матушкой Марией (Кудиновой), схимонахиней Макарьевского Желтоводского монастыря, ставшей впоследствии моей духовной матерью, встретилась давно, когда она только приехала по Воле Божией молиться в разрушенную обитель, где была сплошная мерзость запустения. Мы сидели с матушкой и беседовали на берегу Волги, говорили и о князе Грузинском.

Матушка не одабривала тех людей, кто князя порочил и порочит до сих пор. И она твердым голосом глубинно промолвила: «Надо констатировать положительное, тем более, мертвые срама не имут. К тому же, он был усердный молитвенник и умел открыто, искренне каяться»... И матушка Мария еще тогда благословила меня написать книгу о князе и обличать людей, говорящих о нем ложь.

К этому меня призывал и мой духовный отец, известный московский писатель-богослов протоиерей Михаил Труханов и тоже давал свое благословение.

Очень высоко ценит князя Георгия Александровича Грузинского почтенный в народе архимандрит Нектарий (Марченко), настоятель Оранского Богородичного мужского монастыря. И по его молитвенной помощи писалась и была издана книга «Из рода Давидова».

О князе писала не я одна. Несколько лет назад, например, вышла книга лысковского краеведа, учителя местной школы А.Н. Мясниковой «Князь Грузинский и его столица - село Лысково». На лощеной блестящей бумаге, с цветными иллюстрациями. К сожалению, уж очень много там, в ее книге о князе, сомнительных баек, высосанных из пальца. Впрочем, всё - в традициях большевистского наробраза. Пенные эмоции автора книги перехлестывают здравую логику и часто похожи на деревенские бабьи сплетни.

Альбина Николаевна называла князя своим «коньком», которого, следовательно, безжалостно можно обуздать, бить по бокам. Не раз сражалась с нами (имею в виду Ирину Высоцкую и себя) и при личных встречах, и через лысковскую газету «Приволжская правда». Обижалась, что книги мы публикуем часто.

Зло и зависть разрушают человека, все доброе дает Господь по молитвам к Нему и прошениям... Прискорбно, что А.Н. Мясникова умерла внезапно, не успев придти в церковь и покаяться, надеть крест и вздохнуть о своих ошибках. Помилуй, Господи, и прости ее душу грешную.

Как-то в стихах я писала: «...коммунистическое чванство терзает Родину мою» !

Мой родной дедушка, священник Иоанн Макаров, - мученик Соловков, имел счастие общаться с Павлом Флоренским и погиб за веру Православную на Соловецкой Гологофе. Там я была в свое время с мужем известным поэтом-фронтовиком Федором Григорьевичем Суховым, вышедшим из рядов КПСС; ходила по следам страданий моего деда. Дед мой Иоанн писал стихи, говорил смелые проповеди о Царской власти, за что и был казнен большевиками. Не дай, Бог, с ними соприкасаться и споры иметь, ибо в спорах с безбожниками истины никогда не добьешься, а будут только смятения и «брадодрания». Где нет мира, там нет Бога. Бог, как известно, - Начальник тишины.

Мирская философия не рождает Пророков. Пророков рождают любовь и молитвенные стояния друг за друга.

И снова возвращаюсь к князю.

Досточтимый светлейший князь Георгий Александрович Грузинский постоянно и неустанно читал Псалтирь, Евангелие, пел на клиросе, смиренный до смерти, объявив себя однажды при жизни умершим на три года. Да кто же способен на такое?! Гордец - ни за что. Гордым Господь противится, а смиренным благодать дает.

И прещедрая благодать, от Князя идущая, изливается на земли Лысковские и Нижегородские. И мне не безразлично за людей, погрязших в «туманах философии»:

Жаль, Бенедиктов Николай

Злом переполнен через край.

Из-за очков взирает, хмур,

Князь для него - Князь-самодур.

Коммунистическое зло

Философу бревном легло,

На плечи и на грудь легло.

Знать, не легко такое зло

Нести по черному пути,

А надо бы с него сойти.

И встать на белый, узкий путь,

Да и грехи с души стряхнуть,

Молиться, каяться в церквах,

Иметь в себе Господний Страх,

Итожить только лишь добро.

Оно - любви святой ядро.

Вдовицы лепту соблюдать

И никого не осуждать,

Тем паче, Царственных кровей

Высоконравственных людей,

Каким и был Грузинский Князь.

В нем совести и чести язь

Сияет Божиим огнем

И все-то ярче с каждым днем.

А философский серый мрак -

Что свора лютая собак.

Наш Князь воистину могуч,

В нем Солнца-Бога чудный луч,

Умеющий всю ложь сжигать.

Аминь. Чего еще сказать?

Все сказано. Вздыхает высь.

Восстань, философ, помолись.

Сны кончены, вставать пора

И гнать туманы со двора!

Есть, есть здесь о чем подумать, проторяя свою спасительную стезю - в направлении к Богу.

Мария Сухорукова, участник Нижегородского отделения «Русское Собрание», член Союза писателей России, действительный член Академии русской словесности и изящных искусств имени Г.Р. Державина, профессор

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ СВЕТЛЕЙШЕГО ДОСТОЧТИМОГО КНЯЗЯ ГЕОРГИЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА ГРУЗИНСКОГО

(Мария Сухорукова - по книге «Из рода Давидова»: издательство «Вертикаль XXI век», благотворительный фонд «Меценат», Н.Новгород, 2013. Стр. 4-13)

Родился князь Георгий Александрович Грузинский 2 ноября (по новому стилю 15 ноября) 1762 года в России. Его корни исходят от владетельных царей грузинской земли, ведущих свой род от Ветхозаветного царя, Пророка и Псалмопевца Давида.

Его родителями были царевич Александр Бакарович и графиня Дарья Александровна Меншикова. Дед - грузинский царь Бакар Вахтангович, прадед - царь Вахтанг VI. Воспитывался он у благочестивой своей бабушки Анны Георгиевны Арагвис-Эриставы.

Георгий получил прекрасное образование, знал много языков, изучал историю, географию, артиллерию, архитектуру. Постоянно читал Евангелие, Псалтирь.

Одно время князь жил в столице России того времени - в Санкт-Петербурге, где его воспитанием занималась тётка Елизавета Бакаровна, блестяще образованная и глубоко верующая.

В юные годы Георгий Александрович также жил в богатом подмосковном селе Всехсвятском во дворце своих знатных родственников. Но когда через село провели Санкт-Петербургское шоссе, князь Грузинский Георгий Александрович уехал в село Лысково Нижегородской губернии, которое князьям Грузинским было пожаловано царём Петром I ещё в 1700 году.

В Лыскове князь Г.А. Грузинский прожил бо льшую часть своей жизни. При его владении село Лысково стало называться столицею князя Грузинского. Оно славилось на весь мир своею Макарьевской ярмаркой. В Лыскове было более тысячи домов, добротных, двухэтажных, с кладовыми. Около Волги - громадная пристань, где останавливались пароходы и баржи с хлебом. На холмах возвышалось более сотни крылатых мельниц. В селе расцветали различные ремёсла: кожевенное, гончарное, столярное, плотницкое, ткацкое, замочное, жестяное, кузнечное.

Князь Грузинский был человеком деятельным, энергичным, живым по характеру, православным по сути, хранителем многих святынь: частиц Животворящего креста Господня, креста Святой Нины, креста Святого Пророка Иоанна Предтечи, руки Святой Анастасии Римляныни и других святынь, приносимых в Россию царственными предками князя.

В Лыскове князь Грузинский имел богатый дворец, построенный по проекту Растрелли, который был окружён огромным садом с теплицами и оранжереями, живописный парк. Рядом с дворцом располагались различные склады, людские, конюшни и каретники.

Живя роскошно и богато, князь не забывал молитв ко Господу. На его средства в центре села возведён архитектурный ансамбль, состоящий из красивой Вознесенской церкви и четырёх Г-образных построек вокруг неё: здания духовного училища, колокольного корпуса и торговых рядов. Ансамбль строился в честь победы Русской армии над Наполеоном.

Князь неустанно заботился о жизни людей, об их благополучии. Построил больницу, библиотеку. Его лакеи были нарядными и чистыми. Князь любил кормить людей. Он принимал беглых крестьян, солдат, странников, содержал нищих и сирот, обогревал вдовиц и калек.

Князь отличался строгим нравом, любил дисциплину и порядок, обличал и круто наказывал людей безнравственных - тунеядцев, воров, зарящихся на чужое богатство обманщиков, пьяниц, блудников, развратников. Иногда он сам вершил суд: если надо -

плёткой, а то и кулаком, чтобы неповадно было больше грешить и других на грехи соблазнять.

Князь не только проживал деньги, но и наживал их. В городе Макарьеве у него была суконная фабрика, в селе Негонове - конный завод, а в Лыскове - винокуренный и пивоваренный заводы. При нём в Лыскове шла бойкая торговля воском, солью, кожей, железом, лошадьми.

В день открытия ярмарки князь приезжал в Макарьевский монастырь на двенадцати запряжённых цугом лошадях, в раззолочённой, поистине царской карете. Церковные службы во главе с архимандритом без него не начинались. Сам Господь как бы говорил, что князь - Его достойный избранник. У себя на груди князь всегда носил частицы Животворящего креста Господня. Князь делал честь своей ярмарке и своим церквам.

Князь был легендарной личностью. В течение 30-ти лет он избирался губернским предводителем нижегородского дворянства. Его почитали и уважали в самых образованных кругах России.

По примеру нижегородского старосты Космы Минина он призвал дворян вложить свои средства в Ополчение 1812 года, и сам возглавил это Ополчение из Нижнего Новгорода.

Князь широко благотворил монастырям, церквам, больницам, приютам, странноприимным домам, ночлежкам.

С годами князь становился мудрее, степеннее, чаще исповедовался и причащался, слёзно каялся и просил прощения у людей, которых сгоряча обидел. Князь любил певать на клиросе. Служба в Георгиевской церкви при нём велась на грузинском языке. До самой смерти он не разучился говорить на своём родном грузинском языке.

В глубокой Православной вере он воспитал своих детей Анну и Ивана, фактически один, так как жена его Варвара Николаевна Бахметева, будучи болезненным человеком, умерла рано. Князь очень сокрушался, когда сын его Иван связался с декабристами. Он говорил сыну: «Я ваших причуд не поддерживаю».

Анна впитала лучшие черты своего отца. Она вела строгий монастырский образ жизни, отличалась безпредельным милосердием и даром благотворительности. Будучи графиней Толстою, Анна дала приют в своём московском дворце на Никитском бульваре великому духовному писателю Николаю Васильевичу Гоголю.

Князь, чувствуя наступление чёрных сил на Россию, сердечно страдал о том, что общество становится безбожным и нравственно больным, стремящимся всё грабить и разрушать. Он глубоко переживал, что Святая царская Русь себя утрачивала, верх брали гордыня, своеволие, непочитание начальствующих.

В 1999 году, в год тысячелетия явления Иверской иконы Божией Матери, на Лысковской земле стали происходить чудеса.

В ночь на 13 ноября, за два дня до рождения князя Г.А. Грузинского, Елене Викторовне Масловой, которая активно помогала в реставрации Спасо-Преображенского собора, снится сон: какой-то незнакомый мужчина говорит ей: «Что ты всё по мне ходишь?» Придя в собор, Елена Викторовна поняла, что она то и дело наступала на какую-то шероховатую, заляпанную цементом плиту. С помощью своего мужа, сына и ещё одной женщины она перевернула плиту. Оказалось, что это была надгробная плита самого князя

Георгия Александровича Грузинского.

Одновременно с этим чудом на стенах храма и на внутренней части купола собора стали отчётливо проступать изображения Святых, Ангелов, до этого сокрытых.

Накануне 240-летия со дня своего рождения и 150-летия со дня успения князь явил новое чудо. Готовился вечер его памяти в Дворянском собрании города Нижнего Новгорода, где должна была принимать участие грузинская община. Благотворительный фонд «Меценат», инициатор вечера, разработал для издания открытку о князе. Но внезапно сломался печатный станок, и пришлось ждать мастера, чтобы его отремонтировать. При молитвенном обращении к князю Георгию Александровичу станок отремонтировали. Организаторы вечера каждый день читали акафист Святому Великомученику Георгию Победоносцу, покровителю князя Г.А. Грузинского. И фотография с изображением дома, в котором жил князь в Лыскове, покрылась маслянистыми пятнами и заблагоухала.

Все эти явления говорят нам о том, что Сам Господь славит Своего избранника.

Светлейший досточтимый княже Георгие, моли Бога о нас, грешных!

Исключительно плодотворная работа в литературе члена Союза писателей России, известного нижегородского поэта Ма­рии Сухоруковой не может не обратить на себя внимания. Это заставляют сделать уже несколько её крупных, прекрасно иллю­стрированных книг последнего десятилетия. Некоторые из них как бы образуют своеобразную серию, где органично соединяют­ся сразу несколько жанров. В результате - это не чисто поэти­ческие сборники, а более сложные по внутреннему содержанию книги. Они, по сути, начинаются с «Царской незабудки» (2003), посвящённой духовной наставнице поэта, всеми любимой и по­читаемой Старице Макарьевской женской обители Макарии, в схиме Марии (Кудиновой).

Окормляя свою духовную дочь, которую Матушка ласково называла «мой Пушкин», духоносная православная подвижница благословляла её литературный труд, видела его несомненную пользу людям. Это многолетнее тесное общение и обусловило особую ценность книги, которая доносит до нас дорогие серд­цу высказывания богомудрой Старицы по множеству вопросов окружающей жизни и об исторических личностях нашего про­шлого. Например, о Григории Ефимовиче Распутине.

Наряду с воспоминаниями о схимонахине книга в какой-то мере даёт её жизнеописание с судьбоносной встречей молодой матушки Макарии с Преподобным Кукшей Одесским.

Преисполненная человеческой благодарности к духовной матери, Мария Сухорукова вскоре дополняет «Царскую незабуд­ку» крупным поэтическим сборником «Хвалите Бога» (2005), так­же посвящённым Матушке Макарии (Кудиновой), прижизненная святость которой была очевидна для всех, кто её знал. Поэтому предельно точное название сборника невольно заставляет нас до­мыслить известное продолжение: «Хвалите Бога во святых Его. Хвалите Его в вышних», что прямо относится к схимонахине Ма­рии (Кудиновой).

Следуя проторённой дорогой, Мария Сухорукова в сжатый срок создаёт новую книгу «Богатырь духа русского» (2007) о ве­ликом праведнике земли Нижегородской Михаиле Алексеевиче Сметанине, более известном тысячам православных мирян как Старец Михаил Хабарский.

Образ этого почитаемого в народе праведника давно вол­новал поэта. Она даже совместно с Ириной Высоцкой иницииро­вала съёмки документального фильма о нём, сделанного москов­ским кинорежиссёром А.С. Москвиной. Однако повествование книги не ограничивается только Старцем Михаилом, а вполне естественно обращается и к его младшему современнику, знаме­нитому Великовражскому подвижнику веры, протоиерею Григо­рию Васильевичу Долбунову.

Раскрывая духовный подвиг двух старцев, автор приво­дит о них воспоминания родственников и людей, лично знавших православных подвижников при жизни, знакомит читателей с далёким русским селом Наруксово, ныне Починковского района Нижегородской области, где они родились и сызмальства приоб­щались к Православию.

Этот замечательный ряд продолжает и книга Марии Сухоруковой «Сияющее солнце России» (2008), посвящённая светлой памяти московского Старца, писателя и богослова, протоиерея Михаила Труханова, духовника Марии, с которым поэта связы­вали годы душеполезного общения.

Условную серию венчает «Радуга над снегом» (2011), расска­зывающая о приснопамятном Митрополите Николае (Кутепове), Нижегородском правящем архиерее, почившем в Бозе десять лет назад. Более четверти века он управлял обширной епархией и для многих нижегородцев был просто Николаем Васильевичем, фронтовиком, участником Сталинградской битвы, награждён­ным боевыми орденами и медалями Родины.

Для православных же мирян он являлся Владыкой Митро­политом, Святителем, к которому можно было свободно при­йти, поговорить, получить архипастырское благословение на конкретные дела. Мария общалась с ним лично и не раз. Его про­стота, сердечность и доступность были общеизвестны, а автори­тет и уважение в православных и общественных кругах Нижнего Новгорода - прочны.

Приведённые книги, несмотря на свою впечатляющую объ­ёмность, составляют лишь часть литературных трудов Марии Сухоруковой за рассматриваемый период. Тем не менее, собран­ные воедино, они представляют внушительный список изданий минувшего десятилетия. Глядя на него, кто-то, возможно, со­блазнится уличить поэта в сомнительной плодовитости и будет не прав, ибо это плодовитость Блаженного Августина, даруемая Благодатью Божией.

Для того, чтобы так писать и издаваться, надо вести такую же подвижническую жизнь глубоко воцерковлённого православного человека, какую ведёт поэт. К тому же надо обладать её талантом писателя и невероятной работоспособностью. И надо, наконец, не­сти те же многочисленные скорби, что несёт Мария Сухорукова.

Размышляя над её творчеством, уместно вспомнить В.В. Ро­занова, который, показывая на популярного современника, гово­рил, что Мережковский всё время пишет о России и Правосла­вии. И что интересно: ни России, ни Православия у него нет.

В отличие от Дмитрия Мережковского, активно публико­вавшегося в начале XX века, Мария Сухорукова живёт неизбыв­ной любовью к своей великой православной Отчизне, мысль о которой пронизывает всё её существо, пронзительной болью от­зывается во множестве поэтических строк.

Мужественное, жертвенное служение поэта любимой От­чизне искренним, художественным, часто кричащим из глубины сердечной огнеопальным словом обличения и страдания сродни будням воина на охране родных рубежей.

Отсюда автора не манят тёплые моря и солнечные пляжи Египта и Турции. Не влекут её и хвалёные прелести бездуховной Европы. Всему этому Мария Сухорукова предпочитает радую­щую глаз православную церквушку, паломничество по святым местам, тихую русскую речку с хрустальной водой, поле, полное разнотравья, лес да клочок земли в Лысковском районе, волею судьбы ставшим частью личной биографии поэта.

Верные завету Н. А. Некрасова, настоящие русские поэты всегда жили большими и злободневными темами родной земли, высоко поднимаясь над сиюминутным сюсюканьем «кудреватых Митреек» и «мудреватых Кудреек». Не однажды в их ёмких стро­ках звучало суровое Лермонтовское предупреждение о Небесном Судии: «Но есть и Божий Суд, наперсники разврата! Есть Грозный Судия: он ждёт; Он не доступен звону злата, И мысли и дела он знает наперед...» Может быть, поэтому неотмирная поэзия так таинственна и пророчески остра. Порой даже опасна для власть предержащих. Особенно, если они откровенно злоупотребляют ею, пренебрегая интересами страны и народа. Не потому ли так трагична судьба А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, Д. В. Веневи­тинова и А. В. Кольцова, Н. С. Гумилёва, С. А. Есенина и В. В. Ма­яковского, Игоря Талькова?!..

Да сколько их было в расцвете загубленных русских талан­тов?! Таких, как Борис Корнилов, Алексей Ганин, Сергей Чекмарёв, Павел Васильев, Николай Клюев, Николай Рубцов, Алек­сандр Люкин... Не зря, видимо, когда-то сказал герой Кавказа, генерал А. П. Ермолов, что проза идёт от ума, поэзия же даётся свыше. А значит, она всегда бесстрашна и нелицеприятна, когда обращается к общественно-политической жизни и темам высо­кой гражданственности.

Именно таким предстаёт в глазах читателей творчество по­эта Марии Сухоруковой, совесть которой чиста, а голос от заду- шевноинтимного зачастую поднимается до раскатистого наба­та. Оно сегодня служит ярким маяком, как и о чём надо писать в наше смутное время, чтобы сдать земной «экзамен», который упоминал наш выдающийся современник, схимонах Паисий Святогорец.

Солидные же книги поэта в четыреста и даже в восемьсот с лишним страниц с очевидностью свидетельствуют о явной помо­щи Божией, без которой их выход в свет был бы просто нереален по одним только финансовым соображениям.

СЧАСТЬЕ РЕДКОСТНЫХ ВСТРЕЧ

Наконец-то, эта в сущности захватывающая по содержанию и, надо сказать, «внеплановая» книга В.В. Сдобнякова стала ре­альностью, будет достоянием широкого круга читателей и, несо­мненно, порадует их.

Начало её закладывалось на моих глазах ещё в первых бе­седах автора с людьми совершенно неординарными, часто очень известными и знаменитыми, по сути, составляющими гордость и цвет русской нации и родного Отечества. Иначе невозмож­но, например, говорить о Ю.В. Бондареве - Герое Социали­стического Труда, Лауреате Ленинской и двух Государственных Премий СССР, а также - Литературной Премии РСФСР имени

А.М. Горького, непосредственном участнике Великой Отече­ственной Войны.

Человек удивительной скромности и личного обаяния, ныне Юрий Васильевич признанный классик отечественной ли­тературы, книги которого изданы миллионными тиражами и переведены на множество иностранных языков. Они послужили сценариями лучших, потрясающих своим эпическим размахом и пронзительной правдой художественных фильмов о великой и самой кровопролитной войне в истории человечества.

Это в полной мере относится и к одному из творцов и сви­детелей военно-морского могущества Советского Союза, по­томственному моряку, спасителю легендарного русского горо- да-Героя Севастополя во времена либерального безвременья и кошмарного произвола, адмиралу И.В. Касатонову

К таким же не менее крупным личностям относится и со­временный учёный-энциклопедист с мировым именем, доктор геолого-минералогических наук В.П. Полеванов. Правда, это лишь часть, хотя, вероятно, и самая значительная, весьма бога­той биографии Владимира Павловича. Кроме основного попри­ща в геологии и личного хобби прекрасного фото-художника, он ещё и довольно известный политик страны. Это как раз В.П. По- леванову, как первому вице-премьеру Правительства Российской Федерации при Б.Н. Ельцине, пришлось в своё время принимать скандальное «хозяйство» печально знаменитого А.Б. Чубайса в Министерстве Госимущества РФ. Естественно, что из-за вы­раженного патриотизма и искренней любви к Родине - России, В.П. Полеванову, как и министру печати Российской Федерации того времени Б.С. Миронову, не суждено было надолго задер­жаться на правительственном верху либеральной демократии. В считанные месяцы тому и другому пришлось покинуть свои вы­сокие государственные посты к нескрываемой радости всей псев­додемократии.

Интересной страницей жизни Владимира Павловича стало и его губернаторство в удалённой от столицы России Амурской области Восточной Сибири, богатой заповедными уголками, при­родными ископаемыми и традициями обитаемых там народов.

Любая встреча с такими незаурядными личностями спо­собна составить счастливейший факт биографии любого чело­века. А каждое их слово надо буквально ловить, чтобы навсегда сохранить в памяти для себя и потомков. Валерий же Викторович подарил нам не одно или несколько слов, а большие и обстоя­тельные беседы с ними, затрагивающие многие жизненно важ­ные аспекты Российской истории. Взять хотя бы Ю.В. Бондарева, прошедшего кромешный ад Сталинграда и выжившего там во­преки всему. Там, где погибали тысячами, а счёт погибших шёл на минуты. И выжил-то он только для того, чтобы замечатель­но поведать о невероятном, беспримерном подвиге солдат, офи­церов и генералов героической Красной Армии, сражавшихся с озверелым врагом в тяжелейших условиях открытого, ничем не защищённого пространства руин Сталинграда, где сохраниться было просто невозможно.

Но произошло чудо. Точно такое же, что и с другим, недав­но почившим писателем-фронтовиком, Героем Советского Со­юза, знаменитым разведчиком В.В. Карповым, автором замеча­тельных книг «Полководец», о командующем Южным фронтом в годы войны, генерале армии И.Е. Петрове, и дилогии «Генералис­симус» - о Верховном Главнокомандующем Вооружёнными Си­лами и Председателе Государственного Комитета Обороны СССР того же периода И.В. Сталине.

С Владимиром Васильевичем произошло ещё интереснее. Пребывая во время войны в лукаво муссируемом ныне на все не­гативные лады штрафбате и рискуя каждый день погибнуть, он, по личному признанию, думал отнюдь не о смерти, а о том, что опишет увиденное в будущих книгах!

Так и Ю.В. Бондарев вспоминал, как они в Сталинграде, стреляя по фашистским танкам прямой наводкой, вопреки дей­ствующей Инструкции и строжайшим приказам командования, предварительно снимали с пушек бронированные щиты, так как они не только демаскировали боевые расчёты, но и мешали бы­строй и прицельной стрельбе в обстановке, где решали доли се­кунды.

Вернувшись годы спустя на место былых жесточайших боёв города-героя Сталинграда, где они, молоденькие красноармейцы-артиллеристы, стояли насмерть против армады гитлеровских танков и выстояли в величайшей битве мировой истории, Юрий Васильевич не мог поверить своим глазам, что это происходило на крошечном клочке земли, где, казалось бы, и зацепиться-то было не за что! Вспомнилось то давнее чудо, которое через много лет не только не забылось, а стало ещё очевиднее.

Мне, признаться, очень повезло постоянно наблюдать всю далеко непростую, трудоёмкую и кропотливую работу по созда­нию законченных бесед с героями В.В. Сдобнякова. В ходе её он всякий раз делился, как и где прошла встреча, сколько она дли­лась и что в ней произвело наибольшее впечатление и особенно запомнилось. Все эти детали и другие немаловажные подробно­сти, конечно же, всегда оставались за рамками бесчувственного диктофона. Как, естественно, и авторское мнение о собеседни­ке. Останавливаясь на нём, Валерий Викторович чаще всего не переставал удивляться обилию наших талантливых самородков, которыми во все века была сказочно богата Русская земля. Да и как ни восхищаться ими, когда каждый из собеседников неволь­но вырастал в глазах автора не из дешёвого пиара крайне сомни­тельной репутации, а из громады свершённых дел, решённых за­дач чрезвычайной сложности, которые почти всегда требовали от героя полной отдачи физических и творческих сил, то есть всего себя без остатка. И как не проникнуться состраданием к тому, на­пример, что эмоциональный производственник Р.П. Пацельт, Ла­уреат Государственной Премии СССР, один из создателей непре­взойдённых в мире самолётов-истребителей, с сердечной болью констатирует, что мы утратили не только их, но и не имеющие цены технологии по их созданию. Всё по-вандалистски бездумно уничтожили! И не Главному ли сварщику авиационного завода, кем работал в нём Р.П. Пацельт, не знать об этом?!.. А Рудольф Петрович был не просто им, а творил технические чудеса в своём узко профильном деле тончайшего специалиста, которому они, между прочим, оказались очень кстати при создании боевого са­молёта, где сварке его крупных частей и агрегатов, как, впрочем, и в ракетно-космической технике, безо всякого преувеличения принадлежит самая что ни на есть решающая роль.

Первые же беседы, задумывавшиеся автором как обстоя­тельные интервью с интересными людьми, незаметно переросли, что вполне естественно, в большой и серьёзный разговор о пере­житом и наболевшем. Причём для него оказались тесны вроде бы широкие рамки универсальной формулы В.В. Маяковского «о времени и о себе», потому что обсуждавшиеся вопросы порой уносили увлёкшихся собеседников и в глубину истории России, как это произошло с В.П. Полевановым. Он невольно вспоми­нал знаменитого губернатора Восточной Сибири царских времён князя Н.Н. Муравьёва-Амурского, переходил к вековым русско- китайским отношениям с почти неизвестным подвигом Албази- на, где 800 казаков этого маленького деревянного острога на да­лёком Амуре держали несколько месяцев оборону от безуспешно штурмовавшей его армии из 30 ООО манджур!

К сожалению, в отличие от знаменитого «Азовского сиде­ния» донских казаков в турецкой крепости Азов в1637-1642 годы, доблестный героизм защитников маленького деревянного острога на Амуре в 1685 году и с лета 1686 по весну 1687 годов до сих пор не получил широкой известности в стране и незаслуженно забыт. А первый боевой эпизод действий сибирских казаков по защите Ал- базина особенно интересен и преподносится официальной исто­рией слишком невыразительно упрощённо: «В 1685 г. крупный китайский отряд подступил к Албазину. Его гарнизон во главе с воеводой Толбузиным после недолгого сопротивления сдался на условия свободного выхода. Китайцы разрушили этот оплот рос­сийского присутствия на Амуре, а затем покинули район...»

Казаки не сдались, а добровольно покинули острог при ору­жии, в боевом порядке и со знамёнами. И произошло это, то есть такая суровая торжественность выхода защитников из острога, совсем не случайно. Интригующие подробности всех обстоя­тельств той яркой страницы военной истории Отечества и рас­сказал В.П. Полеванов, до этого глубоко и всесторонне изучив­ший, как губернатор и учёный, реальную, а не представляемую кем-то препарированную историю края.

Благородной инициативой Владимира Павловича в городе Благовещенске был установлен красивый памятник вышеупомя­нутому выдающемуся предшественнику и рачительному хозяину Восточной Сибири, русскому князю-патриоту Н.Н. Муравьёву- Амурскому, всемерно укреплявшему наше присутствие на рос­сийской окраине с закреплением его выгодными двусторонни­ми договорами Русской Империи с Китаем, значение которых не утрачено и поныне.

А между тем галерея интересных встреч Валерия Викторо­вича всё росла и росла, чему способствовал редкий по уровню и лицам довольно обширный круг личного общения автора. Доста­точно сказать, что он вбирал в себя государственных и политиче­ских деятелей, учёных, писателей, военачальников и даже видных иерархов Русской Православной Церкви, один из которых как раз и стал ныне её Предстоятелем, Патриархом Московским и Всея Руси Кириллом (Гундяевым).

Нельзя не отдать должное чуткой продуманности бесед, их стройности и избирательности. Автор как бы пытается по воз­можности максимально охватить ими многие сферы культурной и хозяйственной жизни страны, а также её прошлого и настоя­щего. Но главным в любой из таких бесед всё же всегда оставался сам герой со своим внутренним миром, впечатляющим багажом накопленных знаний и личного опыта, независимым мнением и абсолютно самостоятельными и предельно аргументированными суждениями по самым разным злободневным вопросам времени.

Они - это искушённый известностью и славой мудрый пи­сатель и редактор журнала «Слово» А.В. Ларионов; старейший советский поэт и кавалер государственных наград, прекрасный знаток глубинных взаимоотношений в литературных кругах двух столиц О. Н. Шестинский; его отчаянно смелый в обличениях многих неправд жизни, младший питерский собрат В.И. Шемшу- ченко; всегда ровный и невозмутимо сдержанный кладезь неис­черпаемых исторических и литературоведческих знаний, профес­сор А.А. Парпара; выросший как крупный инженер в обстановке извечной строгой секретности советского авиастроения, Лауре­ат Государственной Премии СССР Н.С. Николаев; самобытныйхудожник и крупный общественный деятель В.Г. Калинин и его нижегородский коллега К.И. Шихов... - вроде бы во многом не похожи друг на друга внешне и по характеру, но всех их роднит искреннее служение делу, стране, людям.

Быстрый читательский успех и признание бесед, которые тут же перерастали границы литературного жанра и становились документом русской жизни и эпохи, обуславливался не только выдающимися личностями большинства героев автора. Он в не­малой степени обязан незаурядному мастерству самого, теперь уже тоже давно маститого писателя, редактора и журналиста В.В. Сдобнякова, его необыкновенной способности расположить к себе собеседника и незаметно заставить максимально полно раскрыться, чтобы потом дотошно и не спеша докапываться до самого интересного, до сути. Умело вести длинную тонкую нить разговора, не давая ей ни оборваться, ни ослабнуть.

Немаловажную роль здесь играло и неизменно выявлявше­еся родство душ. Некое невидимое глазу единение автора и собе­седника, спаянных между собой одной общей болью, пережива­нием и огромной любовью к своей великой и многострадальной Отчизне. Они, пожалуй, и являлись всегда причиной той, при­сущей автору, избирательности во всём, о которой упомянуто выше.

С Олегом Николаевичем Шестинским Валерия Викторови­ча, в отличие от многих других, связывали годы тёплой человече­ской дружбы, которая подкреплялась постоянной и живой пере­пиской двух писателей. Большая разница в возрасте нисколько не мешала их регулярному, правда, больше заочному общению. Она лишь рождала трогательную заботливость и отеческое внимание старшего - О.Н. Шестинского к младшему - В.В. Сдобнякову. Зато в любимой области, в литературе, возраст обоих почти урав­нивался, нисколько не мешая глубоко и заинтересованно вникать в её творческие и теоретические проблемы. Плодотворное обще­ние именитого столичного писателя и его одарённого нижего­родского коллеги послужило в последующем изданию интерес­ной книги их переписки «Яблоки русского сада» (2010), к которой Валерия Викторовича, как и в данном случае, тоже пришлось на­стойчиво подталкивать и чуть ли не принуждать, что как непо­зволительный метод всё же оправдало себя. Книга была сразу же замечена читателем, по достоинству оценена и очень скоро разо­шлась по всей России, а также ближнему и дальнему зарубежью.

По мере быстрого накопления бесед становилось ясно, что очевидная важность полученного материала, конечно же, требует собрать их в отдельную книгу, которой, к тому же, вряд ли най­дётся подходящий аналог в литературе. Однако в этом ещё, как сказано выше, пришлось долго и настойчиво убеждать автора, который, как всегда по личной скромности, искренне боялся пе­реоценить свой труд. И вот после преодоления всех колебаний и сомнений замечательная книга увидела свет для пополнения со­бой сокровищницы современной литературы. Думается, что она, как и всё настоящее, обречена на долгую и счастливую судьбу.

ВЕРА В БОГА У МЕНЯ ОТ МАМЫ

Владимир Георгиевич Цветков - известный русский публи­цист, автор многих статей в периодической печати, в литера­турных журналах и альманахах, а также около двух десятков книг, наибольшую известность из которых приобрели «Новый Друг», «Месть Хрущёва», «Русская доблесть», «Красивая кукла Троцкого», «Цена любви - смерть», «Посох для предпринимате­лей», «Православный вождь»... Главная тема историко-публицистических исследований Цветкова - Православие как основа рус­ской государственности, русского мировоззрения, русского мира. Вот уже несколько лет Владимир Георгиевич тесно сотрудничает с нашим журналом и издательством «Вертикаль. XXI век», где в серии «Времена и Мнения» вышло несколько его книг и сборников статей. Сегодня мы беседуем с писателем вскоре после выхода его книги - «Родина старцев», которая, вне всякого сомнения, вы­зовет у православных читателей, да и не только у них, самый живой интерес.

Валерий Сдобняков. Но начать нашу беседу я, Владимир Георгиевич, всё-таки хочу с другой темы. Мы оба с вами выросли в Нижнем Новгороде, который в наши детские годы назывался Горьким, в стране именуемой Союз Советских Социалистиче­ских Республик, под большим давлением антирелигиозной и ин­тернациональной пропаганды, исключавших память о дореволю­ционном историческом пути России. Откуда же в итоге в наших сердцах пробился росток любви к Родине, к России? Как в наших душах выпестовалась спасительная Православная вера? Отно­сительно себя я в этой задачке попытался разобраться в очерке «Обретение России». Но, ведь я понимаю, у каждого свой путь, свой опыт.

Владимир Цветков. Ныне покойный Патриарх Алексий II (Редигер) сказал как-то, что сложность нашей ситуации заклю­чается в том, что за годы Советской власти выросли поколения людей, «которым не к чему возвращаться». То есть в условиях го­сударственного атеизма они не знали Православия. Со мной было по-другому. Я вырос без отца с одной матерью - Цветковой Евдо­кией Михайловной, 1907 года рождения. Она родом из Балахны и в детстве ещё застала царское время. А поэтому в гимназии изуча­ла в качестве одного из предметов «Закон Божий», который отме­нили сразу же после революции в 1918 году. Естественно, что мама была православным, глубоко верующим человеком, с уст которого не сходило: «Господи, помилуй!» или «Как на Том Свете терпеть!» Эти слова я слышал в детстве постоянно и, по сути, впитал в себя. Да и крестили меня уже большим, в три года, в нашем Высоко­вском Троицком храме, заменявшем в то время гонений на веру кафедральный собор. Их всего-то оставалось в городе, наверное, не более трёх - остальные были закрыты. Обстоятельства свя­того Крещения помнились все последующие годы. Тем более, что мне очень понравилось Причастие, которого я попросил ещё.

Это, так сказать, частные моменты. Конечно же, в доме тог­да не было ни икон, ни духовной литературы. Библию я видел мальчишкой единственный раз - её кто-то дал маме на несколь­ко часов.

Объективно же Россия - великая православная держава с более чем тысячелетней историей пребывания в вере, верность которой обязан сохранять каждый русский человек. И именно на России держится всё Вселенское Православие. А то, что она - Третий Рим - не пустые слова. Это избранничество, ниспослан­ное свыше. К тому же, Святые Отцы чётко сказали, что русский народ есть третий избранный народ-богоносец. Не случайны в этой связи и известные слова русского пророка и всемирно из­вестного писателя Ф.М. Достоевского: «Вся Россия для того толь­ко и живёт, чтобы служить Христу». Думаю, что в них, как в уни­кальной формуле, заключено всё. Весь смысл нашей человеческой жизни, начиная с самого рождения.

B.C. Святые Отцы, да и настраивание наших жизней на ре­зонанс духовного восприятия всего происходящего и в стране, и в мире есть некая очевидность, отмечаемая многими мыслителями как прошлых лет, так и сегодняшнего времени. Оттого, видимо, появилось в России такое, очень важное для нашей жизни, под­черкну, не только духовной, но и вообще общественной, явление, как старчество. Явление в своём роде уникальное, рождённое из недр духовного, религиозного состояния общества. Выпестован­ное в русском обществе не умом, а именно многовековым религи­озным опытом. Традиция старчества, слава Богу, не прерывается и поныне. Помню, какое на меня впечатление произвело выска­зывание схиархимандрита Иоанна (Маслова), который в работе «Преподобный Амвросий Оптинский и русская интеллигенция второй половины XIX века» вопрошал: «Чем же объяснить, что к простому, хоть и имеющему семинарское образование старцу об­ращались представители всех сословий и положений и даже те, которых в мире называли «гигантами мысли и духа»? (Имеют­ся в виду Вл. Соловьёв, С.П. Погодин, Н.В. Гоголь, Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, К.Н. Леонтьев, А.Н. Толстой... - B.C.). От­вет можно выразить словами святого Первоверховного Апостола Павла: «Не аз, но благодать, яже во мне». А затем уже у Василия Васильевича Розанова, в его удивительном труде «Около стен цер­ковных» я нашёл другое высказывание на эту же тему. Так, наш знаменитый философ пишет: «Некоторые из образованных по­ступали под водительство старца. Никто их к этому не нудил. Они начинали это, когда хотели, и оканчивали, когда хотели же. Но, обыкновенно, раз обратившийся никогда не хотел отойти вслед­ствие явной пользы советов, основывающихся единственно на обстоятельствах того, кто просил совета, а не настроения старца».

Вы только что издали книгу «Родина старцев». Расскажите о ней и что лично вас побудило взяться за эту тему?

В.Ц. Не думаю, чтобы у такого опытного монаха, как о. Ио­анн (Маслов), могли возникнуть какие-то недоумения по поводу старческого окормления представителей всех сословий старой России, о котором вы заговорили. Конечно же, он прекрасно знал, почему к великим старцам Свято-Введенской Оптиной Пу­стыни, ныне Калужской области, обращались тысячи и тысячи страждущих православных мирян лично, а также письмами и те­леграммами. Старчество, как явление Церкви Христовой, извест­но очень давно и имеет обширную святоотеческую и агиографи­ческую литературу. Мы всё ищем каких-то диковинок на стороне, а они рядом. Так случилось с нашим замечательным, упомянутом вами земляком, нижегородцем В.В. Розановым. Он долго нападал на Православие своим острым словом и лишь потом, на склоне лет открыл, что вся сила в нём. Что это сокровище вечное, не- иждеваемое. Прозрел он и в отношении К. Н. Леонтьева, кото­рого выделил из всех как выдающегося русского православного мыслителя. Кстати, у Константина Николаевича таких метаний никогда не было, и он ещё на Афоне хотел принять монашеский постриг, тяготясь светской жизнью. Но там были опытные в ду­ховном делании старцы, которые, безусловно, провидели буду­щий жизненный путь русского учёного-паломника, мечта кото­рого осуществилась уже в России, а не в Греции. Именно дома он попал в руки всё того же многоопытного Оптинского старца Амвросия, который благословил труды Леонтьева.

Проще говоря, старцы - это православные подвижники высокой духовной жизни, многими трудами и подвигами очи­стившие себя от страстей и обретшие истинное, а не показное смирение. В истории Русской Православной Церкви ими стано­вились и монахи, вплоть до иерархов, и представители белого духовенства (приходские священники), и даже миряне. Господь наделяет таких Своих избранников дарами Благодати Духа Свя­того - прозорливости, исцеления духовных и физических неду­гов, рассуждения, утешения, любви... Это-то и влечёт к старцу множество людей за помощью в различных жизненных затруд­нениях. И он, руководствуясь волей Божией, открывает человеку, как ему поступить в том или ином случае.

B.C. И всё-таки я возвращусь к своему утверждению, что это, в большей мере, чисто русское явление. Явление русской православной духовной жизни. Иначе невозможно объяснить того феномена любви и почитания, которые существуют по от­ношению к сегодняшним старцам именно в России. К ним за со­ветами едут не только миряне, которым в сегодняшнем жестоком мире приходится переживать слишком много скорбей, но и люди состоятельные, обременённые мировой славой, властью, имею­щие большие состояния.

В.Ц. Великий и всеми почитаемый святой, Преподобный Лаврентий Черниговский говорил, что старчество в России пре­будет до скончания веков. Сам он окончил свой жизненный путь в 1950 году. Насколько непостижимо труден подвиг духовного делания на пути к старческому, общественному служению можно увидеть на примере святого Преподобного Серафима Саровско­го, который, по словам известного духовного писателя Митро­полита Вениамина (Федченкова), получил дары Благодати Духа Святого лишь за семь лет до своей смерти. Но этого вполне хва­тило, чтобы о. Серафим стал великим и любимым всем право­славным миром святым.

К наиболее известным и почитаемым старцам последнего времени за рубежом мы, конечно же, должны отнести схимонаха Паисия Святогорца, отошедшего ко Господу в 1994 году, о кото­ром сегодня в России знает каждый уважающий себя православ­ный человек. Его жизнеописания и поучения разошлись у нас во множестве изданий. Так прославляются избранники Божии, ко­торых невозможно ни замолчать, ни оклеветать, ибо правда рано или поздно всё равно откроется. И горе тому, кто встанет на её пути.

Россия особенно процвела старчеством в XIX и начале XX веков, во времена великих Оптинских старцев - Анатолия (Зер- цалова), Анатолия (Потапова), Нектария (Тихонова), Варсоно- фия (Плиханкова)... Как раз к их собратьям и предшественникам, Преподобным Макарию, Амвросию, Иосифу и другим и стре­мились приведённые вами выдающиеся деятели родного Отече­ства - Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, братья Ки­реевские. А была ещё Глинская Пустынь и другие очаги русской духовности. Причём наступившая смерть никак не прерывает возможности обращения к старцу за помощью, что можно видеть на примере наших нижегородских подвижников отечественного благочестия - старицы Макарии, в схиме Марии (Кудиновой), протоиерея Григория Васильевича Долбунова, старцев Михаила Хабарского и Иоанна Шорохова... Надо сказать, меря букваль­но поразил случай с Наруксовым. Невероятно, но факт, что вы­ходцами этого очень удалённого русского села Нижегородской глубинки стали сразу три православных подвижника великой святости! Притом все они современники, младшим из которых является протоиерей Григорий Долбунов. Несомненно, что это редкий, если не редчайший случай в истории Церкви. О послед­нем из них - священномученике, Архиепископе Тверском и Ка­шинском Фаддее (Успенском) - дивном иерархе нашей Церкви, хочется сказать особо хотя бы потому, что он как бы продолжает предстоятельский ряд нижегородцев. Имею в виду Патриархов Никона и Сергия. Владыка Фаддей (Успенский), пусть чисто но­минально, пусть очень краткое время, но тоже был во главе РПЦ! А его личные человеческие и архипастырские качества просто подкупают своей неординарностью. Здесь хочется оговориться о существовавшем заблуждении принадлежности Владыки Фад­дея (Успенского) к нашему городу Васильсурску, которое не обо­шло и меня. Спрашивается, откуда же оно возникло? А всё дело в том, что родитель Архиепископа Фаддея (Успенского), о. Василий Фёдорович Успенский по окончании Нижегородской Духовной Семинарии в 1870 году вместе с Матушкой Лидией Андреевной прибыл в село Наруксово Нижегородской губернии, где служил священником в храме и преподавал в церковно-приходской школе. В последующем Успенские переехали в город Васильсурск Нижегородской губернии, где о. Василий служил настоятелем соборной церкви Покрова Пресвятой Богородицы. Позднее про­тоиерей Василий Фёдорович Успенский перебрался в село Белав- ка в храм Вознесения Господня и стал благочинным 1-го Округа Васильсурского благочиния. Потому-то ошибочно и относили Владыку Фаддея (Успенского) к городу Васильсурску. Но он, в числе троих детей Успенских - Александра, 1871 года рождения, и Василия, 1873 года рождения, - родился в Лукояновском уезде, а значит, в селе Наруксово.

B.C. Два года назад я совершил путешествие вверх по Волге и оттуда по каналу и через озёра в Санкт-Петербург и обратно. Во время этого многодневного плавания я как-то совершенно по иному ощутил смысл русской жизни, так сильно отличающийся от того, что навязывают нам современные СМИ. Во всех преде­лах нашей земли, в крупных городах и совсем маленьких сёлах, в церквах и монастырях хранятся почитаемые православным на­родом святыни - чудотворные иконы, мощи святых. И это ни некие «музейные экспонаты», а участвующие в повседневной на­родной жизни факты. К поклонению святыням не иссякает поток русских людей. Да и не только русских. Правильнее сказать - на­родный поток верующих православных мирян.

В.Ц. В старцах, как в величайших православных подвижни­ках, безо всякого преувеличения выражалась и выражается ду­ховная мощь русского народа и его Православной России. Имен­но в ней отмечен невиданный факт, когда трёхлетний мальчик из Пермского края отправился на Афон и дошёл! К юношескому возрасту он уже был наделён от Господа дарами Благодати Духа Святого, что вызывало зависть взрослых монахов из греков, ко­торые, к сожалению, зачастую недолюбливали русских именно за их быстрое духовное восхождение в делах православного бла­гочестия. Этим мальчиком был святой Преподобный Феодосий Кавказский или «Иерусалимский батюшка»: он девять лет провёл у Гроба Господня в Иерусалиме, что тоже есть случай из ряда вон выходящий. Ныне Преподобный Феодосий Кавказский прослав­лен как местночтимый святой в Краснодарской и Ставрополь­ской епархиях РПЦ, а его святые мощи покоятся в главном хра­ме города Минеральные Воды Северного Кавказа. Приложиться к ним идут и едут толпы православных паломников из разных мест необъятной России. Ещё при жизни Преподобный Феодо­сий обещал помогать всем, кто к нему обратится за помощью по­сле его блаженной кончины.

B.C. Вы дитя послевоенных лет. Как сейчас вспоминается то время и вспоминается ли вообще? В современной России у по­литиков «демократического толка» стало просто обязательным правилом хорошего тона швырнуть в тот исторический период нашей страны камешек, да поувесистей.

В.Ц. Ну, во-первых, тон этот далеко не хороший, а недо­пустимый и довольно рискованный, так как может повлечь за собой самые неприятные и непредсказуемые последствия для его апологетов и проводников. Не зря учёные вывели Закон Ле Шателье, в соответствии с которым все эти безнравственные выверты с исторической неправдой влекут наказание свыше. В результате рано или поздно, но оно наступает. Поэтому всем фальсификаторам русской или мировой истории стоит приза­думаться, если они дорожат своим личным благополучием или благополучием своих близких. С такими вещами благоразум­ные люди не шутят.

Что касается лично меня, то я, как и многие дети того счаст­ливого времени беззаботного детства, прошёл ясли и детский сад. Потом была родная семилетняя Розовая школа №32, что на­ходилась рядом с домом на нашей Невской улице Ворошиловско­го, а позднее Приокского района города Горького. Пошёл я в неё осенью скорбного 1953 года: весной, 5 марта, умер выдающийся государственный деятель Советского Союза, непревзойдённый геополитик и любимый советский вождь Иосиф Виссарионович Сталин. Это тогда стало великим народным горем - искренние слёзы были на глазах у всех. Плакали и мы, дети. В первом классе я застал ещё раздельное обучение мальчиков и девочек. С 1954 года нас объединили.

Хорошо помню заботу государства о детях малообеспе­ченных семей того времени, к которым я относился. Помогали с одеждой. Летом давали путёвки в пионерский лагерь в Зелёный Город, а зимой - билеты на ёлку, вплоть до Дворца Пионеров в городе, с обязательными хорошо подобранными новогодними подарками. Всё это делалось, конечно же, бесплатно, через про­фсоюзы Ленинского завода, где работала мама.

Жили мы тогда, естественно, очень скромно, без излишеств в одежде и питании, но раздетыми не ходили и голодными не были. А река Ока, стадион и парка «Швейцария», что были ря­дом, скучать не давали. Причём для подростка того замечательно­го времени было открыто всё: библиотеки, множество различных кружков и спортивных секций. Иди куда хочешь! И я ходил - в детскую библиотеку имени Саши Чекалина на Новом Посёлке, у бани, а затем во взрослую, имени Т.Г. Шевченко на Караваихе, в художественную студию клуба Кринова на Старом Посёлке. Мой приятель, Жэка Боровков, кроме неё, стал заниматься в духовом кружке, а по окончании средней школы закончил нашу консер­ваторию по классу гобоя. Меня же больше привлекал спорт. Бла­го, стадион «Радий», а тогда «Энергия», был под боком. Поэто­му коньки, лыжи, хоккей, футбол, а позднее городки занимали меня в часы досуга. Везде требовалось только желание. Других препятствий не было. Ни о каких деньгах и речи быть не могло: всё предоставлялось бесплатно. Выбор подобных занятий был необычайно широк. Однажды нам, группе мызинских ребят, за­хотелось заняться боксом. И что же? Поехали в Дом Офицеров, где тренер ДСО «Спартак», мастер спорта по боксу Н.М. Баталин без разговоров записал нас всех к себе.

Такие же неограниченные возможности открывались для учёбы после средней школы: иди в любой ВУЗ, в любое учили­ще в любом городе. Помню, как радовалась Приёмная комиссия в Медицинском институте, куда я подал документы: не хватало ребят! Тогда же я по направлению военкомата ездил в Ленинград на военный факультет института имени Лесгафта, готовившего начфизподготовки полка.

B.C. Кстати, наряду с книгой «Родина старцев» в январе 2012 года увидела свет и другая ваша работа - «Мялики - городош­ная династия», которая вызвала большой интерес как у ветеранов и любителей спорта, так и вообще у читателей, неравнодушных к отечественной истории. Тому послужило сразу несколько факто­ров - и то, что книгу написал талантливый публицист, и то, что автор сам является мастером спорта по городкам, ну и, главным образом, то, что в ней рассказано об одной из древнейших игр наших предков, которая в сегодняшней России явно не в фаворе. А ведь городки можно назвать русской национальной игрой? Не зря же вы когда-то из множества возможностей заниматься спор­том выбрали именно её.

В.Ц. Проживая в доме за забором стадиона, никак невоз­можно оградиться от спорта. И я занимался многими его вида­ми - коньками, лыжами, футболом, хоккеем, настольным тен­нисом и как-то незаметно для себя пристрастился к городкам. Вначале как зритель, сидя на высоком заборе и наблюдая игру городошников: у нас на Мызе активно действовала секция горо­дошного спорта во главе с его энтузиастом - Виктором Алексе­евичем Захаровым, термистом 4-го цеха завода имени Ленина, то есть нынешнего НИТЕЛа. Он и его коллеги закаливали детали и части оснастки оборудования, такие как пуансоны, матрицы, резцы и т.д. Поэтому Витю вся Мыза знала по его знаменитому прозвищу «Калила». Да, так и звали. Вот я и наблюдал сверху, как он и его товарищи по секции ловко выбивали фигуры из пяти городков. Конечно же, я хорошо знал в личность всех городош­ников, как и пятнадцать фигур, во взятии которых они регулярно тренировались. И вот, заслышав характерный стук городошных бит, я тут же бежал к площадкам со стороны нашей улицы, заби­рался на забор и, не отрываясь, следил за игрой. Иногда, при осо­бенно неудачном броске, меня прогоняли, как мнимого виновни­ка срыва: надо же было на ком-то отыграться! А чаще не трогали. Как зритель-завсегдатай я отлично знал, куда прятали городки. Палок, конечно, не доставалось: их уносили с собой в раздевал­ку, где и хранили. Так постепенно я узнавал об индивидуальной конструкции бит. Как-никак, большинство городошников - сам Витя Захаров, Павел Телепенин, Коля Куделькин, Иван Крестья- нов, Юра Новиков и другие - являлись мастерами спорта. И вот когда они уходили, начиналось моё время, стимулируемое впе­чатлением от игры мастеров. Бросал чем попало, то есть всем, что можно использовать вместо бит. Только городки, хоть и не но­венькие, были настоящими. И так продолжалось долго. Причём и зимой, и летом. Изредка мне доверяли возглавлять юношескую команду, которую набирали на разовый случай из сверстников- футболистов. В конце концов я дошёл до настоящих бит, кото­рые купил за три рубля у Николая Семёновича Куделькина. А ещё через какое-то время стал уже соперничать с мастерами, за что меня немедленно включили в состав команды.

Звание «Мастера спорта СССР» я выполнил в Муроме в ав­густе 1966 года, выиграв с большим преимуществом Всесоюзные личные соревнования на приз Героя Советского Союза Н.Ф. Га­стелло. Их организовало ДСО «Локомотив». По существовавшим тогда Правилам надо было осилить норму мастера дважды до ос­новных соревнований. Поэтому пришлось успешно предварить

Всесоюзный турнир выполнением нормы мастера спорта на пер­венствах города и Горьковской железной дороги, где был хорошо развит городошный спорт и активно действовала городошная секция «Локомотив», имевшая несколько площадок. Одна из них была даже в локомотивном депо станции Горький-Московский недалеко от Московского вокзала.

Лично для меня городки всегда были не просто спортом, а элементом русской национальной культуры, определявшим ма­стерство и удаль человека. Потому-то следы народной игры теря­ются в веках седой древности и ею не зря увлекался ещё Великий Князь Александр Ярославич Невский. Потому-то она была так массова и любима повсеместно в числе других подвижных игр русского народа.

С 1923 года городки стали официальным видом спорта с квалификационным нормативом, количеством и видом фигур, а также конкретно определённой площадкой, то есть квадратами для городков и «коном» и «полуконом» для их выбивания. С 1928 года городки были непременными участниками всех Спартакиад народов СССР с зачётными очками для команд участников. Все 50-е до 80-х годов городошный спорт пребывал в непрерывном развитии и достижениях: появилось металлическое покрытие городошных квадратов, асфальтирование стоек, усложнялись и совершенствовались мастерские биты, где улавливались граммы веса и миллиметры их центровки.

Кстати, за рубежом, скажем, в Финляндии, Швеции и дру­гих странах мира, к таким национальным сокровищам, как наши городки, относятся чрезвычайно бережно. У нас же в последние годы с падением массовости спорта и авторитета его организа­ционных государственно-общественных структур появились со­вершенно безответственные деятели, не обременённые никакой исторической памятью, которые считают, что с городками можно делать всё, что им заблагорассудится. Отсюда чуть ли не каждый день меняются Правила, навязываются какие-то трех- и восьми­гранные городки, которых не знал ни спорт, ни русская народная игра, низводится роль судейского аппарата. Кроме того, с таким же упорством и настойчивостью навязывается некая унифика­ция, то есть ограничение веса бит до смешного. Например, до двух килограммов. В результате на деле получается, что от тех со­вершенных и технически сложных бит, к которым мастера вместе со своим любимым спортом шли десятилетия, надо вернуться к исходному рубежу. К обыкновенным палкам, которыми играли неискушённые любители в любом доме отдыха или парке культу­ры. Единственно, они будут не берёзовые или дубовые, а какие- нибудь полимерные. Правильно один из ведущих городошников страны - А.В. Горбатых из Томской области - назвал это «воз­вращением в пещерный век». Очень похоже, что у наших псевдо­новаторов не всё в порядке с головой.

Вот эти и многие другие вопросы городошного спорта и раскрывает моя книга на фоне рассказа о знаменитой нижего­родской династии Мяликов, которую я превосходно знал лично. Первые отзывы о книге городошников говорят о том, что она удачна и очень нужна. Во всяком случае, городошный спорт не знал такого полного и крупного по объёму серьёзного издания. Одно это уже радует.

B.C. Что вас побудило заняться изучением жизни и творче­ства Владимира Маяковского? Видимо, это тоже следствие глу­бокого интереса вообще к отечественной истории. Или вас, как профессионала-юриста, в первую очередь заинтересовал факт загадочной смерти Владимира Владимировича? Всё-таки мно­гие, как тогда, так и сейчас, не приняли общеизвестную версию самоубийства поэта. В своей книге «Цена любви - смерть», по прочтении которой один учёный мне сказал: «Я думал, что знал о Маяковском всё. Теперь понимаю, что не знал ничего», вы, ссы­лаясь на множество источников, аргументировано доказываете, что это было убийство.

В.Ц. Интерес мой к великому советскому поэту возник как-то случайно во время учёбы в средней вечерне-сменной школе № 23, что на улице Бекетова. Это был примерно 1965 год. Мы как раз изучали его творчество. Помню, разбирали извест­нейшее стихотворение о советском паспорте. Здесь-то и произо­шло, я бы сказал, неожиданное открытие, постижение поэта и его творчества, где немалую роль сыграла Лидия Афанасьевна, прекрасный и вдумчивый педагог, знаток отечественной литера­туры. Тогда таких преподавателей было много. С этого времени я стал собирать книги великого поэта, наиболее известное собра­ние его сочинений. Потом их было уже несколько и разных. Про­изведения Маяковского повлекли за собой вполне естественный интерес к его личности, а значит, к биографии, которая оказалась на редкость интересной. Поэтому, выезжая в служебные коман­дировки по работе, я везде, где бывал, обязательно «проверял» магазины на наличие любых воспоминаний о поэте. Поэтому и сейчас, много лет спустя, хорошо помню, где и какую книгу об­наружил и приобрёл. Например, альбом фотографий Л.Ф. Вол- кова-Ланнита «Вижу Маяковского» - в Алатыре; воспомина­ния грузинского князя Бебутова «Отражение» - на удмуртской станции Балезино...

Маяковский вообще стоит особняком в русской советской литературе, удостоившись ещё при жизни буквально-таки леген­дарной славы у современников. А она никогда не рождается на пустом месте и понапрасну. Этой славе служило всё - и могучая высоченная фигура, и красивая внешность, и голос, и эрудиция, и феноменальная память, и грандиозный поэтический и органи­заторский талант, и молниеносное остроумие непревзойдённого полемиста. Маяковский, художник по образованию, был также и критиком, и великолепным публицистом. Его американские заметки одинаково злободневны и спустя десятилетия. Но глав­ной в нём, что особенно подчеркнул современник поэта австриец Гуго Гупперт, была нравственная чистота, которая очищала и об­лагораживала всех, кто с ним соприкасался. Не было никаких ли­тературных премий и других отличий. Их заменяло ободряющее слово Маяковского. Его похвала, внимание и поддержка.

Так я пришёл к систематизации биографических материа­лов о великом поэте, алфавиткам с разделами - «поездки», «вы­ступления», «рост», «глаза» и т. д. и т. п.

Столь пристальный интерес к поэту сдружил меня с его ярым почитателем и пропагандистом, инженером «Гражданпро- екта» B.C. Кузнецовым. Мы с ним общались многие годы, вместе выезжали в Москву на большие юбилеи поэта, где я познакомил­ся с американской дочерью Владимира Владимировича - Хелен Патрицией Томпсон и её взрослым сыном - Роджером, юристом по профессии. Она очень похожа на Маяковского внешне и на­зывала себя только Еленой Владимировной.

Но особенно я дорожу знакомством и дружбой с одним из самых глубоких исследователей последнего периода жизни по­эта, его интересным биографом и талантливым московским жур­налистом, автором уникальной книги «Тайна гибели Маяков­ского» (1998) В.И. Скорятиным. Мы активно переписывались с Валентином Ивановичем почти три года (с июля 1990 по апрель 1993 годов), не раз встречались в Москве у него на квартире, на Верхней Масловке, рядом со стадионом «Динамо», на Новодеви­чьем кладбище, в ИМЛИ на Поварской, и в ГММ на Лубянском проезде. Полезное взаимообогощающее общение продолжалось до неожиданной и явно преждевременной смерти Скорятина. Насколько тесным было общение, говорит тот факт, что Вален­тин Иванович включил меня, как исследователя биографии по­эта, в справочный аппарат своей книги, так и не увидевшей свет при жизни автора. Мы являлись единомышленниками и были убеждены в том, что Маяковского убили. И хватит нам на этот счёт всяких экивоков. Надо говорить прямо и только об убий­стве великого поэта, как это замечательно сделали почитатели

С.А. Есенина, доказательно «расправившись» с его официальным биографом Юрием Прокушевым, настаивавшем на самоубий­стве. Кстати, массовое убийство русских поэтов того времени не может не возмущать. Достаточно сказать, что троцкистами с их антисоветской оппозицией, охватывавшей своими зловещими щупальцами всю страну, было преступно расстреляно только за один раз сразу шестнадцать (!!!) крестьянских поэтов!.. Имена их хорошо известны.

Моя скромная по объёму книга, как и «Красивая кукла Троцкого» - это пусть небольшой, но всё-таки обличительный акт того подлого времени произвола антисоветской троцкист­ской оппозиции - реальной виновницы массовых репрессий и атмосферы страха в нашей стране, и ей никогда не смыть кровь невинных страдальцев со своих рук.

B.C. В переписке между вами и В.И. Скорятиным вы дели­лись друг с другом мыслями только по поводу биографии Мая­ковского, или всё-таки обсуждали вопросы современной исто­рии России, вообще общеполитической ситуации в СССР?

коненного Бриками и их приверженцами самоубийства поэта можно было только многими новыми, а не затасканными дока­зательствами, которые невозможно было бы игнорировать нико­му Скорятин, благодаря своему авторитету и опыту, дотошной въедливости и исключительной, я бы сказал, бескомпромиссной профессиональной добросовестности, сделал на этом пути про­сто невероятное. Не случайно в связи с этим профессор Альберт Тодд из Нью-Йорка невольно подытожил: «Выдающаяся рабо­та, проделанная русским исследователем Валентином Скоряти- ным, заставляет по-новому посмотреть на версию о самоубий­стве Маяковского...» Это и привело меня в Бумажный проезд, 4, Москвы, где располагалась редакция журнала. Нас познакомил там наш нижегородец-горьковчанин, заведующий отделом Ва­лентин Алексеевич Кузнецов, который и публиковал материалы Скорятина. Его сенсационные разоблачительные находки изряд­но переполошили весь многочисленный и влиятельный лагерь сторонников Бриков. По сути, это была целая эпопея крушения огромной толщи как бы, ещё раз повторю, узаконенной лжи, ста­рательно прикрытой «хрестоматийным глянцем» и массой со­мнительных запретов. Поэтому главное, что делали сторонники гэпэушной семейки Бриков, в окружении которой в числе близ­ких связей была группа профессиональных убийц руководите­ля РОВС генерала А.П. Кутепова, это упорно замалчивали как имя исследователя, так и результаты его сногсшибательных от­крытий. В противовес им было организовано множество публи­каций в различных средствах массовой информации - газетах, журналах и т. д. - материалов, настаивающих на самоубийстве Маяковского и восхвалении Бриков, особенно Лили Юрьевны, урождённой Лили Урьевны Каган. Непосредственное участие и личная заинтересованность в деле физического устранения ве­ликого советского поэта правой руки одиозного Председателя ОГПУ Г. Е Ягоды - Янкеля Шевелева-Шмаева-Агранова, крова­вого палача русского народа, о реабилитации которого не идёт речь даже в сегодняшнее время правового беспредела, практи­чески сделали Л. Брик женой и наследницей всех литературных трудов Маяковского с назначением солидной пожизненной пен­сии специальным Постановлением СНК РСФСР от 1930 года. Это совершенно бессовестное вероломство было проделано при живом и настоящем, а не мнимом муже, Осипе Максимовиче (Мейеровиче) Брике, который безотлучно околачивался в каче­стве бесплатного приложения к многочисленным мужьям своей ловкой жёнушки, целиком разделяя её замысловатые жизненные ходы. В сущности, они их осуществляли совместно по единому тщательно продуманному и изощрённому плану искушённых аферистов. Не зря же Лилечка так искренне сокрушалась только об Осе, благополучно скончавшемся в 1945 году. Другие «мужья», как личности и супруги, её просто не интересовали. А с Осей, как выражалась Лиля Урьевна, умерла якобы и она сама. Правда, эта смерть очень уж затянулась во времени и наступила значительно позже после любимого и единственно законного муженька Оси Брика. Причём Лилечка даже поторопила её, покончив с собой в возрасте 88 лет.

Несмотря на эти шокирующие нормального человека об­стоятельства, рьяно защищать столь несправедливый и неесте­ственный исторический «расклад», устроенный неограниченны­ми тогда возможностями палача из ОГПУ Агранова, как всегда бросилась бриковская «гвардия» конъюктурных почитателей. Стоило появиться первым «маяковским» публикациям Скоря- тина в «Журналисте», как сразу же всё и понеслось... В 1989 году журнал «Театр» начинает публиковать пасквильную книжонку Ю.А. Карабчиевского «Воскресение Маяковского», впервые из­данную в 1985 году в Мюнхене. А в 1990 году её срочно выпускает престижный «Советский писатель» уже у нас в стране в виде не­большой книжоночки.

18 июня того же года Юрий Аркадьевич с 22.15 до 22.35 ве­чера участвует в искусственной стычке-потасовке на 1-м канале ЦТ в телепередаче «Весы» под названием «Снова о Маяковском» с маститым и вдобавок официальным биографом поэта А.А. Ми­хайловым. Финал её предполагал дружно убедить телезрителей в несомненности самоубийства Владимира Владимировича, что и было сделано подложными оппонентами.

Кстати, апологет самоубийства Маяковского Карабчиев- ский так вжился в свою роль знатока кончины великого поэта, что, скатавшись в Израиль, немного продлил там своё пребыва­ние, а вернувшись в страну, как и Лиля Брик, покончил с собой.

Всё в том же 1990 году в дело ввязалась журналистка ТАСС Елена Бернаскони, опубликовав свой первый материал о Маяков­ском в журнале «Эхо планеты», №18. Тема продолжалась до 1993 года под флагом «Маяковский. История любви». Заключитель­ный её материал был в 9-м номере «Эха планеты» за 27 февра­ля - 5 марта 1993 года.

B.C. Вы можете из писем Скорятина процитировать какие- то наиболее важные, на ваш взгляд, высказывания, наблюдения, может быть, даже предостережения?

«По «ящику», говорят, промелькнула передача. В центре этой передачи, как мне сказали, была эта еврейка из ТАССовского журнала Бернаскони! Вот что значит еврейская хватка! Учитесь. Один материал (Бабича) готовила к печати как редактор. Затем написала сама. «Эхо планеты» (№31/32?). И что Вы думаете? Она уже выступает в роли крупнейшего специалиста по Маяковско­му! Забавно всё это».

Но кроме Е. Бернаскони и Ю. Карабчиевского с А.А. Ми­хайловым, за дело срочной дезавуации обличительных резуль­татов журналистского поиска Скорятина взялись и другие: по­дозрительно активизировался славист из Швеции Б. Янгфельдт, зачастил из Казахстана в Москву обожатель Бриков А.В. Валюже- нич, в оборот быстренько включили престарелую, но ещё живую В.В. Полонскую - главную свидетельницу самоубийства поэта, который застрелился чуть ли не на её глазах. Имя Вероники Ви­тольдовны с непременными рассказами о самоубийстве поэта замелькало по периодике. А тут ещё К. Кедров из «Известий», В. Радзишевский из «Литературной газеты», Л. Колодный, 3. Бо­гуславская... В большую игру включился даже известный специ­алист по А.Н. Толстому - филолог В.И. Баранов, сменивший ни­жегородскую прописку на Москву. Причём, Вадим Ильич сумел каким-то образом угодить не куда-нибудь, на московские задвор­ки, а прямо в знаменитый «Дом на Набережной», прославленный Ю. Трифоновым.

Итак, Скорятин устанавливает какие-то новые ранее не­известные сногсшибательные факты биографии Маяковского, вытаскивающие на свет виновников его гибели, а кругом мол­чание, тишина, пикирование на радио и телевидении частично приведённой «гвардии» опровержцев вскрытых фактов во главе с А. Михайловым. Они в очередной раз настаивают на самоубий­стве поэта, всячески замалчивая имя въедливого журналиста, потревожившего их спокойную жизнь.

Надо сказать, что «творческая» мысль «гвардейцев» чёрно­го дела работала прекрасно. Помимо личных утверждений, изо­бретались для пущей важности и убедительности какие-то наду­манные экспертизы вроде «психолингвистической» в отношении предсмертной записки Маяковского, или появлялись неведомые эксперты типа некоего А. Маслова. Преподнесли его пышно в качестве опытнейшего судмедэксперта, доцента Московской Ме­дицинской Академии имени И.М. Сеченова. Ещё интереснее об­ставили сам материал, появившийся в «ЛГ» и перепечатанный 15 января 1992 года «Нижегородскими новостями». Он назывался «Как погиб Маяковский», примечательная рубрика его гласи­ла - «точка над i», а однозначное резюме подводил подзаголовок: «Спор завершают эксперты».

Однако А. Маслову, которого Скорятин назвал всего лишь «стреляной гильзой», завершить спор не удалось. За цветастым антуражем представления он оказался обыкновенным соседом Бриков, прожившим с ними в одном доме целых тридцать лет.

Подтасовка была очевидна, а любые заключения такого «экспер­та» - сомнительны.

Поэтому тема нашей переписки строилась в основном на биографии великого поэта, так как комментарии напрашивались сами собой из поведения недобросовестных оппонентов. Вален­тин Иванович также писал о постоянном нездоровом интересе к его расследованию известного московского журналиста Льва Ко­лодного, который пытался узнать о планах и находках биографа. Скорятин искренне сокрушался, что застряла изданием его книга о поэте.

Изредка Валентин Иванович касался происходящей поли­тической жизни. В основном, мельком. Так он с горечью привёл появившегося тогда на сцене Шохина, назвав его настоящую фа­милию - Шайхет. Он, по-моему, стал министром труда или го- симуществ при Ельцине. «Словом, сгибаться Вам под тяжестью налогов, а нам пребывать в нищете, пока месье Ельцин будет окружён этой шантрапой...», - писал мне Скорятин 29-30 сен­тября 1991 года.

Незадолго до этого, 15 сентября, он сокрушался: «Демокра­тический погром в партархивах осложнил ситуацию, отодвинул работу с главными материалами о поэте. Придётся начинать с нуля. Надежды не теряю».

А весной того же года, а точнее 10 мая, Валентин Иванович спрашивал у меня, одновременно негодуя:

«Юность» №2 видели? Там Богуславская (жена поэта Ан­дрея Вознесенского - В.Ц.) столько дезинформации подброси­ла... зачем они лепят такие «горбушки»? Запутывают только. Или морочат голову сознательно?

Макаров ушёл в подполье. Думаю, что навсегда».

В том же письме Скорятин сообщал другие текущие новости:

«Веронике Витольдовне звонил на днях. Уже после переда­чи. Мило поговорили. Поздравил её, пожелал здоровья, настро­ения. Сговорились (в который раз!) о встрече. (Всё собираюсь!..) Но как выйдет, не знаю. И при всём при этом - она ни слова о публикациях в «Журналисте», а я ни слова о её выступлении на радио России. Вот так. Ни мира, ни войны. Странная ситуация. Любопытная...»

Ранней весной, 11 марта всё того же 1991 года Валентин Иванович поведал мне неординарный случай из жизни «демокра­тической» Москвы:

«.. .У депутата Ю.П. Власова (знаменитый спортсмен, Олим­пийский чемпион, журналист - В.Ц.) (моего давнего знаком­ца) исчезли из квартиры редкие («старые») книги, касающиеся ВУК - ОГПУ, другие материалы и его собственные дневниковые записи. Причём он сказал, что его «хату» и раньше посещали ге- пеушники, знакомились с материалами, но ничего не трогали. Сейчас же пошли на «беспредел».

B.C. Я с содроганием вспоминаю те годы смуты. Конец 80-х и начало 90-х явили собой бандитский беспредел как со стороны уголовников, так и со стороны самого государства, со стороны тех, кто захватил в нём власть. Кажется, всё самое низменное и ничтожное явилось в мир, чтобы его обворовать, унизить, разру­шить. Но противнее всего было видеть циничное предательство, публичную подлость тех, кто сейчас являют собой «выдающихся деятелей культуры». Их награждают самыми высшими орденами страны, государственными премиями.

В.Ц. Да, вы правы. Но я всё-таки продолжу цитирование писем Скорятина, потому что мне кажется, его мысли, замечания, предчувствия очень важны для истинного понимания происхо­дящих в нашей стране процессов уже в сегодняшнее время. За строками писем не всегда видна была та тяжёлая искусственно созданная атмосфера, в которой трудился журналист, но иногда она всё же прорывалась, когда ему хотелось хоть как-то разря­диться от нервного напряжения. 2 мая 1991 года он писал мне:

«Ограничил все контакты. По книге много ещё технической работы будет. ... И всё же. Случайные встречи в редакции про­исходят. Опять налетел на меня этот злыдень - Ким Израиле­вич Ляско. Именует меня не иначе, как продолжателем дела Ко- лоскова. Я этому кретину популярно объяснил, что моя версия существенно расходится с колосковской...», «...я никого ни в чём не обвиняю, я просто восстанавливаю события. А если воссоз­данные события представляют Бриков в неприглядном свете, то моей вины в этом нет. О своём добром имени надлежало забо­титься самим Брикам, а не Киму Израилевичу...»

Всё тот же Ким Израилевич, придя как-то в ГММ, довёл там директора музея Светлану Стрижнёву до такого состояния, что она вся взъерошенная и бледная выскочила из собственного ка­бинета, оставив там агрессивного от злобы почитателя Бриков.

«Ляско - мелкий человечишко, - писал мне Скорятин чуть позднее, - и Вы, несомненно, правы. Не стоит вступать с ним в споры. За семейку Л.Ю. Брик он готов выцарапать глаза. Злобен, агрессивен, непримирим. Прямо-таки цепной пёс!»

Конечно, наша переписка не могла обойти своим внимани­ем дочь и внука великого советского поэта:

«С Патрицией, естественно, встречался. На самом финише, т. е. в день накануне отлёта её взял инициативу в свои руки, - писал Скорятин 25 сентября 1991 года. - Вырвал её из рук «по­читателей», всевозможных клюшек и чайников, ворвался вместе с ней в кабинет Стрижнёвой и затеял «интервью». Потом уже сам не мог отбиться от неё. Весь дальнейший сценарий (её беседа с представителями фонда культуры, нахальной девушкой из газ. «Труд», чаепитие, поездка в посольство за паспортами и т. д.) был сломан. Музейные дамы верещали от возмущения. Но делали это, честно сказать, с симпатией ко мне. Патриция заинтересовалась нашей беседой. Договорились продолжить это «интервью» в ок­тябре. Вот так».

С Валентином Ивановичем у нас получилось очень интерес­ное сочетание знаний и интересов по Маяковскому. Например, по знакомству поэта с Т.А. Яковлевой в Париже мы имели разные точки зрения. Он считал, что Татьяну ему подсунула младшая сестра Л. Брик Эльза Триоле, удачно выйдя замуж за француз­ского писателя-коммуниста Луи Арагона, осевшая в Париже. По мнению Скорятина, она боялась, как бы у Маяковского не про­снулись отцовские чувства при встрече в Ницце Элли Джонс с маленькой Патрицией. Это был 1928 год. Я же считал, что встреча поэта с Татьяной Яковлевой во Франции никак не связана с Три- оле. Она, наоборот, очень настороженно относилась к этой исто­рии и враждебно - к Тане. Не раз мы взаимно обменивались ис­точниками поисков. Например, я помог уточнить установочные данные Зори Воловича, участвовавшего в похищении генерала

А.П. Кутепова во Франции. В свою очередь, Валентин Иванович помогал сориентироваться в московских инстанциях и организа­циях. Так он писал мне 18 октября 1991 года о ЦГАЛИ:

«Сборн. «Описание документ, материалов» выпущен в 2-х «томах». ... Должен был выйти и Ш-й. Но, насколько мне извест­но, ещё не готов. Вы можете это уточнить у некоей И.И. Аброски- ной («дружит» с В.В. Катаняном!). Она служит в ЦГАЛИ. Старает­ся не выпускать из своих лап материалы. И сейчас, между прочим, готовит описи архивов Л.Ю. Брик и В.А. Катаняна. Относится к этой семейке с большим пиететом. Кормится на публикациях. Вася обеспечил ей участие и в трёхтомнике, который готовится в Гослитиздате под руководством А. Михайлова... С благословения Васи её взяли в коллектив для подготовки к изданию переписки Л. Брик - Э. Триоле. Понятно? Кто дружит с В.В. Катаняном и боготворит Л.Ю. без куска не останется. На меня эта Аброскина (я называю её Барбоскина!) произвела отвратительное впечатле­ние...»

B.C. Можно подробнее рассказать о сотрудничестве Вален­тина Ивановича с музеем Маяковского в Москве?

В.Ц. В переписке по вполне понятным причинам не раз упо­минался Государственный Музей В.В. Маяковского (ГММ). Вот и 1 августа 1992 года не обошлось без него:

«М.А. Немирова надула щёки и молчит. Осуждает, по слу­хам, меня. Говорит, что, мол, Скорятин нехорошо обошёлся с Подонской. Её сторонницы в музее разговаривают со мной сквозь зубы. Обиделись, что я не принёс это дело им, не посоветовался, что и как мне писать. Плохой я человек! Столько специалистов по Маяковскому в музее, а некий Скорятин их игнорирует».

М.А. Немирова - заместитель директора ГММ по науке не раз упоминается Валентином Ивановичем в этом письме: «Ещё вот что. Патриция, якобы, настаивает, чтобы комментарии к днев­никовым записям её матери сделала Муза Немирова. Воображаю эти комментарии! Бедный Маяковский! Прошло 60 лет после его гибели, а страсти не утихают. Бриков нет, но дело их живёт!..»

«Затих Михайлов Ал. Ал. (журналист называл его не иначе, как главой «деструктивных сил»! - В.Ц.). Молча отпраздновал 70-летие в январе 1992 года... и притаился. И всё же музейные «барышни» пляшут перед ним. Как же, кормилец! Под его ре­дакцией «худлит» готовил 3-х томник воспоминаний. Барышни суетились во всю. Подняли все музейные фонды... Но я им не доверяю. Они ведь ради наживы пойдут на всё. Сделают любые купюры без оговорок». «...Маяковский - величина, мимо кото­рой никак не пройдёшь. Это, бесспорно, явление. 14 апреля про­шло незаметно. В музее варят обеды, обсуждают свои внутренние новости, плетут интриги. Маяковский, как говорится, при них. Готовят дежурные публикации к юбилейным (малым и большим) датам... Словом, всё подчиняют своим интересам...»

Отдельные письма Скорятина рассказывали о сложной об­становке и литературной жизни в столице того накалённого вре­мени переворотов, развала и дезорганизации:

«Издательство «Панорама» (бывшая «Планета») как-то очень уж вяло предлагало мне издать книгу у них. Но, во-первых, я ещё не развязался с «МГ», а, во-вторых, сулили по 1,5 тыс. за пе­чатный лист. Смешно! Послал их аккуратно... Надоела нищета! Удивительная страна. Ни в грош не ставят труд», - возмущался Валентин Иванович в письме от 26 августа 1992 года.

В этом же письме он упоминал своего приятеля Владимира Дядичева, рассказывая, что он «...продолжаетработать. Написал почти 1,5 печ. листа о Бриках и Маяковском. Поводом послужил выход, у нас в стране, книги Янгфельдта «Любовь - это сердце всего». Я читал. Дал Вове советы кое-какие. Он согласился. Те­перь забота: куда устроить? «Москва» отказывается. «Наш совре­менник» носом крутит. Стас Куняев, как известно, помешан на Есенине. В «МГ» сидит безграмотный... Хатюшин, возомнивший себя поэтом... Словом, дал Вове Дядичеву совет - писать книгу. Условное название «Жизнь после смерти». Даже темы отдельных глав придумал ему. Книга о том, что происходило с биографией поэта после его смерти, какая борьба развернулась вокруг имени Маяковского. Всякие резолюции вождей, постановления ЦК, ак­ции Бриков, письма Симонова в ЦК, переезд музея, публикации Воронцова и Колоскова, эпопея с «огоньковскими» изданиями Маяковского. Много интересного можно рассказать о том, как писалась история нашей литературы».

«Мы сейчас работаем, как говорится, по «первому ряду», - писал Валентин Иванович 8 сентября 1992 года, - а ведь есть и другие мемуаристы. Разумеется, они, эти мемуаристы, не могут дать развёрнутого, вернее, подробного портрета. Но, как правило, в таких воспоминаниях обнаруживаются любопытные детали».

Эти мысли, видимо, не раз занимали его: «Мы-то выносим суждение уже с вершины века, - писал Скорятин 30 ноября 1992 года. - Многое прояснилось, обнажилось. Мы с Вами касаемся уже оголённых проводов. И нам, стало быть, понятней многое. Конечно же, не из-за женщины! И не «самоубийство по полити­ческим мотивам»! Скорее всего, убийство по политическим мо­тивам!»

Ещё раньше, 17 февраля 1992 года, он затрагивал тему ги­бели поэта, ссылаясь на А.А. Ахматову: «...Не смешно ли стре­ляться из-за юной актрисы? Ахматова всё же мудра. Она сказала: «Не может быть, чтоб из-за бабы, когда их одновременно было столько...»

Правильно сказала!

Я Полонской и сам не верю. Вернее, не очень верю. Но ещё думаю. Может быть, и причастна. Может быть, и пассивно при­частна...»

Кстати, интересно и ещё одно чуть более раннее упомина­ние. Полонской в письме от 1 сентября всё того же 1992 года:

«Работал в музее МХАТа. ... Личное дело Полонской так и не дали. Бился-бился. Но... Лицемерие сплошное. Мол, не имеем права. Человек жив. А вдруг... и т. д. Удалось посмотреть журн. репетиций спектакля «Наша молодость». И что же? Оказывается, В.В. (14-го репетиция была отменена) спокойно, будто бы ничего не случилось, ходила на репетиции 15, 16, (17-го ходила с Янши­ным к следователю на Н. Басманную, репетиции не было), 18, 19, 21, 22 апреля и т. д.

Что это? Цинизм? Беспардонность? Черствость? Пусть не муж, пусть даже не любимый, но застрелился близкий человек! Как же так?!

Не могу этого понять!»

«Вова Макаров (Вы должны знать о нём) - соратник Ворон­цова, Колоскова. Он в своё время привозил в музей Полонскую и учинял ей допросы. Брики напустили на него К. Симонова. Коро­че. Вову «изъяли» из музея и, похоже, что из оборота тоже. Но он кое-что знает и, естественно, может рассказать об этом».

К концу переписки письма Валентина Ивановича станови­лись тревожнее. Он сообщал, что Л. Колодный очень интересу­ется результатами журналистского поиска, звонит, расспраши­вает. Потом, видимо, из-за каких-то опасений он написал как-то о желании заменить дверь квартиры на железную. Внимательно отслеживающий реакцию на свои публикации, Скорятин после очередной публикации писал мне 8 сентября 1992 года:

«Реакции на публикацию нет никакой. Евреи молчат. Их пресса - тоже. Катанян притаился. Янгфельдт ошеломлён. Валюженича взяла оторопь. Помните: раньше - они реагировали. Вяло, неубедительно. Но всё же... А сейчас - притихли. Не тре­пыхается и некто Кедров из «Известий». Чтобы всё это значило? Как прикажите понимать это таинственное молчание? Странно!»

Однако ничего странного не было. Всё шло своим чередом, и к концу переписки Валентин Иванович писал уже со всей от­кровенностью: «...давление сионизма возрастает с каждым днём. Меня они уже, судя по всему, окружили красными флажками...»

Так что отвлекаться от главной темы нам, в общем-то, было некогда. Да и драматизм происходящих в стране и, в частности, в Москве событий тому не способствовал. Прекращение перепи­ски вызвало тревогу. Лишь спустя время я узнал о неожиданной смерти Скорятина, прекрасного человека и журналиста. Он был не стар. Отсюда и его кончина вызывает немало вопросов. По­этому я счастлив, что дружил с ним и что Валентин Иванович включил в свою книгу «Тайна гибели Маяковского» несколько моих фактов, а имя - в её справочный аппарат.

B.C. Три ваши книги - «Месть Хрущёва», «Красивая кукла Троцкого», «Православный вождь» - так или иначе, посвящены жизни и деятельности руководившего нашей страной в послеле- нинский судьбоносный период Иосифа Виссарионовича Стали­на. В своих книгах вы разделяете взгляды его сторонников. Чем для вас значима эта историческая фигура?

В.Ц. Во-первых, я счастлив, что являлся современником великого советского вождя и был свидетелем и участником того всенародного горя марта 1953 года, которое невозможно изгла­дить из человеческой памяти и моей, в частности. Во-вторых, И. В. Сталин - творец эпохи созидателей и победителей, жив­ших только интересами страны и простого народа. Он лучше, чем кто-либо, показал на практике неисчерпаемые и неограниченные возможности России по укрощению любого планетарного зла, источник которого заведомо известен и открыто указывался ещё выдающимися русскими патриотами - С.А. Нилусом, И.А. Ильи­ным, А.С. Шмаковым и другими. Все попытки вытравить И.В. Сталина и его жизненный подвиг из нашего сознания тщетны. Они не новы в русской истории. В ней как раз всегда достаётся тем, кто больше всего верой и правдой послужил России. Но «до­стаётся» от псевдоисториков и псевдоистории, будущая участь которых незавидна. От ответственности никто из них не уйдёт. И, в-третьих. Я лично обязан И.В. Сталину своим рождением. Я родился в 1946 году, а за десять лет до этого он запретил аборты в СССР. За них была установлена в стране уголовная ответствен­ность. Так что, если бы не вождь, я бы мог и не родится. Как же мне не благодарить его?!..

Вот с этих позиций благодарной памяти к великому челове­ку и сделаны приведённые вами три мои книги о вожде. Они при­званы рассеять ту клевету, в которой пытаются утопить его имя. Однако лучше И.В. Сталина, который сказал: «Правду охраняют батальоны лжи», пожалуй, выразиться невозможно. Пример не­добитого троцкиста Хрущёва в этой связи весьма показателен. Как ни старался он сгустить чёрные краски в своём бессовестном подложном докладе 25 февраля 1956 года, от него не осталось ничего, кроме личного позора клеветника, о котором сегодня не услышишь ни одного доброго слова. В подлом докладе про­тив И.В. Сталина не обнаружили ни единого правдивого факта! Наверное, не зря ему не нашлось места и в Постановлении XX съезда, где имя вождя не упоминалось вообще. Нам же, играя на нашей доверчивости, постоянно, долгие годы твердили о разо­блачениях, о культе. В другой книге я стремился показать непро­стую предвоенную обстановку в СССР, в которой громадный ан­тисоветский троцкистский заговор готов был ввергнуть страну в страшный хаос и страдания. И.В. Сталин решительно пресёк эти поползновения, сам всё время находясь в смертельной опасности.

К великой моей радости ныне выходят одна за другой пре­красные добросовестные книги о советском вожде. Но этой сти­хийной «Сталиниане» явно недоставало ещё одной. Восполнить возникший пробел и попыталась книга «Православный вождь», которую считаю своим главным трудом. Многочисленные взвол­нованные и растроганные отзывы о ней читателей лишь убежда­ют, что он был предпринят не напрасно.

B.C. А вообще вы можете дать какую-то оценку сегодняш­нему патриотическому движению? Честно скажу, что у меня соз­далось такое впечатление, что серьёзным выразителем народных чувств оно не стало. В чём здесь дело? Не нашлось действительно талантливого организатора, способного объединить людей, ис­кренне переживающих за будущее своей страны, оскорблённых за поругание её прошлого?

В.Ц. Много лет назад, по-моему в 90-х годах, мне при­шлось выступать с этой темой. Я её обозначил тогда конкретно определённо: «Патриотическое движение обречено на разобще­ние». И сейчас придерживаюсь такого же взгляда. Почему? Если взглянуть на наших патриотов со стороны, то глаз зарябит от их пестроты и разнообразия. Многие такие «патриоты», к со­жалению, по-настоящему не знают истории своего славного От­ечества и его выдающихся личностей. У нас и коммунисты, и православные, и язычники, и многие другие - все патриоты. Одни не терпят Православия, другие - коммунизма, третьи - ещё чего-нибудь... Например, честный и известный современ­ный учёный Р.И. Косолапов, много сделавший по дальнейшей разработке и изданию трудов И.В. Сталина, может снисходи­тельно отозваться о святом и великом Государе Императоре Ни­колае Втором, отказывая ему во всех достоинствах. При этом Ричард Иванович не удосуживается понять, что Россия в пери­од последнего царствования находилась на вершине своих доре­волюционных достижений буквально во всех областях. Прямо затмение какое-то!

Как воевать с Православием, когда патриотизм есть неотъ­емлемая составная часть православного мировоззрения русского человека? Ведь наша святоотеческая вера - это могучий несо­крушимый фундамент Российской государственности. Так было на протяжении веков. Об этом, прежде всего, и надо задуматься любому человеку, считающему себя патриотом России.

1. C. Отдельная тема - ваши исторические исследования жизни и деятельности святых Русской Православной Церкви. Этому, собственно, посвящена и ваша последняя книга. А до это­го можно вспомнить «Новый Друг» и целый ряд других работ.

В.Ц. Русская история, подлинное изложение которой вкрат­це предложил наш выдающийся современник, Митрополит Ио­анн (Снычёв) в своём знаменитом труде «Самодержавие духа», пока до конца не открыта. Нам в какой-то мере известно, конечно, неполно, тысяча лет официальной русской истории. Гениальный М.В. Ломоносов прибавлял к ней ещё несколько тысячелетий и был прав. Но уже известная история России чрезвычайно инте­ресна и богата такими фактами и событиями, которые никого не оставят равнодушными. С этим я начинал выступать, а потом ро­дилась книга «Русская доблесть», первое издание которой состо­ялось в 2005 году. Правда, меня ограничили в объёме, определив очень скромное количество страниц. В действительности же эта тема необъятна. Вместе с тем она и интригующа. Она заставляет гордиться своей родной Отчизной, любить её до самозабвения. Поэтому не случайно в наше неблагоприятное для публикаций время «Русская доблесть» уже выдержала четыре издания.

Нижний Новгород Февраль 2012 г.

Добро пожаловать!

Вы находитесь на главной странице Энциклопедии Нижнего Новгорода - центральном справочном ресурсе региона, выходящем при поддержке общественных организаций Нижнего Новгорода .

В настоящий момент Энциклопедия представляет собой описание региональной жизни и окружающего её внешнего мира с точки зрения самих нижегородцев. Здесь Вы свободно можете публиковать материалы информационного, коммерческого и личного характера, создавать удобные ссылки вида и вносить свое мнение в большинство существующих текстов. Особое внимание редакция Энциклопедии уделяет авторитетным источникам – сообщениям влиятельных, информированных и успешных нижегородских персон .

Приглашаем ввести больше нижегородской информации в Энциклопедию, стать экспертом , и, возможно, одним из администраторов .

Принципы Энциклопедии:

2. В отличии от Википедии, в Нижегородской Энциклопедии может быть информация и статья про любое, даже самое малое нижегородское явление. Кроме того не требуется наукообразность, нейтральность и тому подобное.

3. Простота изложения и естественный человеческий язык – основа нашего стиля и всячески приветствуется, когда помогают донести правду. Статьи энциклопедии призваны быть понятными и приносить практическую пользу.

4. Допускаются разные и взаимоисключающие точки зрения. Про одно и то же явление можно создавать разные статьи. Например – положение дел на бумаге, в реальности, в народном изложении, с точки зрения определенной группы лиц.

5. Аргументированное народное слово имеет всегда приоритет над административно-канцелярским стилем.

Читайте основные положения

Приглашаем вас написать статьи – о нижегородских явлениях в которых вы по вашему мнению разбираетесь.

Статус проекта

Нижегородская энциклопедия является полностью независимым проектом. ЭНН финансируется и поддерживается исключительно частными лицами и развивается активистами, на некоммерческой основе.

Официальные контакты

Некоммерческая Организация «Открытая Нижегородская Энциклопедия » (самопровозглашенная организация)

Союз Дивеевских литераторов при РДК «Литературное Дивеево» приглашает ВСЕХ любителей литературного слова на творческий вечер члена СП России

МАРИИ СУХОРУКОВОЙ

Во время «Свободного микрофона» будет

Представлен видеоматериал о творчестве Ивана Бунина и Федора Достоевского, в авторском исполнении прозвучат произведения всех желающих

Вход свободный

Справка:

Сухорукова Мария Арсентьевна родилась 7 июня 1952 года на хуторе Долгий, Урюпинского района Волгоградской области. Окончила историко-филологическое отделение Волгоградского педагогического института. Работала преподователем русского языка и литературы в средней школе, журналистом в ряде периодических изданий, воспитателем.

Начало литературной работы и первая публикация – 1966 год. Живет и работает в г. Лысково Нижегородской области.

Поэт. Член Союза писателей России с 1990 года.

Основные публикации:

1. «Под солнцем», сборник стихов, г. Москва, 1977 год.

2. «Лазурь», сборник стихов, г. Москва, 1989 год.

3. «Лысковские перезвоны», сборник стихов, г. Москва, 1995 год.

4. «Зов неба», сборник стихов, г. Н.Новгород, 1997 год.

5. «Святая любовь», сборник стихов, г. Н.Новгород, 1997 год.

6. «Ангелы незлобия», сборник стихов, г. Н.Новгород, 2001 год.

7. «Царская незабудка», сборник стихов, г. Н.Новгород, 2003 год.

Донская казачка Мария Сухорукова родилась года на хуторе Долгий, Урюпинского района Волгоградской области. Окончила историко-филологическое отделение Волгоградского педагогического института. Работала преподавателем русского языка и литературы в средней школе, журналистом в ряде периодических изданий, воспитателем.

На тот берег через Лету

ПАМЯТИ ПОЭТА

25 марта 2018 года не стало удивительной самобытной нижегородской женщины, прекрасной русской поэтессы Марии Сухоруковой. Как всегда случается на нашей грешной земле, особенно в творческой среде, - нет пророка в своём отечестве. Окололитературные чиновники беспокоятся - занесёт ли в их края заморским ветром какого-нибудь Бахыта Кенжеева, или столичного разлива утомлённого славой и русской историей Виктора Ерофеева, а к ним бы в придачу ещё каких-нибудь пару-другую дорогих заезжих штучек. А до того, что у них под боком, на родной почве, вдали от столбовых дорог, от всяческих сует, тихо и нешумно, в любви к России, к русскому народу и русскому слову, живут истинные таланты, - этим сытым господам нет никакого дела. Этим господам для удовлетворения собственных амбиций нужны местные литературные Канны, непременная смесь французского с нижегородским… А таких как давние полузабытые имена Фёдор Сухов, Александр Люкин, как ныне упокоенная Мария Сухорукова, вечная бездомная странница, поэтическая птица небесная, русская православная христианка, хранительница русской истории, культуры, речи, судьбы России, плоть от плоти своего народа, - они не помнят, не знают, ведь на их трудных и мучительных биографиях, на их честном и благородном творчестве, на их бескорыстном служении Отечеству не попиаришься, не покрасуешься собственными сомнительными талантами, не приобщишься к «цивилизованному» западному миру!..

Увы, собратья-писатели часто тоже не балуют любовью и вниманием своих странных, странноватых, одною лишь «духовной жаждою томимых», кажущихся в чём-то юродивыми, - земляков и товарищей по перу. Такой путь долгие годы проходила и Мария Сухорукова, любимая простыми слушателями, простым народом, насельниками монастырей и русских глубинок, благословляемая на свой путь простыми деревенскими батюшками и святыми старцами…

Дельцы от литературы никогда не узнают того светлого и чистого счастья, которое знала на трудной земле русская странница Мария Сухорукова, никогда не узнают они и того счастье, какое будет знать она в вечности, в памяти русского народа...

Помолимся же о новопреставленной рабе Божией Марии.

Прилагаю к этим горьким строкам и своё эссе, написанное два года назад для книги стихотворений Марии Сухоруковой «Ароматные звуки». Для меня большая радость, что слова уважения и признания я успел сказать истинному Поэту при его жизни.

Геннадий КРАСНИКОВ,
25.3.18

ЧТО В КОТОМКЕ У МАРИИ

Посему и мы, имея вокруг себя такое облако свидетелей, свергнем с себя всякое бремя и запинающий нас грех и с терпением будем проходить предлежащее нам поприще, взирая на начальника и совершителя веры Иисуса, Который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест, пренебрегши посрамление, и воссел одесную престола Божия.
Евр.12:1, 2

Бывает, слушаешь на сегодняшних поэтических вечерах выступления современных стихотворцев, видишь, как изощрённо и лукаво плетут они филологические тенёта, предназначенные исключительно для «посвящённых», умеющих восторженно оценить всю эту эффектную словесную имитацию мыслей и чувств, и думаешь - а ведь, пожалуй, среди подобной «высоколобой» публики затерялся бы, был осмеян, в лучшем случае снисходительно выслушан как примитивный простак, попавший не по адресу, тот, кто с всклокоченными седыми власами, с горящим сквозь блестящие стёкла очков взором, в привычно небрежно расстёгнутом фраке, прочёл бы здесь своё такое простое и неброское стихотворение:

Эти бедные селенья,
Эта скудная природа —
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!
Не поймёт и не заметит
Гордый взор иноплеменный
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Удручённый ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.

Вот такими, подобными приведённым здесь тютчевским строкам (не сравнивая, конечно, авторов!), - смотрятся на первый взгляд незамысловатые, простодушные и чистые по первозданной сути своей стихи нижегородской поэтессы Марии Сухоруковой…

В том, что Мария Сухорукова природный самобытный Поэт, я, раз только увидев впервые её лично, услышав, как она читает написанное, узнав, как она живёт (так живут только птицы небесные!..) - убедился без всяких сомнений. Не мог лишь определить для себя, в чём обаяние простоты и какой-то доверчивой открытости перед миром её стихов. Так рисуют художники-примитивисты; так по-детски заглавными буквами записывала свои живописные строчки Ксения Некрасова…

Вот поэтические рисунки Марии Сухоруковой:

Небо землю в ладонях катает,
Звёздной пылью ночами пыля.
Голубою снежинкою тает
И никак не растает земля…
(«Голубая снежинка »)

* * *
Снег до земли не долетал,
Не смог к ней, вешней, прикасаться.
И таял он, как будто знал,
Что здесь ему не удержаться.

Так верят, как говорил старец Григорий Долбунов, «чисто, от души, от сердца» (ведь именно «чистые сердцем Бога узрят», и вся русская философия есть философия сердца!)… Мария Сухорукова сердцем видит и чувствует картины сегодняшнего мира:

Я слышу небесные вздохи,
В которых грозы чистота.
Чем взоры темнее эпохи,
Лучистее Очи Христа.

Эта поэзия на культурном и генном уровне помнит-знает-чувствует поэзию Кольцова-Никитина-Некрасова-Есенина-Рубцова-Сухова… В ней и музыка Глинки, Рахманинова, Чайковского, Свиридова, Гаврилина… - как вообще в любом русском сердце, в русском слове, даже у тех, кто, по несчастью, и не слыхивал этой музыки (да её и не жалуют теперь), но эту музыку русские композиторы брали из таких вот русских душ.

Без креста все слова - пустота,
Крест - что дождь посреди знойной суши.
Только через несенье креста
Бог услышит певучие души.
(«Поэтический крест », посвящение поэту Ф. Сухову)

Так черёмуха, так чабрец, так полынь (емшан-трава из поэмы А. Майкова) - каждый год не только рождаются и являются в мир своей новизной, передавая и помня ароматы и запахи, которые были до нас, будут при нас и после нас:

Касались дождинки, горячей, меня
Своими мизинцами нежно-прохладными.
У озера ласкового, у Плетня,
Душа наслаждалась цветами усладными.
Пила ароматы полыни, гвоздик
И пижмы, и клевера, мяты, душицы.
И трав постигала зелёный язык,
И лепет густой луговой овсяницы…
Был август, он нёс на себе новый век,
Уже не двадцатый, а век двадцать первый.
Я след узнавала его на траве:
Колёсный, морщинистый, грубый и нервный.
И я тосковала о прошлом, родном,
О ржанье коней с их дыханьем душистым,
О хате с коровьим парным молоком,
О бабушке Дуне с подойником чистым…
(«Под августовской грозой »)

Внешне как бы проста поэтика Сухоруковой - никаких изысков и фокусов формальных, никакой острой приправы для завлечения читателя. Но в этой простоте есть прозрачность родника, прозрачность неба, сквозь которые просвечивает русская душа, русская судьба. Та самая простота, о которой такой гениальный интеллектуал как Тютчев сказал: «Не поймёт и не заметит // Гордый взор иноплеменный, // Что сквозит и тайно светит// В красоте твоей смиренной…» Потому так поются, так ложатся на музыку стихи Марии Сухоруковой, на которые пишут песни народные музыканты и профессионалы. Для них её слова - раздолье, поскольку мелодия уже заложена в её стихи, в её ритмы, в дыхание строк.

И на снимках, которые так органично, словно иллюстрации к стихам, обильно включены в её книги, она почти всегда улыбается. Подобно тому, как у Бунина в чудесном рассказе «Птицы небесные» повествуется о встрече в лютый мороз студента и нищего странника:

«Застыл, старик? - крикнул студент с деланной бодростью.
Нищий приостановился и тяжело перевёл дыхание, раскрывая рот, поднимая грудь и плечи.
- Нет, - ответил он неожиданно просто и даже как будто весело...»
И на удивлённый вопрос: «Это тебе-то не плохо?», - ответил: «Беден только бес, на нём креста нет. А я живу себе…»…

В стихотворении «Песнь Господу», одном из характерных во всём её творчестве, Мария Сухорукова словно бы перекликается со словами бунинского героя:

Все берёзы в холоде,
Снег среди равнин.
Господи, мой Господи,
Ты со мной Один…
Небо в чудном золоте,
Рек сребристый мех.
И когда со мною Ты,
Я богаче всех….

Прочитав стихотворение Сухоруковой «Сказ о малой деревне Очаихе», я нечаянно нашёл ключ к её поэтике. Да - это именно сказ, и сказовость её стихов очевидна, как в рассказах Лескова, как в русском фольклоре, как у Владимира Даля. Так старухи-странницы из пьес Островского разносили вести, слухи, народные мифы и легенды по домам. Так когда-то, в моей родной курской деревне Красниково, в доме моей бабушки Ольги Афанасьевны, появлялась странница - тётка Кулина (Акулина), приходившая каждый год под зиму с котомкой сухариков и уходившая с первыми тёплыми весенними деньками - христарадничать и молиться по святым местам, и собирать по Руси русскую речь, русские сказы, были и небыли, сбирая по горьким и светлым российским сусекам русскую жизнь, русскую народную историю, русскую долю. А после смерти бабушки - осталась на несколько лет в доме помогать сиротам. Но в одну из вёсен, как птица перелётная, всё-таки что-то почувствовав, собралась в дорогу и так уже не вернулась, ушла, растворилась в России-матушке, как ушёл и бесследно исчез в начале века прошлого поэт-странник Александр Добролюбов, как, по преданию, ушёл царь Александр - став Фёдором Кузьмичом. Это тот, кто был императором Александром Первым - «благословенным», как звали его в народе, «нашим ангелом», как говорили при дворе…

Потому и стихов изобильно у Сухоруковой - как в той котомке у странников рассказов-сказов, как песен у калик перехожих. Не все стихи, быть может, художественно равноценны, но они всё равно бесценны как те сухарики и та мелочишка, Христа ради собранная по белому свету для того, чтобы не умереть с голоду, когда никто никого не слушает, не хочет слушать и слышать. Это своего рода простодушные от чистого сердца молитовки, славословия Богу, Божьему творению, где сегодня так неуютно и так хочется побыть в тишине, наедине с природой, с Родиной, со своими мыслями, с ушедшими любимыми людьми…

Снова росы руки оросили,
И босые ноженьки - в росе.
Я, почти как все, люблю Россию,
А в итоге и не так, как все.

Каждый листик и цветок потрогай.
Разные они средь бытия.
Я такая лишь одна у Бога,
И не будет здесь такой, как я…
Не с того ль друг к другу тяготенье
До тех пор, пока звезда горит.
Оттого и хочется общенья,
Ибо нас никто не повторит.
(«Неповторимость »)

Её стихи можно не читать подряд, а просто открывать на любой странице, словно в суму странническую запуская руку, не ведая - что тебе попадётся на этот раз, но точно зная, что это будет всё равно маленький кусочек обретённого в странствиях, открытого поэтом слова, мира. Бескорыстие - вот мотив этих стихов, созерцание, благодарение, сострадание, любовь безмерная:

За птиц в лесу, за юг в тепле,
За то, что всех цветов Питатель,
За всю природу на земле
Благодарю Тебя, Создатель.
Пою Твои сады в цвету
И в солнце тропку и аллею.
Ты сотворил всю красоту,
И Сам же умилился ею.
(«Благодарение »)

В её стихах так естественно и органично звучат переклички, ауканья с родными голосами Рубцова и Сухова:

Заполынились очи мои,
Лебедою следы поросли.
Пароход мой застрял на мели.
Слышит плоть притяженье земли.
И берёзы зовут ноги в лес.
А душе не хватает небес.
(«Не хватает »)

В донской казачке по рождению, в ней не только позднее смирение «не от мира сего» сказывается в стихах, но и вулкан страстей «от мира сего», пусть затихающий, забывающийся, прорывается в стихах-воспоминаниях:

У Бога я просила хлеба.
А днём
Навстречу мне бежало небо
Дождём.
Сад шелестел цветеньем яблонь
Светло.
Во мне румяным лето бабье
Цвело.
Май соловьём распевал в подлеске,
В лесах,
Что замирали все занавески
В домах.
Я окна весело раскрывала
Плечом,
Просила небо пройтись по залу
Лучом…
Такое было лет десять-двадцать
Назад.
Взлетают годы, они искрятся,
Горят…
(«Годы горят »)

Как истинный поэт Мария Сухорукова всегда ощущала свою инакость, непохожесть, неповторимость:

У людей - потолки.
Я об них разбиваюсь,
В даль стремлюсь от тоски
И цветам улыбаюсь
(«У людей - потолки… »)

Но это отнюдь не гордыня, но проходящая сквозною линией через всю её поэзию, через всю её судьбу, через судьбу русской женщины, - православное восприятие мира как неповторимого творения Божьего, где «Каждый листик у Бога не лишний », где:

Друг на друга ничто не похоже.
Всюду неповторимость царит.
Всё-то, всё-то творение Божье
О богатстве Творца говорит.
О, Господняя многообразность!
Пострадав, и, сгорая в красе,
Я уйду навсегда в невозвратность.
Но уйду не такою, как все.
(«Господня многообразность ») -

Такая вот «гордыня», которая на самом деле есть высшее смирение и восхищение перед Творцом и Первохудожником мира!..

Что же сбирает она, какие вести, какие печали-радости в страннической поэтической котомке у Марии Сухоруковой? Нет, она не пассивный созерцатель и хранитель, в каждом стихотворении, в каждой своей строке она несёт свой кирпичик, своё брёвнышко, свою соломинку в созидание храма, природы, Родины. Даже её страдание созидательно, поскольку сберегает утраченные истоки:

Нету ферм, лишь одни колючки.
Ни скотины, и ни людей.
Скорбь безмолвна берёз плакучих.
Даже россыпи нет огней.
Кое-где огоньки мелькают,
Оживляя неброско весь.
Пёс один на деревне лает,
Да и то он приблудный здесь,
Рыжий, словно на горке глина,
Назван Рыжиком этот пёс.
Жизнь кругом - что полынь-калина,
Горечь в ней от горчайших слёз.

За внешней простотой её стихов на самом деле скрывается подлинное мастерство поэта, Сухорукова блестяще владеет формой там, где этого требует сюжет и художественная задача. О чём свидетельствуют и приведённые выше её короткие миниатюры, и такие утончённые и по-своему изысканные стихи:

Меня песенный огонь жжёт.
Не могу никак уснуть, друг.
Фара лунная. Простор жёлт.
Лес без листьев, без цветов луг….
И уходит в пустоту след,
И касается зима уст.
Юных лет уже давно нет,
Слышу снега в облаках хруст.
Возвращаюсь в боль стихов вновь.
А в ушах моих кипит звон.
Лишь под утро в мою грудь, в кровь
Белым парусом плывёт сон.
(«Белый парус »)

Только мастерское владение формой позволяет Марии Сухоруковой создавать, к примеру, такие стихи:

Лошадь свесила рыжую чёлку
На зелёные плечи бугра,
Перепёлка твердит без умолку:

Улыбается месяц невинно,
Пахнет сеном сухим у двора,
Мать кричит шаловливому сыну:
«Спать пора… Спать пора… Спать пора…»
Ночь приходит неслышно, безмолвно,
И стоит тишина до утра,
И она напевает любовно:
«Спать пора… Спать пора… Спать пора…»

Такие стихи включать бы во все хрестоматии, изучать в школе, - уча любви к Родине, к родной природе, к незамутнённому роднику русской речи…

Новая книга Марии Сухоруковой «Ароматные звуки», как практически и все её книги последних лет, словно гербарий листьями, страница за страницей проложена фотографиями Ирины Высоцкой. Так когда-то замечательный русский поэт, участник Великой Отечественной войны, Фёдор Сухов (муж Марии Сухоруковой) всем своим адресатам в каждое отправляемое своё письмо любил вкладывать полевые цветы и травы с русских полей и лугов (у меня самого хранятся несколько его писем с высохшими голубенькими незабудками, со стебельками клевера…). Подобно этим простым и дорогим каждому русскому сердцу незабудкам, василькам, колокольчикам, кукушкиным слёзкам, - воспринимаются среди стихов Марии Сухоруковой милые и трогательные фотографии Ирины Высоцкой, добавляя стихам поэта особый объём и простор России… Потому так тихо и сердечно звучат в книге строки благодарности Ирине - верному другу и помощнику во всех трудах и заботах:

Я встретилась в рассвете сил
С большой кручиной.
Меня Господь соединил
В тот срок с Ириной.

Мы с ней молиться в храм идём,
Сердец не губим.
Мы с нею книги издаём,
Природу любим…
(«Моя Ирина »)

Книга «Ароматные звуки», как сказано автором, посвящена «В утешение настоятелю Оранского монастыря Архимандриту Нектарию (Марченко) в год 380-летия Оранского монастыря». Что тоже неслучайно. Мария Сухорукова год за годом неисповедимыми путями идёт к Истине, ищет эту Истину по святым местам, припадая к святым источникам, к чудным старцам и молитвенникам, таким как Архимандрит Нектарий, к таким, какими были великий благоверный князь Дмитрий Донской, царь-мученик Николай II и его семья, Преподобномученица Великая княгиня Елизавета Фёдоровна, какими были наши современники Митрополит Санкт-Петербургкий и Ладожский Иоанн (Снычёв), архимандрит Павел (Груздев), блаженная старица Марфа Царицынская, старец Михаил Хабарский, батюшка Григорий Долбунов, схимонахиня Мария (Кудимова)… Припадая ко всему тому сонму «облака свидетелей», которыми спасается на Руси человек, ибо, как сказано Фёдором Михайловичем Достоевским: «русский человек без креста - проходимец»…

Мария Сухорукова всем своим творчеством, всей своей судьбою ведёт читателя путями земными и духовными, поэтическими, показывая, как трудно и как сладко приходить к простым, дающимся как благодать, открытиям:

Я к церковному порогу
Всё спешу в кругу людском.
Мне упасть бы в Ноги к Богу
Золотистым лепестком...

@Геннадий Красников,
2015 - 2018