СПАСИТЕЛЬНЫЙ ДУХ КРАСОТЫ. Премьера в Театре на Юго-Западе: Валерий Белякович. "Куклы" по мотивам трагифарса Хасинто Грау "Сеньор Пигмалион"
Елена Мовчан
Елена Мовчан
СПАСИТЕЛЬНЫЙ ДУХ КРАСОТЫ. Премьера в Театре на Юго-Западе: Валерий Белякович. "Куклы" по мотивам трагифарса Хасинто Грау "Сеньор Пигмалион"
Этот спектакль необыкновенно красив - красив какой-то жутковатой, трагической красотой. Её создает и изысканная сценография Валерия Беляковича, и тонкая игра света (В. Климов), и тщательно подобранная прекрасная музыка (М. Коротков). Красота являет себя ещё до начала спектакля. Зрители рассаживаются, зал заполняется, вернее - набивается до отказа: во всех проходах сидят, заставлены стульями даже выходы из зала. Наступает тишина, и взгляды наконец обращаются к сцене, погружённой в полумрак, освещённой только светом из зала. Вдоль задника сцены полукружьем расставлены зеркала, и отражение в них зрительного зала напоминает гигантское панно Пабло Пикассо - и по композиции, и странным образом даже по цветовой гамме. Раздаются первые музыкальные аккорды, и спектакль начинается. На сцену выходят актёры, распахиваются зеркальные дверцы, и из зеркальных шкафов-кофров выходят актёры-куклы. Мир Зазеркалья сливается с реальным миром. Этот пролог, исполненный удивительной пластики, несёт в себе глубокий смысл и задает тон всему последующему действию.
Действие разворачивается стремительно и неизбежно ведёт к трагической развязке. Вечный миф о Пигмалионе, явившем чудо творчества - подобно Богу, сотворившем человека и полюбившем своё творение, - вновь предстает перед нами. Великий кукольник сеньор Пигмалион (Е. Бакалов), создатель знаменитого кукольного театра, чьи куклы практически неотличимы от живых людей, приезжает в Мадрид. Актёры театра, спектакли которых вытеснены гастролёрами, возмущены, но за их возмущением стоит страх: а вдруг эти куклы и в самом деле превосходят их, живых актёров, и тогда они уже не будут нужны и востребованы, а это крах актёрской профессии, конец их, актёрского, творчества… Таков конфликт, а за ним возникают новые и новые вопросы. Может ли живые чувства и страсти заменить их механическая имитация? Могут ли создания рук человеческих уподобиться созданиям Божьим? Может ли человек, подобно Богу, создать свой мир и управлять им? Вот такие непростые вопросы ставит спектакль "Куклы" в Театре на Юго-Западе.
Валерий Белякович решительно и смело переработал пьесу испанского драматурга Хасинто Грау, написанную в 1921 году, оставив лишь основной конфликт и основных персонажей, при этом дописав новые сцены и введя новых действующих лиц. В пьесе появляются, кроме "главного" Пигмалиона, еще два: "лжепигмалион" (кукла Брандахлыст) и Пигмалион-2, и таким образом возникает цепочка - создатель, его alter ego и имитатор. Роль имитатора, "лжепигмалиона", управляющего куклами, с блеском сыграл А. Иванов, совершенно неожиданно из героя-любовника превратившийся в талантливого характерного артиста. Его монолог, отсылающий к театральным течениям и дискуссиям начала прошлого века, звучит пародийно и вместе с тем весьма актуально. А рефрен "Это - куклы!", выдаваемый каждый раз с новой интонацией, буквально врезается в сознание зрителей.
Что же представляют собой эти куклы? Они (а Лжепигмалион тоже кукла) - главные герои спектакля, недаром В. Белякович изменил название пьесы Х.Грау - не "Сеньор Пигмалион", а "Куклы". Кукольный ансамбль играет великолепно, сочетая пластику марионеток и живую, человеческую пластику, нигде не пережимая, не допуская ни малейшей фальши. Ночная сцена, в которой куклы изо всех сил стараются быть похожими на людей с их земными страстями и инстинктами, играется с большим тактом и вкусом. Увы, кукольные страсти не могут иметь реального воплощения, и эта экзистенциальность ситуации передана пластически тонко, в точном соответствии жанровому определению пьесы - трагифарс. Поначалу тщетные попытки кукол смешны, затем все эти хаотичные движения перерастают в какую-то жуткую фантасмагорию. И яростный крик Херувима (О. Леушин): "Куклы, остановитесь!.. Пигмалион, ты этого хотел?!" - разрывает замкнутый круг, порочный круг, когда желание не подтверждено чувством и его осуществление невозможно. Невозможно и осуществление кукольного мятежа против тирана Пигмалиона. Эта сцена сделана в стиле пародии. Подражая людям, куклы создают свои органы самоуправления: "Ты будешь парламент… А ты народ, который все угнетают… А я останусь у Пигмалиона и буду шпионить в вашу пользу…" Зрители смеются, но финал предрешён, трагическая развязка предопределена. И когда кукла Помпонина (К. Дымонт), любимое создание Пигмалиона, убивает его многократными выстрелами из пистолета и продолжает автоматически нажимать на курок, извлекая глухие, короткие щелчки, - становится ясно, что это убийство одновременно и самоубийство, потому что куклы беспомощны без своего создателя. И вот они тянутся к нему и ложатся вокруг него - не бездыханные, а "беззаводные".
А что же люди? Актёры, антрепренеры, герцог-меценат, его жена? Потрясенные куклами сеньора Пигмалиона, их неотличимостью от людей, они сливаются с ними, общаются, как с равными, герцог Альдукар (В. Афанасьев) влюбляется в Помпонину и ведёт себя с ней, как с живой женщиной. "Мы такие же, как они… - говорят люди Пигмалиону. - Мы тоже куклы". Но нет. Люди, со всеми их грехами и недостатками, - создания Бога, а не человека, вообразившего себя Создателем. Бог создал их по своему образу и подобию, а это образ Творца. Он вселил в них дух творчества, способность к созиданию, и именно это не позволит им стать марионетками.
Об этом финал спектакля и пьесы, написанный В. Беляковичем. Пигмалион-2 (В. Белякович) появляется на сцене тогда, когда, казалось бы, всё окончено: куклы вместе с их создателем мертвы, а вокруг них застыли потрясённые люди. Он произносит финальный монолог и дает слово актёрам, которые одновременно читают начальные строфы своих монологов из шекспировских пьес: Лира, Гамлета…
Спектакль "Куклы" уже стал знаковым для Театра на Юго-Западе. Таким - знаковым - спектаклем был в этом театре "Мольер" М. Булгакова, недавно снятый с репертуара из-за смерти Виктора Авилова - неповторимого Мольера. В "Мольере" Театра на Юго-Западе была своя чёткая и ясная концепция, и в "Куклах" мы видим её новое утверждение и развитие. Главным в "Мольере", поставленном В. Беляковичем в начале 80-х, была не линия художник и власть, которая обычно акцентировалась в постановках пьесы Булгакова, а тема творчества как единственной возможности жить в этом мире, полном опасностей. И когда в конце того спектакля кучка потерянных актёров окружала своего Учителя, сердце сжималось от боли за них: что же им теперь делать в этом мире без него, создавшего их и одарившего творческим горением? И вот в "Куклах" звучит ответ на тот мучительный вопрос: творческое горение божественно, оно не может угаснуть. Дух творчества, живого, истинного творчества, являющего миру красоту, - спасителен.
Жанр "Кукол" определен, как трагифарс. Точнее не придумаешь: на этом материале можно сыграть все, от трагедии, вызывающей слезы и катарсис, до фарса, вызывающего хохот. Осталось ощущение, что в ноябре был представлен скорее фарс с неожиданными элементами трагедии (взгляд Пигмалиона на Помпонину - "что же будет дальше?). В декабре сыграли трагедию с элементами фарса. Я не то чтобы разбираюсь в театральной теории, но, насколько мне хватает моего классического образования — существует ведь несколько подходов к театру, один из которых (если ничего не путаю, по Станиславскому), подразумевает: зритель должен забыть, что он в театре, перед ним сцена и артисты, раствориться в действии и полностью «поверить» в происходящее на сцене. И есть подход к театру, согласно Бертольду Брехту — зрителю нужно, напротив, помнить постоянно, что он — именно в театре.
Так вот, я понятия не имею, откуда у меня именно такое восприятие, но осталось стойкое ощущение, что в ноябре я видела спектакль, сделанный ближе ко второму варианту, а в декабре — к первому. В голове определенно не укладывалось, что вижу артистов. На сцене находились Пигмалион, Герцог, Брандахлыст, и передо мной не спектакль играли, нет, это я случайным образом оказалась где-то в Мадриде и вдруг подсмотрела приезд сеньора Пигмалиона с его куклами...
С самого начала было по-другому. Очень серьезные и напряженные антрепренеры, и неожиданно интересные актеры. Обычно их слова как-то сливались для меня в одну общую "кашу", впрочем, такое прочтение тоже имело место быть. Я наконец-то уловила, где "настоящие" монологи Лира, Гамлета и Отелло переходили в текст "о куклах". В этот раз "актеры" смогли донести не только сам факт, что актеры они, в общем-то, средние, но и передать определенный драматизм - "а что же мы, мы хуже кукол?"...
И вот вышел Герцог Альдукар. Обычно по ходу первого действия я спокойно отношусь к герцогу, обычно он несколько напыщенно театрален (но это, скорее, необходимо - без этого не будет гениального контраста с "ты моя" во втором действии). Но на сей раз мурашки выбежали уже на его первом монологе: "Лица их были светлы..." Честное слово, в его финале я всерьез испугалась - а не случилось ли чего с Игорем Олеговичем Смеловским? Сыграно было непередаваемо: страдание и тоска на лице Альдукара, страстное желание, высказанное человеком слишком высокого ранга, чтобы позволять себе говорить о своих страстных желаниях. "Сны юности давно покинули меня". В таком себе не всегда признаются себе, и это вырвалось случайно - перед недовольным актерами, перед приземленными антрепренерами. Сумасшествие. И невероятная нежность Аурелии, которая пока еще способна понимать своего супруга... Дальше становилось все интереснее... Если раньше оставлось ощущение, что трагедия Герцога исходила скорее из его неумения и нежелания сопротивляться собственным прихотям и страстям, но вчера все случилось из-за невозможности им сопротивляться. Поразительные перепады от: "Продайте мне Помпонину!!!" до "Ну, не продается - значит, не продается..." Невозможно описать словами все то, что происходило на сцене в тот момент, когда Герцог уводил Помпонину за собой. Опьяненный... пугающий (только Помпонина пока этого не замечает), он размахивал сорванным галстуком и те, кто знал "что же будет дальше" могли усмотреть тут намек на хлыст Пигмалиона.
Как-то особенно чувствовался антагонизм Герцога с Пигмалионом, хотя формально он всегда присутствовал: несколько раз они стоят по разным концам сцены, Герцог повторят за Пигмалионом его жесты. Как никогда ощущалось, что идет борьба за женщину, за право обладания, столкновение двух собственников.
Очередной вариант Пигмалиона (как и большинство персонажей этого спектакля, Пигмалион два раза одинаковым не бывает) тоже словами описать непросто: был в нем удивительный надрыв, как будто он, только появляясь на сцене и радуясь своей удавшейся шутке, уже знал, что обречен. Сколько чувства было в монологе "Ты всех затмила для меня в подлунном мире"... Отчетливо был виден миг, когда из гениального творца (рассказ о представлении кукол в Вашингтоне) он превратился в гениального безумца ("и вот тогда я решил - нет, я на достигнутом не остановлюсь"). Я готова была плакать вместе с ним - тем человеком в театре и тем мальчишкой...
Проблема: вроде должна смотреть на персонажа на авансцене, а я все смотрю на кого-то другого. Во время исполнения песни "Кукушкины дети" я вдруг отвлеклась на Пигмалиона... Он замер, он перебирает руками, как будто играет на клавишах, и... он переживает за них, своих кукол, он хочет, чтобы у них все получилось... Второй раз - когда Пигмалион смотрел на Помпонину. Он почти плакал... у него был взгляд влюбленного мужчины, он мог бы ничего не говорить до того - мы бы все и так поняли о его любви. Вот в чем разница: чувство Герцога к Помпонине - страсть пополам с нежностью, сильнейшая, потому что ему уже "нечего терять". Чувство Пигмалиона - любовь, ставшая со временем чувством болезненным. Но кто усомнится в этой любви? Ведь он все понимает, что Помпонина - всего лишь кукла, его творение, что ответных чувств, тех, которых бы хотелось - там нет. И все же... он надеется. В конце концов, это могли быть и слезы надежды...
Только в этот раз я поняла, что монолог Пигмалиона о Помпонине рождает больше вопросов, чем ответов. Когда он осознал, что влюблен в свое творение? Он сотворил ее - и проснулось чувство? Или же он влюбился в прекрасную Помпонину в процессе создания? (ведь не случайно он дал ей не просто женское имя - но имя лесной нимфы). Или же он сознательно хотел сделать куклу, женщину, которую полюбит?
Как он был страшен, в самом деле страшен, когда догнал "свои творения". Вот это был настоящий жуткий и жестокий тиран и деспот, куда там Брандахлысту... Безупречно заглаженные волосы взлохматились вдруг... Сломался он почти мгновенно, стоило только выстрелить, и... тоже кукла. Самая совершенная. Кукла, не знавшая своей сути...
Джованни Брандахлыст. Как и Пигмалион, вчера он снова был другим. Наполовину, как я увидела этого героя в сентябре - жутким, пугающим; наполовину как в октябрьском спектакле — старался раззадорить публику. В итоге образ получился тоньше, чем обычно, невозможно было уловить, как переходило это в нем, перетекало - вместе поразительной пластикой: от почти человеческого к уже кукольному, от страшного - к смешному, от улыбок в зал - до мурашек. В голосе стало как-то больше манерности, передразнивающих интонаций, персонаж стал как будто еще более развязным (как приветствовал антрпренеров в роли лже-Пигмалиона - «Хорошо! Прекрасно!»), и в то же время Брандахлыст был жестче и злее (если сравнить с предыдущим спектаклем). А еще - меня снова очень тронул жест — поднесенная к лицу рука, небольшая сцена без слов (перед «ночными перебежками»). Много мыслей пронеслось вот этот момент: плачет ли, или кажется, и может ли вообще механическая кукла плакать, тем более — жестокий Брандахлыст?
В результате получилось некое механическое создание, одновременно пугающее и притягательное.
И тоже - вызывает множество мыслей. Почему ему так нравится играть роль «первого» Пигмалиона? Быть может, потому, что его принимают за человека? С каким удовольствием Аурелия протягивает ему руки для поцелуя в первом действии - и с каким отвращением убегает во втором ("Куда пошла?"). Каково ему на самом деле, ведь фактически он, Джованни Брандахлыст, некий "буфер" между Пигмалионом и куклами. А вот ему... ему наверняка достается и больше всех. Трагичность такого персонажа, как Брандахлыст - совсем иная категория, нежели трагичность Герцога Альдукара или Пигмалиона.
Отдельно - о находчивости. Ведь все артисты наверняка боятся забыть текст. В сцене "пресс-конференции" лже-Пигмалион, Дмитрий Ерин, перепутал ответы, и на вопрос: "Сколько вы дали представлений?" ответил "Еще никто не жаловался", но это был ответ на еще не прозвучавший вопрос "А какой процент идет антрепренерам?" В ту же секунду Брандахлыста задергало в кукольных корчах - он сломался, заело программу. Зрители, которые были на "Куклах" впервые, наверное, далеко не все поняли, в чем тут дело. Тем более, пресс-конференция пошла дальше, как нужно - на вопрос о проценте лже-Пигмалион раздраженно ответил: "Хороший! Нормальный!". А вот постоянные зрители, во всяком случае, я — восхитились, как шикарно ошибка вдруг стала частью образа.
После этого просмотра запала еще сцена, которая раньше проходила мимо меня — вероятно, оттого, что сама по себе несколько побочна: на первом плане общий танец кукол, а у края сцены стоят Герцог, Пигмалион и к ним подходит Брандахлыст. Подходит, чтобы найти одобрение у своего «творца и хозяина». Даже механической кукле, «шарнирной твари», оказывается, так важно и приятно это одобрение. И Пигмалион тоже может, как выяснилось, быть не только «создателем», не только «тираном», но и «добрым хозяином». Для меня после этого эпизода к характеристикам как Брандахлыста, так и Пигмалиона добавились какие-то новые краски.
Помпонина. В какой-то степени остальным артистам у нас проще. Их можно сравнить только с труппой театра на Юго-Западе, и то это сложно, настолько разные у нас "Куклы". И только Помпонине вечно достается: и потому, что в Комедии актрис, исполняющих эту роль, три; и потому что в свое время нижегородская публика была избалована Кариной Дымонт. На трех спектаклях я видела трех разных героинь, и теперь хотя бы могу сравнить. Юлия Палагина старалась отличаться, быть «совсем другой», Юлия Лыкова казалась совсем юной Помпониной, (в какой-то момент в голове всплыла даже ассоциация с Суок, «куклой наследника Тутти»). Любовь к ней Пигмалиона — любовь человека, который старше и мудрее (однако все равно бессильного перед «прекрасной Помпониной»). Ей хочется, чтобы дарили «цветы, конфеты, что-нибудь» потому, что это приятно. И хочется увидеть «другие континенты» потому, что раньше она никогда их не видела. Помпонина Марины Замысловой показалась мне более «взрослой» героиней, как будто более «опытной», и по-своему, по-кукольному, знающей жизнь. Эта Помпонина хочет, чтобы дарили цветы, потому что она знает - она их заслужила. Она хочет видеть континенты, потому что ей необходимо вырваться из "ящика". Эта Помпонина странная, необычная, загадочная, в ней почти человеческое осознание и понимание всего происходящего постоянно контрастровало с кукльного наивностью - в итоге получился очень интересный вариант героини.
Обожаемая мною с самого первого просмотра «Кукол» парочка тетушка Гортензия — Тересита была на высоте. С первых же слов "тетушки" стало ясно, что будет шикарно. Дмитрий Крюков нечто необыкновенное сотворил. Дикая, странная женщина (именно - женщина, по моему воспприятию Матошин в Москве играет все же некое загадочное существо пола совершенено неопределенного), переходящая от манерности к грубости ("Споешь!"), такая эмоциональная тетушка, над интонациями и репликами которой хохочет весь зал. Чудесно ей вторит племянница со своей неподражаемом мимикой и «жуткой пластикой». И в этот раз, насколько смешной вышла Тересита («сгоняй, принеси нам счастье!» - моя любимая цитата, наверное, со всего спектакля), насколько страшно рявкнул Крохобор «голь перекатная!», я даже вздрогнула.
Все куклы были хороши, и особенная язвительность Балабола, и романтичность (и мимика, разумеется) Херувима, непривычно эмоциональным в противовес обыкновенной суровости получился капитан Мамона, замечательные красавицы-куколки Марилонда и Дондинелла (призываное «тррррррррр!» и «кем буду я, кем буду я, кембудуяяяяяяяя!»), Хуан-Болвн, способный о многом рассказать с помощью одного только «ку-ку!».
Никогда раньше после спектакля не оставалось столько разных мыслей. Мне уже сейчас интересно, «что же будет дальше»… то есть, что же я увижу в январе на «Куклах». Не сомневаюсь, что-то совсем новое и другое.
Мадрид взбудоражен известием о гастролях кудесника синьора Пигмалиона и его чудо-кукол, от которых уже сошло с ума пол-мира. Местные актеры бунтуют: не хотят уступать пальму первенства бездушным механизмам, хотя сами давно не собирают аншлагов. Однако главный театрал и меценат, облеченный еще и герцогским титулом, мечтает поскорее увидеть необыкновенное представление. Кроме того, синьор Пигмалион - его земляк, 5-летним мальчиком его увезли в Америку, но о своих корнях он помнит.
Сюжет о подмене живого человека куклой так глубоко разработан "серьезной" литературой (хотя что считать "серьезной" литературой? "Короля-оленя" Гоцци? "Песочного человека" Гофмана? "Серый автомобиль" Александра Грина, в экранизации которого сыграл одну из самых известных своих ролей главная звезда Театра на Юго-Западе, ныне покойный Авилов? Азимова, Шекли, Брэдбери? или недавно попавшегося мне уругвайского автора Фелисберто Эрнандеса с повестью "Куклы по имени Ортенсия"?), что сегодня он почти полностью вытеснен в сферу поп-культуры. Про "кукольную любовь" поют все - от Пугачевой до Витаса, больше других, конечно, "просто Щелкунчик" Моисеев. Неудивительно, что по решению трагифарс Валерия Беляковича по написанной в 1921 году пьесе Хасинто Грау "Синьор Пигмалион" (экспрессионизм, победа машины над человеком и технологии над природой) в некоторых эпизодах сильно напоминает популярные эстрадные шоу, от того же Бориса Моисеева до "Фабрики звезд". Эпизод с танцем Помпонины (в исполнении Карины Дымонт) почти дословно, и музыкально, и пластически, соотносится с известными хореографическим номером с клоунами из моисеевской программы "Просто Щелкунчик".
Эстетический аспект пьесы - вытеснение высокотехнологичными манекенами живых актеров - сегодня более актуален, чем в начале 20-х годов (премьера спектакля, кстати, состоялась как раз в пятничный вечер, уже плотно ассоциирующийся с очередным отчетным концертом "Фабрики"). Социальный план конфликта - технология против природы и механизм против человека - тоже остается. Но обобщаясь до конфликта метафизического: Человек-творец стремиться максимально усовершенствовать свое создание вплоть до полного отождествления его с собой, однако и сам он несовершенен, а раз так, получается - чем ближе творение к "совершенству" Творца, тем оно несовершеннее?
Кстати, этот вопрос касается и самого Валерия Беляковича. Я почти три года не был в театре на Юго-Западе, хотя когда-то ходил туда часто, а пара моих рецензий из "Комсомольской правды" (в том числе на поставленную к 25-летию коллектива "Трехгрошовую оперу" Брехта) долго еще висели на стенде в фойе. Белякович разработал (не без оглядок, впрочем, на Таганку), свой неповторимый стиль: витальный, брутальный, яркий, узнаваемый - но плохо поддающийся трансформации. В связи с чем пьесы Гоголя, Камю, Шекспира, Эрдмана, Чехова, Сухово-Кобылина, Сорокина, Саймона в его интерпретации будто одним автором написаны. Иногда такой подход приводит к появлению спектаклей явно вторичных ("Чайка"), иногда, наоборот, неожиданно интересных ("Три сестры"), но чаще всего, при всей зрелищности, предсказуемых. Маппет-шоу от Беляковича - также очень узнаваемо и также несовершенно: действо довольно сумбурное, не всегда соразмерное по композиции (первые сцены, до появления Пигмалиона, затянуты), грубоватое, временами нарочито вульгарное. Не отходя от "генеральной линии" выработанного метода, Театр на Юго-Западе сам превращается в подобие машины по производству высококлассных (ну, по меньшей мере, качественных), но похожих друг на друга и достаточно механистичных зрелищ.
Несправедливо обвинять режиссера в том, что его собственное творчество подчиняется тем общемировым законам. Тем более режиссера, который эти законы осознает и пытается творчески анализировать. Впрочем - а чья жизнь, и не только творческая, этим законам неподвластна? На зря же и "серьезная" литература, и популярная музыка из века в век к этой теме обращаются?
Лица стерты, краски тусклы.
Нет у нас больше слов, нет у нас больше снов.
Просто дети стали старше.
Отчего таким создан этот мир?
- Международная Конференция:
- Даты проведения конференции: 3-5 декабря 2018
- Дата доклада: 3 декабря 2018
- Тип доклада: Приглашенный
- Докладчик: не указан
- Место проведения: ИМЛИ РАН, Россия
- Аннотация доклада:
Доклад посвящен трагикомическому фарсу «Сеньор Пигмалион» испанского драматурга XX века Х. Грау. Премьера пьесы состоялась за пределами Испании: первая постановка была осуществлена в Париже в 1923 году Ш. Дюлленом, в 1925-м в Чехии К. Чапеком, а чуть позднее в Италии Л. Пиранделло. Основные герои произведения – куклы-автоматы, похожие на людей, взбунтовавшиеся против своего создателя и убившие ненавистного хозяина, чтобы обрести свободу. В трех действиях пьесы Грау показывает мир кукол и их отношения с их создателем, скрывающимся под псевдонимом Пигмалион – единственным человеком среди основных действующих лиц.В рамках доклада новизна предложенной Грау трактовки темы отношений творца и творения выявляется при сопоставлении «Сеньора Пигмалиона» с различными произведениями, развивающими эту тему, вплоть до XX века. Еще одной особенностью трагикомического фарса Грау является интертекстуальная насыщенность образов и сюжетов «Сеньора Пигмалиона», которые отсылают к различным текстам, в той или иной мере повлиявшим на драматурга: от испанского фольклора до романов Г.Д. Уэллса и Г. Майринка.