Все же приятно читать сказку "Старый уличный фонарь" Ганс Христиан Андерсен даже взрослым, сразу вспоминается детство, и вновь как маленький сопереживаешь героям и радуешься с ними. Воодушевление предметов быта и природы, создает красочные и завораживающие картины о окружающего мира, делая их загадочными и таинственными. Все описания окружающей среды созданы и изложены с чувством глубочайшей любви и признательности к объекту изложения и создания. Вероятно из-за незыблемости человеческих качеств во времени, все нравоучения, мораль и проблематика остаются актуальными во все времена и эпохи. Сталкиваясь со столь сильными, волевыми и добрыми качествами героя, невольно чувствуешь желание и самому преобразиться в лучшую сторону. Преданность, дружба и самопожертвование и иные положительные чувства преодолевают все противостоящие им: злобу, коварство, ложь и лицемерие. Зачастую вызывают умиление диалоги героев, они полны незлобия, доброты, прямоты и с их помощью вырисовывается иная картина реальности. Сказка "Старый уличный фонарь" Ганс Христиан Андерсен читать бесплатно онлайн однозначно стоит, в ней много добра, любви и целомудрия, что полезно для воспитания юной особи.
С лыхали вы историю про старый уличный фонарь? Она не то чтобы так уж занятна, но послушать ее разок не мешает. Так вот, жил-был этакий почтенный старый уличный фонарь; он честно служил много-много лет и наконец должен был выйти в отставку.
Последний вечер висел фонарь на своем столбе, освещая улицу, и на душе у него было как у старой балерины, которая в последний раз выступает на сцене и знает, что завтра будет всеми забыта в своей каморке.
Завтрашний день страшил старого служаку: он должен был впервые явиться в ратушу и предстать перед «тридцатью шестью отцами города», которые решат, годен он еще к службе или нет. Возможно, его еще отправят освещать какой-нибудь мост или пошлют в провинцию на какую-нибудь фабрику, а возможно, просто сдадут в переплавку, и тогда из него может получиться что угодно. И вот его мучила мысль: сохранит ли он воспоминание о том, что был когда-то уличным фонарем. Так или иначе, он знал, что ему в любом случае придется расстаться с ночным сторожем и его женой, которые стали для него все равно что родная семья. Оба они - и фонарь и сторож - поступили на службу одновременно. Жена сторожа тогда высоко метила и, проходя мимо фонаря, удостаивала его взглядом только по вечерам, а днем никогда. В последние же годы, когда все трое - и сторож, и его жена, и фонарь - состарились, она тоже стала ухаживать за фонарем, чистить лампу и наливать в нее ворвань. Честные люди были эти старики, ни разу не обделили фонарь ни на капельку.
Итак, светил он на улице последний вечер, а поутру должен был отправиться в ратушу. Мрачные эти мысли не давали ему покоя, и не мудрено, что и горел он неважно. Впрочем, мелькали у него и другие мысли; он многое видел, на многое довелось ему пролить свет, быть может, он не уступал в этом всем «тридцати шести отцам города». Но он молчал и об этом. Он ведь был почтенный старый фонарь и не хотел никого обижать, а уж свое начальство тем более.
А между тем многое вспоминалось ему, и время от времени пламя его вспыхивало как бы от таких примерно мыслей:
«Да, и обо мне кто-нибудь вспомнит! Вот хоть бы тот красивый юноша… Много лет прошло с тех пор. Он подошел ко мне с письмом в руках. Письмо было на розовой бумаге, тонкой-претонкой, с золотым обрезом, и написано изящным женским почерком. Он прочел его дважды, поцеловал и поднял на меня сияющие глаза. «Я самый счастливый человек на свете!» - говорили они. Да, только он да я знали, что написала в своем первом письме его любимая.
Помню я и другие глаза… Удивительно, как перескакивают мысли! По нашей улице двигалась пышная похоронная процессия. На обитой бархатом повозке везли в гробу молодую прекрасную женщину. Сколько было венков и цветов! А факелов горело столько, что они совсем затмили мой свет. Тротуары были заполнены людьми, провожавшими гроб. Но когда факелы скрылись из виду, я огляделся и увидел человека, который стоял у моего столба и плакал. - Никогда мне не забыть взгляда его скорбных глаз, смотревших на меня!»
И много о чем еще вспоминал старый уличный фонарь в этот последний вечер. Часовой, сменяющийся с поста, тот хоть знает, кто заступит его место, и может перекинуться со своим товарищем несколькими словами. А фонарь не знал, кто придет ему на смену, и не мог рассказать ни о дожде и непогоде, ни о том, как месяц освещает тротуар и с какой стороны дует ветер.
В это-то время на мостик через водосточную канаву и явились три кандидата на освобождающееся место, полагавшие, что назначение на должность зависит от самого фонаря. Первым была селедочная головка, светящаяся в темноте; она полагала, что ее появление на столбе значительно сократит расход ворвани. Вторым была гнилушка, которая тоже светилась и, по ее словам, даже ярче, чем вяленая треска; к тому же она считала себя последним остатком всего леса. Третьим кандидатом был светлячок; откуда он взялся, фонарь никак не мог взять в толк, но тем не менее светлячок был тут и тоже светился, хотя селедочная головка и гнилушка клятвенно уверяли, что он светит только временами, а потому не в счет.
Старый фонарь сказал, что ни один из них не светит настолько ярко, чтобы служить уличным фонарем, но ему, конечно, не поверили. А узнав, что назначение на должность зависит вовсе не от него, все трое выразили глубокое удовлетворение - он ведь слишком стар, чтобы сделать верный выбор.
В это время из-за угла налетел ветер и шепнул фонарю под колпак:
Что такое? Говорят, ты уходишь завтра в отставку? И я вижу тебя здесь в последний раз? Ну, так вот тебе от меня подарок. Я проветрю твою черепную коробку, и ты будешь не только ясно и отчетливо помнить все, что видел и слышал сам, но и видеть как наяву все, что будут рассказывать или читать при тебе. Вот какая у тебя будет свежая голова!
Не знаю, как тебя и благодарить! - сказал старый фонарь. - Лишь бы не попасть в переплавку!
До этого еще далеко, - отвечал ветер. - Ну, сейчас я проветрю твою память. Если бы ты получил много таких подарков, у тебя была бы приятная старость.
Лишь бы не попасть в переплавку! - повторил фонарь. - Или, может, ты и в этом случае сохранишь мне память? - Будь же благоразумен, старый фонарь! - сказал ветер и дунул.
В эту минуту выглянул месяц.
А вы что подарите? - спросил ветер.
Ничего, - ответил месяц. - Я ведь на ущербе, к тому же фонари никогда не светят за меня, всегда я за них.
И месяц опять спрятался за тучи - он не хотел, чтобы ему надоедали. Вдруг на железный колпак фонаря капнула капля. Казалось, она скатилась с крыши, но капля сказала, что упала из серых туч, и тоже - как подарок, пожалуй даже самый лучший.
Я проточу тебя, - сказала капля, - так что ты получишь способность в любую ночь, когда только пожелаешь, обратиться в ржавчину и рассыпаться прахом.
Фонарю этот подарок показался плохим, ветру - тоже.
Кто даст больше? Кто даст больше? - зашумел он что было сил.
И в ту же минуту с неба скатилась звезда, оставив за собой длинный светящийся след.
Что это? - вскрикнула селедочная головка. - Никак, звезда с неба упала? И кажется, прямо на фонарь. Ну, если этой должности домогаются столь высокопоставленные особы, нам остается только откланяться и убраться восвояси.
Так все трое и сделали. А старый фонарь вдруг вспыхнул особенно ярко.
Почтенная мысль, - сказал ветер. - Но ты, верно, не знаешь, что к этому дару полагается восковая свеча. Ты никому ничего не сможешь показать, если в тебе не будет гореть восковая свеча. Вот о чем не подумали звезды. И тебя, и все то, что светится, они принимают за восковые свечи. Ну, а теперь я устал, пора улечься, - сказал ветер и улегся.
На другое утро… нет, через день мы лучше перескачем - на следующий вечер фонарь лежал в кресле, и у кого же? У старого ночного сторожа. За свою долгую верную службу старик попросил у «тридцати шести отцов города» старый уличный фонарь. Те посмеялись над ним, но фонарь отдали. И вот теперь фонарь лежал в кресле возле теплой печи и, казалось, будто вырос от этого - он занимал чуть ли не все кресло. Старички уже сидели за ужином и ласково поглядывали на старый фонарь: они охотно посадили бы его с собой хоть за стол.
Правда, жили они в подвале, на несколько локтей под землей, и чтобы попасть в их каморку, надо было пройти через вымощенную кирпичом прихожую, зато в самой каморке было тепло и уютно. Двери были обиты по краям войлоком, кровать пряталась за пологом, на окнах висели занавески, а на подоконниках стояли два диковинных цветочных горшка. Их привез матрос Христиан не то из Ост-Индии, не то из Вест-Индии. Это были глиняные слоны с углублением на месте спины, в которое насыпалась земля. В одном слоне рос чудесный лук-порей - это был огород старичков, в другом пышно цвела герань - это был их сад. На стене висела большая масляная картина, изображающая Венский конгресс, на котором присутствовали разом все императоры и короли. Старинные часы с тяжелыми свинцовыми гирями тикали без умолку и вечно убегали вперед, но это было лучше, чем если бы они отставали, говорили старички.
Итак, сейчас они ужинали, а старый уличный фонарь лежал, как сказано выше, в кресле возле теплой печки, и ему казалось, будто весь мир перевернулся вверх дном. Но вот старик сторож взглянул на него и стал припоминать все, что им довелось пережить вместе в дождь и в непогоду, в ясные, короткие летние ночи и в снежные метели, когда так и тянет в подвальчик, - и старый фонарь словно очнулся и увидел все это как наяву.
Да, славно его проветрил ветер!
Старички были люди работящие и любознательные, ни один час не пропадал у них зря. По воскресеньям после обеда на столе появлялась какая-нибудь книга, чаще всего описание путешествия, и старик читал вслух про Африку, про ее огромные леса и диких слонов, которые бродят на воле. Старушка слушала и поглядывала на глиняных слонов, служивших цветочными горшками.
Воображаю! - приговаривала она.
А фонарю так хотелось, чтобы в нем горела восковая свеча, - тогда старушка, как и он сам, наяву увидела бы все: и высокие деревья с переплетающимися густыми ветвями, и голых черных людей на лошадях, и целые стада слонов, утаптывающих толстыми ногами тростник и кустарник.
Что проку в моих способностях, если нет восковой свечи? - вздыхал фонарь. - У стариков только ворвань да сальные свечи, а этого мало.
Но вот в подвале оказалась целая куча восковых огарков. Длинные шли на освещение, а короткими старушка вощила нить, когда шила. Восковые свечи теперь у стариков были, но им и в голову не приходило вставить хоть один огарок в фонарь.
Фонарь, всегда вычищенный и опрятный, стоял в углу, на самом видном месте. Люди, правда, называли его старым хламом, но старики пропускали такие слова мимо ушей - они любили старый фонарь.
Однажды, в день рождения старого сторожа, старушка подошла к фонарю, улыбнулась и сказала:
Сейчас мы зажжем в его честь иллюминацию!
Фонарь так и задребезжал колпаком от радости. «Наконец-то их осенило!» - подумал он.
Но досталась ему опять ворвань, а не восковая свеча. Он горел весь вечер и знал теперь, что дар звезд - чудеснейший дар - так и не пригодится ему в этой жизни.
И вот пригрезилось фонарю - с такими способностями не мудрено и грезить, - будто старики умерли, а сам он попал в переплавку. И страшно ему, как в тот раз, когда предстояло явиться в ратушу на смотр к «тридцати шести отцам города». И хотя он обладает способностью по своему желанию рассыпаться ржавчиной и прахом, он этого не сделал, а попал в плавильную печь и превратился в чудесный железный подсвечник в виде ангела с букетом в руке. В букет вставили восковую свечу, и подсвечник занял свое место на зеленом сукне письменного стола. Комната очень уютна; все полки заставлены книгами, стены увешаны великолепными картинами. Здесь живет поэт, и все, о чем он думает и пишет, развертывается перед ним, как в панораме. Комната становится то дремучим темным лесом, то озаренными солнцем лугами, по которым расхаживает аист, то палубой корабля, плывущего по бурному морю…
Слыхали вы историю про старый уличный фонарь? Она не то чтобы так уж занятна, но послушать ее разок не мешает. Так вот, жил-был этакий почтенный старый уличный фонарь; он честно служил много-много лет и наконец должен был выйти в отставку.
Последний вечер висел фонарь на своем столбе, освещая улицу, и на душе у него было как у старой балерины, которая в последний раз выступает на сцене и знает, что завтра будет всеми забыта в своей каморке.
Завтрашний день страшил старого служаку: он должен был впервые явиться в ратушу и предстать перед "тридцатью шестью отцами города", которые решат, годен он еще к службе или нет. Возможно, его еще отправят освещать какой-нибудь мост или пошлют в провинцию на какую-нибудь фабрику, а возможно, просто сдадут в переплавку, и тогда из него может получиться что угодно. И вот его мучила мысль: сохранит ли он воспоминание о том, что был когда-то уличным фонарем. Так или иначе, он знал, что ему в любом случае придется расстаться с ночным сторожем и его женой, которые стали для него все равно что родная семья. Оба они - и фонарь и сторож - поступили на службу одновременно. Жена сторожа тогда высоко метила и, проходя мимо фонаря, удостаивала его взглядом только по вечерам, а днем никогда. В последние же годы, когда все трое - и сторож, и его жена, и фонарь - состарились, она тоже стала ухаживать за фонарем, чистить лампу и наливать в нее ворвань. Честные люди были эти старики, ни разу не обделили фонарь ни на капельку.
Итак, светил он на улице последний вечер, а поутру должен был отправиться в ратушу. Мрачные эти мысли не давали ему покоя, и не мудрено, что и горел он неважно. Впрочем, мелькали у него и другие мысли; он многое видел, на многое довелось ему пролить свет, быть может, он не уступал в этом всем "тридцати шести отцам города". Но он молчал и об этом. Он ведь был почтенный старый фонарь и не хотел никого обижать, а уж свое начальство тем более.
А между тем многое вспоминалось ему, и время от времени пламя его вспыхивало как бы от таких примерно мыслей:
"Да, и обо мне кто-нибудь вспомнит! Вот хоть бы тот красивый юноша... Много лет прошло с тех пор. Он подошел ко мне с письмом в руках. Письмо было на розовой бумаге, тонкой-претонкой, с золотым обрезом, и написано изящным женским почерком. Он прочел его дважды, поцеловал и поднял на меня сияющие глаза. "Я самый счастливый человек на свете!" - говорили они. Да, только он да я знали, что написала в своем первом письме его любимая.
Помню я и другие глаза... Удивительно, как перескакивают мысли! По нашей улице двигалась пышная похоронная процессия. На обитой бархатом повозке везли в гробу молодую прекрасную женщину. Сколько было венков и цветов! А факелов горело столько, что они совсем затмили мой свет. Тротуары были заполнены людьми, провожавшими гроб. Но когда факелы скрылись из виду, я огляделся и увидел человека, который стоял у моего столба и плакал. - Никогда мне не забыть взгляда его скорбных глаз, смотревших на меня!"
И много о чем еще вспоминал старый уличный фонарь в этот последний вечер. Часовой, сменяющийся с поста, тот хоть знает, кто заступит его место, и может перекинуться со своим товарищем несколькими словами. А фонарь не знал, кто придет ему на смену, и не мог рассказать ни о дожде и непогоде, ни о том, как месяц освещает тротуар и с какой стороны дует ветер.
В это-то время на мостик через водосточную канаву и явились три кандидата на освобождающееся место, полагавшие, что назначение на должность зависит от самого фонаря. Первым была селедочная головка, светящаяся в темноте; она полагала, что ее появление на столбе значительно сократит расход ворвани. Вторым была гнилушка, которая тоже светилась и, по ее словам, даже ярче, чем вяленая треска; к тому же она считала себя последним остатком всего леса. Третьим кандидатом был светлячок; откуда он взялся, фонарь никак не мог взять в толк, но тем не менее светлячок был тут и тоже светился, хотя селедочная головка и гнилушка клятвенно уверяли, что он светит только временами, а потому не в счет.
Старый фонарь сказал, что ни один из них не светит настолько ярко, чтобы служить уличным фонарем, но ему, конечно, не поверили. А узнав, что назначение на должность зависит вовсе не от него, все трое выразили глубокое удовлетворение - он ведь слишком стар, чтобы сделать верный выбор.
В это время из-за угла налетел ветер и шепнул фонарю под колпак:
Что такое? Говорят, ты уходишь завтра в отставку? И я вижу тебя здесь в последний раз? Ну, так вот тебе от меня подарок. Я проветрю твою черепную коробку, и ты будешь не только ясно и отчетливо помнить все, что видел и слышал сам, но и видеть как наяву все, что будут рассказывать или читать при тебе. Вот какая у тебя будет свежая голова!
Не знаю, как тебя и благодарить! - сказал старый фонарь. - Лишь бы не попасть в переплавку!
До этого еще далеко, - отвечал ветер. - Ну, сейчас я проветрю твою память. Если бы ты получил много таких подарков, у тебя была бы приятная старость.
Лишь бы не попасть в переплавку! - повторил фонарь. - Или, может, ты и в этом случае сохранишь мне память? - Будь же благоразумен, старый фонарь! - сказал ветер и дунул.
В эту минуту выглянул месяц.
А вы что подарите? - спросил ветер.
Ничего, - ответил месяц. - Я ведь на ущербе, к тому же фонари никогда не светят за меня, всегда я за них.
И месяц опять спрятался за тучи - он не хотел, чтобы ему надоедали. Вдруг на железный колпак фонаря капнула капля. Казалось, она скатилась с крыши, но капля сказала, что упала из серых туч, и тоже - как подарок, пожалуй даже самый лучший.
Я проточу тебя, - сказала капля, - так что ты получишь способность в любую ночь, когда только пожелаешь, обратиться в ржавчину и рассыпаться прахом.
Фонарю этот подарок показался плохим, ветру - тоже.
Кто даст больше? Кто даст больше? - зашумел он что было сил.
И в ту же минуту с неба скатилась звезда, оставив за собой длинный светящийся след.
Что это? - вскрикнула селедочная головка. - Никак, звезда с неба упала? И кажется, прямо на фонарь. Ну, если этой должности домогаются столь высокопоставленные особы, нам остается только откланяться и убраться восвояси.
Так все трое и сделали. А старый фонарь вдруг вспыхнул особенно ярко.
Почтенная мысль, - сказал ветер. - Но ты, верно, не знаешь, что к этому дару полагается восковая свеча. Ты никому ничего не сможешь показать, если в тебе не будет гореть восковая свеча. Вот о чем не подумали звезды. И тебя, и все то, что светится, они принимают за восковые свечи. Ну, а теперь я устал, пора улечься, - сказал ветер и улегся.
На другое утро... нет, через день мы лучше перескачем - на следующий вечер фонарь лежал в кресле, и у кого же? У старого ночного сторожа. За свою долгую верную службу старик попросил у "тридцати шести отцов города" старый уличный фонарь. Те посмеялись над ним, но фонарь отдали. И вот теперь фонарь лежал в кресле возле теплой печи и, казалось, будто вырос от этого - он занимал чуть ли не все кресло. Старички уже сидели за ужином и ласково поглядывали на старый фонарь: они охотно посадили бы его с собой хоть за стол.
Правда, жили они в подвале, на несколько локтей под землей, и чтобы попасть в их каморку, надо было пройти через вымощенную кирпичом прихожую, зато в самой каморке было тепло и уютно. Двери были обиты по краям войлоком, кровать пряталась за пологом, на окнах висели занавески, а на подоконниках стояли два диковинных цветочных горшка. Их привез матрос Христиан не то из Ост-Индии, не то из Вест-Индии. Это были глиняные слоны с углублением на месте спины, в которое насыпалась земля. В одном слоне рос чудесный лук-порей - это был огород старичков, в другом пышно цвела герань - это был их сад. На стене висела большая масляная картина, изображающая Венский конгресс, на котором присутствовали разом все императоры и короли. Старинные часы с тяжелыми свинцовыми гирями тикали без умолку и вечно убегали вперед, но это было лучше, чем если бы они отставали, говорили старички.
Итак, сейчас они ужинали, а старый уличный фонарь лежал, как сказано выше, в кресле возле теплой печки, и ему казалось, будто весь мир перевернулся вверх дном. Но вот старик сторож взглянул на него и стал припоминать все, что им довелось пережить вместе в дождь и в непогоду, в ясные, короткие летние ночи и в снежные метели, когда так и тянет в подвальчик, - и старый фонарь словно очнулся и увидел все это как наяву.
Да, славно его проветрил ветер!
Старички были люди работящие и любознательные, ни один час не пропадал у них зря. По воскресеньям после обеда на столе появлялась какая-нибудь книга, чаще всего описание путешествия, и старик читал вслух про Африку, про ее огромные леса и диких слонов, которые бродят на воле. осказках.ру - сайт Старушка слушала и поглядывала на глиняных слонов, служивших цветочными горшками.
Воображаю! - приговаривала она.
А фонарю так хотелось, чтобы в нем горела восковая свеча, - тогда старушка, как и он сам, наяву увидела бы все: и высокие деревья с переплетающимися густыми ветвями, и голых черных людей на лошадях, и целые стада слонов, утаптывающих толстыми ногами тростник и кустарник.
Что проку в моих способностях, если нет восковой свечи? - вздыхал фонарь. - У стариков только ворвань да сальные свечи, а этого мало.
Но вот в подвале оказалась целая куча восковых огарков. Длинные шли на освещение, а короткими старушка вощила нить, когда шила. Восковые свечи теперь у стариков были, но им и в голову не приходило вставить хоть один огарок в фонарь.
Фонарь, всегда вычищенный и опрятный, стоял в углу, на самом видном месте. Люди, правда, называли его старым хламом, но старики пропускали такие слова мимо ушей - они любили старый фонарь.
Однажды, в день рождения старого сторожа, старушка подошла к фонарю, улыбнулась и сказала:
Сейчас мы зажжем в его честь иллюминацию!
Фонарь так и задребезжал колпаком от радости. "Наконец-то их осенило!" - подумал он.
Но досталась ему опять ворвань, а не восковая свеча. Он горел весь вечер и знал теперь, что дар звезд - чудеснейший дар - так и не пригодится ему в этой жизни.
И вот пригрезилось фонарю - с такими способностями не мудрено и грезить, - будто старики умерли, а сам он попал в переплавку. И страшно ему, как в тот раз, когда предстояло явиться в ратушу на смотр к "тридцати шести отцам города". И хотя он обладает способностью по своему желанию рассыпаться ржавчиной и прахом, он этого не сделал, а попал в плавильную печь и превратился в чудесный железный подсвечник в виде ангела с букетом в руке. В букет вставили восковую свечу, и подсвечник занял свое место на зеленом сукне письменного стола. Комната очень уютна; все полки заставлены книгами, стены увешаны великолепными картинами. Здесь живет поэт, и все, о чем он думает и пишет, развертывается перед ним, как в панораме. Комната становится то дремучим темным лесом, то озаренными солнцем лугами, по которым расхаживает аист, то палубой корабля, плывущего по бурному морю...
Ах, какие способности скрыты во мне! - сказал старый фонарь, очнувшись от грез. - Право, мне даже хочется попасть в переплавку. Впрочем, нет! Пока живы старички - не надо. Они любят меня таким, какой я есть, я для них все равно что сын родной. Они чистят меня, заливают ворванью, и мне здесь не хуже, чем всем этим высокопоставленным особам на конгрессе.
С тех пор старый уличный фонарь обрел душевное спокойствие - и он его заслужил.
Добавить сказку в Facebook, Вконтакте, Одноклассники, Мой Мир, Твиттер или в Закладки
Ганс Христиан Андерсен
Старый уличный фонарь
Слыхали вы историю про старый уличный фонарь? Она не то чтобы так уж занятна, но послушать ее разок не мешает. Так вот, жил-был этакий поч- тенный старый уличный фонарь; он честно служил много-много лет и наконец должен был выйти в отставку.
Последний вечер висел фонарь на своем столбе, освещая улицу, и на ду- ше у него было как у старой балерины, которая в последний раз выступает на сцене и знает, что завтра будет всеми забыта в своей каморке.
Завтрашний день страшил старого служаку: он должен был впервые явиться в ратушу и предстать перед «тридцатью шестью отцами города», ко- торые решат, годен он еще к службе или нет. Возможно, его еще отправят освещать какой-нибудь мост или пошлют в провинцию на какую-нибудь фабри- ку, а возможно, просто сдадут в переплавку, и тогда из него может полу- читься что угодно. И вот его мучила мысль: сохранит ли он воспоминание о том, что был когда-то уличным фонарем. Так или иначе, он знал, что ему в любом случае придется расстаться с ночным сторожем и его женой, которые стали для него все равно что родная семья. Оба они - и фонарь и сторож - поступили на службу одновременно. Жена сторожа тогда высоко метила и, проходя мимо фонаря, удостаивала его взглядом только по вечерам, а днем никогда. В последние же годы, когда все трое - и сторож, и его жена, и фонарь - состарились, она тоже стала ухаживать за фонарем, чистить лампу и наливать в нее ворвань. Честные люди были эти старики, ни разу не об- делили фонарь ни на капельку.
Итак, светил он на улице последний вечер, а поутру должен был отпра- виться в ратушу. Мрачные эти мысли не давали ему покоя, и не мудрено, что и горел он неважно. Впрочем, мелькали у него и другие мысли; он мно- гое видел, на многое довелось ему пролить свет, быть может, он не усту- пал в этом всем «тридцати шести отцам города». Но он молчал и об этом. Он ведь был почтенный старый фонарь и не хотел никого обижать, а уж свое начальство тем более.
А между тем многое вспоминалось ему, и время от времени пламя его вспыхивало как бы от таких примерно мыслей:
«Да, и обо мне кто-нибудь вспомнит! Вот хоть бы тот красивый юноша… Много лет прошло с тех пор. Он подошел ко мне с письмом в руках. Письмо было на розовой бумаге, тонкой-претонкой, с золотым обрезом, и написано изящным женским почерком. Он прочел его дважды, поцеловал и поднял на меня сияющие глаза. „Я самый счастливый человек на свете!“ - говорили они. Да, только он да я знали, что написала в своем первом письме его любимая.
Помню я и другие глаза… Удивительно, как перескакивают мысли! По нашей улице двигалась пышная похоронная процессия. На обитой бархатом повозке везли в гробу молодую прекрасную женщину. Сколько было венков и цветов! А факелов горело столько, что они совсем затмили мой свет. Тро- туары были заполнены людьми, провожавшими гроб. Но когда факелы скрылись из виду, я огляделся и увидел человека, который стоял у моего столба и плакал. - Никогда мне не забыть взгляда его скорбных глаз, смотревших на меня!»
И много о чем еще вспоминал старый уличный фонарь в этот последний вечер. Часовой, сменяющийся с поста, тот хоть знает, кто заступит его место, и может перекинуться со своим товарищем несколькими словами. А фонарь не знал, кто придет ему на смену, и не мог рассказать ни о дожде и непогоде, ни о том, как месяц освещает тротуар и с какой стороны дует ветер.
В это-то время на мостик через водосточную канаву и явились три кан- дидата на освобождающееся место, полагавшие, что назначение на должность зависит от самого фонаря. Первым была селедочная головка, светящаяся в темноте; она полагала, что ее появление на столбе значительно сократит расход ворвани. Вторым была гнилушка, которая тоже светилась и, по ее словам, даже ярче, чем вяленая треска; к тому же она считала себя пос- ледним остатком всего леса. Третьим кандидатом был светлячок; откуда он взялся, фонарь никак не мог взять в толк, но тем не менее светлячок был тут и тоже светился, хотя селедочная головка и гнилушка клятвенно уверя- ли, что он светит только временами, а потому не в счет.
Старый фонарь сказал, что ни один из них не светит настолько ярко, чтобы служить уличным фонарем, но ему, конечно, не поверили. А узнав, что назначение на должность зависит вовсе не от него, все трое выразили глубокое удовлетворение - он ведь слишком стар, чтобы сделать верный вы- бор.
В это время из-за угла налетел ветер и шепнул фонарю под колпак:
Что такое? Говорят, ты уходишь завтра в отставку? И я вижу тебя здесь в последний раз? Ну, так вот тебе от меня подарок. Я проветрю твою черепную коробку, и ты будешь не только ясно и отчетливо помнить все, что видел и слышал сам, но и видеть как наяву все, что будут рассказы- вать или читать при тебе. Вот какая у тебя будет свежая голова!
Не знаю, как тебя и благодарить! - сказал старый фонарь. - Лишь бы не попасть в переплавку!
До этого еще далеко, - отвечал ветер. - Ну, сейчас я проветрю твою память. Если бы ты получил много таких подарков, у тебя была бы приятная старость.
Лишь бы не попасть в переплавку! - повторил фонарь. - Или, может, ты и в этом случае сохранишь мне память? - Будь же благоразумен, старый фонарь! - сказал ветер и дунул.
В эту минуту выглянул месяц.
А вы что подарите? - спросил ветер.
Ничего, - ответил месяц. - Я ведь на ущербе, к тому же фонари ни- когда не светят за меня, всегда я за них.
И месяц опять спрятался за тучи - он не хотел, чтобы ему надоедали.
Вдруг на железный колпак фонаря капнула капля. Казалось, она скати- лась с крыши, но капля сказала, что упала из серых туч, и тоже - как по- дарок, пожалуй даже самый лучший.
Я проточу тебя, - сказала капля, - так что ты получишь способность в любую ночь, когда только пожелаешь, обратиться в ржавчину и рассы- паться прахом.
Фонарю этот подарок показался плохим, ветру - тоже.
Кто даст больше? Кто даст больше? - зашумел он что было сил.
И в ту же минуту с неба скатилась звезда, оставив за собой длинный светящийся след.
Что это? - вскрикнула селедочная головка. - Никак, звезда с неба упала? И кажется, прямо на фонарь. Ну, если этой должности домогаются столь высокопоставленные особы, нам остается только откланяться и уб- раться восвояси.
Так все трое и сделали. А старый фонарь вдруг вспыхнул особенно ярко.
Почтенная мысль, - сказал ветер. - Но ты, верно, не знаешь, что к этому дару полагается восковая свеча. Ты никому ничего не сможешь пока- зать, если в тебе не будет гореть восковая свеча. Вот о чем не подумали звезды. И тебя, и все то, что светится, они принимают за восковые свечи. Ну, а теперь я устал, пора улечься, - сказал ветер и улегся.
На другое утро… нет, через день мы лучше перескачем - на следующий вечер фонарь лежал в кресле, и у кого же? У старого ночного сторожа. За свою долгую верную службу старик попросил у «тридцати шести отцов горо- да» старый уличный фонарь. Те посмеялись над ним, но фонарь отдали. И вот теперь фонарь лежал в кресле возле теплой печи и, казалось, будто вырос от этого - он занимал чуть ли не все кресло. Старички уже сидели за ужином и ласково поглядывали на старый фонарь: они охотно посадили бы его с собой хоть за стол.
Правда, жили они в подвале, на несколько локтей под землей, и чтобы попасть в их каморку, надо было пройти через вымощенную кирпичом прихо- жую, зато в самой каморке было тепло и уютно. Двери были обиты по краям войлоком, кровать пряталась за пологом, на окнах висели занавески, а на подоконниках стояли два диковинных цветочных горшка. Их привез матрос Христиан не то из Ост-Индии, не то из Вест-Индии. Это были глиняные сло- ны с углублением на месте спины, в которое насыпалась земля. В одном слоне рос чудесный лук-порей - это был огород старичков, в другом пышно цвела герань - это был их сад. На стене висела большая масляная картина, изображающая Венский конгресс, на котором присутствовали разом все импе- раторы и короли. Старинные часы с тяжелыми свинцовыми гирями тикали без умолку и вечно убегали вперед, но это было лучше, чем если бы они отста- вали, говорили старички.
Итак, сейчас они ужинали, а старый уличный фонарь лежал, как сказано выше, в кресле возле теплой печки, и ему казалось, будто весь мир пере- вернулся вверх дном. Но вот старик сторож взглянул на него и стал припо- минать все, что им довелось пережить вместе в дождь и в непогоду, в яс- ные, короткие летние ночи и в снежные метели, когда так и тянет в под- вальчик, - и старый фонарь словно очнулся и увидел все это как наяву.
Ганс Христиан Андерсен
Старый уличный фонарь
Источник текста: Ганс Христиан Андерсен - Сказки Г. Хр. Андерсена Издание: Т-ва И.Д. Сытина Типо-лит. И.И. Пашкова, Москва, 1908 г. Переводчик: А.А. Федоров-Давыдов OCR, spell check и перевод в современную орфографию: Оскар Уайльд Слыхал ли ты когда-нибудь историю старого уличного фонаря? Правда, она уж не так особенно занятна, но один-то разок ее всё-таки можно прослушать. То был старый, почтенный фонарь, в течение многих лет добросовестно исполнявший свою службу и теперь обреченный на отставку. В последний раз стоял он на столбе и освещал улицы. Он испытывал то же, что испытывает старая балетная фигурантка, которая танцует в последний раз, а завтра, всеми забытая, будет сидеть где-нибудь в убогой комнате под чердаком. Фонарь очень беспокоился, что с ним будет на следующий день, потому что знал, что в первый раз в жизни ему придется попасть в ратушу и предстать пред городским головой и собранием, которые должны его осмотреть и убедиться, годен ли он к дальнейшей службе или нет. Нужно было также решить, куда его определить -- в предместье, или куда-нибудь за город, на фабрику; а то, быть может, прямо на плавильный завод, в доменную печь. Правда, в последнем случае из него могло выйти что угодно, но мысль, сохранится ли у него воспоминание об его прежнем существовании, как уличного фонаря, страшно его терзала. Так или иначе, но факт оставался тот, что ему приходилось расставаться с ночным сторожем и его женой, которые считали его принадлежащим к своей семье. Когда фонарь зажгли в первый раз, ночной сторож был еще молодым, крепким человеком; случилось так, что он начал свою службу как раз в тот же вечер. Да, давненько-таки фонарь состоял фонарем, а ночной сторож -- сторожем. Жена была тогда немного гордая. Только вечером, проходя мимо, удостаивала она фонарь взглядом, а днем -- никогда. Но за последние годы, когда они все трое состарились, -- ночной сторож, его жена и фонарь, -- она тоже стала присматривать за ним, она чистила его и наливала керосином. Честные были старики, -- ни одной каплей не поживились они от лампы. Сегодня в последний раз освещал он улицы, а на завтра его ожидала ратуша. Да, это сознание омрачало его, и поэтому не удивительно, что в этот вечер он горел особенно плохо. Помимо этого, и другие мысли осаждали его. Кому только и чему не светил он и каких не перевидал видов, -- пожалуй, не меньше самого головы и старшин! Только всё это он держал про себя, потому что был честный, старый фонарь и никому зла не хотел, в особенности -- начальству. Многое припоминалось ему, так что иногда пламя его даже вздрагивало. В эту минуту ему казалось, что должны же вспомнить и о нем. "Стоял тут когда-то красивый юноша, -- правда, много воды утекло с тех пор, -- и держал он в руке розовую бумажку с золотым обрезом. Почерк был тонкий, женский. Два раза перечитал он записку, поцеловал ее и поднял ко мне глаза, которые ясно говорили: "Я -- счастливейший человек в мире!" Только он и я знали, о чем писала та, которую он любил. Да, и еще взгляд одних глаз припоминаю я... Странно, какие скачки делает намять!.. По улице двигалась похоронная процессия; на дрогах, среди цветов и венков, в гробу покоилась молодая, прекрасная женщина; факелы затемнили мой свет. Вдоль домов стояла толпа людей, все следовали за процессией. "Когда же факелы скрылись у меня из виду, и я оглянулся кругом, то увидал одинокую фигуру, которая стояла, прислонившись к моему столбу, и плакала. Никогда не забуду я печального взгляда, обратившегося ко мне". Эти и другие подобные мысли занимали старый уличный фонарь, горевший сегодня в последний раз. Солдат, которого сменяют на часах, знает, по крайней мере, своего преемника, может перекинуться с ним словом; фонарь не знал своего, а он мог бы дать ему кое-какие советы относительно туманной и дождливой погоды, относительно того, до каких пор лучи месяца освещают тротуар, с какой стороны обыкновенно дует ветер, и много кое-чего другого. На мосту, что был перекинут через сточную канаву, стояли три особы, которые желали представиться фонарю, полагая, что он по личному усмотрению может передать им свое место. Первым кандидатом являлась селедочная голова, которая могла, тоже испускать свет в темноте. Она полагала, что если ее посадят на столб, то сэкономят на керосине. Вторым кандидатом был кусок гнилого светящегося дерева. Он особенно подчеркивал то обстоятельство, что происхождением своим обязан дереву, некогда составлявшему украшение леса. Наконец, третьим кандидатом являлся светлячок; как он сюда попал, фонарь окончательно не мог понять, но светлячок был налицо и тоже мог светить. Но селедочная голова и гнилушка клялись всеми святыми, что светлячок испускает свет только в определенное время и поэтому не может идти в счет. Между тем старый фонарь объяснил им, что они не обладают достаточным количеством света, чтобы нести службу уличного фонаря; но они ему не поверили, и поэтому когда узнали, что фонарь никого не может назначить на свое место по личному усмотрению, они сказали, что это очень приятно, так как он слишком шаток для того, чтобы остановиться на каком-нибудь определенном выборе. В эту минуту из-за угла улицы налетел порыв ветра и засвистел в отдушнике старого фонаря. -- Что я слышу? -- спросил он. -- Ты завтра уходишь? Я вижу тебя в последний раз? В таком случае на прощанье я сделаю тебе подарок: я вдую в твою мозговую коробку не только воспоминание о всем том, что ты когда-то видел и слышал, но и внутренний свет, такой яркий, что ты будешь в состоянии видеть всё в действительности, что будут при тебе читать или рассказывать. -- Ах, это хорошо, это очень хорошо! -- сказал старый фонарь. -- От души благодарю тебя! Но я боюсь, что я попаду на плавильный завод. -- Это случится еще не так скоро, -- сказал ветер. -- Теперь держись: я вдую в тебя память; с подобными подарками тебе не будет скучно на старости лет. -- Если меня только не переплавят, -- сказал фонарь. -- Но, может быть, и тогда я сохраню свою память? -- Старый фонарь, будь благоразумен! -- сказал ветер и стал дуть. В эту минуту из-за тучи показался месяц. -- Что вы подарите фонарю? -- спросил его ветер. -- Ничего не подарю, -- ответил он. -- Я теперь на ущербе, да я и никогда не пользовался светом фонарей, напротив, они пользовались моим... -- и с этими словами месяц опять скрылся за тучи, чтобы избегнуть дальнейших требований. В эту минуту с крыши на фонарь упала капля и объяснила, что она спустилась из серых туч и тоже является как-бы подарком, может быть, даже самым лучшим. -- Я так пронижу тебя, что ты получишь способность в одну ночь, если захочешь, обратиться в ржавчину и распасться в прах. Но в сравнении с тем, что дарил ветер, этот подарок показался фонарю очень плохим; ветру -- тоже. -- Кто даст больше? Кто даст больше? -- засвистал он, что есть силы. В это время по небу пронеслась падающая звезда, оставляя за собой длинную светлую полосу. -- Что это было? -- закричала селедочная голова. -- Кажется, упала звезда? И, кажется, прямо в фонарь? Ну, да, конечно, уж если такие высокопоставленные особы являются кандидатами на эту службу, мы можем пожелать спокойной ночи и удалиться восвояси. И они все трое привели это в исполнение. А от старого фонаря между тем разливался необычайно яркий свет. -- То был чудный подарок! -- сказал он, -- Светлые звезды, которыми я всегда так любовался, и которые так дивно горят, как я, несмотря на всё мое желание, на все мои мечты, никогда не мог гореть, всё-таки не оставили меня, старого, убогого фонаря, без внимания и послали мне подарок, особенность которого заключается в том, что я не один буду видеть ясными, живыми все мои воспоминания, но и все те, кого я люблю. В этом и заключается истинное удовольствие, потому что счастье неразделенное -- только полсчастья. -- Это делает честь твоим убеждениям, -- сказал ветер. -- Но для этого необходимы восковые свечки. Если их не зажгут в тебе, твои редкие способности не будут иметь для других никакого значения. Видишь, звезды об этом не подумали: они принимают тебя и вообще всякое другое освещение за восковые свечи. Но довольно, я улягусь... -- и он улегся. -- Вот тебе и на, -- восковые свечи! -- сказал фонарь. -- Их и прежде-то у меня не было, да и впредь, наверно, не будет. Только бы не попасть на плавильный завод. На следующий день... нет, следующий день мы лучше обойдем молчанием. На следующий же вечер фонарь лежал в большом дедовском кресле. И отгадай где? -- у старого ночного сторожа! В награду за свою долголетнюю безупречную службу он выпросил у головы позволение оставить себе старый фонарь, который он двадцать четыре года тому назад, в день поступления своего на службу, собственноручно зажег в первый раз. Он смотрел на него, как на свое детище, потому что у него самого не было детей, и фонарь был ему подарен. Теперь он лежал в старом кресле, около теплой печки. Казалось, он даже стал как-то больше, потому что один занимал всё кресло. Старики сидели за ужином и дружелюбно поглядывали на старый фонарь, которому с удовольствием отвели бы местечко за своим столом. Правда, жили они в подвале, фута на два ниже уровня земли, и чтобы попасть в комнату, нужно было спуститься вниз по асфальтовому коридорчику; но в самой комнате было тепло и уютно; дверь была забита по щелям войлоком, всё блестело чистотой, на окнах и перед узенькими кроватями висели занавески. На подоконниках стояли два прекурьезных цветочных горшка, которые матрос Христиан привез откуда-то из Западной или Восточной Индии. Они были сделаны из глины и представляли двух слонов; спин у них не было, а вместо них из земли, которой они были наполнены, росли: из одного зеленый лук, -- это был огород; из другого куст -- герани, -- это был цветник. На стене висела олеография "Конгресс в Вене", на которой старики могли видеть всех королей сразу. Стенные часы, с тяжелыми свинцовыми гирями, отбивали свое "тик-так" и всегда спешили вперед: -- "гораздо лучше, -- говорили старики, -- чем если бы они отставали". Итак, они сидели и ужинали, а фонарь, как было упомянуто, лежал в прадедовском кресле как раз около печки; ему казалось, что весь мир перевернулся вверх дном, но, когда ночной сторож взглянул на него и заговорил о том, что они вместе пережили в туман и непогоду, в короткие светлые летние ночи, в долгие зимние вечера, когда бушевала метель, и когда мечтаешь в своем уголке, фонарь мало-помалу пришел в себя. Он видел всё так ясно, точно это происходило сейчас; да, ветер ловко воскресил его память, словно огнем озарил окружавший его мрак. Старики были очень трудолюбивы и прилежны, они не любили сидеть сложа руки. В воскресные дни после обеда доставали какую-нибудь книгу, большей частью описание путешествий. И старик читал про Африку, про дремучие леса и про слонов, бегающих на свободе; и старушка внимательно слушала и поглядывала украдкой на глиняных слонов, изображавших цветочные горшки. -- Я это почти могу себе представить, -- говорила она. И фонарю ужасно хотелось, чтобы в него вставили и зажгли восковую свечку; тогда бы старушка увидала всё, до мельчайших подробностей, так, как видел сам фонарь: высокие деревья, густо сплетенные ветви, голых, черных людей на конях, стада слонов, давящих своими неуклюжими широкими ногами кусты и тростник. "К чему мне все мои способности, если нет восковой свечи? -- вздыхал фонарь. -- У них только и есть керосин и сальные свечи, но этого недостаточно"... Однажды в подвальный этаж попала целая куча восковых огарков; огарки -- побольше зажигались, а теми, что были поменьше, старушка вощила швейные нитки. Итак, восковых свечей было довольно, но никому не приходило в голову вставить хоть один огарочек в фонарь. "На что мне мои необыкновенные способности? -- думал фонарь. -- Во мне скрывается их так много, а я ни с кем не могу этим поделиться, они не знают, что я могу обратить простые белые стены в чудные леса, во всё, что я захочу". Что касается всего остального, фонарь держали в большой опрятности, и вычищенный, он стоял в углу, на виду у всех. Посторонние находили, что его стоит отдать на слом, но старики не обращали на эти замечания никакого внимания; они очень любили фонарь. Однажды, -- то был день рождения старого ночного сторожа, -- старушка, улыбаясь, подошла к фонарю и сказала: -- Сегодня я устрою в честь своего старика иллюминацию. И фонарь заскрипел своим жестяным остовом и подумал: -- "Ну, наконец-то, они догадались! " Но его налили только керосином, а о свечке не подумали. Фонарь горел в продолжение целого вечера, но теперь он ясно сознавал, что подарок звезды для него -- мертвое сокровище, которое не придется использовать ни разу в жизни. В этот вечер приснился ему сон, -- при вложенных в него способностях видеть сны было не мудрено. Ему приснилось, что его существование, как фонаря, кончилось, и что он попал-таки на плавильный завод. При этом ему сделалось так же страшно и тоскливо, как в тот день, когда он должен был попасть в ратушу на рассмотрение городского головы и старшин. И хотя от его собственного желания зависело проржаветь и распасться в прах, он этого не сделал. Его бросили в доменную печь и сделали из него красивый железный подсвечник для восковых свечей. Ему придали форму ангела, несущего букет. В середину этого букета и вставлялась свеча. Подсвечник попал на свое место: на зеленый письменный стол. Комната была очень уютная; вокруг него стояло множество книг, на стенах висели чудные картины; комната эта принадлежала писателю. Всё, что он думал, о чем писал, видел он перед собой; перед ним" как наяву, вставали темные, густые леса; тянулись веселые луга, по которым важно прохаживались аисты; на вздымающихся волнах качались корабли, небо сияло со всеми звездами. -- Какие во мне способности! -- сказал старый фонарь, просыпаясь. -- Мне почти хочется, чтобы меня перелили. Но нет, пока старики живы, не надо, чтобы это произошло. Они любят меня ради меня самого; они меня чистили, давали мне керосин. Мне так же хорошо, как королям на конгрессе, глядя на которых, мои старики тоже испытывают удовольствие. И с этих пор старый фонарь обрел больше внутреннего покоя; он его в самом деле заслуживал, старый, честный фонарь.Слышали вы сказку про старый уличный фонарь? Она не бог весть как интересна, но всё-таки прослушать её стоит.
Так вот, жил-был один почтенный старый уличный фонарь; он честно служил много лет, но наконец его решили уволить. Фонарю стало известно, что он последний вечер висит на столбе и освещает улицу, и чувства его можно было сравнить с чувством увядшей балерины, которая танцует в последний раз и знает, что завтра её попросят сойти со сцены. Он с ужасом ждал завтрашнего дня: завтра ему предстояло явиться на смотр в ратушу и впервые представиться «тридцати шести отцам города», которые решат, годен ли он ещё к службе, или нет.
Да, завтра должен был решиться вопрос: отправят ли его освещать какой-нибудь другой мост, ушлют ли в деревню или на фабрику, или же просто сдадут в переплавку. Фонарь могли переплавить во что угодно; но больше всего его угнетала неизвестность: он не знал, будет ли он помнить о том, что некогда был уличным фонарём, или не будет? Так или иначе, он знал, что ему во всяком случае придётся расстаться с ночным сторожем и его женой, которые стали ему близки, как родные. Оба они - и фонарь и сторож - поступили на службу в один и тот же час. Жена сторожа очень гордилась должностью мужа и, проходя мимо фонаря, удостаивала его взглядом только по вечерам, а днём - никогда. Но в последние годы, когда они все трое - и сторож, и жена его, и фонарь - уже состарились, она тоже стала ухаживать за фонарём, чистить лампу и наливать в неё ворвань (жир, добываемый из морских млекопитающих и рыб (прим. редактора)). Честные люди были эти старики, ни разу не обделили фонарь ни на капельку!
Итак, фонарь освещал улицу последний вечер, а назавтра должен был отправиться в ратушу. Эти грустные мысли не давали ему покоя; не мудрено, что он и горел плохо. Порой у него мелькали и другие мысли - он многое видел, на многое пришлось ему пролить свет; в этом отношении он стоял, пожалуй, выше, чем «тридцать шесть отцов города»! Но он молчал и об этом: почтенный старый фонарь не хотел обижать никого, а тем более своё начальство. Фонарь многое видел и запомнил, и время от времени пламя его трепетало, словно в нём шевелились такие мысли: «Да, и обо мне кое-кто вспомнит! Вот хоть бы тот красавец юноша… Много лет прошло с тех пор. Он подошёл ко мне с исписанным листком бумаги, тонкой-претонкой, с золотым обрезом. Письмо было написано женской рукой и так красиво! Он прочёл его два раза, поцеловал и поднял на меня сияющие глаза. „Я счастливейший человек в мире!“ - говорили они. Да, только он да я знали, что написала в этом первом письме его возлюбленная. Помню я и другие глаза… Удивительно, как перескакивают мысли! По нашей улице двигалась пышная похоронная процессия; на катафалке, обитом бархатом, везли в гробу тело молодой, прекрасной женщины. Сколько было цветов и венков! Горело такое множество факелов, что они совсем затмили мой свет. Тротуар был заполнен народом - это люди шли за гробом. Но когда факелы скрылись из виду, я огляделся и увидел человека, который стоял у моего столба и плакал. Никогда я не забуду взгляда его скорбных глаз, смотревших на меня».
На мостике, перекинутом через водосточную канаву, находились в это время три кандидата на освобождающуюся должность, которые думали, что выбор преемника зависит от самого фонаря. Одним из этих кандидатов была селёдочная головка, светящаяся в темноте; она полагала, что её появление на фонарном столбе значительно сократит расход ворвани. Вторым была гнилушка, которая тоже светилась и, по её словам, даже ярче, чем вяленая треска; к тому же она считала себя последним остатком дерева, которое некогда было красой всего леса. Третьим кандидатом был светлячок; откуда он взялся - фонарь никак не мог догадаться, но светлячок был тут и тоже светился, хотя гнилушка и селёдочная головка клялись в один голос, что он светит только временами, а потому его и не следует принимать во внимание.
Старый фонарь возразил им, что ни один из кандидатов не светит настолько ярко, чтобы занять его место, но ему, конечно, не поверили. Узнав же, что назначение на должность зависит вовсе не от фонаря, все трое выразили живейшее удовольствие, - он ведь был слишком стар, чтобы сделать верный выбор.
В это время из-за угла подул ветер и шепнул в отдушину фонаря:
Что я слышу! Ты уходишь завтра? Это последний вечер, что мы встречаемся с тобою здесь? Ну, так вот же тебе от меня подарок! Я проветрю твой череп, да так, что ты не только будешь ясно и точно помнить всё, что когда-либо слышал и видел сам, но увидишь собственными глазами то, что будут рассказывать или читать при тебе другие, - вот какая у тебя будет свежая голова!
Не знаю, как тебя благодарить, - сказал старый фонарь. - Только бы меня не переплавили!
До этого ещё далеко, - отвечал ветер. - Ну, сейчас я проветрю твою память. Если ты получишь много таких подарков, как мой, ты проведёшь старость очень и очень приятно!
Только бы меня не переплавили! - повторил фонарь. - Может быть, ты и в этом случае поручишься за мою память?
Эх, старый фонарь, будь же благоразумен! - сказал ветер и подул.
В эту минуту выглянул месяц.
А вы что подарите? - спросил его ветер.
Ничего, - ответил месяц, - я ведь на ущербе, к тому же фонари никогда не светят за меня, - всегда я за них. - И месяц опять спрятался за тучи - он не хотел, чтобы ему надоедали.
Вдруг на железный колпачок фонаря капнула дождевая капля, казалось, она скатилась с крыши; но капля сказала, что упала из серого облака, и тоже - как подарок, пожалуй даже самый лучший.
Я проточу тебя, и ты, когда пожелаешь, сможешь проржаветь и рассыпаться в прах за одну ночь!
Фонарю это показалось плохим подарком, ветру - тоже.
Неужто никто не подарит ничего получше? - зашумел он изо всей мочи.
И в ту же минуту с неба скатилась звёздочка, оставив за собой длинный светящийся след.
Это что? - вскричала селёдочная головка. - Как будто, звезда с неба упала? И, кажется, прямо на фонарь! Ну, если этой должности домогаются столь высокопоставленные особы, нам остаётся только откланяться и убраться восвояси.
Так все трое и сделали. А старый фонарь вдруг вспыхнул как-то особенно ярко.
Вот это чудесный подарок! - сказал он. - Я так всегда любовался дивным светом ясных звёздочек. Ведь сам я не мог светить, как они, хоть это и было моим заветным желанием и стремлением, - и вот дивные звёздочки заметили меня, бедный старый фонарь, и послали мне в подарок одну из своих сестриц. Они одарили меня способностью показывать тем, кого я люблю, всё, что я помню и вижу сам. Это даёт глубокое удовлетворение; а радость, которую не с кем разделить, - только полрадости!
Отличная мысль, - сказал ветер. - Но ты не знаешь, что этот твой дар зависит от восковой свечки. Ты никому ничего не сможешь показать, если в тебе не будет гореть восковая свечка: вот о чём не подумали звёзды. Они принимают и тебя, да и вообще всё, что светит, за восковые свечки. Но теперь я устал, пора улечься! - добавил ветер и улёгся.
На другой день… нет, через него мы лучше перескочим, - на следующий вечер фонарь лежал в кресле. Угадай где? В комнате старого ночного сторожа. Старик попросил у «тридцати шести отцов города» в награду за свою долгую верную службу… старый фонарь. Те посмеялись над его просьбой, но фонарь отдали; и вот фонарь преважно лежал теперь в кресле возле тёплой печки и, право, точно вырос, так что занимал собою почти всё кресло. Старички уже сидели за ужином и ласково поглядывали на старый фонарь: они охотно посадили бы его с собой за стол.
Правда, они жили в подвале, на несколько футов под землёй, и чтобы попасть в их каморку, надо было пройти через вымощенную кирпичами прихожую, - зато в самой каморке было чисто и уютно. Двери были обиты по краям полосками войлока, кровать пряталась за пологом, на окнах висели занавески, а на подоконниках стояли два диковинных цветочных горшка. Их привёз матрос Христиан из Ост-Индии или Вест-Индии. Горшки были глиняные, в виде слонов без спины; вместо спины у них было углубление, набитое землёй; в одном слоне рос чудеснейший лук-порей, а в другом - цветущая герань. Первый слон служил старичкам огородом, второй - цветником. На стене висела большая картина в красках, изображавшая Венский конгресс, на котором присутствовали все цари и короли (общеевропейская конференция 1814-1815 годов, в ходе которой были определены границы государств Европы после наполеоновских войн (прим. редактора)). Старинные часы с тяжёлыми свинцовыми гирями тикали без умолку и вечно убегали вперёд, - но это было лучше, чем если б они отставали, говорили старички.
Итак, сейчас они ужинали, а старый уличный фонарь лежал, как мы знаем, в кресле возле тёплой печки, и ему казалось, будто весь мир перевернулся вверх дном. Но вот старик сторож взглянул на него и стал припоминать всё, что они пережили вместе в дождь и в непогоду, в ясные и короткие летние ночи и в снежные метели, когда так и тянет домой, в подвальчик; а фонарь пришёл в себя и увидел всё это, как наяву.
Да, ветер славно его проветрил!
Старички были работящие, трудолюбивые; ни один час не пропадал у них зря. По воскресеньям, после обеда, на столе появлялась какая-нибудь книжка, чаще всего описание путешествия, и старик читал вслух об Африке, об её огромных лесах и диких слонах, которые бродят на воле. Старушка слушала и поглядывала на глиняных слонов, служивших цветочными горшками.
Могу себе это представить! - приговаривала она.
А фонарь от души желал, чтобы в нём горела восковая свечка, - тогда старушка, как и он сам, воочию увидела бы всё: и высокие деревья с переплетающимися густыми деревьями, и голых чёрных людей верхом на лошадях, и целые стада слонов, уминающих толстыми ногами тростник и кустарник.
Что проку в моих способностях, если я нигде не вижу восковой свечки! - вздыхал фонарь. - У моих хозяев только и есть, что ворвань да сальные свечи, а этого недостаточно.
Но вот у старичков появилось много восковых огарков; длинные огарки сжигали, а короткими старушка вощила нитки, когда шила. Восковые свечки теперь у стариков были, но им и в голову не приходило вставить хоть один огарочек в фонарь.
Фонарь, всегда вычищенный, лежал в углу, на самом видном месте. Люди, правда, называли его старым хламом, но старики не обращали на это внимания - они его любили.
Однажды, в день рождения старика, старушка подошла к фонарю, лукаво улыбнулась и сказала:
Постой-ка, я сейчас устрою иллюминацию в честь своего старика!
Фонарь задребезжал от радости. «Наконец-то их осенило!» - подумал он. Но налили в него ворвань, а о восковой свечке не было и помину. Он горел весь вечер, но знал теперь, что дар звёзд - самый лучший дар - так и не пригодится ему в этой жизни. И вот пригрезилось ему, - с такими способностями не мудрено и грезить, - будто старики умерли, а он попал в переплавку. Фонарю было так же страшно, как в тот раз, когда ему предстояло явиться на смотр в ратушу к «тридцати шести отцам города». Но хоть он и мог по своему желанию проржаветь и рассыпаться в прах, он этого не сделал, а попал в плавильную печь и превратился в чудесный железный подсвечник в виде ангела, который держал в одной руке букет. В этот букет вставили восковую свечку, и подсвечник занял место на зелёном сукне письменного стола. Комната была очень уютна; все полки здесь были уставлены книгами, а стены увешаны великолепными картинами. Здесь жил поэт, и всё, о чём он думал и писал, развёртывалось перед ним, как в панораме. Комната становилась то дремучим лесом, освещённым солнцем, то лугами, по которым расхаживал аист, то палубой корабля, плывущего по бурному морю…
Ах, какие способности скрыты во мне! - воскликнул старый фонарь, очнувшись от грёз. - Право, мне даже хочется попасть в переплавку! Впрочем, нет! Пока живы старички - не надо. Они любят меня таким, какой я есть, я им заменяю ребёнка. Они чистили меня, питали ворванью, и мне здесь живётся не хуже, чем знати на конгрессе. Чего же ещё желать!
И с тех пор фонарь обрёл душевное спокойствие, да старый, почтенный фонарь и заслуживал этого.