Большую, чем «Задонщина», популярность приобрело на Руси другое произведение о Куликовской битве — «Сказание о Мамаевом побоище». Это обширное литературное произведение, построенное по всем правилам средневековой воинской повести: с четким противопоставлением своих и врагов, с непременным упоминанием княжеских молитв к Богу и обращений к воинам, с описанием дипломатических переговоров, с яркими и подробными описаниями сборов войска и самого сражения.
Автор «Сказания» многое заимствовал из «Задонщины», летописных повестей о Куликовской битве. Некоторые эпизоды «Сказания» восходят к устным преданиям и легендам: это описание поединка Пересвета с татарским богатырем, рассказ о том, как Дмитрий Иванович перед сражением меняется одеждой с боярином Михаилом Бренком, эпизод «испытания примет» в ночь накануне сражения. Целый ряд подробностей Куликовской битвы дошел до нас только благодаря «Сказанию», они не зафиксированы в других литературных памятниках о Мамаевом побоище и исторических документах. Только в «Сказании» рассказывается о поединке Пересвета, приводятся данные об «уряжении» полков на поле битвы, только из «Сказания» нам известно, что исход боя решили действия засадного полка и многие другие детали и факты.
В литературном отношении «Сказание о Мамаевом побоище» во многом отличается от предыдущих воинских повестей. Назовем некоторые из этих отличий. Автор «Сказания» последователен в религиозном истолковании исторических событий. Этот религиозный взгляд на ход Куликовской битвы отражается уже в полном названии произведения. Победа на Куликовом поле Дмитрию Ивановичу «дарована Богом», поражение монголо-татар рассматривается как «возвышение христиан над безбожными язычниками». Религиозное осмысление событий определило и выбор художественных приемов изображения, манеры повествования. Постоянно автор использует сравнения происходящих событий и героев с событиями и героями библейской и мировой истории. Он вспоминает библейских героев — Гедеона и Моисея, Давида и Голиафа, а также Александра Македонского и византийского императора Константина Великого, Александра Невского и Ярослава Мудрого. Библейские и исторические сопоставления придают повествованию особую многозначительность, подчеркивают важность битвы на Куликовом поле не только для Русской земли.
Резко противопоставлены и главные действующие лица — Дмитрий Донской и Мамай. Дмитрий Иванович — благочестивый христианин, во всем полагающийся на Бога. Его характеристики в «Сказании» более напоминают характеристики святого, нежели государственного деятеля и полководца: перед каждым серьезным шагом князь обращается с пространными молитвами к Богу, Богородице, русским святым, он исполнен благоговейной кротости, смирения. Дмитрию Ивановичу помогают в борьбе с Мамаем небесные силы, на помощь приходит небесное воинство, предводительствуемое святыми Борисом и Глебом, является видение — спускающиеся с неба венцы. В «Сказании о Мамаевом побоище» подчеркивается, что игумен Троице-Сергиева монастыря, особо почитаемый на Руси Сергий Радонежский, благословляет Дмитрия Донского на битву, посылает к нему монахов-воинов Пересвета и Ослябю, непосредственно перед сражением присылает послание («грамоту») с благословением на битву с врагом.
Мамай, напротив, олицетворяет собой вселенское зло, его действиями руководит дьявол, он «безбожный» и хочет не только победить русское воинство, но и разрушить православные церкви. Он воплощение всех пороков — гордости, самонадеянности, коварства, злобы.
Цитаты из Священного Писания, многочисленные молитвы и обращения к Богу, пророчества и чудесные видения, покровительство небесных сил и святых, следование определенному «этикету», определенным правилам при описании походов и сражений (четкое противопоставление своих и врагов, молитва князя и воинов перед выступлением, проводы воинов и князей их женами, описание парадного шествия войск и расстановки их на поле битвы, речь князя к дружине перед боем, «стояние на костях» и т. д.) придают «Сказанию о Мамаевом побоище» торжественность, церемониальность.
Перечисленными особенностями не исчерпывается художественное своеобразие произведения. Поэтический талант и вдохновение обнаруживает автор в описании батальных сцен. После расстановки полков Дмитрий Иванович с князьями и воеводами выезжает на высокое место, и их взглядам открывается дивная картина. Вся картина строится на образах света, солнца; все ярко, все сияет, блещет, светится, все полно движения. Русское воинство автор рисует с особой любовью, как единую, сплоченную, грозную силу. Каждый из авторов воинских повестей находит свои слова, чтобы передать восхищение русскими воинами. Автор «Сказания» с гордостью именует их «удалыми витязями», «твердыми воинами», «богатырями русскими», но чаще всего называет безымянных героев торжественно и по-отцовски «сыны русские». Все они «единодушно готовы умереть друг за друга», все «чают желанного своего подвига».
Не только в изображении мужества и подвига на поле битвы проявляется художественный дар автора «Сказания», но и в описании душевных состояний героев. Плач княгини Евдокии, проводившей своего мужа в поход, начинается как торжественная церемониальная молитва. Это молитва великой княгини, которой небезразличны государственные интересы: «Не допусти, Господи, того, что за много лет до этого было, когда страшная битва была у русских князей на Калке...» Но это и плач жены, матери, у которой два «молоденьких» сына. И так трогательно звучат ее слова: «Что же тогда я, грешная, поделаю? Так возврати им, Господи, отца их, великого князя, здоровым...»
Автор много внимания уделяет изображению эмоциональных состояний своих героев, особенно Дмитрия Ивановича Донского. Князь печалится, узнав о готовящемся походе Мамая, скорбит и гневается при известии об измене Олега Рязанского, еле сдерживает слезы, прощаясь с женой; «в великой печали сердца своего» призывает свои полки сражаться, не отступая; «восклицая от боли сердца», не сдерживая слез, он ездит по полю битвы, оплакивая погибших. Поразительно по своей проникновенности обращение Дмитрия Ивановича к воинам накануне битвы. В его словах столько внимания, участия, столько «жалости» к «сыновьям русским», многие из которых завтра погибнут.
Наряду с христианскими добродетелями (простотою, смирением, благочестивостью) автор изображает государственную мудрость и полководческий талант великого князя. Дмитрий Иванович принимает энергичные меры, узнав, что Мамай идет на Русскую землю, он созывает князей в Москву, рассылает грамоты с призывом идти против Мамая, посылает в поле сторожевые отряды, «уряжает» полки. Он проявляет и личную доблесть на поле битвы. Перед началом боя Дмитрий Иванович переодевается в доспехи простого воина, чтобы биться наравне со всеми и раньше всех вступить в бой. Дмитрия Ивановича пытаются удержать, но он непреклонен: «Хочу с вами ту же общую чашу испить и тою же смертию умереть за святую веру христианскую. Если умру — с вами, если спасусь — с вами!» Одни его видели на поле боя «твердо бьющимся с погаными палицею своею», другие рассказывали, как четыре татарина напали на великого князя и он мужественно бился с ними. Весь израненный, Дмитрий Иванович должен был уйти с поля битвы и укрыться в лесу. Когда же его нашли, то он едва проговорил: «Что там, поведайте мне». Эта короткая, простая фраза достоверно передает состояние израненного, измученного человека, которому трудно даже говорить. Вся сюжетная линия — переодевание князя, его решение сражаться в первых рядах, ранение, известие о гибели в момент, как могло показаться, полного разгрома русских сил, сообщение очевидцев о том, как мужественно бился Дмитрий Иванович, длительные поиски — выстроена автором очень умело. Подобное развитие событий вызывало повышенный интерес читателя к повествованию, усиливало тревогу за исход битвы, за судьбу князя.
Мудрость Дмитрия Ивановича как политика и человека автор «Сказания» видит и в том, что великий князь сумел собрать вокруг себя умных, верных, опытных советников и помощников. Соратники князя изображаются в «Сказании о Мамаевом побоище» как отважные, бесстрашные воины и умные полководцы. У каждого из них свои личные заслуги перед князем, свой особый вклад в победу, свой подвиг на Куликовом поле. Дмитрий и Андрей Ольгердовичи советуют перейти Дон, чтобы ни у кого не было мысли об отступлении: «Если разобьем врага, то все спасемся, если же погибнем, то все общую смерть примем». Семен Мелик предупреждает великого князя о приближении Мамая и торопит с подготовкой к бою, чтобы татары не застали врасплох. Дмитрий Волынец расставляет полки на Куликовом поле, ему принадлежит общий замысел боя. Пересвет начинает бой и в поединке с татарским богатырем умирает первым. Михаил Бренок, сражаясь под знаменем великого князя и в его одеждах, погибает вместо него. Двоюродный брат Дмитрия князь Владимир Андреевич Серпуховской возглавляет засадный полк, он и решает исход битвы.
Рассказ о выступлении засадного полка является кульминационным эпизодом «Сказания». Уже шесть часов длилось «свирепое побоище», в седьмом часу «начали одолевать поганые». Воинам, стоящим в засаде, невыносимо смотреть, как погибают их братья, они рвутся в бой. «Так какая же польза в стоянии нашем? Какой успех у нас будет? Кому нам пособлять?» — восклицает князь Владимир Андреевич, не в силах смотреть, как гибнут русские воины. Но опытный воевода Дмитрий Волынец останавливает князя и воинов, говоря, что еще не пришел их час. Томительно, мучительно до слез это ожидание. Но вот наконец Волынец воскликнул: «Княже Владимир, настало ваше время и час удобный пришел!»
И выскочили русские воины «из дубравы зеленой». Татары же с горечью восклицают: «Увы нам, Русь снова перехитрила: младшие с нами бились, а лучшие все сохранились». Видя себя «посрамленным и поруганным», «сильно ярясь», Мамай обращается в бегство, и завершается «Сказание» рассказом о том, как «зло потерял жизнь свою» царь Мамай.
«Сказание о Мамаевом побоище» — одно из самых распространенных в Древней Руси произведений. Это сложное, несколько тяжеловатое по своему стилю произведение пользовалось большой популярностью. Множество списков этого произведения говорит о том, что древнерусские читатели и книжники по достоинству оценили мастерство автора «Сказания», его умение создать панорамную картину событий, захватывающую своей грандиозностью, и одновременно так выстроить свой рассказ, что интерес к нему не ослабевал, несмотря на сложность языка, обилие молитв, сравнений и цитат из Библии. Сопоставления с библейскими героями и событиями, цитаты из Священного Писания, пространные молитвы трудны для восприятия читателя нашего времени. А для современников автора «Сказания» они были проявлением его литературной образованности, умения, мастерства. Писатели более позднего времени стремились подражать «Сказанию», оно во многом определило пути развития воинской повести в XVI — XVII веках.
"Сказание о Мамаевом побоище" - наиболее обстоятельное повествование о битве на Дону. Неизвестный автор "Сказания" приводит множество подробностей, мелких фактов и наблюдений, причем однажды даже ссылается на сведения, полученные им от участника битвы: "се же слышахом от вернаго самовидца, иже бе от полку Владимира Андреевича". Эта открытая для читателя документальность, предельная достоверность повествования, порой перемежающаяся цитатами из дипломатической переписки рязанского князя Олега с Мамаем и литовским князем Ольгердом - лишь литературный прием. "Сказание" по первому впечатлению вполне исторично, однако под видом истории оно предлагает читателю развитую, разработанную в деталях легенду.
Письма Олега, Мамая и Ольгерда сочинил сам автор "Сказания", причем по воле автора Ольгерд ведет переписку в 1380 году, то есть через три года после постигшей его смерти (1377 год). Идейно-художественные задачи для автора важнее формальной достоверности, поэтому в центр антиордынского союза 1380 года "Сказание" помещает митрополита Киприана, изгнанного из Москвы в 1378 году и вернувшегося в столицу лишь весной 1381 года, да и то затем, чтобы через полтора года вновь с позором покинуть кафедру вплоть до 1390 года. Вряд ли достоверен и весь эпизод с поездкой Дмитрия Ивановича в Троице-Сергиев монастырь 18 августа 1380 года, накануне выступления его войск из Москвы - известие почерпнуто из легендарного жития Сергия 1418 года. В тексте "Сказания" немало ошибок и другого свойства: автор, стремясь дополнить рассказ подробностями, нередко выдает свою слабую информированность: так, он полагает, что Мамаева орда в походе на Русь переправлялась с левого на правый берег Волги, хотя Мамай определенно кочевал на правом берегу, а на левом берегу в Сарае сидел уже хан Токтамыш.
В спорах о времени создания "Сказания" наиболее аргументированной представляется точка зрения, впервые высказанная А.А. Зиминым и поддержанная В.А. Кучкиным: "Сказание" было написано в 80-90-х годах XV века в церковных кругах. Возможно, местом написания этого памятника являлся Троице-Сергиев монастырь. Связываем "Сказание" с циклом произведений, возникших вокруг "стояния" на Угре 1480 года и окончательного свержения ордынского ига.
Начало повести о том, как даровал бог победу государю великому князю Дмитрию Ивановичу за Доном над поганым Мамаем и как молитвами пречистой богородицы и русских чудотворцев православное христианство - Русскую землю бог возвысил, а безбожных язычников посрамил
Текст публикуется по изданию: Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982, с. 149-173 (перевод В.В. Колесова).
Ученые спорят об обстоятельствах и времени создания "Сказания". А.А. Шахматов полагал, что вскоре после Куликовской битвы в окружении удельного серпуховско-боровского князя Владимира Андреевича возникло так называемое "Слово о Мамаевом побоище", которое не сохранилось, но повлияло на "Сказание о Мамаевом побоище" и "Задонщину". Л.А. Дмитриев датировал первоначальный вид "Сказания" первой четвертью XV века. М.Н. Тихомиров считал, что этот памятник возник в кругах, близких к князю Владимиру Андреевичу, вскоре после 1382 года и, возможно, был составлен самим митрополитом Киприаном. И.Б. Греков принял точку зрения М.Н. Тихомирова и уточнил, что "Сказание" относится к 90-м годам XIV века. А.А. Зимин отнес время создания произведения к гораздо более позднему времени - к концу XV века. Это мнение разделяет В.А. Кучкин, сумевший найти дополнительные аргументы, подтверждающие датировку "Сказания" 1476-1490-ми годами. Р.Г. Скрынников, используя доводы А.А. Шахматова и Л.А. Дмитриева, связал возникновение "Сказания" с уделом Владимира Андреевича, куда входил и Троице-Сергиев монастырь, и предположил, что именно там в 20-30-х годах XV века был составлен первоначальный вид "Сказания", отредактированный в 1476-1490 гг., поэтому наблюдения В.А. Кучкина, считает Р.Г. Скрынников, характеризуют не время создания памятника в целом, а лишь время его литературного редактирования.
И все же более обоснованной представляется точка зрения А.А. Зимина и В.А. Кучкина. Ссылка автора "Сказания" на свидетельства "самовидца... от полку Владимира Андреевича" недостоверна: "самовидец" рассказал автору "Сказания" не о подробностях битвы, а то, что написано в житии Александра Невского: "небо разверзлось", и оттуда на головы воинов-христиан опустились венцы славы. Все прочие доводы в пользу датировки "Сказания" концом XIV - первой четвертью XV века строятся на том допущении, будто прославление Владимира Андреевича, братьев Ольгердовичей, Боброка, бояр Всеволожских, митрополита Киприана могло быть необходимо лишь при их жизни или вскоре после их смерти. Однако средневековые книжники далеко не всегда руководствовались подобными прагматическими соображениями, чему пример - неумеренное прославление митрополита Киприана в так называемой Киприановскои редакции "Сказания", возникшей в 1526-1530 гг., через 150 лет после Куликовской битвы. Автор "Сказания" воссоздавал события 1380 года, дополнял их всеми доступными ему подробностями, писал о славных деяниях героев Куликова поля не затем, чтобы противопоставить их другим победителям Мамая, а, опираясь на историю русско-ордынских отношений, искал обоснование их нового этапа - свержения ордынского ига.
У нас нет оснований расслаивать единую ткань "Сказания" на ранний и позднейший пласты, как это делает Р.Г. Скрынников, поэтому считаем, что все позднейшие реалии "Сказания" присутствовали в его первоначальном тексте. Ошибка автора в имени жены Владимира Андреевича (он назвал ее Марией, а нужно: Елена) делает невозможным предположение, будто в окружении Владимира создавалось "Сказание": там, как нигде, должны были знать членов семьи удельного князя.
В "Сказании" упоминаются "дети боярские" - мелкие и средние феодалы; этот термин вошел в употребление не ранее 30-х годов XV века. В.А. Кучкин обратил внимание на то, что упоминаемые в "Сказании" Константино-Еленинские ворота Кремля получили это имя после 1476 года, а прежде назывались Тимофеевскими. А.Л. Хорошкевич обнаружила позднейшие элементы лексики "Сказания", например, слова "служебник", "оток" (владение, земля), известные не ранее 80-90-х годов XV века.
"Сказание" было составлено в 80-90-х годах XV века в церковных кругах, возможно, в Троице-Сергиевом монастыре. Автор почерпнул сведения о событиях столетней давности из Пространной летописной повести 1425 года, жития Сергия Радонежского, синодика павших на Куликовом поле и из краткой редакции "Задонщины".
Первоначальный вид "Сказания" представлен основной редакцией. На основании одного из вариантов этой редакции в 1499-1502 годах возникла так называемая летописная редакция "Сказания", составленная, возможно, дьяками пермского епископа Филофея в городке Усть-Выми или в Вологде. В 1526-1530 годах (дата определена Б.М. Клоссом) на материале другого варианта основной редакции митрополитом Даниилом или его сотрудниками была создана Киприановская редакция "Сказания". В конце XVI - начале XVII века возникла распространенная редакция "Сказания". Текст этой последней редакции был использован С.П. Бородиным в романе "Дмитрий Донской".
Сказание о Мамаевом побоище
Но сначала подведем промежуточные итоги. Что же мы смогли извлечь из произведений Куликовского цикла, появление которых можно датировать XV - началом XVI в.?
Высняется: очень немного. Сражение состоялось 8 сентября 1380 г., в субботу. Место: на Дону, между реками Непрядвой и Мечей, на большом чистом поле. Воевали между собой великий владимирский (он же московский) князь Дмитрий Иванович и ордынский князь Мамай. Последний не был ханом, но фактически правил в Орде. Дмитрию он хотел отомстить за поражение на Воже.
К месту сражения русские шли через Коломну и устье Лопасни. А Мамай почему-то долго стоял на Дону (Мече).
Войско Дмитрия состояло из дружин самого великого князя, его брата Владимира Серпуховского, городовых полков Московского и Владимирского княжеств. В качестве союзников выступают князья Белозерские, а также Андрей и Дмитрий Ольгердовичи. Мамай же, плюс к татарам (или скорее половцам), навербовал наемников. О его союзниках более древние произведения ничего не говорят. В конце же XV в. в помощники Мамая записывают Ягайло Литовского и Олега Рязанского.
Численность войск древние авторы определяют в зависимости от литературности своего творения. В Краткой повести, выдержанной в сугубо информативном духе, об этом нет ничего. В более художественной (и более поздней) Пространной - около 150–200 тысяч. В чисто литературном творении «Задонщина» - 300 тысяч. Так сказать, не любо - не слушай, а врать не мешай. Татар было больше, но насколько - не понять.
Сражение длилось с шестого до девятого часа дня. Русские победили и гнали татар до Мечи, где часть преследуемых утонула. Мамай убежал в Кафу, где его убили. Ягайло к сражению не поспел. Олег участия не принимал.
Москвичи потеряли ряд военноначальников и вообще понесли серьезные потери. Всё.
А откуда же взялись все эти подробности про всероссийское ополчение, движение к Коломне по трем дорогам, число полков, ход сражения? Знаменитая атака Засадного полка, наконец? Где тут святой Сергий Радонежский? Где битва Пересвета с Челубеем?
Оказывается, все это взято из Сказания о Мамаевом побоище. Любопытнейшее произведение. Начать с того, что известно оно более чем в полутора сотнях списков. Что, конечно, свидетельствует о популярности Сказания, но уж никак не о его надежности в качестве источника информации. С историческими источниками так себя не ведут. Если полторы сотни людей переписывали его, внося свои изменения, стало быть, это чисто литературное произведение.
Понятно, что при этом восстановить первоначальный текст невозможно. Л. А. Дмитриев и М. А. Салмина доказывали, что ближе всего к протографу - так называемая Основная редакция. Ну раз так, посмотрим, какие новые сведения она содержит и насколько они достоверны. Вынужден просить прощения у читателя, но тут уж я текст первоисточника привести не смогу, очень длинный. Так что придется поверить мне на слово. Или поискать текст самому. К примеру, вот здесь: http://starbel.narod.ru/mamaj.htm. Размещенный по этому адресу текст взят из книги «Поле Куликово. Сказания о битве на Дону»(М., 1980. С. 110–217). Это т. н. вариант «Ноль» Основной редакции Сказания по списку ГПБ, О.IV.22 (рукопись середины XVI в.). И все цитаты будут делаться по нему, так что дальше источник повторять не буду.
Начнем с того, что в Сказании Мамай назван «еллин сый верою, идоложрец и иконоборец». Неплохо, да? Конечно, «еллин» может означать просто язычник. Но мусульманина язычником назвать никак нельзя. Да на Руси так и не делели.
Причина похода Мамая на Русь искажена. В летописных повестях вполне определенно говорится: это месть за поражение на Воже. «Задонщина» этот вопрос вообще обходит. В Сказании же ордынский князь собирается на Русь просто «по наущению дьявола». Причем собирается после победы там и остаться: «Аз не хощу тако сътворити, яко же Батый, нъ егда доиду Руси и убию князя их, и которые грады красные довлеють нам, и ту сядем и Русью владеем, тихо и безмятежно пожывем». Представляете себе кочевника Великой степи, осевшего в русских лесах и болотах? Нет, конечно, были в степной полосе и города. Их еще половцы строили, в доордынское время. Но много ли в них народу жило? Да и для этих горожан скотоводство все равно оставалось основой хозяйства. Просто в причерноморской степи снег глубокий, так что не позволяет зимой скот на подножном корму держать. Приходилось запасы делать и в стойла его на зиму загонять. Вот и возникли в степи города и села. Но в леса их жителей все равно не загонишь.
Дмитрий объезжает поле после битвы. Средневековая миниатюра
Идем дальше. Сказание повествует, что Мамай «по малех днех перевезеся великую реку Волгу съ всеми силами». Но этого заведомо не могло быть, поскольку он в это время не владел левобережьем Волги. В борьбе за власть Мамаю иногда удавалось Сарай захватывать и своих ханов там ставить. Но основой его владений были именно причерноморские степи и Крым. И к 1380 г. Мамай владел только ими. Стало быть, автор Сказания либо не знает истории Орды, либо просто не счел необходимым ее учитывать. Ему же нужно было показать, что на Куликовом поле русские противостояли всей Орде.
В устье Воронежа Мамай велит своим людям: «Да не пашете ни един вас хлеба, будите готовы на русскыа хлебы !» Давненько не слышал про кочевников, которые приходят куда-нибудь со своими стадами и сразу начинают там хлеб выращивать! Тем более, как мы потом увидим, ближе к концу лета. Самое то для яровых! Или они озимые сажать собирались? А зимой чем кормились бы? И чем скот кормили? Ну да, Мамай же им русские хлеба обещал!
Олег Рязанский почему-то, узнав о готовящемся нашествии, предполагает, что, получив известие о намерениях Мамая, Дмитрий убежит «в далниа отокы своа: любо в Новъгород Великый, или на Белоозеро, или на Двину». Но если предполагать бегство Дмитрия в Новгород еще можно было (русские князья постоянно там спасались от татар, собираясь, если что, бежать за море), то Двинская земля в то время не принадлежит Москве. Она была новгородской. В XIV–XV вв. за нее как раз боролись Москва и Новгород. Вошли же земли по Северной Двине в состав Москвы только после присоединения Новгорода, в конце XV в. Так что упоминание о них, как о месте предполагаемого укрытия Дмитрия, однозначно говорит о составлении текста не раньше конца XV в.
Дальше начинается полная фантасмагория. В качестве правителя Литвы назван Ольгерд, который умер за несколько лет до событий. Историки, пользующиеся Сказанием как источником, чтобы объяснить это, ссылаются на желание автора усилить значение победы. Дмитрий противостоит не Орде, а Орде, Литве и Рязани. А литовским князем, доставившим больше всего хлопот Москве, был Ольгерд, совершивший на нее три нашествия. Вот его и вписали вместо Ягайло, ничем таким себя в борьбе с Русью не проявившего. Объяснение вполне логичное, но автоматически выбивающее почву из-под ног тех, кто рассматривает Сказание как исторический источник. Сами историки и утверждают, как видим, что его автор ничем себя не ограничивал. Что хотел, то и выдумывал.
С другой стороны, если автор так хотел подчеркнуть силу русских, следовало ожидать, что враги будут показаны серьезно. Как бы не так! Автор Сказания изображает Олега и Ольгерда предельно гадостно! Просто какие-то мелкие пакостники и жалобщики, надеющиеся только на то, что Мамай русских побьет, а они объедки подберут! «И еще молим тя, царю, оба раби твои, Олег Резанскый и Ольгорд Литовскый, обиду приахом велику от того великого князя Дмитриа Ивановичя, и где будеть о своей обиде твоим имянем царьскым погрозим ему, он же о том не радить. И еще, господине царю, град мой Коломну за себя заграбил. И о том о всем, царю, жалобу творим тебе».
Нет, что-то с Ольгердом не то. Скорее можно предположить, что писалось это настолько позже 1380 г., что автор уже и не помнил, кто тогда Литвой правил. А справиться даже по русским летописям не соизволил.
Да что там, он и относительно русских-то дел справки особо наводить не пытается. Пишет, к примеру, «посла по брата своего по князя Владимера Андреевичя в Боровеск», хотя главный город Владимира - Серпухов. И даже «Задонщина», при всей своей литературности, указывает, что при сборе войск «трубы трубят в Серпухове» . Ну, хотя, конечно, мог Владимир и в Боровске быть. Да только что ему там делать? И главное: зачем его вызывать в Москву, чтобы потом ехать в Коломну, если из Боровска (а тем более, Серпухова) до Коломны ближе?
Следующий прелюбопытнейший момент: в Сказании о Мамаевом побоище в качестве священника, благословляющего Дмитрия на битву, выступает митрополит Киприан: «Прииде къ преосвященному митрополиту Киприану». Хотя Киприана в это время в Москве нет. Поставлен-то он был на митрополию еще в 1376 г. Но Дмитрий его не признавал. В тот год жив был еще митрополит Алексий. Но последнего, москвича родом, активно лоббировавшего, как бы теперь сказали, с высокой церковной кафедры интересы родного княжества, не признавал Ольгерд. Вот и пришлось патриарху ставить другого. Однако этого не захотел принять Дмитрий. И стало на Руси два митрополита: в Киеве и Москве.
В начале 1378 г. Алексий умер. Но Дмитрий привык иметь своего митрополита. И самовольно поставил на это место некого Митяя (Дмитрия), которого не приняли даже некоторые русские иерархи. Однако летописи говорят: Митяй полтора года «исполнял обязанности» и только после этого отправился к константинопольскому патриарху на официальное поставление. Было это, как следует из того же Рогожского летописца, летом 1379 г. Через Оку он переправлялся, как я уже писал в главе про хоронологию Рогожского летописца, 26 июля, которое в том году, на самом деле было во вторник. Соответственно, в Константинополь попал (мертвым, поскольку в пути скончался) летом того же года. Но Дмитрий об этом узнать не мог, потому что посольство застряло в Константинополе. Переяславский архимандрит Пимен, по утверждению летописца, решил сам стать митрополитом, а противников этого решения из числа послов, чтобы не рыпались, заковал в железо. Сам же благополучно подделал княжескую грамоту, чтобы там теперь написано было: великий князь московский просит патриарха за Пимена.
Но у патриарха уже был один ставленник - Киприан. И Пимену, судя по летописи, пришлось долго и упорно подкупать византийских церковников, чтобы получить все же поставление. А в следующем году начался конфликт с Мамаем. Как итог, в 1380 г. Москва оставалась без митрополита. Киприана Дмитрий признал только после того, как узнал (в конце 1380 г.), что Митяй умер, а митрополитом самовольно стал Пимен. К тому же последний набрал займов для подкупа константинопольских церковников, а расплачиваться за них нужно было князю. В летописном рассказе о пименовых безобразиях, кстати, говорится, что выплата долгов продолжается «и по сей день» . По какой, не указано, зато понятно, что статья писалась задним числом. Можно только предположить с большой долей уверенности, что делалось это после смерти Пимена, который сумел-таки некоторое время все же пробыть митрополитом между 1382 и 1389 гг. А тогда князю, естественно, легче было Пимена дезавуировать, а признать Киприана. Думаю, и долги он в то время платить не стал. А уж потом, когда все же признал Пимена, пришлось расплачиваться.
Почему же автор Сказания приписал к истории Мамаева побоища Киприана? Наши историки предпочитают говорить о том, что это указывает на время и место составления произведения: при жизни Киприана, в его канцелярии. Но, позвольте, господа! Киприан умер в 1406 г. В это время многие свидетели тех событий были еще живы. А кто когда главой церкви был, это и рядовой верующий знал. За митрополита же во время литургии молятся! И что, вы думаете, митрополит мог позволить себе такой бесстыдный обман? Нет, господа, не те времена были. Это сейчас в фальсификациях не стесняются: ври больше, и все пройдет. А тогда люди верующие были.
Так что Киприан мог появиться в Сказании только тогда, когда не то что жившие во времена Куликовской битвы, но и дети их, пожалуй, померли. Чтобы уже никто не помнил, кто в те времена был митрополитом. А вот то, что писалось все в митрополичьей канцелярии, это вполне реально. Осталось только посмотреть: когда церкви особо необходимо было подчеркнуть зависимость княжей (царской) власти от иерархов?
Выходя из Москвы на поле брани, Дмитрий молился перед Владимирской иконой Божьей Матери («И пакы приступи къ чюдотворному образу госпожы Царици, юже Лука евангелист, жыв сый написа» ). В действительности, почитавшаяся как патрональная для всей Русской земли, икона эта была перенесена из Владимира в Москву в 1395 г., во время движения на Русь войск Тимура.
Ко всем этим несуразицам добавим полное несоответствие хронологии Сказания реалиям 1380 г. Смотрите сами. Дмитрий приезжает к Сергию Радонежскому. «И моли его преподобный игумен Сергий, дабы слушал святую литоргию, бе бо тогда день въскресный и память святых мученик Флора и Лавра». Но в 1380 г. день Фрола и Лавра (18 августа) был в субботу. На воскресенье это число приходилось на следующий, 1381 г.
«Приспевшу же дни четвертку августа 27, на память святого отца Пимина Отходника, в той день въсхоте князь великий изыти противу безбожных татар». Это о выходе русских войск из Москвы. Но 27 августа 1380 г. - понедельник. На следующий год - вторник. То есть это указание не стыкуется даже с собственной записью автора Сказания о 18 августа, воскресеньи. Четверг - в 1383 г.
Наконец, «приспевшу же, месяца септевриа въ 8 день, великому празднику Рождеству святыа Богородица, свитающу пятку». Простите, господа , но это суббота была, суббота! Причем на пятницу 8 сентября приходилось вообще невесть когда. Ведь 1380 г. был високосным, а стало быть, в 1379-м этот день выпадал на четверг. Ближайшее совпадение - 1385 г.!
То есть ни одна из приведенных в Сказании дат не совпадает с указанными при них днями недели. Причем нет даже закономерности в этих несовпадениях. Полное впечатление, что либо числа, либо дни недели указывались «от балды».
Как видим, информация Сказания заведомо недостоверна. Это очевидный «исторический роман». Причем должным образом идеологически обработанный. Использовать ее, как исторический источник - это примерно то же самое, что изучать историю Франции времен Ришелье по «Трем мушкетерам», а Россию - по Пикулю. Тем не менее историки так и делают. К примеру, Л. А. Дмитриев, много сил затративший на изучение Сказания, пишет: «Из всех произведений цикла С. - самый подробный и сюжетно-увлекательный рассказ о битве на Куликовом поле в 1380 г. С. сообщает целый ряд подробностей как о подготовке к Куликовской битве, так и о самом сражении, не зафиксированных другими источниками» .
Но, может быть, у исследователей есть основание считать, что автор Сказания использовал неизвестные его предшественникам данные? К примеру, воспоминания участников битвы. Тем более, в одном месте он и сам об этом пишет: «Се же слышахом от вернаго самовидца, иже бе от плъку Владимера Андреевича» .
Но чтобы утверждать так, нужно иметь доказательства, что Сказание было написано в конце XIV в. Однако тот же Дмитриев признает: самый ранний список т. н. варианта «Ноль» Основной редакции Сказания (которая представлена наибольшим количеством вариантов) относится к началу - первой половине XVI в.
Чтобы хоть как-нибудь подвинуть время к 1380 г., исследователь ссылается на то, что всем спискам должен предшествовать протограф (так как они между собой расходятся), и датирует создание Сказания «не позже кон. XV в.». Основанием для этой даты служит ему, кстати, не Основная, а т. н. Летописная редакция, имеющаяся в Вологодско-Пермской летописи. Летописная же редакция ближе всех к Пространной летописной повести. «Здесь проведена последовательная переработка по пространной летописной повести взятого за основу текста Сказания», - пишет Дмитриев. Ну, если хочется, можно сказать и так. А может, правильнее будет признать, что перед нами именно первый вариант переработки Пространной повести в Сказание?
А вообще-то Сказание есть, как говорится в Словаре книжников и книжности Древней Руси, только в третьей редакции Вологодско-Пермской летописи. А она известна в списке середины XVI в. В более ранних вариантах на этом месте стоит летописная повесть. Так что аргумент Дмитриева, на котором строится снижение возраста протографа Сказания, не работает.
Да и в любом случае прошло более ста лет. Так что никаких «самовидцев» быть не могло, это чистый блеф автора Сказания. Точно так же, как Забелинский вариант Сказания (основной список - Новгородская Забелинская летопись XVII в., ГИМ, собр. Забелина, № 261) перечисляет неизвестные по другим спискам имена людей, видевших будто бы князя Дмитрия во время боя («…реша ему первый самовидец Юрка сапожник…, второй самовидец Васюк Сухоборец… третий же рече Сенька Быков… четвертый же рече Гридя Хрулец» ). Тут уж даже сам Дмитриев пишет, что данные эти, возможно, отражают «поздние домыслы».
Так что никакой более полной информации у автора Сказания очевидно не было. Откуда ей взяться было? Ссылка на устные предания, как делает Дмитриев, даже не смешна. Кто не знает поговорки «Врет, как очевидец»? А уж через век… Устные предания способны сохранить сведения о канве событий, территории, на которой они происходили, - и вряд ли больше. Остальное (даже названия населенных пунктов, народов, имена участников) подвергается почти неизбежному искажению.
Из других же упомянутых нами письменных источников есть Слово о житии великого князя Дмитрия Ивановича да Житие Сергея Радонежского. Житие Сергия составлялось, как следует из исследования Б. М. Клосса, примерно в 1418 г. Епифаном Премудрым. Но оно до нас не дошло. Дошли редакции, осуществленные в 1438–1459 гг. Пахомием Логофетом. В самой ранней говорится: «Некогда же приде князь великии в монастырь къ преподобному Сергиу и рече ему: „отче, велиа печаль обдержит мя: слышах бо, яко Мамаи въздвиже всю Орду и идет на Русьскую землю, хотя разорити церквы, их же Христос кровию Своею искупи. Тем же, отче святыи, помоли Бога о том, яко сия печаль обща всем християном есть“. Преподобныи же отвеща: „иди противу их и Богу помогающу ти победиши, и здравъ съ вои своими възвратишися, токмо не малодушьствуи“. Князь же отвеща: „аще убо Богъ поможет ми молитвами твоими, то пришед поставлю церковь въ имя Пречистыа Владычица нашя Богородица честнаго Еа Успениа и монастырь съставлю общаго житиа“. Слышанно же бысть, яко Мамаи идет с татары с великою силою. Князь же, събрав воя, изыде противу их. И бысть по пророчьству святого Сергиа, и победивь, татары прогна и сам здравъ съ вои своими възвратися. И тако моливь святого Сергиа обрести место подобно, иде же цръковь сътворити. И тако обретше место подобно, призва же и княза великаго и основаста церковь, иже и вскоре сътворше церковь красну въ имя Пречистыа на Дубенке и съставишя обще житие. Постави же единого от ученикъ своих игумена в том монастыри, сам же пакы възвратися въ свои ему монастырь».
Позже, правда, этот текст стал обрастать подробностями. В третьей редакции появилось сообщение о посылке Сергием письма князю уже на Дон. А в Никоновской летописи (20-е годы XVI в.) - об отправке Пересвета и Осляби.
В Слове о житии великого князя Дмитрия Ивановича говорится следующее: «Враги же, живущие вокруг земли его, позавидовали ему и наклеветали на него нечестивому Мамаю, так сказав: „Дмитрий, великий князь, называет себя царем Русской земли и считает, что превзошел тебя славой, и противостоит твоему царству“. Мамай же, подстрекаемый лукавыми советниками, которые христианской веры держались, а сами творили дела нечестивых, сказал князьям и вельможам своим: „Захвачу землю Русскую, и церкви христианские разорю, и веру их на свою переменю, и повелю поклоняться своему Магомету. А где церкви были, тут ропаты поставлю и баскаков посажу по всем городам русским, а князей русских перебью“. Как прежде Агаг, царь васанский, похваляясь, выступил против кивота завета Господня, бывшего в Силоме: похвалившись так, сам и погиб.
И послал Мамай сначала воеводу поганого Бегича с большим войском и со многими князьями. Услышав о том, князь Дмитрий пошел ему навстречу с великими силами земли Русской. И сошлись с погаными в Рязанской земле на реке Воже, и помог Бог и Святая Богородица Дмитрию, а поганые агаряне были посрамлены: одни перебиты были, а другие обратились в бегство; и возвратился Дмитрий с великой победой. И так вот защищал он Русскую землю, отчину свою.
И бесстыдный Мамай покрыл себя позором, вместо хвалы бесчестие приобрел. И двинулся он сам, бахвалясь, на Русскую землю, и на Дмитрия, обуреваемый злобными и беззаконными мыслями. Услышав же об этом, князь Дмитрий, преисполнившись скорби, обратился к Богу и к пречистой его Матери и сказал: „О пресвятая госпожа Богородица-дева, заступница миру и помощница, моли Сына своего за меня, грешного, да удостоюсь славу и жизнь свою положить во имя Сына твоего и твое, ибо не имеем другой помощницы, кроме тебя, Госпожа. Да не порадуются неправедные враги мои, да не скажут поганые: „Где же Бог их, на которого они уповают?“, да будут посрамлены все творящие зло рабам твоим. Так как я раб твой и сын рабы твоей, испроси мне, Госпожа, силу и помощь от святой обители твоей и от Бога моего против моего супостата и нечестивого врага. Воздвигни мне, Госпожа, крепость силы перед лицом врага и вознеси имя христианское перед погаными агарянами“.
И призвал он вельмож своих и всех князей Русской земли, бывших под властью его, и сказал им: „Должно нам, братия, сложить головы свои за правую веру христианскую, да не будут захвачены города наши погаными и не запустеют святые Божии церкви, и не будем рассеяны мы по всей земле, да не будут уведены в полон жены и дети наши, да не будем притесняемы погаными во все времена, если за нас умолит Сына своего и Бога нашего Пречистая Богородица“. И отвечали ему князья русские и вельможи его: „Господин наш русский царь! Обещали мы, служа тебе, жизнь свою отдать, и ныне ради тебя кровь свою прольем, и своею кровью второе крещение примем“.
И восприняв Авраамову доблесть, помолившись Богу и призвав на помощь святителя Петра, нового чудотворца и заступника Русской земли, пошел князь, подобно древнему Ярославу, на поганого, на злочестивого Мамая, второго Святополка. И встретил его в татарском поле на реке Дон. И сошлись полки, как сильные тучи, и заблистало оружие, как молния в дождливый день. Ратники же бились врукопашную, по долинам кровь текла, и вода Дона-реки с кровью смешалась. А головы татарские, словно камни, падали, и трупы поганых лежали подобно посеченной дубраве. Многие же благоверные видели ангелов Божиих, помогавших христианам. И помог Бог князю Дмитрию, и родичи его, святые мученики Борис и Глеб; и побежал окаянный Мамай перед лицом его. Треклятый Святополк на гибель побежал, а нечестивый Мамай безвестно погиб. И возвратился князь Дмитрий с великой победой, как прежде Моисей, Амалика победив. И наступила тишина в Русской земле» {87} .
Как видим, тут тоже ничего, что могло бы послужить дополнительным источником информации для автора Сказания, нет. Да и написано Слово было, очевидно, как мы уже указывали, в XVI в. При этом хочется отметить: в Слове причина войны названа вполне конкретная. Мамаю доносят, что Дмитрий не хочет подчиняться. Тот шлет Бегича, а после разгрома последнего идет сам. Говорится, правда, что Мамай хочет омусульманить Русь, но уж никак не о том, что он хочет туда переселиться. Так что Слово как источник более достоверно, чем Сказание.
Дмитрий Донской на Куликовом поле. Художник В. К. Сазонов
Да, чуть не забыл: автор Слова ни разу Мамая царем не назвал. В отличие от автора Сказания («яко безбожный царь Мамай грядеть на нас» ). То есть, похоже, он-то еще помнит, что Мамай права именоваться царем не имел. А ко времени написания Сказания об этом уже забыли.
Вот и получается, что для своих построений относительно Куликовской битвы историки пользуются самым далеким от истины источником. А ведь такие подробности, как знаменитая атака Засадного полка, известны только из него. Так же, как посольство Захарии Тютчева, посылка нескольких «стражей» (разведгрупп, как бы мы теперь сказали), выход из Москвы по трем дорогам, участие в походе купцов-сурожан, распределение полков и их воевод, седьмой час дня как время, когда татары стали одолевать, ранение князя Дмитрия.
Только в Сказании упомянуты князья и воеводы, которые по другим источникам не известны: Андрей Кемский, Глеб Каргопольский, Роман Прозоровский, Лев Курбский, Глеб Брянский, Дмитрий и Владимир Всеволожи, Федор Елецкий, Юрий Мещерский, Андрей Муромский, воеводы Владимира Серпуховского Данило Белеут и Константин Конанов. Причем автора явно не тревожит, что прозоровский и курбский уделы были выделены только в начале XV в., а андомский - и того позже.
Если учесть, что кроме этих никому не известных персонажей в Сказании фигурируют белозерский князь Федор Романович (названный Семеновичем, как и в «Задонщине»), Дмитрий Ростовский (хотя на одной стороне разделенного к тому времени Ростова правил Андрей Федорович, а на другой - Александр Константинович) и Андрей Ярославский (правил Василий Васильевич, у которого были братья Глеб и Роман), получается, что Сказание не приводит ни одного достоверного имени, кроме тех, которые непосредственно связаны с Москвой. Даже для Серпуховского княжества воеводы указаны какие-то неизвестные.
Между прочим, и знаменитый Дмитрий Боброк Волынский всплывает в качестве участника битвы только в Сказании.
Для примера: в Повести о Тверской войне в Рогожском летописце названы князья, участвовавшие в походе Дмитрия на Тверь. Это «тесть его князь великыи Дмитрiи Костянтиновичь Суждальскыи, князь Володимеръ Андреевичь, князь Борис Константиновичь, князь Андрей Федоровичь Ростовьскыи, князь Дмитрiи Костянтиновичь Ноготь Суждальскыи, князь Семенъ Дмитреевичь, князь Иван Василiевичь Смоленскыи, князь Василеи Василiевичь Ярославскыи, князь Роман Василiевичь Ярославскыи, князь Федор Романовичь Белозерскыи, князь Василiи Михаиловичь Кашиньскыи, князь Федор Михаиловичь Можаискыи, князь Андреи Федоровичь Стародубскыи, князь Василiи Костянтиновичь Ростовьскыи, князь Александр Костянтиновичь братъ его, князь Роман Михаиловичь Бряньскыи, князь Семенъ Костянтиновичь Оболеньскыи, брат его, князь Иванъ Торушьскыи…» {88} . Так вот, в этом обширном списке, насколько я могу судить по родословным книгам, сомнения вызывают только Семен Константинович Оболенский (не нашел я такого в списках этого времени) и Роман Михайлович Брянский (Брянск вообще был уже захвачен Литвой). Да еще оболенский князь Иван Константинович назван тарусским. Не самая большая ошибка, если учесть, что оболенские князья были потомками Юрия Тарусского. В родословных Иван Константинович фигурирует как Оболенский, но в принципе ничто не мешает ему в это время занимать и Тарусу. Ну и Федора Михайловича Моложского летописец назвал Можайским. Ну, так это описка в Рогожском летописце, так как в Симеоновской летописи он именуется именно Моложским. Остальные - реальные, подтвержденные документами того времени и родословными книгами князья.
Из книги Ордынский период. Первоисточники [антология] автора Коллектив авторовСказание о Мамаевом побоище Подготовка текста В. П. Бударагина и Л. А. Дмитриева, перевод В. В. Колесова «Сказание о Мамаевом побоище» – основной памятник Куликовского цикла. Это самый подробный рассказ о победе Дмитрия Донского над Мамаем и самое увлекательное
Из книги Наш князь и хан автора Веллер МихаилСказание о Мамаевом побоище «… Пришли же послы к царю Мамаю от Ольгерда Литовского и от Олега Рязанского и принесли ему большие дары и грамоты. Царь же принял дары и письма благосклонно и, заслушав грамоты и послов почтя, отпустил и написал ответ такой: «Ольгерду
Из книги Загадки поля Куликова автора Звягин Юрий ЮрьевичСказание о Мамаевом побоище Но сначала подведем промежуточные итоги. Что же мы смогли извлечь из произведений Куликовского цикла, появление которых можно датировать XV - началом XVI в.?Высняется: очень немного. Сражение состоялось 8 сентября 1380 г., в субботу. Место: на Дону,
Из книги Тайна гибели Бориса и Глеба автора Боровков Дмитрий АлександровичСказание и страдание и похвала святым мученикам Борису и Глебу* *Анонимное сказание Господи, благослови, отче! - «Род праведных благословится, - говорит пророк, - и потомки их благословенны будут». Так и свершилось незадолго до наших дней при самодержце всей Русской
Из книги Ледовое побоище и другие «мифы» русской истории автора Бычков Алексей Александрович«Сказание о мамаевом побоище» Основной памятник Куликовского цикла - «Сказание о Мамаевом побоище» - впервые был опубликован в 1829 г. Это был вариант Основной редакции «Сказания…», условно называемый «Печатным» (так как именно этот вариант оказался напечатанным
Из книги 500 знаменитых исторических событий автора Карнацевич Владислав ЛеонидовичЛЕДОВОЕ ПОБОИЩЕ Ледовое побоище. Миниатюра из Лицевого сводаВ середине XIII в. русским землям со всех сторон угрожали иноземные захватчики. С востока двигались татаро-монголы, с северо-запада на русские земли претендовали ливонцы и шведы. В последнем случае задача дать
Из книги Эпоха Куликовской битвы автора Быков Александр ВладимировичСКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ Начало повести о том, как даровал Бог победу государю великому князю Дмитрию Ивановичу за Доном над поганым Мамаем и как молитвами пречистой Богородицы и русских чудотворцев православное христианство – Русскую землю Бог возвысил, а
Из книги Демонтаж автора Кубякин Олег Ю.Сказание о Мамаевом побоище Хочется начать словами выдающегося отечественного историка Георгия Владимировича Вернадского:«Монгольский период - одна из наиболее значимых эпох во всей русской истории. Монголы владычествовали по всей Руси около столетия, и даже после
Из книги Монголо–татары глазами древнерусских книжников середины XIII?XV вв. автора Рудаков Владимир НиколаевичПриложение 1 «Духъ южны» и «осьмый час» в «Сказании о Мамаевом побоище» (К вопросу о восприятии победы над «погаными» в памятниках «куликовского цикла») (Впервые опубликовано: Герменевтика древнерусской литературы Сб. 9. М., 1998. С. 135–157) Среди памятников «куликовского
Из книги Эпоха Рюриковичей. От древних князей до Ивана Грозного автора Дейниченко Петр ГеннадьевичЛедовое побоище На льду Чудского озера Александр Невский одержал блестящую победу, вошедшую во все учебники военного искусства. 15 тысяч русских ратников, значительную часть которых составляли плохо обученные ополченцы, одолели 12 тысяч немецких рыцарей.Боевой строй
Из книги Дорога Домой автора Жикаренцев Владимир Васильевич Из книги Хрестоматия по истории СССР. Том1. автора Автор неизвестен71. СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ Куликовская битва 1380 г. в древних памятниках известна под именем Мамаева побоища. О битве сложено было множество рассказов вскоре после события. Здесь приводятся отрывки с рассказом о самой битве из «Сказания о Мамае по рукописи
Из книги Среди тайн и чудес автора Рубакин Николай АлександровичСказание о потопе - вовсе не еврейское сказание Но вот что особенно интересно: сказание о потопе вовсе не еврейское сказание, а значит, не «божье откровение». Оно пришло к евреям из другой страны, от другого народа. Оно записано в ассирийских книгах. И записано еще за
Из книги Новочеркасск. Кровавый полдень автора Бочарова Татьяна ПавловнаПОБОИЩЕ Первая кровь сыграла свою роковую роль. Оружие было применено для разгона людей, и «успех» этой операции определил такое же развитие событий на Дворцовой площади. И по времени они развертывались одно за другим.Для более полной характеристики картины
Из книги Мир истории: Русские земли в XIII-XV веках автора Шахмагонов Федор ФедоровичЛедовое побоище Сражение состоялось 5 апреля и получило в истории название Ледового побоища. О Ледовом побоище написано немало исследований, популярных очерков, нашло оно отражение в художественной литературе, в живописи и даже в кинематографе. Знаменитый советский
Из книги Я познаю мир. История русских царей автора Истомин Сергей ВитальевичЛедовое побоище Вскоре после победы на Неве его отношения с новгородским боярством разладились, в результате столкновений с боярами Александр Невский был вынужден покинуть Новгород.После вторжения ливонских рыцарей на Русь новгородцы послали к князю Александру гонцов
"Сказание о Мамаевом побоище" в отличие от "Задонщины" – обстоятельное легендарно-историческое произведение, сложившееся, видимо, к середине XV в. Это центральный памятник Куликовского цикла, рассказывающий о победе русских войск над полчищами Мамая в 1380 г. О популярности "Сказания" у древнерусского читателя свидетельствует тот факт, что оно дошло до нашего времени в большом количестве списков и восьми редакциях. Самый ранний список Основной редакции "Сказания", наиболее близкой к первоначальному тексту, датируется второй четвертью XVI в. Однако создание произведения исследователи относят к XV в., мотивируя это тем, что после похода Едигея на Москву (1408) усилился интерес к недавнему прошлому, когда русские дружины под руководством московского князя нанесли сокрушительное поражение ордынцам. В это время еще были свежи в памяти события 1380 г., живы многие участники Куликовской битвы. Вероятно, поэтому в "Сказании" много подробностей, касающихся подготовки, хода и результатов битвы русских с монголо-татарами, не зафиксированных другими источниками. Автор произведения сообщает о посещении Дмитрием Донским Троице- Сергиева монастыря и благословении, которое дал ему перед выступлением в поход Сергий Радонежский. Только в "Сказании" приводятся подробные данные об "уряжении полков", т.е. расстановке сил при подготовке к сражению и во время битвы. В произведении нет идеализации единения князей, в связи с чем оно оказывается ближе к исторической правде, повествуя о предательстве Олега Рязанского и выступлении на стороне Мамая литовского князя.
По сравнению с другими памятниками Куликовского цикла (летописными повестями, "Задонщиной") в "Сказании о Мамаевом побоище" усилена религиозно-нравственная трактовка событий 1380 г., в соответствии с которой каждый шаг великого московского князя сопровождает молитва к Богу, а на поле боя на стороне русских сражается и небесное воинство. В "Сказании" художественный вымысел выступает как литературно-публицистический прием. Во время описываемых событий митрополит Киприан, пытавшийся противопоставить духовную власть княжеской, был удален из Москвы и находился в Киеве, а следовательно, не мог благословить Дмитрия Донского на битву. Однако автору "Сказания" было важно освятить борьбу русских с монголо-татарами церковным напутствием, и потому иерарх благословляет князя "противу поганых татаръ" и дает ему "Христово знамение". В произведении присутствуют и другие анахронизмы. В частности, союзником Мамая выступает литовский князь Ольгерд, а не его сын Ягайло. Хотя Ольгерд умер за два года до Куликовской битвы, он в сознании русских продолжал оставаться заклятым врагом Москвы, которую при жизни не раз пытался завоевать. В "Сказании" также сообщалось, что, собираясь в поход, Дмитрий Донской молился перед иконой Владимирской Богоматери, однако она была перенесена из Владимира в Москву значительно позднее – только в 1395 г., во время движения на Русь войск Тимура. Таким образом, либо икона приносилась в Москву до 1395 г. в связи с ожидавшимся нашествием Мамая, либо упоминание о ней входило в художественно-публицистический замысел автора: образ Владимирской Божией Матери почитался как патрональная икона всей Русской земли.
Повествование богато историческими параллелями из библейских времен, эпох правления римских и византийских императоров, что придает победе русских над Мамаем общемировое значение. Не случайно в уста митрополита Киприана автор "Сказания о Мамаевом побоище" вкладывает историю о византийском императоре Юлиане, который отказался принять дары жителей Кесарии и впоследствии был умерщвлен святым Меркурием. Возникновение аналогии связано с тем, что автору известен дальнейший ход событий: Мамай нс примет даров Дмитрия, проиграет сражение и будет убит в Кафе.
Для изобразительной манеры автора "Сказания о Мамаевом побоище" характерна зримость, красочность создаваемых образов, причем в его палитре преобладают яркие тона, напоминающие свет солнца, блеск золота, цвет огня. Русские воины "гремятъ злачеными доспѣхы", на их знаменах лики святых "акы нѣкии свѣтилници солнечнии свѣтящеся", на их шлемах колышутся ленты, "аки пламя огненое". Символика света и цвета в произведении подчинена главной авторской задаче – прославить победу русского оружия. Пейзажные зарисовки в "Сказании", помимо символического значения, имеют реальную эстетическую ценность. Природа словно помогает русским в борьбе с Мамаем: затянувшаяся осень радует светлыми днями и теплыми ночами, когда от обильной росы над землей встают туманы.
Психологически достоверна картина последней ночи перед решающим сражением. Томительно медленно течет время, воинам нс спится. Все полны предчувствий, думают об исходе грядущего боя, толкуя природные явления как добрые или злые предзнаменования. Дмитрий Волынец гадает и предсказывает князю победу, исходя из добрых примет: тишины и огненных зорь над станом русских. Припав ухом к земле, он слышит громкие рыдания на чужом языке и горестный вопль русской женщины, похожий на голос свирели. "А твоего христолюбиваго въиньства много падеть, нъ обаче твой връхъ, твоа слава будеть", – говорит он князю Дмитрию Ивановичу. К художественным находкам автора "Сказания" относят сцену нетерпеливого ожидания своего часа воинами засадного полка Владимира Андреевича. Видя, что "погании... начата одолѣвати, христианьскыя же плъци оскудѣша", князь вопрошает: "Что убо плъза стояние наше? Который успѣх нам будеть? Кому нам пособити? Уже наши князи и бояре, вси русскые сынове напрасно погыбають от поганых, аки трава клонится!"
В описании битвы автор "Сказания" возрождает традиции русского героического эпоса и "Слова о полку Игореве", используя постоянные эпитеты, устойчивые образы и мотивы (битвы-пира, поединка двух богатырей), гиперболы и традиционные сравнения. Воины засадного полка, скрытого в "дубраве зеленой", рвутся в бой, "яко званнии на бракъ сладкаго вина пити"; позднее враги, застигнутые врасплох, под их ударами падают, будто "трава от косы постилается". В "Сказании" устно-поэтические по характеру обороты соседствуют с книжно-риторическими образами и словосочетаниями , в чем исследователи памятника видят его стилистическую особенность. "Сказание о Мамаевом побоище" не только повлияло на развитие древнерусской прозы XVI–XVII вв. (отзвуки его слышны в "Казанской истории" и повестях "об Азовском осадном сидении донских казаков"), но и нашло отражение в устном народном творчестве (былина "Илья Муромец и Мамай", сказка "Про Мамая безбожного").
Среди источников "Сказания" находится и "Задонщина", откуда автором сделаны некоторые текстуальные заимствования, упоминание о том, что русские князья – "гнездо" Владимира Киевского; фраза о стуке и громе на Москве от воинских доспехов и пр. К поэтике "Задопщины" восходят описания сбора русских войск под Коломной и грозных предзнаменований природы, картины ночи перед боем и решающего сражения.
Произведения Куликовского цикла , в том числе и "Сказание о Мамаевом побоище", замечательны не только в историко-познавательном отношении. Они являются подлинными шедеврами литературы Древней Руси, вдохновлявшими писателей Нового времени, таких как М. В. Ломоносов (трагедия "Тамира и Селим"), В. А. Озеров (трагедия "Дмитрий Донской"), А. А. Блок (поэтический цикл "На поле Куликовом").
СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ
Начало повести о том, как даровал бог победу государю великому князю Дмитрию Ивановичу за Доном над поганым Мамаем и как молитвами пречистой богородицы и русских чудотворцев православное христианство - Русскую землю бог возвысил, а безбожных агарян посрамил.
Хочу вам, братья, поведать о брани недавней войны, как случилась битва на Дону великого князя Дмитрия Ивановича и всех православных христиан с поганым Мамаем и с безбожными агарянами. И возвысил бог род христианский, а поганых унизил и посрамил их дикость, как и в старые времена помог Гедеону над мадиамами и преславному Моисею над фараоном. Надлежит нам поведать о величии и милости божьей, как исполнил господь пожелание верных ему, как помог великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его князю Владимиру Андреевичу над безбожными половцами и агарянами.
Попущением божьим, за грехи наши, по наваждению дьявола поднялся князь восточной страны, по имени Мамай, язычник верой, идолопоклонник и иконоборец, злой преследователь христиан. И начал подстрекать его дьявол, и вошло в сердце его искушение против мира христианского, и подучил его враг, как разорить христианскую веру и осквернить святые церкви, потому что всех христиан захотел покорить себе, чтобы не славилось имя господне средь верных богу. Господь же наш, бог, царь и творец всего сущего, что пожелает, то и исполнит.
Тот же безбожный Мамай стал похваляться и, позавидовав второму Юлиану-отступнику, царю Батыю, начал расспрашивать старых татар, как царь Батый покорил Русскую землю. И стали ему сказывать старые татары, как покорил Русскую землю царь Батый, как взял Киев и Владимир, и всю Русь, славянскую землю, и великого князя Юрия Дмитриевича убил, и многих православных князей перебил, а святые церкви осквернил и многие монастыри и села пожег, а во Владимире соборную церковь златоверхую пограбил. И так как был ослеплен он умом, то того не постиг, что, как господу угодно, так и будет: так же и в давние дни Иерусалим был пленен Титом-римлянином и Навуходоносором, царем вавилонским, за прегрешения и маловерие иудеев, - но не бесконечно гневается господь и не вечно он карает.
Узнав все от своих старых татар, начал Мамай поспешать, дьяволом распаляемый непрестанно, ополчаясь на христиан. И, забывшись, стал говорить своим алпаутам, и есаулам, и князьям, и воеводам, и всем татарам так: «Я не хочу так поступить как Батый, но когда приду на Русь и убью князя их, то какие города наилучшие достаточны, будут для нас - тут и осядем, и Русью завладеем, тихо и беззаботно заживем», - а не знал того, проклятый, что Господня рука высока.
И через несколько дней перешел он великую реку Волгу со всеми силами, и другие многие орды к великому воинству своему присоединил и сказал им: «Пойдем на Русскую землю и разбогатеем от русского золота!» Пошел же безбожный на Русь, будто лев, ревущий ярясь, будто неутолимая гадюка злобой дыша. И дошел уже до устья реки. Воронежа, и распустил всю силу свою, и наказал всем татарам своим так: «Пусть не пашет ни один из вас хлеба, будьте готовы на русские хлеба!»
Прознал же о том князь Олег Рязанский, что Мамай кочует на Воронеже и хочет идти на Русь, на великого князя Дмитрия Ивановича Московского. Скудость ума была в голове его, послал сына своего к безбожному Мамаю с великою честью и с многими дарами и писал грамоты свои к нему так: «Восточному великому и свободному, царям царю Мамаю - радоваться! Твой ставленник, тебе присягавший Олег, князь рязанский, много тебя молит. Слышал я, господин, что хочешь идти на Русскую землю, на своего слугу князя Димитрия Ивановича Московского, устрашить его хочешь. Теперь же, господин и пресветлый царь, настало твое время: золотом, и серебром, и богатством многим переполнилась земля Московская, и всякими драгоценностями твоему владению на потребу. А князь Димитрий Московский - человек христианский - как услышит слово ярости твоей, «то отбежит в дальние пределы свои: либо в Новгород Великий, или на Белоозеро, или на Двину, а великое богатство московское и золото - все в твоих руках будет и твоему войску на потребу. Меня же, раба твоего, Олега Рязанского, власть твоя пощадит, о царь: ведь ради тебя я крепко устрашаю Русь и князя Димитрия. И еще просим тебя, о царь, оба раба твои, Олег Рязанский и Ольгерд Литовский: обиду приняли мы великую от этого великого князя Димитрия Ивановича, и как бы мы в своей обиде твоим именем царским ни грозили ему, а он о том не тревожится. И еще, господин наш царь, город мой Коломну он себе захватил - и о всем том, о царь, жалобу воссылаем тебе».
И другого послал скоро своего вестника князь Олег Рязанский со своим письмом, написано же в грамоте было так: «К великому князю Ольгерду Литовскому - радоваться великою радостию! Известно ведь, что издавна ты замышлял на великого князя Димитрия Ивановича Московского, с тем чтобы изгнать его из Москвы и самому завладеть Москвою. Ныне же, княже, настало наше время, ибо великий царь Мамай грядет на него и на землю его. И сейчас, княже, присоединимся мы оба к царю Мамаю, ибо знаю я, что царь даст тебе город Москву, да и другие города, что поближе к твоему княжеству, а мне отдаст он город Коломну, да Владимир, да Муром, которые к моему княжеству поближе стоят. Я же послал своего гонца к царю Мамаю с великою честью и со многими дарами, так же и ты пошли своего гонца, и что у тебя есть из даров, то пошли ты к нему, грамоты свои написав, а как - сам знаешь, ибо больше меня понимаешь в том».
Князь же Ольгерд Литовский, прознав про все это, очень рад был великой похвале друга своего князя Олега Рязанского и отправляет быстро посла к царю Мамаю с великими дарами и подарками для царских забав. А пишет свои грамоты так: «Восточному великому царю Мамаю! Князь Ольгерд Литовский, присягавший тебе, много тебя молит. Слышал я, господин, что хочешь наказать свой удел, своего слугу, московского князя Димитрия, потому и молю тебя, свободный царь, раб твой: великую обиду наносит князь Димитрий Московский улуснику твоему князю Олегу Рязанскому, да и мне также большой вред чинит. Господин царь, свободный Мамай! Пусть придет власть твоего правления теперь и в наши места, пусть обратится, о царь, твое внимание на наши страдания от московского князя Димитрия Ивановича».
Помышляли же про себя Олег Рязанский и Ольгерд Литовский, говоря так: «Когда услышит князь Димитрий о приходе царя, и о ярости его, и о нашем союзе с ним, то убежит из Москвы в Великий Новгород, или на Белоозеро, или на Двину, а мы сядем в Москве и в Коломне. Когда же царь придет, мы его с большими дарами встретим и с великою честью, и умолим его, возвратится царь в свои владения, а мы княжество Московское по царскому велению разделим меж собою - то к Вильне, а то к Рязани, и даст нам царь Мамай ярлыки свои и потомкам нашим после нас». Не ведали ведь, что замышляют и что говорят, как несмышленые малые дети, не ведающие божьей силы и господнего предначертания. Ибо воистину сказано: «Если кто к богу веру с добрыми делами и правду в сердце держит и на бога уповает, то такого человека господь не предаст врагам в уничижение и на осмеянье».
Государь же князь великий Дмитрий Иванович - добрый человек - образцом был смиренномудрия, небесной жизни желал, ожидая от бога грядущих вечных благ, не ведая того, что на него замышляют злой заговор ближние его друзья. О таких ведь пророк и сказал: «Не сотвори ближнему своему зла и не рой, не копай врагу своему ямы, но на бога-творца надейся, господь бог может оживить и умертвить».
Пришли же послы к царю Мамаю от Ольгерда Литовского и от Олега Рязанского и принесли ему большие дары и грамоты. Царь же принял дары и письма благосклонно и, заслушав грамоты и послов почтя, отпустил и написал ответ такой: «Ольгерду Литовскому и Олегу Рязанскому. За дары ваши и за восхваление ваше, ко мне обращенное, каких захотите от меня владений русских, теми одарю вас. А вы в верности мне присягните и скорее идите ко мне и одолейте своего недруга. Мне ведь ваша помощь не очень нужна: если бы я теперь пожелал, то своею силою великою я бы и древний Иерусалим покорил, как прежде халдеи. Теперь же поддержать вас хочу моим именем царским и силою, а вашею клятвой и властью вашей разбит будет князь Дмитрий Московский, и грозным станет имя ваше в странах ваших моею угрозой. Ведь если мне, царю, предстоит победить царя, подобного себе, то мне подобает и надлежит царскую честь получить. Вы же теперь идите от меня и передайте князьям своим слова мои».