Москвичи и гости столицы имеют возможность воспользоваться услугами нашего сайта и приобрести билеты на самые яркие события столичного репертуара. Поклонники балетного искусства не упустят замечательной возможности купить билеты на Легенду о любви и посетить легендарную постановку Большого театра. Мы предлагаем своим клиентам удобный сервис и выгодные условия:

• принимаем все виды оплаты.
• гарантируем подлинность билетов.
• организуем бесплатную доставку билетов в пределах МКАД.
• оперативно доставим билеты в населенные пункты Подмосковья и в другие регионы.
• предоставим услуги персонального менеджера.
• уже после первого заказа подарим нашу дисконтную карту.

С нашей помощью в любое время вы можете приобрести билеты на балет Легенда о любви и на многие другие события.

Легенда о любви в Большом театре

История создания балета Легенда о любви не совсем обычна. Либретто для этого произведения написал знаменитый турецкий поэт, драматург и общественный деятель Назым Хикмет. Либретто было написано Хикметом по своей же пьесе Ферхад и Ширин, созданной в 40-х годах, когда драматург находился в заключении по политическим мотивам. В своей работе Хикмет основывался на поэме классика персидской поэзии Низами Гянджеви Хосров и Ширин.

В 1958 году молодой азербайджанский композитор Ариф Меликов начал работу над балетом. Премьера состоялась 23 марта 1961 года в Кировском театре в постановке хореографа Юрий Григоровича, сценографию создал Симон Вирсаладзе. В 1965 году Юрий Григорович перенес балет на сцену Большого театра. Также постановки были созданы в Баку, Новосибирске и Праге. В 2014 году балет Легенда о любви вернулся на сцену Большого театра в оригинальной хореографии.

Анна Гордеева. . "Легенду о любви" можно снова увидеть в Большом (Время новостей, 26.04.2002 ). Татьяна Кузнецова. . В Большом театре показали и то и другое (Коммерсант, 26.04.2002 ). Майя Крылова. . Возвращение ориентального балета Юрия Григоровича (НГ, 26.04.2002 ). Лейла Гучмазова. При объективном подходе не понять, почему вокруг "Легенды о любви" Большого театра столько шума (Время МН, 26.04.2002 ). Елена Рюмина. . Возвращение спектакля Юрия Григоровича в Большой театр (Ведомости, 26.04.2002 ). Елена Губайдуллина. (Известия, 26.04.2002 ). Светлана Наборщикова. . "Легенда о любви" вернулась в Большой театр (Новые известия, 26.04.2002 ). Ольга Гердт. . В репертуар вернули "Легенду о любви" (Газета, 26.04.2002 ). Наталия Звенигородская. . Спектакль Юрия Григоровича пробудил ностальгию по золотому веку нашего балета (Труд-7, 30.04.2002 ). Виолетта Майниеце. . Григорович в который раз вошел в одну и ту же реку (Культура, 16-22.05.2002 ).

Легенда о любви. Большой театр. Пресса о спектакле

Время новостей, 26 апреля 2002 года

Анна Гордеева

Хорошо забытое старое

"Легенду о любви" можно снова увидеть в Большом

«В воскресенье, в бенефис балетной примадонны нашей, г-жи Вазем, дан был в первый раз по возобновлении древний балет Дева Дуная ». То есть не в воскресенье, а в среду, примадонна здесь ни при чем, и вовсе не «Дева Дуная», а «Легенда о любви». Но нынешняя премьера Большого театра способна запросто спровоцировать балетного критика на обороты позапрошлого века. Тогдашние газетные трудоголики отписывали не только премьеры или визиты знаменитых гастролерш - на каждый будничный спектакль наутро появлялся отклик в печати. А рецензировать «Легенду» только и возможно, разговаривая об уже виденных актерских работах. Потому что это вовсе не премьера.

Впервые Юрий Григорович поставил балет на музыку Арифа Меликова в 1961 году в Мариинском (тогда Кировском) театре. Через четыре года перенес спектакль в Большой. Тогда, в шестидесятых, это было событие, шок, сексуальная революция в балете. Царице Мехменэ-Бану, отдавшей бродячему колдуну свою красоту в обмен на выздоровление сестры, навсегда завесившей лицо платком и безнадежно влюбившейся в придворного художника, снились эротические сны, и она страдальчески выгибалась в «мостик». Сестрица - принцесса Ширин - также обратившая внимание на Ферхада, недолго думая, прибегала к нему в сад, и дуэт, в котором танцовщицу поднимали вниз головой, а ноги ее раскрывались наверху в шпагате, заставил шипеть многих блюстителей нравственности (та же поза «снилась» и Мехменэ-Бану - словно балетмейстер повторял движение для тех, кто не поверил своим глазам). Социальный пафос, помещенный в третий акт спектакля (где Ферхад отказывается от обеих сестричек ради прокладки водопровода в родной кишлак), тогда пробегал глазами, как цитаты из вождей в приличных научных книгах.

«Легенда о любви» шла в Большом театре тридцать четыре года. Менялись составы (на премьере царицей была Плисецкая, ее сестрой - Наталья Бессмертнова, Ферхадом - Марис Лиепа). Менялась страна. Понятия о приличиях. Представления о балете. Три с половиной года назад «Легенду» убрали из репертуара. Теперь вот вернули - с теми же декорациями и костюмами Вирсаладзе, с теми же исполнителями, что работали в последний перед временной отставкой сезон.

Роль Мехменэ-Бану исполняла Надежда Грачева. Самая надежная, устойчивая и уверенная в себе балерина Большого имеет один существенный недостаток: героини благородных кровей в ее исполнении часто бывают столь «забытовлены», что, кажется, ты их встречаешь на коммунальной кухне. Вот и сейчас - какая там царица, смесь гордыни и тоски! Простая русская баба с неустроенной судьбой. Жесткая графика надменных поз потеряла свою резкость, все линии «поплыли» и опростились. И лишь коронный номер - фуэте - был исполнен безупречно. Анне Антоничевой, балерине сдержанной, замкнутой, порой почти бесстрастной, досталась роль принцессы Ширин. Высокорожденные особы Антоничевой обычно удаются - но здесь Григоровичем поставлена не просто партия для принцессы, а партия для принцессы-девочки, воплощенной весны, самой наивностью своей и ясной красотой оправдывающей абсолютную безжалостность судьбы Мехменэ-Бану. Вся роль - сияние, трепетание, подрагивание пальцев. У Антоничевой это выходит несколько тяжеловесно, каждый жест слишком подчеркнут и акцентирован.

Глаз отдыхает только на Ферхаде - Николае Цискаридзе. Название балета - «Легенда о любви» - артист понимает своеобразно: ни в Мехменэ-Бану, ни в Ширин его герой не влюблен. Цискаридзе самоотверженно поднимает дам на верхние поддержки, разворачивает и вполне аккуратно ставит на место - но нет ни капли страсти в этих гимнастических упражнениях. Когда же Ферхад солирует - исчезают все вопросы: художник влюблен не в конкретную женщину, а в лично придуманную мечту. Ну пусть это поперек всего сюжета - монологи Ферхада сделаны на том техническом уровне, когда сюжет становится в принципе не важен. Круг прыжков по сцене в эпизоде погони - и восторженный вопль зала (а меж тем влюбленный, судя по разнице темпов, явно бросил девушку, с которой бежит, где-то на полдороги).

Отсутствие ансамбля, внутренней связи между артистами, конечно, подкашивает спектакль. Но сможет ли другой состав сыграть лучше - неизвестно. Все-таки для тонуса «Легенды о любви» в дни первой премьеры было очень важно то чувство открытия, сенсации и преодоления запрета, что испытывали все артисты сорок лет назад. А теперь балерин вниз головой не поднимает только ленивый.

Коммерсант , 26 апреля 2002 года

"Легенда о любви" как правда о балете

В Большом показали и то и другое

На сцену Большого театра после трехсезонного отсутствия с триумфом вернулся балет Юрия Григоровича "Легенда о любви". По мнению обозревателя Ъ ТАТЬЯНЫ КУЗНЕЦОВОЙ, это событие не столько культурное, сколько идеологическое.

Балет "Легенда о любви" шел на сцене Большого с 1965 года ровно тридцать лет и три года. За это сказовое время полинял, потускнел и как-то вышел из моды. Вспышки внимания к нему возникали примерно раз в десять лет - когда в спектакль вводили новое поколение артистов. Но так как никто из последователей не мог сравниться с титанами, танцевавшими "Легенду" в 60-е годы, то интерес опадал самым естественным образом. Так же естественно (а вовсе не из-за гонений тогдашнего худрука Васильева на репертуар опального Григоровича) выпал из афиши и сам спектакль: то готовились к юбилею поэта Пушкина, то к загранкомандировкам, то ставили Бориса Эйфмана, Джорджа Баланчина и Пьера Лакотта (Pierre Lacotte). А когда власть переменилась и Юрий Григорович вернулся в театр возобновлять свое "Лебединое озеро", решили заодно попросить его лично почистить и "Легенду". Мэтр и его ассистенты потратили на чистку уже танцевавшего состава два месяца (для сравнения: неведомого Баланчина в Большом поставили за три недели). И вот теперь вполне рядовое репертуарное событие преподносится как великая победа отечественного балета. Свежеотрепетированная "Легенда" и впрямь выглядела поучительно.

Во-первых, стало понятно, почему этот "современный балет" сразу после премьеры (в 1961 году в Кировском театре) добился признания и властей, и критики, и публики. Пьесу турка Назыма Хикмета, написанную в капиталистических застенках, положенную на музыку азербайджанцем Арифом Меликовым, русский Юрий Григорович поставил как поэму о борьбе чувства и долга. Побеждал, разумеется, долг: юноша Ферхад отвергал любовь принцессы Ширин, дабы, сокрушив гору, напоить родной народ (после столь идеологически верного балета можно было спокойно вручать 38-летнему хореографу главный театр страны). Эстеты того времени пленились ориентально "условной" пластикой, жесткой режиссурой, аскетизмом сценографии и костюмов (художник - Симон Вирсаладзе), усмотрев во всем этом идейный отпор опостылевшей хореодраме. Массового зрителя тоже не пришлось перевоспитывать: балет оказался повествователен и общедоступен. Герои открывали сердце любимым, выдаивая левую грудь и выплескивая невидимое содержимое к ногам избранника; ковшом растопыренных пальцев зачерпывали "любовь" из-под ног и подносили ко рту. В общем, только дурак не поймет, кто здесь хороший, кто плохой и что происходит.

Во-вторых, стало очевидно, что остальные пять оригинальных балета советского классика - калька "Легенды о любви". Жесткая схема спектакля (четверка протагонистов, у каждого - свой кордебалет и свой монолог; к каждой массовой ударной сцене прилагается контрастная - лирическая) сработала безотказно и была способна к тиражированию. Небогатая лексика тоже оказалась достаточной: Юрий Григорович четверть века так и переносил из спектакля в спектакль все эти ренверсе, верхние поддержки, большие батманы, падения на колено - вплоть до характерных жестов, одинаковых что у Визиря, что у Красса, что у Ивана Грозного.

В-третьих, стало ясно, почему московские артисты десятилетиями танцуют грязно. Крупный помол хореографии Григоровича, на которой выросли поколения, не требует ни отчетливости позиций, ни выворотности, ни изощренности - только силы и выносливости. А также особой пафосной остервенелости (раньше ее называли одержимостью), для которой отчетливость танца даже вредна. Есть у танцовщиков эта самая одержимость - и можно не обращать внимание на косолапые ноги, сорванный пируэт, запоротое шене; а вот если ее нет, любой спектакль Юрия Григоровича тут же превращается в примитивный плакат. Ну вроде как песни Высоцкого, которые можно слушать только в его собственном надрывном исполнении.

Сегодняшние артисты (от кордебалета до премьеров) работали так старательно, как никогда не работали на каком-нибудь Баланчине, Эйфмане и тем более на Лакотте. Отшкуренные репетиторами, с младенчества воспитанные на том, что лучше этой хореографии мир еще не создал, они выполняли знакомые григоровичевские па, как высокий ритуал. Но с высоцкими нынче плохо - время ушло. Балетоманы могут спорить, кто лучше - изящный Николай Цискаридзе или атлетичный Дмитрий Белоголовцев, длинноногая Анна Антоничева или компактная Марианна Рыжкина, уверенная Надежда Грачева или ошеломленная Мария Аллаш. Все прыгали, вертелись, переживали и, как могли, пытались соответствовать легендарным предшественникам. Реанимировать свою роль смог только не обремененный пиететом Геннадий Янин: несмотря на откровенно трюковой характер партии, его горбатый хромой шут ошарашивал, как нежданный выходец из преисподней.

И все равно "Легенда о любви" была обречена на успех. Воспитанная на Григоровиче публика реагировала на спектакль, как собака Павлова на привычные раздражители: цирковая верхняя поддержка (в шпагат ли, "на стульчик") - аплодисменты, фуэте - бурные аплодисменты, jete en tournant в быстром темпе два круга - овация. Как в счастливом детстве, когда советский балет был опорой в трудный час, когда, как сказано в буклете, "умели тогда, знали, как побеждать и быть на коне". И чтобы опять почувствовать себя на коне, надо всего лишь вернуть в театр Григоровича. Его водружали на пьедестал еще год назад - после возобновления "Лебединого озера". Тогда не получилось, постановка оказалась уж очень невразумительной и скучной. "Легенда" больше пригодна для подъема национального духа. И вот на авансцену опять выводят хореографа со звездой Героя соцтруда на лацкане. Зал ревет, цветы летят, мэтр властно гонит кордебалетное стадо к рампе. "День сурка" какой-то, ей-богу.

Независимая газета, 26 апреля 2002 года

Майя Крылова

Суров, но справедлив

Возвращение ориентального балета Юрия Григоровича

Молодой хореограф Юрий Григорович поставил "Легенду о любви" в Большом театре через четыре года после премьеры в Ленинграде. Когда много лет спустя маститого Григоровича "ушли" из ГАБТа, балет 1965 года сняли с афиши. Теперь снова восстановили.

Слагаемые "Легенды" - либретто по пьесе турецкого поэта-коммуниста Назыма Хикмета, музыка Арифа Меликова, декорации (темный складень в виде огромной книги) Симона Вирсаладзе. Знатоки ислама находят скрытые суфийские мотивы, попавшие в балет от литературного первоисточника - поэм Навои и Низами. В событиях притчи участвуют две сестры-царицы, один пригожий зодчий, идея справедливости и скала, которую надо героически пробить, чтобы в средневековой стране была вода.

Этот аскетический балет-плакат в духе и букве шестидесятников многие считают лучшей постановкой Григоровича. В момент создания спектакль потряс невиданной в сталинском балете диалектикой "объективной" судьбы народа и субъективизма частных жизней. Не менее поражала почти диссидентская идея, что жизнь человека зависит от его собственного выбора, а не от закономерностей исторического процесса. Но Григорович угодил и тем, кто требовал от художников "воспитательного" искусства: мироздание у него героизировано, а нравственная коллизия между "хочу" и "должен" решается в пользу долга.

Апологеты не замечали малого набора балетной лексики и восторгались, что хореограф отменил синонимичность понятий "балетная драматургия" и "сюжет", обильные бытовизмы и танцы "по поводу", заменив их потоками "обобщающих" танцев с хореографическими лейтмотивами. Только ленивый не упоминал про персидские миниатюры, вдохновлявшие Григоровича. Балетоведы обсуждали танцующее золото, танцующие мечты о воде и танцующий царский гнев - все в исполнении женского кордебалета. Зрители ахали от лирических интерлюдий-кульминаций, когда массы (мудрецы, плакальщицы, шуты, воины, жители пустыни и т.д.), эмоционально формирующие ситуацию или настроение, замирают в темноте, но главные персонажи, поданные "крупным планом" в потоках локального света, продолжают действовать, танцем проецируя вовне внутренние чувства. Григорович использовал здесь модный европейский художественный прием: соорудил два потока времени, время объективное - и субъективное, темп которого регулируется нюансами "Я"-переживаний. Конечно, сейчас все эти новации оттепельного романтизма - давно традиции. Но по-прежнему впечатляют мастерски поставленные массовые сцены-нарастания: шествие первого акта и знаменитая погоня второго - чистейший хронотоп по Бахтину, время и пространство, обнаруживающие друг друга в едином пластическом целом.

Задача исполнителей - строго следовать графике пластического орнамента, несложного танцевально, но напряженного физкультурно, и соблюдать былой запрет Григоровича на хлопотание физиономией (почти никто не соблюдает). Ближе всех к идеалу танцуют Геннадий Янин (Шут) и Марк Перетокин (Визирь). Николай Цискаридзе (зодчий Ферхад) в разговоре со мной описал метаморфозы своего героя, из художников попавшего в каменотесы, фразой: "Это все равно что пианиста заставить лепить кирпичи". Надежда Грачева (царица Мехмене-Бану) и Анна Антоничева (ее сестра Ширин) изображают что положено: тигрицу и газель. Требуемой пластической каллиграфии, одновременно упругой и льющейся, как арабская буквенная вязь, у солисток нет.

Сегодняшний день внес коррективы в восприятие некогда новаторского балета. То, что в танце и сценографии раньше считалось лаконичным и емким, теперь наивно. Впрочем, картинно вскинутые в запястьях кисти рук, многократные силовые поддержки и балетный Восток без восточной цветистости получили горячее одобрение публики. Наши зрители десятилетиями воспитывались на суровой простоте Григоровича. "Легенда" для них - не какой-нибудь извилистый опус прибабахнутых интеллектом Форсайта или Ноймайера.

	Новые звезды в старых мизансценах Фото Сергея Исакова

Время МН, 26 апреля 2002 года

Лейла Гучмазова

Миф и "Легенда..."

При объективном подходе не понять, почему вокруг "Легенды о любви" Большого театра столько шума.

Придется вспомнить, что пионерское детство прошло не на Баланчине и Форсайте, а на живом классике советского балета Юрии Григоровиче и трудах критиков с подробными ему осаннами. А также забыть, от какого наследства мы отказываемся

Новая "Легенда..." не премьера, ее танцевали в обоих главных театрах, только в Большом она ненадолго выпала из афиши. Потому труд по ее реанимации совсем не тот, что предстоит труппе при воспоминании о "Симфонии до мажор" Баланчина. Солисты его любят за шанс блеснуть актерским талантом (особенно стоны нелюбимой царицы Мехменэ Бану) и с оказией рады были танцевать спектакль "на стороне", а кордебалет в свой бенефис разруливал сцену погони, желая предстать в лучшем свете. В общем, "Легенда...", как и прочее творчество тридцать лет единственного отца Большого балета, всегда остается бронепоездом на запасном пути.

Тем не менее звезды Большого - Надежда Грачева, Анна Антоничева и "созданный для этой роли" Николай Цискаридзе - откровений не устроили и качества спектакля игрой не затмили. Разочаровали даже тех, кто великую троицу первых исполнителей Плисецкая - Бессмертнова - Лиепа видел только в записи. Разве что кордебалет воспрянул: балетные массы любят сильную руку, тем более знакомую.

На "Легенде..." молодой Григорович въехал в Большой театр в 1965 году, как на белом коне. Сегодня легко угадать и возраст спектакля, и его время, сыгравшее с ним шутку как раз потому, что был он чистейшим авангардом. Уж кто бы дал фору всем нынешним мастерам железных свай, так это художник Симон Вирсаладзе: black box, изысканный свет, раскрытый Коран как универсум декораций. А танцевальный симфонизм Григоровича, что так усердно постулирован и воспет, разломился ровно на две части. Первая ужасно тяготит. Танцующие потоки воды и обездоленный народ адекватны нормам советского балета "творчески осмыслять достижения классики", видение Мехменэ Бану буквально цитирует шедевральный выход теней в "Баядерке" Петипа. Другая половина - это то, за что Григоровича признали талантливым и любили, а теперь чтят заслуги и прощают. В сцене погони он заставил не замечать родовое увечье советского балета: когда танец обязывали "рассказать историю", а он, как чистая абстракция, протестовал, Григорович рассказал историю именно танцем мастерски выстроенных балетных масс. Впрочем, сюжет "Легенды..." отлично вписывался в официальную идеологию, отанцевав примат личного над общественным и долга над призванием. Романтика советских шестидесятых упокоилась в дуэтах и монологах, а мощь балетных тиранов Григоровича уже тогда озадачила самых прозорливых.

Остряк с балетного форума решил, что "Легенда..." - ответ Большого театра бритоголовым. Для читателей полосы "Культура" актуальность другая: гитисовский приятель, "продвинутый" адепт хореографа Григоровича, кажется мне похожим на Диму Ольшанского. По большому счету, вопрос не в том, был ли мальчик, а в том, что под мальчиком подразумевать. Конечно, не "Легенду о любви", шедевр отечественного балета 60-х. И не персону Юрия Григоровича - никакой одиозности нет, коль скоро девять из десяти ныне здравствующих великих пережили свои творческие потенции. Вопрос главный и в рамке новых кадровых перетрясок в Большом страшно актуальный: значит ли возобновленный спектакль, что за ним последует реконкиста советского балета или это стратегическая уловка, чтобы овцы-солисты были целы и волки "золотого века Григоровича" сыты?

Похоже, ответа не знает даже Большой театр.

Ведомости , 26 апреля 2002 года

Елена Рюмина

Большая легенда

Возвращение спектакля Юрия Григоровича в Большой театр

Прошедший в январе и не отмеченный в Большом театре юбилей создателя балета Юрия Григоровича мог стать идеальным поводом превратить возобновление спектакля в политическую акцию - именно в такой атмосфере год назад шло "Лебединое озеро". Но возвращение на сцену самого совершенного творения хореографа оказалось событием в первую очередь художественным.

Живые персонажи энциклопедии "Балет", заполнившие зал, превратились в антураж премьеры. В царской ложе появился Джон Ноймайер - культовый современный хореограф, возглавляющий Гамбургский балет, который в контексте премьеры трактовался как самый последовательный и самый успешный западный ученик Григоровича. Любовь Ноймайера к сложным литературным сюжетам, собственная система взглядов на окружающую реальность, провоцирующая критиков называть его хореографом-философом, умение режиссерски сконструировать композицию и сформировать индивидуальный язык каждого персонажа - свидетельство, что спектакли Григоровича он изучал задолго до нынешнего визита в Москву.

Для западных хореографов "Легенда о любви" стала учебником сразу же после премьеры, состоявшейся в 1961 г. в Ленинградском театре оперы и балета имени Кирова. Тогда появление спектакля, созданного 34-летним хореографом Юрием Григоровичем по мотивом персидских легенд, не просто зафиксировало рождение талантливого мастера сочинять танцы: "Легенда о любви" окончательно дискредитировала идею советских балетмейстеров превратить балет в воспроизведение "Работы актера над собой" с музыкой и танцами.

Время от времени спектакль танцуют за границей даже сейчас - как изощренное упражнение в старом стиле. В России "Легенда о любви" на протяжении четверти века оставалась не просто самым современным, но и самым актуальным балетом - одним из немногих спектаклей, в котором каждый мог станцевать собственные легенды о любви. Его наполняли своей энергетикой самые великие танцовщики Большого театра.

Восстановленный спектакль в первые минуты выглядит почти незнакомым, хотя коррективы, внесенные хореографом, заметны только тем, кто сдавал текст "Легенды" в курсе классического наследия на балетмейстерском факультете. Но суровые сукна, светильники и створки распахнутой на сцене огромной книги, выполненные художником Симоном Вирсаладзе в лаконичном стиле 60-х, огромные массовые шествия и ставшие легендарными трио главных героев, дуэты и монологи, созданные Григоровичем, остались на своих местах. Просто нынешняя премьера зафиксировала долгожданное наступление новых времен и переход "Легенды о любви" в разряд классики. Ее танцуют не плохо, но тщательно, сосредоточенно и отстраненно - как Петипа или Баланчина, вкладывая в текст не эмоциональные порывы, а весь профессионализм и чувство ответственности.

"Легенду о любви" это не убивает - она просто обретает новый смысл, что и отличает шедевр от хорошего спектакля. Поставленная в разгар хрущевской оттепели, та "Легенда" была спектаклем о художнике Ферхаде, который делал свой выбор между личным чувством и долгом перед народом. Теперь, не изменив текста, но потеряв восточную негу, она трансформировалась в балет о великой царице Мехмене Бану (Надежда Грачева) , чью душу разъедает не столько безответная любовь, сколько безграничная власть.

Известия , 26 апреля 2002 года

Елена Губайдуллина

Возобновлен лучший балет Юрия Григоровича

"Легенда о любви" родилась на свет сорок с лишним лет назад в Кировском (ныне Мариинском) театре. Вскоре балет появился и в Большом и не сходил с его афиш в течение нескольких десятилетий. Он вошел во все хрестоматии и энциклопедии по истории хореографии и чуть было не рискнул только в истории и остаться. В Большом театре "Легенду о любви" забыли на целых четыре года (для мимолетного искусства балета - срок немалый). К счастью, спохватились вовремя. Над возобновлением работал сам Юрий Григорович, восстановивший спектакль практически без изменений. На премьеру приехал автор музыки - азербайджанский композитор Ариф Меликов. За дирижерским пультом стоял Павел Сорокин.

Публика тепло встретила возвращенную "Легенду". Аплодировать начали уже во время действия - зал откликался и на появления солистов, и на помпезные массовые сцены, и на красоту орнаментальных движений. Каждый акт завершался овациями, а финальные поклоны длились почти четверть часа под несмолкаемые "браво". В одном из антрактов удалось переговорить с присутствовавшим на премьере Джоном Ноймайером. Восторженный руководитель Гамбургского балета признался, что спектакль Григоровича произвел на него ошеломляющее впечатление.

Секрет популярности "Легенды о любви" - в парадоксальном сочетании величавой монументальности и занимательной интриги. В напряженной драматургии балета, поставленного по пьесе Назыма Хикмета, есть и любовный треугольник, и мистика, и захватывающие погони, и подвиги. Надежда Грачева (Мехменэ Бану), Анна Антоничева (Ширин) и Николай Цискаридзе (Ферхад) несколько притушили неизменную в советском балете патетику. Страстям и переживаниям предпочли чистый танец, витиеватый и сложный. Томные изгибы корпуса, изломанные линии рук, замысловатые прыжки казались буковками арабской вязи, будто сошедшими с гигантского фолианта.

Прямая речь

Наталья БЕССМЕРТНОВА, ассистент хореографа-постановщика, народная артистка СССР, первая исполнительница партии Ширин в Большом театре:

Очень рада, что "Легенда о любви" вернулась на сцену. Балет интересен артистам, надеюсь, и зрителям тоже. Это один из самых дорогих для меня спектаклей, я очень любила партию Ширин. И сейчас, когда работала с нашими балеринами, старалась передать им то, что Юрий Николаевич требовал и от нас, когда ставил спектакль. В "Легенде" важно все - и стилистика, и хореография, и эмоциональный накал, и выразительность, и чувства, переполняющие героев. Зритель должен быть захвачен происходящим на сцене, должен сопереживать, а не просто смотреть танцы. Я довольна исполнителями. Хотела бы пожелать им успеха и еще большего проникновения в образы.

Новые известия, 26 апреля 2002 года

Светлана Наборщикова

Урок Григоровича

"Легенда о любви" вернулась в Большой театр

В начале 60-х одноименная драма турецкого поэта Назыма Хикмета обошла многие сцены страны. Но только балетная версия пьесы - самая условная и далекая от слова - дожила до сегодняшнего дня. Она увидела свет в Мариинском театре, затем, когда Юрий Григорович получил должность главного балетмейстера главного театра, дебютировала на сцене Большого. После ухода хореографа балет без хозяйского глаза начал чахнуть и в конце концов исчез. К счастью, ненадолго. Вернувшийся Григорович, показав «Лебединое озеро», восстановил и «Легенду о любви». Событие замечательное, поскольку «Легенда» не только лучший балет мастера, но и, без преувеличения, один из самых значимых спектаклей ушедшего века. За 41 год, минувший со дня премьеры, в балетном мире появилось немного сочинений, способных на равных конкурировать с великолепным созданием Григоровича и его соавторов: либреттиста Хикмета, художника Симона Вирсаладзе, композитора Арифа Меликова.

Результат их содружества ошеломляет емкостью содержания и лаконизмом формы. Это поистине сочинение «единого дыхания», где благодаря гармонии дополняющих и оттеняющих друг друга художественных воль, синтез драмы, музыки, живописи и танца обретает полное и законченное выражение. Не случайно спектакль открывает короткая, всего в пять аккордов увертюра (оркестр Большого под управлением Павла Сорокина почему-то постеснялся выдать предусмотренное Меликовым мощное фортиссимо): каждый, по признанию композитора, посвящен одному из постановщиков (пятый - дирижер ленинградской премьеры Ниязи), работавших столь дружно и с такой самоотдачей, что незаметна была разница в возрасте и титулах.

Сценарий, как и подобает восточному сказанию, прост и изящен. Царица Мехмене Бану жертвует красотой ради спасения сестры Ширин и теряет возможного возлюбленного - художника Ферхада, отдавшего предпочтение Ширин. Любовники пытаются спастись бегством, но тщетно. В результате сестры обречены на одиночество, а Ферхад отправляется в горы добывать воду для жаждущего народа. История неутоленной страсти жестокой правительницы разворачивается на фоне единственной декорации - древнего манускрипта, со страниц которого сходят герои. Место действия обозначено скупыми деталями: нарисованные кипарисы и стилизованный купол минарета - дворцовый сад, пестрая вязь ковра - покои царицы. Мерцающие лучи подвесных ваз-светильников не нарушают таинственного полумрака (после него яркое освещение церемониальных шествий кажется еще ослепительней). Контрасты сценической атмосферы совпадают с эмоциональными перепадами музыки: воинственные марши сменяют скерцозные интермедии и тоскливые медитации. Сочинение даровитого ученика азербайджанского классика Кара Караева с честью решает главную задачу балетной партитуры: не претендует на лидерство, не подавляет собственной концепцией, но растворяется в действии, избегая «подводных течений» и подтекстов. Последних достаточно в режиссуре «Легенды», по которой студенты-хореографы давно обучаются умению создать напряженный пульс чередования эпизодов-кадров, с толком использовать крупные планы, внутренние монологи, наплывы и другие приемы кинодраматургии. Еще спектакль учит выстраивать «многоярусные», отмеченные музыкально-хореографической спаянностью кульминации. Особенно хороша вершина первого акта: разнонаправленное царское шествие. В оркестровом тутти его финала участники - воины, всадники, вельможи и знаменосцы - объединяются подчеркнуто симметричным построением, намеренно жестким после прихотливой игры ритмов и траекторий (сильная и точная работа мужского кордебалета во главе с харизматическим Марком Перетокиным - Визирем).

Наконец, «Легенда» - образец насквозь танцевального спектакля, но это уже отдельная тема. Трудно представить, что некогда вопрос об исполнении шпагата балериной, которую держат вниз головой, решался на высоком партийном уровне, а прима ленинградской сцены Наталья Дудинская заявляла, что если бы ее даже умоляли станцевать подобный ужас, она все равно бы отказалась. Сегодня «ужас» - изысканное сочетание орнаментальности («восточные» руки с грациозно сгруппированными пальцами, мелко дрожащими кистями) и акробатики (мосты, вертикальные шпагаты, «лодочки», «свечки») - смотрится очень современно. А требование хореографа не «хлопотать» лицом, ничего не играть, целиком доверяясь выразительности пластического рисунка, вполне согласуется с нынешним приоритетом формы и линий.

Того и другого природа в избытке отпустила Николаю Цискаридзе. И хотя артист с излишней щедростью демонстрирует уникальные данные, его Ферхада, безоглядно упоенного молодостью и страстью, невольно принимаешь. Тем более что предмет любви - девушка-газель Ширин (Анна Антоничева) - ее заслуживает. Надежда Грачева (Мехмене Бану), уступая партнерам в красоте сложения, не склонна плести изысканные восточные узоры, акцентируя самодовлеющую статику поз. Актриса умная и зрелая, она танцует подчеркнуто графично и, пожалуй, более других соответствует аскетичному строю спектакля с его строжайшей экономией выразительных средств.

После «Легенды» Григорович получил предложение сделать для Большого новый балет. Возможно, «Золушку» или «Мастера и Маргариту». Будет ли следующая работа еще одним уроком? Посмотрим.

Газета , 26 апреля 2002 года

Ольга Гердт

Большой накормил восточной сладостью

В репертуар вернули "Легенду о любви"

По-хорошему спектакль следовало возобновить год назад – к сорокалетней годовщине «Легенды о любви». И не в Большом театре, где он шел с 1965 по 1998 год, а в Мариинском, где и была впервые в 1961 году поставлена «Легенда». Тогда спектакль можно было бы сравнить с другой «восточной сладостью» мариинской сцены – балетом «Бахчисарайский фонтан». Чтобы понять, наконец, по контрасту, за что же современники так полюбили «Легенду».

Спектакль этот и впрямь этапный, поворотный и переломный. Во-первых, персонажи стилизованной под Восток балетной драмы впервые заговорили на одном языке. Не то что раньше, когда главные герои изъяснялись на языке классического танца, а сопутствующие (представители различных этносов, танцевавшие на балах для тонуса и колорита) – на языке характерного. На всех - от царственных сестер, Мехмене Бану и Ширин, до последнего простолюдина – Григорович честно, по-большевистски, поделил одну лексику, имитирующую загибы и завитушки арабской вязи. Без претензий на историзм он открывал «Восток», как ожившую книжную иллюстрацию, цитируя не характеры, но маски народной драмы. Персонажи драмы Назыма Хикмета появлялись из театральной ширмы, установленной художником Симоном Вирсаладзе на сцене. Четырем главным героям – царице Мехмене Бану, принцессе Ширин, Визирю и Ферхаду, придворному художнику, аккомпанировала своя свита. Чем она больше, чем многояруснее – тем сильнее герой, тем больше у него власти. Больше – у царицы и Визиря. В первом действии, в сцене шествия, придворные и воины выходят на сцену так долго, что кажутся нескончаемыми, как хвост змеи. Во втором, в сцене погони, как удав вокруг жертвы, сужают кольца захвата вокруг любовников-беглецов. В третьем – образуют многофигурные каскады у подножия скалы, которую обречен рубить, добывая воду, Ферхад.

Через сорок лет понятно, что именно это лобовое, наивное, плакатное противопоставление хрупкого дуэта любовников-изгнанников и преследующих их «властных структур» (Зло у Григоровича всегда выглядит привлекательнее, эффектнее и эротичнее, чем Добро) восхищало публику не меньше, чем любовные дуэты, впервые без стеснения транслировавшие приторную восточную эротику через силовую акробатику. Но понятно и другое: если не просто сильных, а разных и мощных исполнителей для четверки главных героев нет в театре, - некому определять и держать силовое поле спектакля. Оно попросту атрофируется. Во-вторых, если не уяснить, что физический идеал шестидесятых, физическую культуру того времени невозможно ни законсервировать, ни чисто механически перенести в 2002-ой год, - восстанавливать "Легенду" бессмысленно. В шестидесятых-семидесятых, чтобы порушить культ балерины-небожительницы, достаточно было накинуть на женщину востока вуаль, одеть в спортивное трико, и заставить растянуться на шпагате.

Сегодняшним артисткам этого мало. «Красавицами, комсомолками и спортсменками» одновременно они себя не чувствуют. А трагедии раздвоенности, питавшие Григоровича и целое поколение царственных, но обреченных жертвовать красотой (как Мехмене ради Ширин), балерин – вовсе неведомы. Надежда Грачева (Мехмене Бану) добросовестно транслирует чувства и переживания своей героини. Но не опыт облаченного в паранжу поколения. Другое время, другая телесная культура, другое соотношение дозволенного и недозволенного – отменяют те маленькие революции, которые превращали гимнастические достижения балерин прошлых лет – в эротические откровения. Поэтому, сколько ни «щелкает» в воздухе, как ножницами, длинными красивыми ногами Анна Антоничева (Ширин) – слаще ни становится.

Донести вкус прежней «Легенды» сумел наверное только Николай Цискаридзе. Его Ферхад - напористый, стремительный, собрал и структурировал рассыпавшийся на фрагменты спектакль. Правда, скорее вокруг самого себя. Публика реагировала на выходы героя фанатичным ревом. Впрочем, благосклонна была не только к Цискаридзе, но и ко всем участникам возобновления. Потому, наверное, что балетные фанаты – особая каста. Они не любят перемен и движению вперед предпочитают домашнюю радость сличения – бесконечных копий с первоисточником. Они предпочтут ворчать, что «раньше было лучше», но ни за что не согласятся навсегда расстаться с почившей "легендой".

Балет, безусловно, доставил им это маленькое удовольствие: как почувствовать вкус халвы, сто раз повторив волшебное слово. Особого почета удостоился герой праздника – Юрий Григорович, который в антракте попытался было проникнуть в зал незамеченным, но вынужден был ретироваться от рванувшей навстречу клаки, как его Ферхад, скрывавшийся от погони дворцовой свиты. Слава догнала маэстро на финальных аплодисментах. Дело сделано. Руководству Большого театра теперь остается решить: что сделать, чтобы возобновление лучшего спектакля Григоровича-Вирсаладзе не выглядело как формальный реверанс балетной истории.

Труд-7 , 30 апреля 2002 года

Наталия Звенигородская

Вечно живая "Легенда"

Спектакль Юрия Григоровича пробудил ностальгию по золотому веку нашего балета

В Большом опять возобновление. Вслед за "Лебединым озером" Юрий Григорович восстановил "Легенду о любви". Впервые он поставил этот балет в Кировском театре сорок один год назад, а московская премьера состоялась в апреле 1965-го.

Говорят, не надо сравнивать, смотрите и судите то, что есть сегодня. Но сама акция, сам факт возобновления волей-неволей заставляет оглянуться.

Хотя в спектакле заняты лучшие силы нынешнего Большого - Грачева, Цискаридзе, Антоничева, те, кто помнит в этом балете Бессмертнову, Плисецкую, Тимофееву, Лиепу, вздохнут, и даже не украдкой.

Кто спорит, Надежда Грачева - балерина суперкласса. К тому же вошла в ту пору, когда, помимо высокой техники, явились в ее танце и подлинный драматизм и истинное чувство. Но Плисецкой или Тимофеевой в партии Мехменэ Бану приходилось как бы сдерживать, окорачивать страстный темперамент, подчиняясь эпической форме спектакля, и оттого темперамент этот прорывался еще мощнее. Грачева работает на пределе, и впечатление слабее.

Анна Антоничева очень мила. Видно, как долго и упорно ставили ей руки, как старательно следует она предписанному рисунку. И невозможно не оглянуться. Не вспомнить Ширин - Наталью Бессмертнову. В причудливом орнаменте ее движений, в удлиненных линиях невесомого тела, да что там - в одних только запястьях ее было все - и чувство, и стиль.

Юноша с глазами дикой серны, Николай Цискаридзе, как всегда, сказочно прекрасен. Нет ничего удивительного в том, что истомившиеся восточные затворницы влюбились в него обе разом. И когда Ферхад в неудержимом порыве пересекает в полете сцену, тебе бы взлететь вместе с ним... но в голове лишь каверзная мысль: а неплохо Николай прыгнул сегодня.

Эта мысль не возникает, когда на сцене второстепенные персонажи: Визирь и Шут. Хлесток, графичен Марк Перетокин. Его эмоции - бурлящий расплавленный металл - не сминают кованого рисунка движений.

Шут Геннадия Янина не из привычных балетных шутов-попрыгунчиков. Зловещий горбун, одетый в алое, он вьется по сцене живым факелом. Чарует, пугает... и все же больше чарует.

По-прежнему завораживают и декорации Симона Вирсаладзе. В них - строгая, несуетная красота. Цвета - черный, белый, лимонно-желтый, пепельный. Еще - цвет каминного жара и немного запотевшей позолоты. Ни одной случайной краски в костюмах.

Можно как угодно относиться к Григоровичу. Нельзя оспорить очевидного - он из когорты титанов. Это особенно ясно сегодня, в эпоху легковесности и мимолетности. Нет, "Легенда" никого не обманет - ей сорок с лишком, и это несомненно. Несомненно, однако, и другое: спектакль по-прежнему ладно скроен да крепко сшит. Структура продумана, выстроена постановщиком до мелочей, и если ее основательность и монументальность устарели, то вызывают скорее ностальгию, нежели раздражение. Кажется, найдись сегодня артисты, способные не только технически, но и чувственно выдержать роли на уровне первых исполнителей, не было бы той предательской скуки, которая нет-нет, да подкрадывалась на премьере.

	Фото Игоря Захаркина

Культура , 16 - 22 мая 2002 года

Виолетта Майниеце

Легенда больше, чем любовь

Григорович в который раз вошел в одну и ту же реку

"Легенда" (Меликов - Григорович - Вирсаладзе) - странный балет. В ней многое недосказано, недоговорено с момента постановки. Вовсе отсутствовала религиозная тематика, без которой Восток - не Восток. Думаю, об этом втайне горевал Вирсаладзе - для интеллигентного грузина очевидны религиозные корни культуры Турции, Персии, Востока в целом. И все-таки постановщики "протащили" тогда в балет некую таинственную фигуру (лекаря-дервиша суфия), назвав ее Незнакомцем. И тут же сознательно оборвали "запретный мотив": при советской власти, как известно, не существовали ни боги, ни пророки. Как и восточная эротика, хотя постановщики и тут "надули" власти - "Легенда" на редкость эротичный балет, хотя сегодня об этом почему-то позабыл даже сам балетмейстер. Зато тогда вволю можно было порассуждать "о доблестях, о подвигах, о славе", пафос которых сейчас вызывает ироничную улыбку.

За минувшие десятилетия многое изменилось, а кое-что стало с ног на голову. Словом, та - старая "Легенда" - оказалась в незавидном положении. Возобновление вытащило ее глубинные противоречия на божий свет. Преодолеть их так и не удалось.

"Легенда" - несомненно русско-советская классика второй половины ХХ века. Все отрепетировано, на первых порах исполнялось слаженно и стройно, хотя формально.

И все же при двух исполнительских составах, и до того танцевавших "Легенду", она показалась затянутой и однообразной. И прежде всего виноват в том оркестр под управлением Павла Сорокина. Слабо выявлены в музыке драматургические контрасты. Отсутствуют также точные смысловые акценты, снивелирована фразировка. Игра оркестра артистов никак не вдохновляет. Хореография тут головоломная, а музыка усыпляет подобно колыбельной. Вот и мучаются бедолаги, ожидая, когда же завершатся бесконечные танцы.

По той же причине "провалилось" и трио Мехмене Бану, Ширин и Ферхада, потрясающе вмонтированное хореографом в многолюдные, грандиозные по масштабу и динамике сцены "Шествия" или "Погони", которые когда-то наглядно демонстрировали мощь и иерархию восточной деспотии. При отсутствии в этих композициях музыкально-хореографического крещендо исчезает задуманный постановщиками контраст, от которого раньше мурашки пробегали по телу.

Куцыми, вялыми, "пришитыми белыми нитками" показались народные сцены. "Страдает" себе народ, как по тексту положено (не возразишь!), но с безразличным видом: подняли кувшины, опрокинули - видите, нет ее, живительной влаги! Никого не увлекают какие-то подвиги "во имя...". Миновали времена мужества и патриотизма - зачем скалу-то долбать, когда вода в супермаркете!

На требования времени по-своему отреагировал Григорович, незаметно отнявший у Ферхада его "орудие труда" - молоток - и без громких деклараций превративший его из каменотеса или художника-скульптора в восточного поэта. Сейчас Ферхад появляется из "книжки" (значит - ожившей легенды). И в нее же он уходит в конце спектакля. Ему как бы изначально задан иной уровень бытия. В реальном мире балетмейстер оставил обреченных на одиночество Мехмене Бану и Ширин, не прошедших испытание любовью...

Подобные "смысловые сдвиги" на руку изящному, очень восточному Николаю Цискаридзе, сам облик и танец которого в этом балете представляют собой самодостаточный эстетический феномен. Он похож на утонченных влюбленных старинных персидских миниатюр - на одной из них изображен юный поэт, от обилия чувств упавший к ногам возлюбленной. Более простым и милым "реальным парнем" предстал Ферхад Дмитрия Белоголовцева, который за неимением других обречен тянуть в гордом одиночестве весь героический репертуар театра. Он более атлетичен, очень старательно воплощает все требования хореографа. Но ориентализм в любом проявлении - не его стихия, Белоголовцеву ближе, скажем, урбанизм баланчинского "Агона".

Красива по пропорциям длинноногая Ширин Анны Антоничевой, более драматична она у Марианны Рыжкиной. Есть "заостренный восточный колорит" у Мехмене Бану Марии Аллаш, несколько "размыто", как бы нехотя, ее танцует Надежда Грачева. Но ни восточных цариц, ни принцесс, ни любовниц на сцене нет. Просто женщины, в разной степени переживающие невзгоды судьбы.

Статен Визирь, добротно станцованный Марком Перетокиным, но почему-то испарилась психологическая подоплека его страстно-мучительного дуэта с Царицей. Лишь трое - аскетичный Незнакомец Алексея Лопаревича, инфернальный Шут-горбун Геннадия Янина и уже упомянутый восточный поэт Николая Цискаридзе - интуитивно "пробились" к культуре и верованиям Среднего Востока, и прежде всего Персии. В пластике они - каллиграфы и орнаменталисты, по сути - символические персонажи изысканных "персидских миниатюр", пронизанных мистическими озарениями. Они словно указывают на путь, по которому при желании мог пойти балетмейстер, сочиняя современную хореографическую версию древней легенды. Старая модель балета, увы, уже изжила себя, а новая, к сожалению, так и не была создана.

Переделав финал и отдельные сцены, Григорович не пошел на капитальную реконструкцию собственного балета, который, для того чтобы "выжить" в нынешней "эмоциональной пустыне", на мой взгляд, нуждается в сокращениях, в более концентрированной (двухактной?) форме, в изменении жанра - сейчас восточная мистерия может оказаться действеннее психологически-бытовой драмы. Но "вытянуть" такую махину, как "Легенда", в одиночку - непосильная задача даже для самых одаренных исполнителей.

Предлагаем вашему вниманию либретто балета "Легенда о любви". Балет в трех действиях. Композитор А. Меликов. Либретто Н. Хикмета и Ю. Заводчиковой. Постановка Ю. Григоровича. Художник С. Вирсаладзе.

Действующие лица: Ширин. Ферхад. Мехменэ Бану. Визирь. Незнакомец. Друзья Ферхада. Участники танца золота, танца шутов, танца девушек.

Принцесса Ширин, младшая сестра царицы Мехменэ Бану, опасно больна. Царица и ее приближенные погружены в глубокую печаль. Даже самые искусные лекари не в силах помочь больной принцессе.

В покои царицы приводят Незнакомца, одетого в простую одежду. Он узнал о болезни сестры царицы и уверен в могуществе своего врачевания. Впервые за много месяцев лицо Мехменэ Бану осветилось надеждой.

Она предлагает Незнакомцу за исцеление любимой сестры драгоценности, но тот с презрением отвергает их. Удивленная царица снимает с головы свою корону и протягивает ее Незнакомцу. Но и это бесценное сокровище не привлекает его внимания.

"Чем же отплатить тебе за спасение сестры"? - спрашивает Бану.

И Незнакомец требует неслыханной платы: царица должна расстаться со своей сверкающей красотой. Потрясенная этим требованием, мучительно борясь с потоком нахлынувших мыслей и чувств, царица во имя любви к сестре соглашается.

Незнакомец произносит заклинания, движения его странны, непонятны; мгновенье, другое - и царевна Ширин подымается с ложа, над которым недавно витала смерть. С удивлением она вглядывается в лицо Мехменэ Бану и не узнает в этой обезображенной женщине своей сестры-красавицы.

Мехменэ Бану и Ширин в сопровождении свиты направляются осмотреть воздвигнутый для принцессы дворец. Обе сестры с восхищением смотрят на молодого красивого художника Ферхада, расписывающего арку.

Когда шествие удалилось, к Ферхаду подошла Ширин. Вначале он принял ее за простую девушку. Между ними завязывается нежный, полный намеков и недомолвок разговор. Когда же Ферхад узнает, что полюбившаяся ему красавица- принцесса, он горестно сникает. Ему ли, простому художнику, мечтать о сестре царицы.

У иссякшего родника толпится народ. Воды давно уже нет. И это - горе всей страны. Только во дворец привозят под охраной издалека воду. Чтоб добыть воду для простых смертных, нужно проложить ей путь через огромные горы. Но кто отважится на такой труд?

Мехменэ Бану не в силах забыть о встрече с Ферхадом. Только сейчас она понимает, на что обрекла ее жертва, принесенная во имя спасения сестры.

Иначе сложилась судьба Ширин. Она любит и любима. Без сожалений она покидает дворец, чтоб никогда не разлучаться со своим избранником.

Узнав о бегстве сестры, Мехменэ Бану в гневе приказывает разыскать Ширин и Ферхада. И когда их приводят к грозной царице, та объявляет Ферхаду свою волю: он станет мужем Ширин не раньше, чем проложит воде путь через гору.

Уделом царицы становятся только мечты. В грезах она видит себя по-прежнему прекрасной и рядом - Ферхада, страстно любящего ее.

А для Ширин невыносима даже временная разлука с любимым, ушедшим высоко в горы. Она умоляет сестру подняться вместе с ней к вершинам, чтобы хотя бы взглянуть на Ферхада. Мехменэ Бану и на этот раз не может отказать сестре. Но она ставит условие: пусть Ферхад прекратит работу и спустится в долину с Ширин.

Она понимает, что Ферхад, даже безгранично любя Ширин, не может обмануть народ, которому обещал воду, а с ней и спасение. Это понимает и Ширин. Она прощается с Ферхадом и уходит. Уходит за ней и Мехменэ Бану.

В своих мечтах Ферхад проникает в будущее, видит, как из скал хлынули потоки воды, как рядом возник образ любимой девушки, и эти видения придают ему новые силы во имя подвига любви.

Л. Энтeлиc

Во дворце царицы Мехменэ Бану царит глубокая скорбь - умирает ее младшая сестра принцесса Ширин. Придворные и Визирь - в страхе, царица - в отчаянии. Воины вводят Незнакомца - он берется излечить принцессу. Мехменэ Бану сулит ему золото, но тот отказывается. Царица готова отдать ему корону, но и корона не нужна Незнакомцу. Пусть Мехменэ Бану ради спасения сестры откажется от своей красоты. После мучительных колебаний царица соглашается. Незнакомец возвращает Ширин к жизни. Она встает со смертного ложа и с ужасом глядит на обезображенное лицо сестры, не узнавая ее.

Сад дворца, построенного для Ширин. Ферхад и его друзья заканчивают роспись арки. В сопровождении свиты шествуют Мехменэ Бану и Ширин - они прибыли для осмотра дворца. Взоры сестер прикованы к художнику Ферхаду: они поражены его красотой. Высокие гости удаляются. Ферхад недолго остается один - Ширин пришла тайком, чтобы познакомиться с юношей, пленившим ее сердце. В своем первом дуэте молодые люди даже не касаются друг друга - так велики преграды, разделяющие их.

Над иссохшим источником собрался народ. Чтобы добыть воду, нужно пробить огромную гору. Издалека носят воду только во дворец.

Покои Мехменэ Бану. Страстная, тайная любовь царицы к Ферхаду терзает ее сердце. Потерянная красота не оставляет надежды на взаимность. Напрасно Визирь пытается развлечь ее танцами придворных танцовщиц и шутов. Горе царицы беспредельно.

Покои Ширин. Любовь Ферхада сделала Ширин счастливой. Ферхад проникает во дворец, и дуэт влюбленных полон согласия и страсти. Не желая расставаться с любимым, Ширин соглашается на побег из дворца. Узнав об этом, Визирь сообщает новость царице. В гневе и ревности Мехменэ Бану приказывает изловить беглецов. После погони влюбленных настигают. Ширин молит сестру не разлучать ее с Ферхадом. Царица в обиде и гневе ставит перед Ферхадом невыполнимую задачу: только пробив гору и дав людям воду, он получит Ширин в жены. Прощание любимых полно горечи. Ферхад идет к горе.

Покои Мехменэ Бану. Царица не находит себе места. Она мучительно любит Ферхада и мечтает о нем. В ее грезах возникает дуэт, где Ферхад является Мехменэ Бану в царственном обличье. Ей чудится, что она снова прекрасна, Ферхад полюбил ее, и она обрела счастье. Мечты прерывает появление Ширин. Она не хочет жить без любимого. Она умоляет сестру простить Ферхада. Все направляются в горы.

Горы. Великая надежда привела сюда людей. Каждый удар кирки Ферхада отзывается в их сердцах. Во главе свиты появляются Мехменэ Бану и Ширин. Ферхад надеется, что Ширин останется с ним. Но коварная царица предлагает Ферхаду спуститься с горы и во дворце быть счастливым с любимой. Но Ферхад не может обмануть надежды людей. Он будет долбить гору до тех пор, пока народ не получит воду. Ширин смиряется, прощается с любимым и вместе с сестрой покидает горы.

Ночь. Загораются звезды. Ферхаду кажется, что из древней скалы начинает струиться вода. И вместе с ней в мечтах Ферхада возникает Ширин.

Замечания:

1. Вскоре после премьеры хореограф перенес финальную картину «видения воды» в начало третьего акта, где она предшествует картине в покоях Мехменэ Бану и ее дуэту с Ферхадом.

2. В отличие от Петербурга в Большом театре картина «перед источником» перенесена Григоровичем из начала второго акта в начало третьего, предшествуя картине «видения воды». Тем самым, все «народные картины» там собраны воедино.

Старшее поколение хорошо помнит Назыма Хикмета. Турецкий поэт, революционер-идеалист, после преследования на родине переехал в СССР. Писал стихи, прозу и неортодоксальные пьесы, одной из которых была «Легенда о любви», основанная на старинной легенде о любви Ферхада и Ширин.

Когда азербайджанский композитор Ариф Меликов предложил Кировскому театру свой балет по этой пьесе, ему не было еще и 30 лет. Первоначальный вариант сценария дотошно пересказывал пьесу Хикмета и поэтому был забракован.

Композитор обратился к самому поэту, который позже признавался: «Мне очень хотелось принять участие в жизни балетного театра. Меня привлекают условные формы балетного искусства, открывающие возможность для глубоких художественных обобщений. Ведь искусство не зеркало, оно не копирует жизнь, оно как бы создает новую жизнь».

Новый вариант сценария, предложенный Хикметом, устроил постановщиков, и в 1960 году началась работа над новым балетом. Композитор активно дописывал требуемые сцены, которые рождались в голове хореографа. Сценарная драматургия, конечно, не была совершенной: как указывалось выше, отдельные картины меняли место и после премьеры. Музыка была эмоциональной, с нужным восточным колоритом, но на отдельное от спектакля значение не претендовала.

Все немалые достоинства балета по праву принадлежат хореографии Юрия Григоровича и сценографии Симона Вирсаладзе .

Сам же балет имел счастливую судьбу, пресса и власти старались не замечать ни остроты хореографического языка, ни многозначности содержания. Спектакль почти сразу был показан на заграничных гастролях, перенесен Григоровичем в Новосибирск, Баку, а в 1965 году и в Большой театр, собрав звездный состав исполнителей. Наталья Бессмертнова (Ширин), Майя Плисецкая (Мехменэ Бану), Марис Лиепа (Ферхад) утвердили значение «Легенды о любви», как определенной вершины достижений отечественного балета. Новые поколения артистов и по сей день ищут свое понимание неисчерпаемо прекрасных образов этого эмоционального спектакля.

А. Деген, И. Ступников

На фото: «Легенда о любви» в Мариинском театре / Наташа Разина

“Легенда о любви”. Мехмене Бану – Светлана Захарова. Фото – Дамир Юсупов

В Большом театре прошли премьерные показы возобновления легендарного балета Юрия Григоровича.

«Легенда о любви» – больше, чем балет в общепринятом смысле этого жанра. С «Легенды», как с вагнеровского «Тристана», началась новая веха в истории балета как особой формы театра. «Легенда» спаяла форму классического танца с художественной глубиной драматургического слова без посредничества навязшей в зубах пантомимы и обреченного на рефлекторное подражание драме – драмбалета.

Одним только танцем, почти без декораций, в аскетичных костюмах, напоминающих обычные трико для балетного класса, Григорович рассказывает историю самоотречения и мести за самопожертвование, историю боли и возмездия за великодушие, историю любви, которая сильнее жалости к самому себе.

Будучи молодым балетмейстером, Григорович впервые затрагивает тему земной Власти, которая бессильна перед силами более Великими. Эта тема найдёт своё отражение в гениальном «Иване Грозном» на музыку С. С. Прокофьева и ни в одном другом балете не будет препарирована столь грандиозно и безжалостно.

Не удивительно, что сегодня и «Иван Грозный», и «Легенда о любви» смотрятся абсолютно свежо, пластические решения, найденные почти полвека назад, не поблекли до сих пор. До сих пор грандиозные сцены шествия и погони составляют психиатрическую ось спектакля, повествующего обо всех видах любовной страсти – о том, к чему до Григоровича балетный театр даже боялся приближаться!

Достаточно вспомнить фантастическую сцену пронзительно-«инфракрасного» монолога Мехмене Бану в III акте балета, в которой она мечтает о Ферхаде как о властном, почти жестоком повелителе. Ведь это чистейшей воды психоаналитическое откровение женщины-руководителя, уставшей от покорности подчиненных и мечтающей чуть ли не о мазохистском наслаждении властью настоящего мужика. И в этом ключе трагедия царицы звучит не как обделенное благодарностью самопожертвование сестринской любви, а как трагедия самообмана: вряд ли Ферхад смог бы стать героем именно её романа.

Однако само отречение Ферхада от Ширин в пользу чувства собственного достоинства вызывает сомнения в том, что придворный художник – всего лишь влюбленный юноша! Он отвергает не помилование царицы: он отказывается от женской жалости, и этот смысл поступка главного героя балета намного живописнее и правдоподобнее социально-коммунальных обязательств, которые якобы становятся главной причиной отказа главного героя от любимой женщины и недурного житья при дворе её сестры.

Чувство собственного достоинства, внутренней свободы от внешнего давления – тема, которая займёт главное место в балете «Спартак», отразившись в образах двух главных антагонистов. В «Легенде» композиция образов лишена шахматной гармонии и полностью посвящена «анатомии страсти», которая и составляет удивительное переплетение сокровенного сексуального безумия с внешней благопристойностью.

Удивительным воплощением этой магнетической загадки Востока становятся не только внутренние монологи героев, уникальный любовный дуэт Ферхада и Ширин без единого прикосновения артистов друг к другу (!), неожиданно ёмкие и также без прикосновений трио главных героев в лучах прожекторов в кромешной тьме посреди огромного скопления людей (слуг, военных, всадников, стражи!), но и фантастический слепок садо-мазохистской амбивалентности – уникальный образ Визиря.

Визирь – один из самых загадочных персонажей «Легенды»: инфернально вырисованная пластика хищника, способного разорвать любого на пути обожаемой им повелительницы, не только напоминает нам о том, что «короля делает свита», но и о том, что личные эмоции, личные мотивы и привязанности составляют основу не только любого деспотичного режима, любого самодержавного абсолютизма, но и любой якобы более устойчивой и справедливой формы государственного устройства – демократического правления.

Грубо говоря, оставаясь в горе, Ферхад фантастически повышает свой политический рейтинг, и если проявить немного фантазии, то нетрудно догадаться, кто стал бы следующим «президентом» в этой сказочной стране, в которой любовь царицы к своей сестре лишает последнюю даже надежды на личное счастье, а любовь придворного художника к самому себе и к своему реноме в глазах соплеменников делает несчастными сразу двух женщин.

Ведь, согласитесь, сложно вообразить, что в некой восточной стране не нашлось профессиональных камнетёсов, способных обеспечить долину водой. Следовательно, ничто иное, кроме беспримерной гордыни и оголтелого эгоизма, не управляет поступками художника Ферхада. В этом упрямстве убедительно отражается запредельное самомнение, свойственное непризнанным художникам, и эту сложную ипостась совсем неоднозначного образа «Легенды» ни исследователи, ни зрители никогда не замечают…

Партия Мехмене Бану, на мой взгляд, – лучшая партия Светланы Захаровой на сегодняшний день. Ни в Эгине, ни в классических партиях (Жизель, Китри, Одетта-Одиллия, Аврора и пр.) изысканные данные и феноменальная школа выдающейся (если не сказать главной!) балерины наших дней никак не достигали контекстной феноменальности («красиво и – слава богу»).

Мехмене Бану в послужной коллекции балерины стала своеобразным озарением: техника словно исчезла, а на первый план вышла драма – внутренний надрыв, выраженный в угловатой пластике этой партии, нашел экспрессивно точное выражение в изысканно ретушированной самодостаточности балерины.

Ведь не секрет, что сложные взаимоотношения Светланы Захаровой с классическим наследием, в интерпретации которого форма у балерины всегда превалировала над содержанием, корнями уходят в личную индифферентность танцовщицы к судьбам и переживаниям «оживляемых» ею героинь. И только партия царицы, разрываемой социально-кармическими противоречиями, вдруг вспыхнула в исполнении Захаровой новым, не виданным ранее заревом – пламенем настоящего отчаяния женщины, добровольно лишившей себя счастья ради спасения близкого человека.

“Легенда о любви”. Ширин – Анна Никулина, Ферхад – Денис Родькин. Фото – Михаил Логвинов

Своеобразным испытанием стала для нового ведущего солиста театра Дениса Родькина партия Ферхада. Мягкость линий и высота прыжка танцовщика словно очерчивали границы драматического рисунка роли, вызывая непроизвольные аллюзии с одним из лучших исполнителей этой партии – Николаем Цискаридзе.

Вместе с тем, у Родькина, несмотря на «наследственное» сходство танцевального «тембра» танцовщика с прочтением этой партии его выдающимся учителем, Ферхад получился более непосредственным, более наивным, более живым.

Скульптурная завершенность поз, невероятно свободная элевация и лёгкий огромный шаг позволили Денису Родькину создать едва ли не собственный неповторимый облик этой партии. Во всяком случае, лично я ничего подобного не видел: это было не просто технически изысканно и чисто, но художественно безупречно.

Несмотря на жесткую пластическую характеристику утонченно-романтического образа сестры главной героини – принцессы Ширин – исполнительнице этой партии Анне Никулиной удалось в этой роли выразить непокорность недюжинной натуры. Натуры, способной идти не только против воли царственной сестры, но и против культурных традиций своего социального круга. И если местами танец балерины не отличался технической аккуратностью, то с точки зрения драматургической цельности образа, к этой работе никаких претензий предъявить невозможно.

Уверен, современные зрители даже не задумываются о том, что беспечная бестактность Ширин по отношению к сестре, спасшей ей жизнь, в рамках любой системы координат не выдерживает никакой критики, а с точки зрения этической безупречности, – просто криминально недопустима. Нарушение родственных, кровных связей в восточных культурах – немыслимо и воспринимается как предательство.

В этом балете Григоровича, как в любом философски глубоком произведении, нет однозначно хороших и безнадёжно плохих: в нём живые характеры и живые судьбы, в нём немыслимые эмоционально-этические противоречия Востока во всем их уникальном художественно-культурном противоборстве форм и смыслов…

В графике танцевальных характеристик героев, связанных с Властью, отчётливо прослеживаются пластические аллюзии на солярный символ свастики, а «гусиный шаг» Мехмене Бану оттеняется зловещей тенью пернатого хищника, на прямолинейных ассоциациях с которым построена партия Визиря.

“Легенда о любви”. Визирь – Виталий Биктимиров. Фото – Михаил Логвинов

Виталий Биктимиров превосходно справился с рисунком партии безымянного, и от этого еще более зловеще противоречивого и верного слуги Мехмене Бану. Единственное, чего, на мой взгляд, не хватило артисту, – это сладострастной эмоциональности в сценах шествия и погони. Агрессивная демоничность, блестяще продемонстрированная танцовщиком, – лишь внешняя оболочка этой сложной партии.

Но даже внешне корректная подача этого образа заставила вспомнить лучшего на моей памяти исполнителя этой роли – Гедиминаса Таранду, едва ли не впервые отчётливо показавшего собственный мотивационный каркас и уникальное психологическое развитие этого образа, заставив зазвучать партию Визиря наравне с партиями главных героев.

Сегодня трудно представить, что подобное творение молодых авторов (композитору Арифу Меликову на момент премьеры балета было всего 27 лет, а Юрию Григоровичу – 34 года) стало возможным на одной из главных сцен Советского Союза в 1961 году!

Новая редакция балета 1965-го года была создана для Большого театра уже после смерти автора либретто Назыма Хикмета (умер в 1963 году в Москве) и стала первой работой тридцативосьмилетнего Григоровича в качестве главного балетмейстера главной балетной труппы СССР. Уже тогда потрясение, вызванное «Легендой о любви», было связано с откровениями, звучавшими в изумительной музыке Арифа Меликова о сладострастии к Власти и о любви Власти к самой себе, о любви как об испепеляющем душу испытании и о невинности как о беспардонности.

В нынешних премьерных показах, словно вспомнив о своём былом величии, красиво, сочно, точно, ярко и мощно прозвучал оркестр Большого театра под управлением Павла Сорокина. Местами лично мне не хватало чуть более живых темпов (особенно тягучим показалось мне исполнение во время прямой трансляции балета), но в целом это была восхитительная передача подлинного духа музыки.

Неясно, что сегодня мешает увидеть в шедевре Меликова-Григоровича-Вирсаладзе-Хикмета вневременную притчу о непостижимости человеческой души, о несоположимости одержимых властью характеров и о трагедии, к которой приводит столкновение интересов внутренне сильных и свободных людей.

Кроме философских, психоаналитических и художественно-революционных смыслов, считываемых в этом балете, сегодня можно легко увидеть в нём предвосхищение конфликтов внутри самого театра, разгоревшихся во второй половине 80-х прошлого века между балетмейстером, поддерживаемым верной ему балетной молодежью, и мэтрами театра, возглавляемыми, по иронии судьбы, одним из бессменных исполнителей партии Ферхада – Александром Богатырёвым…

Болезненный поиск самого себя, новых выразительных средств и пластических решений всего через десять лет приведёт Ю. Н. Григоровича к созданию второго шедевра, посвященного природе Власти, – балета «Иван Грозный», через год после появления которого разразится настоящий творческий кризис – тотальное самоповторение балетмейстера в крутом художественном пике плоской сценической бесперспективности балета «Ангара»…

Очень часто сегодня предвзятость и лицемерное целомудрие мешает видеть нам в шедеврах прошлого не только то, что заложено в них творческой волей их авторов, но и то, что выразилось посредством божественного озарения, ниспосланного вдохновением свыше.

Любое насилие над тонким миром нашего бытия – над этическими, нравственными или религиозными нормами – чревато личным крахом того, кто восстаёт против самого себя, подчиняясь разрушительной внешней манипуляции.

Не по той ли причине насилие над этическими императивами приводит к личному фиаско и Мехмене Бану, и Ивана Грозного? Не по той ли же причине в творчестве балетмейстера стал возможным такой художественный провал, как балет «Ангара»?.. Не по той ли же самой причине сегодняшняя публика так близорука к романтическим откровениям великого балетмейстера, воплощавшего в каждом своём творении только ту музыку, которая говорила о драматургии конфликта больше, чем слова?

Почему мы, нынешние, до сих пор никак не поймём, что каждый настоящий Художник в своих лучших произведениях всегда рассказывает только о своём собственном жизненном опыте, о своих собственных переживаниях, о своем личном месте в Мироздании, – всегда и только – о Самом Себе…

Александр Курмачев