«История написания романа «Анна Каренина. Комментарии Судьба Анны Карениной

Однажды американского писателя, лауреата Нобелевской премии по литературе Уильяма Фолкнера попросили назвать три лучших романа в мировой литературе, на что он, не задумываясь, ответил: «“Анна Каренина”, “Анна Каренина”, и ещё раз “Анна Каренина”»…

Лев Толстой начал писать один из самых известных романов в истории русской литературы в 1873 году. Вся читающая Россия сгорала от нетерпения в ожидании новых глав «Анны Карениной», которые печатались в «Русском вестнике», однако работа над книгой шла тяжело — автор поставил точку лишь 17 апреля 1877 года.

«Невыносимо противно»

В конце 1874 года Толстой решился отдать в «Русский вестник» первые главы романа (который был ещё очень далёк от своего завершения), и теперь ему «поневоле» нужно было заниматься книгой, чтобы успевать за ежемесячным журналом.

Иногда он садился за работу с удовольствием, а иногда восклицал: «Невыносимо противно », «Боже мой, если бы кто-нибудь за меня кончил “Анну Каренину ”» или «Моя Анна надоела мне, как горькая редька ».

Только у первой части романа было десять редакций, всего же объём работы над рукописью составил 2560 листов.

«Неудачный» эпилог

К весне 1877 года Толстой уже мечтал поскорее закончить с «Анной Карениной», чтобы «опростать место для новой работы ». Однако редактор журнала Михаил Катков оказался недоволен содержанием эпилога, так как в нём в отрицательном свете выставлялось добровольческое движение в России в пользу восставших сербов.

Поэтому в очередном номере «Русского вестника» вместо эпилога появилась анонимная заметка «Что случилось по смерти Анны Карениной», в которой сообщалось:

«В предыдущей книжке под романом “Анна Каренина” выставлено “Окончание следует ”. Но со смертью героини, собственно, роман кончился. По плану автора следовал бы еще небольшой эпилог листа в два, из коего читатели могли бы узнать, что Вронский в смущении и горе после смерти Анны отправляется добровольцем в Сербию и что все прочие живы и здоровы, а Левин остается в своей деревне и сердится на славянские комитеты и на добровольцев. Автор, быть может, разовьет эти главы к особому изданию своего романа ».

Ай да Пушкин!

Толстой сел за работу над «Анной Карениной» под впечатлением от прозы Пушкина. Об этом говорят и свидетельства Софьи Толстой, и собственные записи автора.

В письме литературному критику Николаю Страхову Толстой сообщал:

«...Я как-то после работы взял этот том Пушкина и, как всегда (кажется, седьмой раз), перечел всего, не в силах был оторваться и как будто вновь читал. Но мало того, он как будто разрешил все мои сомнения.

Не только Пушкиным прежде, но ничем я, кажется, никогда я так не восхищался: “Выстрел”, “Египетские ночи”, “Капитанская дочка”!!! И там есть отрывок “Гости собирались на дачу”. Я невольно, нечаянно, сам не зная зачем и что будет, задумал лица и события, стал продолжать, потом, разумеется, изменил, и вдруг завязалось так красиво и круто, что вышел роман, который я нынче кончил начерно, роман очень живой, горячий и законченный, которым я очень доволен и который будет готов, если бог даст здоровья, через две недели».

Но через две недели роман не был готов — Толстой продолжал работать над «Анной Карениной» ещё три года.

На станции

Толстого не раз упрекали в том, что он слишком жестоко поступил с Анной, «заставив её умереть под вагоном». На что писатель отвечал:

«Однажды Пушкин сказал своему приятелю: “Представь, какую штуку выкинула моя Татьяна. Она вышла замуж. Этого я от неё не ожидал”. То же я могу сказать про Анну. Мои герои делают то, что они должны делать в действительной жизни, а не то, что мне хочется».

Станция Обираловка

Местом действия для самоубийства Карениной Толстой избрал подмосковную железнодорожную станцию Обираловку, и сделал это не случайно: в то время нижегородская дорога была одной из основных промышленных магистралей, по ней часто ходили тяжело груженные товарные поезда.

В годы написания романа станцией пользовались в среднем 25 человек в день, а в 1939 году она была переименована в Железнодорожную.

Наследница поэта

Внешность Анны Карениной Толстой во многом срисовал с дочери Александра Пушкина Марии Гартунг. От неё же Карениной досталась и причёска, и любимое ожерелье:

«Причёска её была незаметна. Заметны были только, украшая её, эти своевольные короткие колечки курчавых волос, всегда выбивающиеся на затылке и висках. На точеной крепкой шее была нитка жемчугу».

С наследницей великого поэта Толстой познакомился в Туле за 5 лет до написания романа. Как известно, обаятельность и остроумие выделяли Марию среди других женщин того времени, и она сразу приглянулась писателю.

Устинов Е. Портрет М.А. Гартунг.

Однако дочь Пушкина ни под какой поезд, конечно же, не бросалась и даже пережила Толстого почти на десятилетие. Она скончалась в Москве 7 марта 1919 года в 86-летнем возрасте.

«Редкие» женщины

Ещё одним прототипом для Карениной послужила некая Анна Пирогова, которая в 1872 году в окрестностях Ясной Поляны бросилась под поезд из-за несчастной любви. По воспоминаниям жены писателя Софьи Толстой, Лев Николаевич даже ездил в железнодорожные казармы, чтобы увидеть несчастную.

Кроме того, в роду Толстых было сразу две женщины, ушедших от мужей к любовникам (что в те времена было весьма редким явлением). Литературоведы уверены, что их судьбы оказали не меньшее влияние на образ и характер Карениной.

Вместо дневника

Константин Лёвин — один из самых сложных и в то же время автобиографичных образов в творчестве писателя. Во время написания «Анны Карениной» Толстой даже прекратил вести свои дневники, так как его мысли и чувства отражались в работе над образом этого провинциального помещика.

Сегодня фамилию Лёвина чаще всего произносят через букву «е», сам же Толстой произносил её через «ё», что лишний раз указывает на его связь с героем (современники звали Толстого не Лев, а Лёв).

Лёвина, как и самого автора, интересовали вопросы, которые игнорировала большая часть общества: нужно ли образование крестьянам, и что случится, если его дать? Даже внутренний кризис, который переживал Лёвин, исследователи соотносят с жизненным кризисом автора.

Герой-любовник

Одним из прототипов графа Вронского из романа Льва Толстого «Анна Каренина» литературная критика традиционно называет полковника Николая Раевского (1839-1886 гг.) – представителя знаменитой династии прославленных военных Российской империи.

Николай Николаевич Раевский — старший внук прославленного генерала Н.Н. Раевского.

Николай Раевский-третий – был внуком героя Отечественной войны 1812 года генерала Николая Раевского чей подвиг Толстой описал на страницах романа «Война и мир» и сыном Николая Раевского-второго, основателя г. Новороссийск.

Также образ одного из главных героев романа был близок поэту Алексею Константиновичу Толстому, ради которого Софья Андреевна Бахметева ушла от своего мужа — эта история наделала в свете много шума.

«Молодец баба»

В середине 1930-х годов, во время работы над юбилейным изданием сочинений Толстого, литературоведы исследовали рукописный фонд «Анны Карениной» и определили, что изначально роман начинался не со знаменитых слов «Всё смешалось в доме Облонских», а со сцены в салоне будущей княгини Тверской.

Называлась эта черновая рукопись «Молодец баба», а главную героиню сначала звали Татьяной, потом Наной (Анастасией) и лишь позже она стала Анной.

«Принцип Анны Карениной»

Роман открывает фраза: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», — на основании которой учёные вывили так называемый «принцип Анны Карениной».

Этот принцип описывает ситуации, когда успех какого-либо дела возможен лишь при одновременном наличии целого ряда факторов и используется в различных областях — от кризисов адаптации при смене климатических условий до смены спадов и подъёмов на финансовых рынках.

Критиков возмутил роман Толстого. Анну Каренину называли безнравственной и аморальной — то есть «в реальности» читатели к ней относились точно так же, как и светские персонажи в книге.

«Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом,
Что женщине не следует "гулять"
Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом,
Когда она жена и мать».

Русская литература с давних времен высоко ценится. Шедевры писателей покорили не одну страну мира и стали настоящими бестселлерами. По мотивам многих произведений были сняты отличные фильмы - премьеры занимают лидирующие позиции в рейтинге самых лучших. Не исключение Лев Николаевич Толстой - уникальный русский писатель, создавший множество потрясающих романов. Среди них ярко выделяются такие, как «Анна Каренина», «Война и мир», «Воскресение» и другие.

В наши дни в школах изучают произведения Льва Толстого. Это связано с тем, что они несут глубокий смысл, способный научить молодое поколение правде жизни и прочувствовать все те эмоции, с которыми писал талантливый мужчина. Очень часто возникает вопрос, касающийся произведения «Анна Каренина»: "Кто написал божественный роман?" Над чудесной книгой четыре года работал Толстой. В 1878 состоялось первое издание душещипательного романа.

Зарождение бестселлера

В одно февральское утро Лев Толстой задумал написать роман об отношениях дворян, частной жизни, но воплотил в жизнь он свою мечту спустя три года. Чуть позже, окончив книгу, он пытался издать ее в «Русском вестнике», и задумка удалась - первый том пошел в печать. Постепенно роман Толстого стал очень популярен, читателям нравилась манера, с которой Лев Николаевич описывал своих героев и их долю, чуткость и глубина произведения.

Естественно, что все с нетерпением ждали продолжение романа «Анна Каренина», так как было известно, что произведение состоит из трех томов. К 1878 году Лев Толстой полностью издал свое детище. Последняя часть не так сильно понравилась читателям, так как в ней шло описание сербо-черногоро-турецкой войны, на которую был отправлен офицер Вронский - возлюбленный Анны.

Роман Толстого «Анна Каренина» соединяет в себе самые противоречивые чувства и нравы людей. Сам писатель несколько раз отмечал, что с помощью произведения хочет показать, насколько сегодняшний и будущий мир раздроблен на две части: добро и зло, которые борются друг против друга каждый день и тщетно пытаются уничтожить противника.

Уникальность романа

Произведение «Анна Каренина» приходится по душе многим людям. Ведь оно о трагической любви замужней женщины и блестящего офицера. В то же время нельзя не испытать глубокое чувство непосредственно к семейной жизни дворян. История происходит во второй половине девятнадцатого века в Москве и Петербурге. Но писатель как можно четче отображает все эмоции, принципы и мораль своего романа.

Многие обожали Анну Каренину, а именно потому, что большинство людей видели себя в этой женщине, им была близка история писателя, которая проникала в самую глубину души. Поэтому Толстой писал современную литературу, книгу, которая, по его мнению, могла бы быть популярной всегда - для всех времен и народов.

Как ни странно, но Лев Николаевич предвидел, что грядут перемены, а именно для дворян. Он знал, чувствовал, что теперешнее общество и обычаи начинают рушиться, и людям следует подготовиться к этому.

Идея романа

Все люди, окружающие Льва Толстого, стали идеей для зарождения совершенно иного романа. Общество писателя можно было узнать по окружению Анны Облонской-Карениной. Наблюдая за мыслями своих знакомых, их чувствами и понятиями, Толстой создавал своих первых персонажей, которые в будущем так полюбились читателям.

Многие, кто не знаком с произведением «Анна Каренина», автор которого пытался создать настоящий шедевр для разных возрастных категорий людей, неоднократно слышали об уникальном романе. Но почему-то у большинства создается впечатление, что это книга о женщине, которая покончила с собой из-за светлых и пылких чувств к своему любовнику, быть с которым не позволяли ей честь и совесть.

На самом деле совсем не то описано в романе «Анна Каренина». Содержание книги состоит из десятков интереснейших глав, описания прошлой дворянской жизни, борьбы между добром и злом, нрава и морали людей, живших в девятнадцатом веке.

Знакомство с персонажами

Замечательное произведение «Анна Каренина». Кто написал его, известно практически каждому жителю стран СНГ, но было прочитано оно далеко не всеми. Хотя многие слышали о необычном романе и знают главных героев книги.

Начнем с того, что главная героиня - Анна - приезжает в Москву, чтобы помирить своего брата Стиву, который якобы был уличен в измене, с супругой. Как только Каренина сошла со своего поезда, она узнает, что на железнодорожных путях гибнет сторож. Это считается ужасным предзнаменованием. Через некоторое время главная героиня поймет, что значил этот знак - ее будут считать «преступной женщиной», и она не сможет с этим жить спокойно. Тем не мене очаровательная, добрая и нежная Анна Каренина (автор вначале изображает ее как непорочную, честную и идеальную женщину) едет к брату в гости и пытается помирить его с женой Долли.

Тем временем в гости к Стиве приходит молодой и обворожительный граф Алексей Вронский. Не забывает навестить любимую княжну Кити Щербицкую и Константин Левин, который всем сердцем желает взять в жены милую девушку. Но, по его мнению, это невозможно, так как он простой помещик, а его главный соперник - блестящий петербургский представитель Вронский. На самом же деле граф Алексей даже не намеревался делать предложение Кити, так как все мысли его были заняты только что прибывшей из Петербурга гостьей.

Произведение, которое написал Лев Толстой, - «Анна Каренина» - четко и глубоко описывает чувства и эмоции, которые переживает главная героиня. Она необычайно влюблена в графа Вронского, но предлагает ему лишь дружбу, так как дома ее ждут любящий муж и ребенок. Главной мечтой Анны, которой невозможно сбыться, было находиться с двумя самыми любимыми людьми на земле - Алексеем и сыном Сережей.

Любовь Карениной

Как уже отмечалось, Анна Каренина приехала из Петербурга с уже омраченным настроением. В поезде она познакомилась с милой женщиной, которая все время рассказывала ей о своем любимом сыне - Алексее. На тот момент Каренина не придала этому ни малейшего значения, но чуть позже ей стало понятно, что обожаемый ребенок попутчицы и есть ее недосягаемый граф Вронский.

После встречи с возлюбленным она твердо решила уехать обратно в Петербург, так как знала, что ее ждет беда в прелестных и глубоких глазах Вронского, которые могут поглотить душу женщины целиком. Но молодой Алексей следует прямо за ней: он жаждет встречи, не обращая внимания на посторонние презрительные взгляды, наличие мужа и ребенка у возлюбленной. Замечая графа, который крутится возле Карениной, общество начинает подозревать их связь. Анна, сердце которой разрывается внутри, не могла сдержать себя и все-таки предалась любви со своим милым, нежным и чувственным Алексеем. Об этом вскоре узнали все в округе, включая законного мужа главной героини.

Чуть позже стало известно, что Каренина ждет ребенка от Вронского. Узнав новость, Алексей попросил ее бросить мужа и уехать вместе с ним. В то же время еще недавно приветливая и добрая мать Вронского уже не так трепетно относится к Анне. Наоборот, она возмущена тем, что происходит, и не желает своему сыну такой судьбы. Каренина, измученная женщина, и рада бы бросить все и уехать с графом, но она любит Алексея так же сильно, как и своего сына Сережу. Анна впадает в отчаяние, ее терзают самые противоречивые чувства. Каренина не знает, что делать…

Во время родов главная героиня сильно заболела и чудом осталась жива. Видя ее состояние, законный муж проявляет сострадание и жалость к жене, после чего разрешает ей жить в его доме. Каренин прощает Анну и ее поступок и даже согласен оставить всё в секрете, чтобы не осрамить честное имя их семьи. Каренина же не выдерживает великодушия мужа и сбегает с Вронским в Европу. Вскоре двое некогда любящих друг друга людей понимают, что им совершенно и у них нет ничего общего. Именно в этот момент Анна понимает, какую ошибку она совершила и как сильно предала и обесчестила своего мужа. В Петербурге её ничего хорошего не ждет, там она теперь изгой. Набравшись смелости, Каренина все-таки возвращается.

Проблемы с Вронским становятся все серьезнее, и жить дальше так просто невозможно. Если графу все сошло с рук, то Анну в обществе все презирают. Она плохо спит, страдает по сыну, понимая, что больше его никогда не увидит.

Судьба Анны Карениной

После поцелуя с Вронским состояние Карениной изменилось: она стала счастливой, помолодевшей, воодушевленной, но дальше так не могло продолжаться! Попытки оставить себе сына и развестись с деспотичным и строгим мужем не завершились успехом. Бедная Анна, не зная себя от горя, стала совершенно безжизненной. Она метается между двух огней: злым и ненавидящим ее за измену мужем и молодым, нежным и очаровательным Алексеем, обещающим подарить ей весь мир. Но мать никогда не оставит своего сына, поэтому Каренина считала, что не сможет отдаться беззаботной любви и уехать с Вронским далеко от супруга.

Но судьба повернулась так, что, с одной стороны, Анна получила то, что хотела - любовь, Вронского, счастье, а с другой, потеряла самое важное - сына Сережу. Гнетущая атмосфера, отношения, не увенчавшиеся успехом, ненависть общества к ее персоне толкают женщину на отчаянный поступок - самоубийство.

Часто люди не хотят читать полностью роман «Анна Каренина». Описание - это несколько страниц из огромного произведения, которые сжато и поверхностно рассказывают о героях и происходящих событиях. Но чтобы прочувствовать все те эмоции, с которыми писал Толстой, изменить свое мировоззрение и стать чуточку лучше, рекомендуется прочитать роман от корки до корки. Это сделать нетрудно, так как он поглощает полностью, и время летит незаметно.

Оценка романа «Анна Каренина»

Многим критикам пришлась не по душе Анна Каренина и ее судьба. Некоторые считали ее символом бесчестия и стыда, другим не нравился образ Вронского. Были и такие, которые считали роман скандальным, пустым и ничего собой не представляющим. Конечно же, работа критиков - находить неточности, быть недовольными и писать отзывы о произведениях. Но, к счастью, были и такие, которые считали, что роман, который воплотил в жизнь Лев Толстой, «Анна Каренина» - лучшая надежда русской литературы. Критики поддержали писателя и высмеяли главную героиню. Тогда они сказали, что такие чувства, которые были в душе Анны, должны повергать каждую женщину, осмелившуюся изменить своему мужу, имея ребенка и уважаемую в обществе семью.

Среди критиков, восхищающихся работой Толстого, был Николай Некрасов. Он разглядел в писателе настоящий талант, мужчину, обладающего необъяснимым даром, который мог бы своими произведениями менять жизни других людей. Некрасов правильно все предсказал, так как сегодня немногие задаются вопросом о том, кто такая Анна Каренина, кто написал роман. Все потому, что большая часть населения читала книгу либо смотрела блестящие пьесы, фильмы, которые повлияли на мировоззрение людей и, возможно, даже изменили их жизнь. Романы Льва Толстого всегда производили необычайное действие на своих поклонников. Таких творений, которые писал талантливый мыслитель, больше нигде не найдешь.

Театральные постановки и экранизации романа

Творчество Л. Толстого было замечено уже в 1910 году. Через несколько лет люди могли побывать на первых спектаклях «Анны Карениной». Время шло, а различные режиссёры усовершенствовали пьесы, меняли актёров и экспериментировали с постановками. Оригинальные спектакли, драматические мюзиклы создавались такими профессионалами, как Р. Виктюк, О. Шикшин, М. Рощин и другие.

Многим читателям и зрителям была симпатична Анна Каренина, цитаты которой даже записывали и произносили на званых вечерах и собраниях. Что касается экранизации популярного романа, то впервые был снят фильм о трагической любви в Германии в 1910 году. Затем картину попытались изобразить представители таких стран, как Россия, Венгрия, Италия, США, Великобритания, Индия и другие. Всего было снято свыше трех десятков фильмом про Каренину. Последний из них представили режиссеры Великобритании. В главной роли была Кира Найтли, которая необычайно тонко и чувственно сыграла Анну. Также сегодня можно найти сериалы про Каренину.

Нельзя не сказать, что имеют место быть постановки балета «Анна Каренина». В 2010 году состоялась премьера на сцене Мариинского театра. Тем не менее самой лучшей постановкой считается работа который получил награду «Лучший спектакль в балете» в 2005 году.

В наше время романы Л.Н. Толстого пользуются огромной популярностью, и по ним ставятся различные мюзиклы, пьесы, а также снимаются фильмы. Но «Анна Каренина» побила всевозможные рекорды и стала настоящим шедевром в русской литературе и искусстве в целом.

Считается, что дочь Пушкина (Мария Александровна Гартунг) и есть главная героиня романа - Анна Каренина. Л. Н. Толстой вдохновился внешностью девушки и решил перенести ее образ на бумагу.

Также интересно знать, что в 1916 году попытались снять продолжение душещипательной истории про трагическую любовь под названием «Дочь Анны Карениной». Кроме того, в науке часто используют принцип романа, который основан на афоризме, открывающем произведение: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Все смешалось в доме Облонских».

В 2013 году было опубликовано некое продолжение романа под названием «Анна Каренина-2». Автором стал Александр Золотько, который поведал читателям историю дочери главной героини, которую звали так же, как родную мать. У некоторых критиков это вызвало массу эмоций и негодования, ведь совершенно неизвестно, что случилось с девочкой, появившейся на свет от связи с графом Вронским. И Лев Толстой не упоминал имени новорожденной. Впрочем, это лишь некоторые мнения критиков, автор же сам имеет право изменить детали сюжета. Есть такие, кто считает, что роман «Анна Каренина-2» стоит прочитать.

Все же вторая часть книги просто несравнима с первой, так как это уже совсем другая история и другая героиня, хотя и с тем самым именем - Анна Каренина. Кто написал ее, известно немногим, так как издание Александра Золотько довольно небольшое, и он сам не пытался создать шедевр, который способен затмить работу Льва Толстого.

Роль романа Толстого в жизни каждого из нас

Роман Л. Н. Толстого был написан в жанре реализма. Он четко передал черты характера и замысли людей второй половины девятнадцатого столетия. В персонаже Левине он видел самого себя, о чем неоднократно упоминал. Сам герой был наделен самыми лучшими чертами характера, что делало его примером для подражания. Об этом-то и хотел поведать писатель своим поклонникам - о том, что какое бы ни занимал человек место в обществе, он всегда должен оставаться человеком: достойным, честным, справедливым и добрым.

«Анна Каренина» - роман всех времен, который завоевал тысячи, миллионы сердец по всему миру. Впервые писатель так точно передал отношения между людьми, которые знакомы практически каждому человеку. Прошло уже 137 лет со дня публикации произведения, но ни на один день оно не было забыто читателями. Его хочется читать и перечитывать, смотреть на экране и на сцене, восторгаться мужеством героини и искренне соболезновать ей. Простой язык, неподражаемая манера написания и глубина характеров персонажей действительно шедевральны. Не зря роман относится к классике мировой литературы.

Характеры

Структура «Анны Карениной» во многом отличается от структуры «Войны и мира», где Толстой высказывал свои главные мысли в форме пространных публицистических или исторических «отступлений». В новом романе он стремился к строгой объективности повествования. «Ни пафос, ни рассуждения я не могу употреблять», - говорил он о строгом самоограничении, принятом на себя в этом произведении.

М. Н. Катков, редактор журнала «Русский вестник», где печаталась по главам «Анна Каренина», был смущен «ярким реализмом» сцены сближения Анны и Вронского. И он просил Толстого «смягчить» эту сцену. «Яркий реализм, как вы говорите, - отвечал Толстой на просьбу редактора, - есть единственное орудие» (62, 139).

«Единственным орудием» Толстого была объективная форма повествования, сменяющаяся панорама событий, встреч, диалогов, в которых раскрываются характеры его героев в то время, как автор «старается быть совершенно незаметным». Если верно, что стиль - это человек, то стиль Толстого определяется не только его собственным достаточно сложным характером, но и характерами его героев. В эпическом повествовании каждый из них получил оптимальную возможность действия, выбора и «личных» решений, которые так или иначе меняли или определяли всю систему романа.

Говорят, что вы очень жестоко поступили с Анной Карениной, заставив ее умереть под вагоном, - сказал Толстому его хороший знакомый, доктор Г. А. Русанов.

Толстой улыбнулся и ответил:

Это мнение напоминает мне случай, бывший с Пушкиным. Однажды он сказал кому-то из своих приятелей: «Представь, какую штуку удрала со мной моя Татьяна! Она замуж вышла! Этого я никак не ожидал от нее». То же самое и я могу сказать про Анну Каренину. Вообще, герои и героини мои делают иногда такие штуки, каких я не желал бы; они делают то, что должны делать в действительной жизни и как бывает в действительной жизни, а не то, что мне хочется.

Этот полусерьезный, полушуточный разговор имел прямое отношение к поэтике Толстого, которая складывалась под сильным воздействием пушкинской «поэзии действительности».

Толстой несколько раз переделывал сцену исповеди Левина перед свадьбой. «Все мне казалось, - признавался он, - что заметно, на чьей я сам стороне». А ему хотелось, чтобы сцена была вполне объективной.

«Заметил я, - говорил Толстой, - что впечатление всякая вещь, всякий рассказ производит только тогда, когда нельзя разобрать, кому сочувствует автор. И вот надо было все так написать, чтобы этого не было заметно».

Задачу такого рода Толстой решал впервые. В «Войне и мире» он не только не скрывал, а, напротив, отчетливо, в многочисленных авторских отступлениях подчеркивал то, что вызывало у него сочувствие и что такого сочувствия не вызывало. В «Анне Карениной» у Толстого была другая художественная задача.

Достигая объективности повествования, Толстой придавал своему роману некоторую загадочность. Но жар его пристрастий чувствовался во всех сценах, а силы притяжения и отталкивания идей создавали закономерное движение и развитие сюжета.

Поэтому и психологический анализ в романе «Анна Каренина» получает своеобразную, объективную форму. Толстой как бы предоставляет своим героям свободную возможность действовать самостоятельно, а себе оставляет роль добросовестного летописца, проникающего в самые сокровенные мысли и побуждения каждого, кто вовлечен в эту трагическую историю.

У Толстого нет немотивированных поступков. Каждый поворот сюжета подготовлен строгой логикой развития действия, которое, однажды получив импульс движения, далее следует от ближайшей причины к дальнему следствию. Характеры в романе разработаны психологически, так что каждый из них есть явление единичное и уникальное. Но и это единичное есть часть общей «истории души человеческой».

При этом Толстого интересуют не отвлеченные типы психологии, не исключительные натуры, а самые обыденные характеры, которые созданы историей и создают историю современности. Поэтому и Каренин, и Левин, и Вронский, и Облонский так тесно связаны и даже до некоторой степени ограничены своей средой. Но социальная конкретность художественных типов не заслоняет в глазах Толстого огромного общечеловеческого смысла нравственных конфликтов, на которых построен роман как целое.

Герои Толстого находятся в системе отношений друг с другом. И только в этой системе получают свое настоящее значение и свою, если можно так выразиться, масштабность.

В 1908 году один молодой критик написал статью «Толстой как художественный гений». В этой статье он доказывал, что характеры, созданные Толстым, - не типы. Можно, например, определить, доказывал критик, что такое «хлестаковщина», но невозможно определить, что такое «каренинство».

Характеры в произведениях Толстого «слишком живы, слишком сложны, слишком неопределимы, слишком динамичны, - и, кроме того, каждый из них слишком переполнен своей неповторимою, непередаваемою, но явно слышимой душевной мелодией».

Этот молодой критик был К. И. Чуковский. Его статья очень понравилась В. Г. Короленко. Но Короленко не согласился с его главной мыслью. «Я с этим, конечно, не согласен, во-первых, потому, что типы есть». Но они, по мнению Короленко, весьма отличаются от типов Гоголя, что свидетельствует о многообразии форм реалистического искусства.

«Я думаю, - говорил Короленко, - что у Гоголя характеры взяты в статическом состоянии, так, как они уже развились, вполне определившиеся… А у вас характеры развиваются на протяжении романа. У вас - динамика… И в этом-то, по-моему, состоит величайшая трудность художника».

Толстой очень дорожил своим пониманием художественного типа. «Художник не рассуждает, - отвечал он, - а непосредственным чувством угадывает типы». Но типическое в его романах было преобразовано. Короленко был совершенно прав, указывая на динамику как на самое характерное в художественном стиле Толстого.

Что касается развития в собственном смысле слова, то о нем, применительно к «Анне Карениной», можно говорить лишь в условном смысле. Действие романа охватывает относительно небольшой отрезок времени - 1873–1876 год. Вряд ли можно выявить настоящее развитие в таких сложившихся и определенных характерах, какими являются уже на первых страницах романа Каренин, Облонский, Левин. И в таком небольшом промежутке времени.

Конечно, не только трех лет, но и одной минуты бывает достаточно для настоящего развития характера в большом художественном мире. Но, на наш взгляд, в «Анне Карениной» Толстой придавал большее значение не развитию, а раскрытию характеров своих героев. Динамика психологического действия в романе состоит в том, что характер раскрывается не весь и не сразу.

Больше того, эти характеры раскрываются с разных сторон благодаря динамически изменяющимся обстоятельствам, так что один и тот же человек бывает совершенно непохожим на самого себя. Толстой именно так и понимал феноменологию человеческих характеров, когда говорил: «Люди как реки…» Тот же Каренин предстает перед нами то как сухой и черствый чиновник, то как страдающий отец семейства, то, на мгновение, как добрый и простой человек. Одним каким-нибудь словом или определением нельзя исчерпать и этот как будто несложный характер.

В этом и состоит глубокое отличие типов Толстого от типов, созданных Гоголем. В самом деле, Гоголь, по словам В. Г. Белинского, брал «из жизни своих героев такой момент, в котором сосредоточивалась вся целостность их жизни, ее значения, сущность, идея, начало и конец». У Толстого же и жизнь, и характеры героев представлены в бесконечном изменении, так что ни одно положение не может быть названо «окончательным».

Толстой строго выдерживал логику характеров, определяя возможные для того или иного героя варианты разрешения конфликтов. А возможности неожиданных и резких поворотов сюжета возникают на каждом шагу. Они, как искушение, преследуют его героев. Малейшее уклонение в сторону могло повлиять на динамику самого сюжета и на структуру композиции всей книги.

Когда измена Анны обнаружилась, первое, о чем подумал Вронский, была дуэль. Анна оскорбилась холодным и непроницаемым выражением его лица, но она «не могла знать, что выражение его лица относилось к первой пришедшей Вронскому мысли о неизбежности дуэли. Ей никогда и в голову не приходила мысль о дуэли».

О дуэли думает и Каренин. «Дуэль в юности особенно привлекала мысли Алексея Александровича именно потому, что он был физически робкий человек и хорошо знал это. Алексей Александрович без ужаса не мог подумать о пистолете, на него направленном, и никогда в жизни не употреблял никакого оружия».

Тема дуэли проходит через роман как одна из важных психологических подробностей истории о неверной жене. И смысл толстовского психологического анализа заключается в выборе единственно возможного решения, в соответствии с данным характером и состоянием, из множества свободных вариантов. Единственно возможный путь оказывается и наиболее характерным.

«Характер - это то, в чем проявляется направление воли человека», - говорил Аристотель. Именно в решениях героев и проявляется и их характер или сделанный ими выбор. Для Толстого более важным было то, что Вронский стреляется вдруг, пытаясь кончить жизнь самоубийством, чем если бы в него стрелял Каренин.

И Дарья Александровна хотела круто изменить свой характер. Но оказалось, что это невозможно. Она решила даже покинуть дом мужа. Такое намерение вполне отвечало ее настроению. Но не ее характеру… В конце концов она предпочла худой мир доброй ссоре. Она не только осталась дома, но и простила Стиву. Долли называет его «отвратительным, жалким и милым мужем».

Иногда ей кажется, что все могло быть иначе. Она втайне сочувствует и даже завидует Анне. «Я тогда должна была бросить мужа, - храбро рассуждает Долли, - и начать жить сначала. Я бы могла любить и быть любима по-настоящему. А теперь разве лучше?» Толстой любуется искренностью Долли, не преуменьшает тяжести ее подвига самоотречения.

Но роман Анны - бросить мужа, любить и быть любимой по-настоящему - не для Долли. Ее искушает мысль о разрыве в то самое время, когда Анне является мысль о примирении. «То была не я, то была другая», - говорит она в бреду. Но примирение Анны с Карениным так же невозможно, как невозможен разрыв Долли со Стивой. Они не могли бы поступить иначе, не поменявшись прежде своими характерами.

В романе Толстого убеждает не только то решение, которое принято, но и то решение, которое было отвергнуто. Можно даже сказать, что именно отвергнутые варианты лучше всего характеризуют его героев. Это придает самому действию в романе некую неотвратимость, психологическую свободу и последовательность.

Характеры Толстого и в самом деле иные, чем у Гоголя. В них очень много динамики, противоречий, изменчивости. Их нельзя, да и не нужно определять каким-либо одним статичным понятием. Но характеры в романах Толстого слишком живые, чтобы не быть типами.

Ларошфуко говорил, что у каждого человека не один, а три характера: кажущийся, действительный и желаемый . «Можно сказать, что у человеческих характеров, как у некоторых зданий, несколько фасадов, причем не все они приятны на вид». Это, пожалуй, самое верное определение характеров, созданных Толстым. Недаром он так высоко ценил афоризмы Ларошфуко, которые нравились ему своей «глубиной, простотой и непосредственностью» (40, 217).

В этом отношении значительный интерес представляет характер Анны Карениной. В черновиках романа есть сцена ее поездки с Граббе, приятелем Вронского, на цветочную выставку. Граббе со страхом и удивлением замечает, что Анна кокетничает с ним, что «она хочет вызвать его». И он невесело думает про себя: «Укатали Бурку крутые горки».

И Анне вдруг «стало стыдно за себя» (20, 523). Какая-то тень порока мелькнула на этих страницах. Но такая тень не должна была коснуться Анны. Ее судьба другая, и она совершается в сфере правдивых, искренних и настоящих чувств, где нет никаких подделок и лжи, никакой лжи. И Толстой отбросил вариант с поездкой на цветочную выставку. Анна - не «камелия». Изобразить ее в таком свете - значило компрометировать не только ее, но и целую область жизни, полную значения и смысла.

В романе Анна Каренина появляется как петербургская светская дама. Когда у Вронского на вокзале спросили, знает ли он ее, ему представился какой-то общий светский образ. «Кажется, знаю, - сказал Вронский. - Или нет. Право, не помню». «Что-то чопорное и скучное», - подумал он про себя.

Это и был кажущийся характер Анны Карениной. Кити раньше других поняла, что Анна «не похожа была на светскую даму…». И ничего чопорного в ней тоже не было. Кроме Кити, кажется, один только Левин угадывает ее настоящий характер: «Левин все время любовался ею - и красотой ее, и умом, образованностью, и вместе простотой и задушевностью».

Левин думает о ее внутренней жизни, стараясь угадать ее чувства. А внутренняя жизнь Анны Карениной была полна огромного напряжения. У нее были свои затаенные мечты и желания о независимости и разумном приложении своих сил. Читая английский роман в вагоне поезда, она ловит себя на мысли, что ей неприятно было следить за отражением жизни других людей. «Читала ли она, как героиня романа ухаживала за больным, ей хотелось ходить неслышными шагами по комнате больного; читала ли она о том, как член парламента говорил речь, ей хотелось говорить эту речь».

Желаемый характер Анны был вполне в духе времени. Еще в 1869 году вышла в свет книга Д.-С. Милля «Подчиненность женщины», где, между прочим, говорилось, что стремление женщин к самостоятельному научному или литературному труду свидетельствует о развившейся в обществе потребности равной свободы и признания женских прав. И Анна Каренина в духе времени становится писательницей, поборницей женского образования.

В Воздвиженском она пишет детский роман, который очень одобряет издатель Воркуев. И ее ссора с Вронским началась из-за их расхождения во взглядах на общественные вопросы. «Все началось с того, что он посмеялся над женскими гимназиями, считая их ненужными, а она заступилась за них».

Повод, таким образом, был самый что ни на есть современный. Ссора произошла из-за женских гимназий! Толстой не подвергает сомнению искренность Анны Карениной, вовсе не отрицает того, что она была действительно увлечена новыми идеями женского образования. Он лишь считает, что ее желаемый характер не вполне совпадал с ее настоящей внутренней жизнью.

Поэтому ее желание «произносить речь в парламенте» должно было бы казаться Вронскому смешным. Она и сама называет свое писание «чудесами терпения».

Однако неестественность ее положения и занятий приводит к тому, что она начинает искать не знания, а забвения, прибегая к помощи морфия, стремится «одурманить» себя, чтобы забыть свое настоящее положение, из которого уже не было выхода.

«Я ничего не могу делать, ничего начинать, ничего изменять, я сдерживаю себя, жду, выдумываю себе забавы - семейство англичанина, писание, чтение, но все это только обман, все тот же морфин». Желаемый характер Анны, таким образом, тоже становится самообманом. И признание этого было равносильно признанию своего поражения.

Динамика кажущегося, действительного и желаемого раскрывается в романе Толстого как драматическая история души человеческой. Это тоже была форма психологического анализа, недостаточно оцененная критиками и до сих пор.

Добрая Долли не может понять, почему Анна любит Сережу, сына Каренина, и не любит дочь Аню от Вронского. «Я думала напротив, - робко сказала Дарья Александровна».

Как могло случиться, что Анна Каренина любит сына от нелюбимого мужа и почти равнодушна к дочери от любимого ею Вронского?

Может быть, потому что Анна не любила Каренина, она перенесла на сына всю ту потребность любви, которая была в ее душе? В разговоре с Долли она признается, что на воспитание дочери ею не было положено и половины тех душевных сил, которых стоил ей Сережа.

«Ты пойми, что я люблю, кажется, равно, но обоих больше себя, два существа - Сережу и Алексея» (курсив мой. - Э. Б. ), - говорит Анна. Но Долли этого понять не может, хотя и видит, что это правда. И Толстой явно на стороне Долли. Но и он понимает несомненную глубину и в то же время парадоксальность чувств Анны Карениной. Правда состояла и в том, что в начале разговора с Долли Анна сказала: «Я непростительно счастлива», а в конце его призналась: «Я именно несчастна».

В Долли есть черты Софьи Андреевны Толстой. Ее наблюдения иногда подавали Толстому новые мысли для работы. «Не забывая о чудовищной проницательности гения, - пишет М. Горький, - я все же думаю, что некоторые черты в образах женщин его грандиозного романа знакомы только женщине и ею подсказаны романисту». Горький здесь имел в виду именно С. А. Толстую и то, что она могла «подсказать» художнику настоящий характер Анны.

«Ведь ты знаешь, я его видела, Сережу, - сказала Анна, сощурившись, точно вглядываясь во что-то далекое». Долли сразу заметила эту новую черту в Анне: с некоторых пор она стала прищуриваться, «чтобы не все видеть», или хотела видеть какую-то одну точку.

Не оставила без внимания Долли и другую фразу Анны, о том, что она теперь не может заснуть без морфия, к которому привыкла во время болезни. Но та болезнь, физическая, уже прошла, а другой, душевный недуг постепенно овладевал ее сознанием. По мере того как разрушались ее связи с внешним миром, она замыкалась в самой себе.

Единственной «опорой» Анны становится ее страстное чувство любви к Вронскому. Но странное дело - это чувство любви к другому превращается в болезненное и раздражительное чувство любви к самой себе. «Моя любовь, - признается Анна, - все делается страстнее и себялюбивее, а его все гаснет, и гаснет, и вот отчего мы расходимся. И помочь этому нельзя».

Диалектика перехода чувства самоотверженной любви к другому в себялюбивую и эгоистическую страсть, сжимающую весь мир в одну сверкающую и доводящую до безумия точку, - вот феноменология души Анны Карениной, раскрытая Толстым с шекспировской глубиной и силой.

Как Толстой относился к Анне Карениной? В своем романе он не хотел пользоваться «пафосом и объясняющими рассуждениями». Он писал суровую историю ее страданий и падений. Толстой как бы не вмешивался в ее жизнь. Анна действует так, как если бы она была совершенно независима от авторской воли. В ее рассуждениях есть горячая логика страстей. И оказывается, что даже разум ей дан только на то, чтобы «избавиться»…

«И я накажу его и избавлюсь от всех и от себя», - говорит Анна. Так ее любовь приходит к своему самоотрицанию, превращается в ожесточение, приводит ее к раздору со всеми, с миром, с жизнью. Это была жестокая диалектика, и Толстой выдержал ее до конца. И все же, как относился Толстой к Анне Карениной?

Одни критики, как это верно заметил В. В. Ермилов, называли Толстого «прокурором» несчастной женщины, а другие считали его ее «адвокатом». Иными словами, в романе видели то осуждение Анны Карениной, то ее «оправдание». И в том и в другом случае отношение автора к героине оказывалось «судебным».

Но как не вяжутся эти определения с «семейной мыслью» романа, с его главной мыслью, и его объективным стилем! Аннушка, горничная Анны Карениной, рассказывает Долли: «Я с Анной Аркадьевной выросла, они мне дороже всего. Что ж, не нам судить. А уж так, кажется, любит»… Эти простодушные слова понимания и неосуждения были для Толстого очень дороги.

Отношение самого Толстого к Анне Карениной скорее можно назвать отцовским, чем судебным. Он скорбел над судьбой своей героини, любил и жалел ее. Иногда и сердился на нее, как сердятся на близкого человека. «Но не говорите мне про нее дурного, - как-то сказал Толстой об Анне Карениной. - …Она все-таки усыновлена» (62, 257).

Характер Вронского столь же неоднороден, как и другие характеры героев Толстого.

Всем, кто не знает его или знает очень мало, он кажется человеком замкнутым, холодным и высокомерным. Вронский довел до отчаяния своего случайного соседа в вагоне поезда именно тем, что совершенно не замечал его.

Вронский «казался горд и самодовлеющ». Он смотрел на людей как на вещи. Молодой нервный человек, служащий в окружном суде, сидевший против него, возненавидел его за этот вид. Молодой человек и закуривал у него, и заговаривал с ним, и даже толкал его, чтобы дать ему почувствовать, что он не вещь, а человек, но Вронский «смотрел на него все так же, как на фонарь».

Но это лишь внешняя, хотя и очень естественная для Вронского форма поведения. Любовь к Анне переменила его жизнь, сделала его проще, лучше, свободнее. Он как бы смягчился душевно, и у него возникла мечта о какой-то другой жизни. Из офицера и светского человека он превращается в «свободного художника». «Он чувствовал всю прелесть свободы вообще, которой он не знал прежде, и свободы любви, и был доволен», - пишет Толстой.

Так создается желаемый , или воображаемый , характер Вронского, который бы ему хотелось «усвоить» вполне. Но именно здесь он и приходит в противоречие с самим собой. Он, обретя свободу от своей прежней жизни, попадает в рабство к Анне, для которой нужно было «полное обладание им». Больше того, она непременно хотела «вернуться в свет, который был для нее теперь закрыт».

Анна бессознательно относится к Вронскому только как к любовнику. И он почти не выходит из этой роли. Поэтому они оба все время сознают последствия однажды совершенного «преступления», которое «мешает счастью». Вронский должен был разрушить семью Каренина, разлучить Сережу с матерью, вырвать Анну из ее «закона».

Сознательно, конечно, Вронский не ставил перед собой таких целей. Он не был «злодеем», все совершилось как бы само собой. И потом он много раз предлагал Анне бросить все, уехать и, главное, забыть все. Но ничего забыть было невозможно. У души человеческой взыскующая память. И вот почему счастье оказалось невозможным, хотя оно как будто было «так близко»….

Единственным оправданием Вронского была его «вертеровская страсть». А страсть, по мнению Толстого, - это «демоническое», разрушительное начало. «Злой дух» раздора проник в отношения Анны и Вронского. И стал разрушать их свободу и счастье.

«Они почувствовали, - пишет Толстой, - что рядом с их любовью, которая связывала их, установился между ними злой дух какой-то борьбы, которого она не могла изгнать ни из своего, ни, еще меньше, из его сердца». Поэтому не имеет смысла вопрос: любил ли Вронский Анну в последние дни ее жизни? Чем больше он любил ее, тем выше возносился над ними «злой дух какой-то борьбы», «как будто условия борьбы не позволяли ей покориться».

Толстой нисколько не поэтизирует своего героя. Он даже внешне наделяет его, на первый взгляд, странными чертами, которые как будто никак не вяжутся с обликом «блестящего любовника». Кто-то из полковых приятелей сказал Вронскому: «Ты бы волоса обстриг, а то они у тебя тяжелы, особенно на лысине». «Вронский, действительно, - бесстрастно замечает Толстой, - преждевременно начал плешиветь. Он весело засмеялся, показывая свои сплошные зубы, и, надев фуражку на лысину, вышел и сел в коляску».

У Вронского были свои правила. Одно из этих правил позволяло ему «отдаваться всякой страсти, не краснея, и надо всем остальным смеяться…». От такого правила не отказался бы и его приятель Яшвин, «человек вовсе без правил». Однако оно действует лишь в определенном кругу ненастоящих отношений, в том кругу, который был естественным для «игрока» Яшвина.

Но когда Вронский почувствовал настоящую цену своей любви к Анне, он должен был усомниться в своих правилах или вообще отказаться от них. Во всяком случае, он не нашел в себе сил смеяться, например, над страданиями Каренина. Правила его были очень удобны, а любовь, как он сам говорил, не только не игра, но и не «игрушка». У нее свои правила возмездия.

Вронский забывает о своих «правилах», которые позволяли ему, несмотря ни на что, «высоко держать голову». Но Толстой не забывает… К Вронскому он относится суровее, чем к кому-нибудь другому в своем романе.

В «Анне Карениной» Толстой развенчал «самую прочную и самую устойчивую традицию мировой романистики - поэтизацию любовного чувства». Правильнее было бы сказать - не любовного чувства, а поэтизацию страсти. В «Анне Карениной» есть целые миры любви, полные поэзии. Но судьба Вронского складывалась иначе. «Что за страсти такие отчаянные!» - восклицает графиня Вронская, теряя своего сына.

Вронскому предстояло пережить трагедию еще более горькую, чем та, которую пережил Каренин. Над судьбой Вронского торжествуют не только обстоятельства его жизни; над ним торжествует суровый, осуждающий взгляд Толстого. Его падение началось неудачей на скачках, когда он погубил это прекрасное существо - живую, преданную и смелую лошадку Фру-Фру. В символической структуре романа гибель Фру-Фру была таким же дурным предзнаменованием, как смерть сцепщика… «Анна почувствовала, что она провалилась», - пишет Толстой. То же чувство должен был испытать и Вронский.

Толстого упрекали в том, что он «жестоко обошелся» с Анной Карениной. Еще более жестоко обошелся он с Вронским. Но такова была неумолимая логика его внутренней идеи развенчания и осуждения «страстей» в романе, посвященном «трагической игре страстей».

Выходя за пределы собственно романической истории, надо сказать, что неудача Вронского, самого высокомерного представителя высокомерного мира, была тоже в духе времени. В переворотившемся мире он теряет равновесие, устойчивость, твердость. И сходит со сцены…

Что касается собственной мысли Толстого, то в отношении к Вронскому сказался его разрыв с нравами и обычаями светской среды больше, чем где-нибудь еще. Подобно тому как от «Анны Карениной» открывается путь к «Исповеди», от «Анны Карениной» открывается путь к «Крейцеровой сонате» и к знаменитому «Послесловию» с его аскетическими идеалами воздержания и безбрачия. И вот почему его роман оказался единственным в своем роде во всей мировой литературе отказом от «поэтизации любовного чувства».

Кажущийся характер Левина состоит в его «дикости». Это был, на первый взгляд, какой-то чудак, который просто «не умеет жить». С точки зрения Облонского, например, Левин был явный неудачник. Все, за что он принимается, проваливается самым нелепым образом. Чем серьезнее он относится к своим планам, тем смешнее они кажутся окружающим. «Ужасно люблю сделать его дураком перед Кити», - думает графиня Нордстон.

И ей ничего не стоит выставить Левина «дураком». Всем была видна с первого взгляда его «привязанность ко всему грубому и житейскому». Хозяйство в деревне, заботы о племенном стаде, думы о корове Паве - все это было как будто нарочно подобрано в нем для утверждения общего мнения о его дикости. «Он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других», - «помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий по понятиям общества то самое, что делают никуда не годившиеся люди».

Таков был кажущийся Левин. Ему в высшей степени свойствен критический взгляд на самого себя. Он сомневался во многом, всегда был «не на своей стороне» - верный признак нравственного беспокойства и источник внутренней динамики. «Да, что-то есть во мне противное, отталкивающее, - думал Левин. - И не гожусь я для других людей».

Настоящий характер Левина раскрывается постепенно. При всей своей привязанности ко всему грубому и житейскому, он был идеалист, романтик и мечтатель. Его самое любимое время года - весна. «Весна - время планов и предположений… Левин, как дерево весною, еще не знающее, куда и как разрастутся эти молодые побеги и ветви, заключенные в налитых почках, сам не знал хорошенько, за какие предприятия в любимом его хозяйстве он примется теперь, но чувствовал, что он полон планов и предположений самых хороших».

Это был мечтатель и романтик толстовского склада, «в больших сапогах», шагающий «через ручьи», ступающий «то на ледок, то в липкую грязь», что нисколько не нарушает идеального настроения его души. «Если Левину весело было на скотном и житном дворах, то ему еще веселее стало в поле». Полный своими мечтами, он «осторожно поворачивал лошадь межами, чтобы не топтать свои зеленя…». Если бы Левин был «поэтом», то это был бы поэт такой же оригинальный, как сам Толстой.

Из мечтаний Левина естественно возникает его желаемый характер. Он хочет найти такое отношение к миру, чтобы во всей жизни, не только его собственной, но и в жизни окружающих, все измерялось и определялось законом добра. «С братом теперь не будет той отчужденности, - размышляет Левин, - которая всегда была между нами, - споров не будет, с Кити никогда не будет ссор; с гостем, кто бы он ни был, буду ласков и добр; с людьми, с Иваном - все будет другое…»

Проба этого желаемого характера не замедлила явиться тут же, пока он еще не окончил своего внутреннего монолога. Левин возвращался домой на дрожках. И, полный самых прекрасных надежд на будущее, взял вожжи в свои руки. «Сдерживая на тугих вожжах фыркающую от нетерпения и просящую хода добрую лошадь, Левин оглядывался на сидевшего подле себя Ивана, не знавшего, что делать своими оставшимися без работы руками, и беспрестанно прижимавшего рубашку, и искал предлога для начала разговора с ним».

Левин хотел сказать, что напрасно Иван высоко подтянул чересседельню, «но это было похоже на упрек, а ему хотелось любовного разговора. Другого же ничего ему не приходило в голову». И вдруг Иван сказал: «Вы извольте вправо взять, а то пень». И Левин взорвался: «Пожалуйста, не трогай и не учи меня!» И с грустью почувствовал, «как ошибочно было его предположение о том, чтобы душевное настроение могло тотчас же изменить его в соприкосновении с действительностью».

Толстой хотел верить, что желаемый характер Левина вполне сольется с его настоящим характером. Но как художник он видел, сколь труден путь самосовершенствования в соприкосновении с действительностью. В этом смысле замечательны некоторые юмористические черты в характеристике Левина, который, решив сам с собой, что он всегда будет ласков и добр, взрывается от самого ничтожного повода, когда Иван справедливо и резонно сказал ему: «Вы извольте взять вправо, а то пень».

Ироническая и вместе с тем лирическая история духовного развития Левина может быть важным комментарием к позднейшим философским трудам Толстого.

Н. Н. Гусев верно заметил, что в романе «Анна Каренина» Толстой стремился к высшей эпической объективности, «старался быть совершенно незаметным». Но этого нельзя сказать о его черновиках, где он вовсе не скрывал своего отношения к героям и рисовал их то сочувственно, то саркастически.

Так, Каренин первоначально был овеян явным сочувствием Толстого. «Алексей Александрович не пользовался общим всем людям удобством серьезного отношения к себе ближних. Алексей Александрович, кроме того, сверх общего всем занятым мыслью людям, имел еще для света несчастье носить на своем лице слишком ясную вывеску сердечной доброты и невинности. Он часто улыбался улыбкой, морщившей углы его глаз, и потому еще более имел вид ученого чудака или дурачка, смотря по степени ума тех, кто судил о нем» (20, 20).

В окончательном тексте романа Толстой убрал эту «слишком ясную вывеску», да и характер Каренина сильно изменился. В нем появились жесткие, сухие черты, скрывшие его прежнюю улыбку. «Ах, боже мой! отчего у него стали такие уши?» - подумала она, глядя на его холодную и представительную фигуру и особенно на поразившие ее теперь хрящи ушей, подпиравшие поля круглой шляпы». Каренин изменился не только в глазах Анны. Он изменился и в глазах Толстого. И отношение автора к нему стало иным.

Внешне Каренин производил впечатление, которое вполне соответствовало его положению в свете. У него было «петербургски-свежее лицо» и «строго самоуверенная фигура» «с немного выдающеюся спиной». Все его слова и жесты наполнены такой «холодной самоуверенностью», что даже Вронский несколько оробел перед ним.

Кажущийся , внешний характер Каренина усложнен еще тем, что он все время играет какую-то роль, принимает тон снисходительного участия к своим ближним. С Анной он разговаривает каким-то «медлительным тонким голосом и тем тоном, который он всегда почти употреблял с ней, тоном насмешки над тем, кто бы в самом деле так говорил с ней». Таким именно голосом и тоном он произносит самые свои ласковые слова, обращенные к Анне.

Точно такой же тон сохраняется и в отношениях с сыном. Это было какое-то «подтрунивающее отношение», как и к жене. «А! молодой человек!» - обращался он к нему. Собственная душа Каренина как бы отгорожена от мира прочным «заслоном». И он всеми силами укрепляет этот заслон особенно после постигших его неудач. Он умел даже заставить себя «не думать о поведении и чувствах своей жены, и действительно он об этом ничего не думал».

Каренин создает усилием воли свой воображаемый характер гордости, непроницаемости сознания своего достоинства и правоты. В выражении его лица появляется «что-то гордое и строгое». Он превращает отчужденность в свою крепость. Но это была уже отчужденность не только от Анны или сына, но и от самой жизни.

Игра в воображаемый характер удается Каренину лучше, чем другим героям романа. Потому что он лучше приспособлен к этой игре, чем другие. Он всегда, как чиновник и человек рациональный, жил «по ранжиру». Стоило ему изменить ранжир, как он тут же к нему приноровился. Другая жизнь была для него как другой параграф, такой же непреложный, как предыдущий.

А вокруг него была жизнь - «пучина, куда страшно было заглянуть». И он в нее не заглядывал. Она была ему непонятна так же, как непонятно для него, например, искусство, которое он любил «раскладывать по полочкам». «Переноситься мыслью и чувством в другое существо было душевное действие, чуждое Алексею Александровичу. Он считал это душевное действие вредным и опасным».

Остановившаяся внутренняя душевная жизнь Каренина становится причиной многих драматических последствий.

Но Толстой так глубоко верил в неисчерпаемые возможности человеческой души, что даже Каренина с его формализованной психикой он не считал безнадежным. Его настоящий человеческий характер время от времени прорывается в его речах и поступках, и это ясно чувствуют и Анна и Вронский.

Нужно было Каренину пережить катастрофу в семейных отношениях и крах своей служебной карьеры, чтобы в нем проснулось ощущение своего собственного духовного бытия. Падают искусственные «мосты» и «заслоны», возведенные с таким трудом. «Я убит, я разбит, я не человек больше!» - восклицает Каренин.

Так думает он. А Толстой рассуждает иначе. Он считает, что только теперь Каренин становится самим собой. Когда-то, выступая в заседании, Каренин упорно смотрел на «первое сидевшее перед ним лицо - маленького смирного старичка, не имевшего никакого мнения в комиссии». Теперь он сам превращался в такого «маленького смирного старичка».

И это, по мнению Толстого, лучшая участь для Каренина, потому что он как бы возвращается к себе, к своей простой человеческой душе, которую он превратил в бездушную машину, но которая все-таки еще была жива. «Он взял ее дочь», - говорит графиня Вронская. И опять вспоминает Анну: «Себя погубила и двух прекрасных людей - своего мужа и моего несчастного сына».

Каренин в романе Толстого - характер неоднозначный. Толстой вообще считал, что однозначных характеров не бывает. Единственным исключением в романе является, пожалуй, лишь Облонский. У него кажущийся, желаемый и действительный характеры составляют нечто целое.

Толстой глубоко изучил динамику характеров. Он не только видел «текучесть» свойств человека, но верил в возможность совершенствования, то есть изменения человека к лучшему. Желание описать, что такое каждое отдельное «я», привело его к «нарушению константной определенности типов».

В центре внимания Толстого не только внешние конфликты героев - друг с другом, со средой, с временем, - но и внутренние конфликты между кажущимся, желаемым и действительным характерами. «Чтобы тип вышел определенен, - говорил Толстой, - надо, чтобы отношения автора к нему были ясны».

Определенность авторского отношения к каждому из героев выявляется и в логике сюжета, и в логике развития его характера, в самой динамике сближения и отталкивания героев в общем потоке их жизни. В романе Толстого есть замечательные подробности, которые указывают на цельность его романического мышления.

В этом отношении очень характерно, что Кити и Левин непрерывно приближаются друг к другу, хотя пути их как будто расходятся с самого начала. Между тем Анна и Вронский становятся все более далекими, хотя они все силы положили на то, чтобы быть вместе. Толстой вносит в свой роман и некоторые черты «предопределенности», что нисколько не противоречит его романическому мышлению.

Облонский говорит Левину о своей жене Долли: «Она на твоей стороне… Она мало того, что любит тебя, она говорит, что Кити будет твоей женой непременно». Сама Кити полна смятения: «Ну что я скажу ему? Неужели я скажу ему, что я не люблю его? Это будет неправда. Что же я скажу ему?» И когда Левин приехал, Кити сказала ему: «Этого не может быть… простите меня». А Левин про себя решил: «Это не могло быть иначе».

Но прошло время, и все изменилось, вернее, все пришло к началу. «И да, кажется, правда то, что говорила Дарья Александровна», - вспоминает Левин, как Долли пророчила ему счастье. В церкви, во время венчания, графиня Нордстон спрашивает у Долли: «Кажется, вы этого ждали?» И Долли отвечает: «Она всегда его любила». По мысли Толстого, свершается только то, что должно было свершиться…

Нечто похожее, но противоположное по смыслу происходит и в жизни Анны Карениной. Уезжая из Москвы, она успокаивала себя: «Ну, все кончено, слава богу!» Но все только еще начиналось. В салоне Бетси Тверской она запретила Вронскому говорить с ней о любви. Этим запрещением она как бы признала за собой какое-то право на Вронского. Признание прав сближает. Но странное дело - чем ближе они становятся друг другу, тем дальше расходятся их пути.

Однажды Толстой графически изобразил «обычную схему разлада»: «Две линии жизни, сходясь под углом, сливались в одну и означали согласие; две другие лишь пересекались в одной точке и, слившись на мгновение, расходились снова, и чем дальше, тем больше отдалялись одна от другой… Но эта точка мгновенного прикосновения оказывалась роковой, здесь обе жизни связывались навсегда».

Именно так, двойным движением, развивается история Анны и Вронского. «Он все больше и больше хочет уйти от меня, - говорит Анна. - Мы именно шли навстречу до связи, а потом неудержимо расходимся в разные стороны. И изменить этого нельзя… А где кончается любовь, там начинается ненависть».

И Анна вдруг увидела себя неприязненными глазами Вронского. Это было своего рода психологическое предсказание ненависти, сделанное отчаянным усилием любви. «Она подняла чашку, отставив мизинец, и поднесла ее ко рту. Отпив несколько глотков, она взглянула на него и по выражению его лица ясно поняла, что ему противны были рука, и жест, и звук, который она производила губами…»

Толстой как творец художественного мира широкого и свободного романа смело окидывает взглядом все пространство его причин и следствий. Поэтому он видит не только прямой, но и обратный и перекрещивающийся потоки событий. Линии расхождения Анны и Вронского проведены резко и определенно. Это не значит, что таких линий нет у Кити и Левина. И их жизни «слились воедино», но уже наметились первые выходы «перекрещенных линий», которые могут и их развести далеко друг от друга…

В романе Толстого каждый характер представляет собой сложный, изменчивый, но внутренне законченный и цельный мир. И каждый из них раскрывается в сложных и изменчивых отношениях с другими характерами, не только главными, но и второстепенными.

Роман в представлении Толстого был прежде всего системой, своеобразным процессом движения крупных и уступающих им по величине и значению светил. Их соотношения, притяжения и отталкивания, тяготение друг к другу по сходству или различию полны глубокого смысла.

Особенную роль в романической системе имеют второстепенные персонажи, которые группируются вокруг главных героев, образуя их своеобразную пеструю свиту. Острота сопоставительных характеристик состоит в том, что герои иногда, как в зеркале, отражаются именно в тех образах, которые как будто никакого сходства с ними не имеют.

Сходство несходного и несходство сходного обогащает психологическую природу романа Толстого. Оказывается, что типическое явление может быть множественным, разноликим; не всегда и не обязательно такое явление получает единичное художественное воплощение.

Выход Анны Карениной на трагическую сцену предваряет баронесса Шильтон. У нее роман с приятелем Вронского поручиком Петрицким. И она желает «порвать с мужем». «Он все не хочет давать мне развода», - жалуется баронесса Шильтон. Вронский застает ее в своей пустой квартире в обществе Петрицкого и Камеровского. «Вы понимаете ли эту глупость, что я ему будто бы неверна!» - говорит баронесса о своем муже.

Вронский советует ей действовать решительно: «нож к горлу» - «и так, чтобы ваша ручка была поближе от его губ. Он поцелует вашу ручку, и все кончится благополучно…». С таким характером, какой был у Шильтон, трагедия Анны просто невозможна; получается фарс… Но на ту же самую тему.

Кити ожидала, что Анна появится на балу в лиловом платье. Но Анна была в черном. В лиловое была одета баронесса Шильтон. Она наполнила комнату, как канарейка, парижским говором, прошелестела лиловым атласом и исчезла. Интермедия была окончена. А трагедия уже началась, хотя Вронский этого как будто еще не видит и не знает того, что, подавая насмешливый совет баронессе, он неосторожно коснулся и судьбы Анны…

Впрочем, Вронский все же понимал, что многим родным и близким его любовь к Анне может показаться историей в духе Петрицкого и Шильтон. «Если бы это была обыкновенная пошлая светская связь, они бы оставили меня в покое». И вот в чем различие между Анной и пошлой баронессой. Петрицкий жаловался Вронскому на то, что эта «метресса» ему надоела. А Вронский думал об Анне: «Они чувствуют, что это что-то другое, что это не игрушка, эта женщина дороже для меня жизни».

Трагическая вина Анны состояла в том, что она оказалась во власти «страстей», с которыми, «как с дьяволом», не могла совладать. А если бы она подавила в себе любовь и желание счастья, первое духовное движение свободы, которое однажды возникло в ее сердце? Ведь «страсти», как нечто темное и неразумное, пришли потом, уже после того, как был «убит» первый, поэтический и счастливый период их любви.

Тогда Анна Каренина могла бы стать «пиетисткой», смириться духом, благословить свои несчастья, признать их наказанием за свои грехи, превратиться не в баронессу Шильтон, а в ее прямую противоположность - в мадам Шталь, с которой она ни разу не встречается в романе, но которая существует где-то рядом с ней.

С мадам Шталь встречается Кити на немецких водах. Мадам Шталь была больна, или считалось, что она больна, потому что она появлялась лишь в редкие хорошие дни в колясочке. Про нее говорили разное. Одни уверяли, что она замучила своего мужа; другие были уверены, что он замучил ее. Так это было или иначе, но мадам Шталь «сделала себе общественное положение добродетельной, высокорелигиозной женщины».

Никто, правда, не знал, какой именно религии она придерживается - католической, протестантской или православной, так как она была в дружеских связях со всеми высшими лицами всех церквей. Старый князь Щербацкий называет ее «пиетисткой». Кити спрашивает его, что означает это слово. И князь Щербацкий отвечает: «Я и сам не знаю хорошенько. Знаю только, что она за все благодарит бога, за всякое несчастье, и за то, что у нее умер муж, благодарит бога. Ну, и выходит смешно, потому что они дурно жили».

Но мало того, что Анне Карениной, чтобы стать пиетисткой, надо было подавить в себе желание «жить и любить»; надо было бы если не скрыть, то «забыть» и свою красоту. В этом отношении мадам Шталь было легче. Она тщательно скрывает не свою красоту, а свой физический недостаток.

«Говорят, она десять лет не встает», - заметил знакомый Щербацкого, некий «московский полковник», который склонен был видеть в положении мадам Шталь действие какого-то скрытого недуга. «Не встает, потому что коротконожка», - ответил ему Щербацкий. «Папа, не может быть!» - вскрикнула Кити. И получается, что пиетизм мадам Шталь - это только красивое название обыкновенного ханжества.

Анна Каренина не видит того, что как бы слева от нее появляется «метресса» Шильтон, а справа - «пиетистка» мадам Шталь. Но это ясно видит Толстой, отдавая Анне Карениной обширную область жизни, заключенную между этими двумя «полюсами». Не случайно у Шильтон и Шталь сходственные «странные фамилии».

«Анна Каренина»

Сначала Толстой думал назвать роман «Два брака» – в одном из вариантов Анна получала развод и выходила замуж за Вронского. Но персонажи зажили собственной жизнью, навязали автору свою волю, и сюжет стал развиваться в ином направлении. Сюжет, в общем-то, довольно простой: жена бонвивана Облонского обнаруживает, что муж состоит в связи с бывшею гувернанткой-француженкой, ему приходится обратиться к своей сестре, Анне Карениной, чтобы та помогла все уладить. Анна – сама нежность и верность – примиряет супругов. Она замужем за петербургским сановником, человеком старше ее на двадцать лет, сухим, ограниченным, никогда не выходящим за рамки приличий. Когда она приезжает к брату, происходит ее встреча с блестящим офицером Вронским, у них вспыхивает взаимная симпатия. Кити, сестра жены Облонского, тоже влюблена во Вронского. Это приводит в отчаяние Левина, человека серьезного, очень цельного и правдивого, хотевшего жениться на ней. Анна становится любовницей Вронского и признается в этом мужу. Опасаясь мнения света, он готов простить жене все, особенно когда ее настигает болезнь. Но по выздоровлении она все же уходит к любовнику. Между ними все чаще размолвки: Вронский сожалеет об оставленной службе и карьере, Анна страдает без сына, оставшегося с отцом, тайно его навещает. Разочарования следуют одно за другим, она кончает жизнь под колесами поезда. Вронский, замученный угрызениями совести, отправляется воевать против турок. Параллельно этой грустной, мрачной истории развивается светлая и ясная любовь Левина и Кити – отвергнутая Вронским, девушка возвращается к нему, привлеченная честностью и надежностью. Они женятся, живут в деревне, где к ним приходит счастье «по Толстому».

Многие боялись, что после «Войны и мира», так густо населенной персонажами, обильной мыслями и рассуждениями, запас психологических сил художника исчерпался, но в «Анне Карениной» он создал галерею характеров, столь же полных жизни и пленительных, как в предыдущем романе. Эта могучая способность к возрождению питалась бесконечным интересом к жизни самого Толстого – открытого, переменчивого, обращающего внимание на все вокруг, запоминающего свои встречи с разными людьми, мелкие бытовые подробности, фиксирующего свои личные переживания.

Отношение автора к героине романа все время менялось, и за историей любви Анны и Вронского видна история любви Толстого к Анне. Сначала он порицает ее с точки зрения морали, видит в ней воплощение разврата, отказывая ей даже в красоте. Женщина, которая для многих поколений читателей станет образцом обаяния и элегантности, в первых набросках романа нехороша, с маленьким, низким лбом, коротким, вздернутым носом, полная, так что еще немного, и была бы отвратительна; но, несмотря на некрасивость ее лица, было что-то в ее улыбке, что позволяло ей нравиться. Таков ее внешний облик, что до внутренних качеств – это сердцеедка, настоящий дьявол, жертвами которой стал и муж, и любовник. Муж, Каренин, высокопоставленный чиновник, поначалу наделен был сердцем чувствительным, нежным, главным недостатком его была некоторая слезливость. Подозревая жену в неверности, делится с сестрой, что ему хочется зарыдать, чтобы его пожалели и подсказали, как быть. Что до Вронского, то в первых вариантах – это твердый в своих убеждениях, добрый и искренний офицер. Короче говоря, два совершенных мужских характера должны были сделать еще более контрастной черную душу Анны.

Однако грешница интересовала Толстого все больше и больше – волновала, вызывала нежность. Теперь он уже не мог отказать ей в красоте, и «пластическая операция» удалась в полной мере. Вронский, впервые увидевший Анну, «почувствовал необходимость еще раз взглянуть на нее – не потому, что она была очень красива, не по тому изяществу и скромной грации, которые видны были во всей ее фигуре, но потому, что в выражении миловидного лица, когда она прошла мимо него, было что-то особенно ласковое и нежное… Блестящие, казавшиеся темными от густых ресниц, серые глаза дружелюбно, внимательно остановились на его лице… В этом коротком взгляде Вронский успел заметить сдержанную оживленность, которая играла в ее лице и порхала между блестящими глазами и чуть заметной улыбкой, изгибавшею ее румяные губы. Как будто избыток чего-то так переполнял ее существо, что мимо ее воли выражался то в блеске взгляда, то в улыбке». Позже Толстой говорит о ее решительной и легкой походке. Кити чувствует себя «влюбленною в нее, как способны влюбляться молодые девушки в замужних и старших дам», хотя «Анна не похожа была на светскую даму или на мать восьмилетнего сына, но скорее походила бы на двадцатилетнюю девушку по гибкости движений, свежести и установившемуся на ее лице оживлению, выбивавшемуся то в улыбку, то во взгляд, если бы не серьезное, иногда грустное выражение ее глаз, которое поражало и притягивало к себе Кити». Перед ее обаянием не в силах устоять и дети, которые борются между собой, чтобы подержать за руку. «Влюбленный» Толстой описывает появление Карениной на балу: «Анна была… в черном, низко срезанном бархатном платье, открывавшем ее точеные, как старой слоновой кости, полные плечи и грудь и округлые руки с крошечной кистью. Все платье было обшито венецианским гипюром. На голове у нее, в черных волосах, своих без примеси, была маленькая гирлянда анютиных глазок и такая же на черной ленте пояса между белыми кружевами. Прическа ее была незаметна. Заметны были только, украшая ее, эти своевольные колечки курчавых волос, всегда выбивавшиеся на затылке и висках. На точеной крепкой шее была нитка жемчугу». Очарование Анны не следствие каких-то ухищрений или кокетства, сама она не понимает пока его. «Да, что-то чуждое, бесовское и прелестное есть в ней», – говорит себе Кити.

И все же не Анна виновата в драмах, причиной которых становится ее красота. Какое-то проклятье тяготеет над ней, и в решающие моменты оно определяет ее жизнь. Автор начинает испытывать все большую антипатию к «здоровым» персонажам, окружающим эту заблудшую душу: в начале романа Анна – палач, Вронский и Каренин – жертвы, затем они меняются ролями, и оказывается, что эти мужчины недостойны Анны, Толстой отнимает у них положительные качества, которыми сам же наделил, возвышая и извиняя героиню.

Каренин становится сухим, эгоистичным, ограниченным, продуктом петербургской бюрократии, который за служебными обязанностями не замечает течения жизни, каждое его действие подчинено строгим рамкам закона и приличий. Он замораживает все, к чему прикасается, жена для него – лишь элемент обустройства быта. Впрочем, когда надвигается буря, ему вдруг становится понятно, что и у нее могут быть собственные мысли и чувства, своя судьба. И это ужасает его, он гонит от себя подобные мысли, теряет точку опоры, столкнувшись с жизнью не в официальных, а естественных ее проявлениях. Так человек, предпочитающий городскую жизнь, чувствует себя неуютно, сойдя с тротуара на проселочную дорогу. Он пытается успокоить себя, рассуждая, что чувства Анны и движения ее души его не касаются, что это дело ее совести. Признает, что, возможно, совершил ошибку, связав свою судьбу с этой женщиной, но ошибка была невольной, и отчего тогда чувствовать себя несчастным. Ложное достоинство, чинопочитание, лицемерие, трусость, прямолинейность, раскаяние перемешаны в этом человеке, который производит на других впечатление, прямо противоположное тому, что оставляет его жена: если Анна согревает сердца одним своим появлением, он, не желая того, превращает их в лед.

И все же Толстой отказывается выкраивать своих персонажей по одной мерке. Перед больной женой Каренин вдруг становится человечным, панцирь, под которым он скрывается, дает трещину, и полный жалости к Анне, муж не возражает против присутствия в своем доме Вронского. «Он у постели больной жены в первый раз в жизни отдался тому чувству умиленного сострадания, которое в нем вызывали страдания других людей и которого он прежде стыдился, как вредной слабости; и жалость к ней, и раскаяние в том, что он желал ее смерти, и, главное, самая радость прощения сделали то, что он вдруг почувствовал не только утоление своих страданий, но и душевное спокойствие, которого он никогда прежде не испытывал». Но душевный покой этот оказался недолгим – по мере выздоровления Анны Каренин вновь ожесточается, то, что казалось возвышенным у постели умирающей, становится смешным перед женщиной в добром здравии, и человек, подчиняющийся законам света, поступает так, как того требует этот свет. Анна же стремится разорвать опутывающую ее паутину лжи.

Она рассчитывает обрести во Вронском союзника и друга, а не только любовника. В одном из первых вариантов романа автор наделяет его кристально чистой душой, но так же, как и Каренина, шаг за шагом лишает его положительных качеств. Конечно, Вронский не только красивый офицер, тщеславный и не слишком умный, он принадлежит столичной «золотой молодежи», для которой любовные интрижки сродни охоте. В петербургском обществе люди делились на два сорта, абсолютно между собою несхожие. К самому низкому относились люди вульгарные, глупые и смешные, которые верили, что муж должен жить только со своей женой, девушка быть чистой, женщина целомудренной и стыдливой, что надо растить детей, зарабатывать на жизнь, платить долги, и в другой подобный вздор. Но был свет, где требовалось быть элегантным, благородным, отважным, веселым, не краснея предаваться страстям и надо всем смеяться. В этом, втором мире чувствует себя Вронский прекрасно, но уверенность пропадает после встречи с Анной, им овладевает страсть, и даже когда связь их утрачивает прелесть новизны, его все еще поражает грация, изящество, глубина чувств этой женщины. Но он отказывается видеть в ней мать, любовь к сыну раздражает его и сбивает с толку. Анна понимает это и скрывает от него свою боль, почти физическую, которую испытывает при встрече с мальчиком. Непонимание Вронского обрекает ее на одиночество. Грусть ее была тем более сильной, что не находила отклика. Он не могла и не хотела довериться Вронскому. Знала, что он никогда не поймет глубину ее страдания, холодно ответит, если она только намекнет на свою боль, и она будет презирать его за это, и боялась этого.

Развитие отношений Анны и Вронского Толстой наблюдает пристальным, острым взглядом клинициста, тщательно описана каждая стадия болезни. Приходит в негодность не только связь между ними, но сами их существа, не выдержав испытания совместной жизнью. Общество не прощает им того, что они презрели его законы, они живут в пустоте – без поддержки, друзей, цели. Анна, считавшая себя достаточно сильной, чтобы не обращать внимания на общественное мнение, под моральным гнетом смиряется и вынуждена жить в изоляции. У нее есть две радости в жизни – сын и любовник. Первого у нее отняли, второго она тоже может лишиться. Ее страшит, что Вронский сожалеет о своей вольной жизни. Упрекая его в том, что бывает у людей, которые ее осуждают, чувствует себя обманутой, брошенной, целиком отдается ревности и старается удержать любовника прежде всего своей красотой и физическим наслаждением, которое ему доставляет. Но Вронский, увидев Анну в театре, «совсем иначе теперь ощущал эту красоту. В чувстве его к ней теперь не было ничего таинственного, и потому красота ее, хотя и сильнее, чем прежде, привлекала его, вместе с тем теперь оскорбляла его». Ожидая, что в любой момент он бросит ее, Анна пытается любыми средствами разбить его равнодушие, теряет покой и в конце концов решает, что лучше всего будет, если она уйдет из жизни. «Зачем эти церкви, этот звон и эта ложь? Только для того, чтобы скрыть, что мы все ненавидим друг друга….» – внутренний монолог ее, все более сбивчивый, продолжается до последнего мгновения, пока молодая женщина не бросается под поезд.

Распределяя свет и тень на своем полотне, Толстой хотел ярче всего осветить Кити и Левина с их счастливым законным браком. Кити, целомудренная и таинственная девушка, в браке выказывает практическую сметку, чем изумляет мужа: «он удивлялся, как она, эта поэтическая, прелестная Кити, могла в первые же не только недели, в первые дни семейной жизни думать, помнить и хлопотать о скатертях, о мебели, о тюфяках для приезжих, о подносе, о поваре, обеде и т. п.». Это крик души не Левина, но Толстого, который всегда превыше всего ставил умение женщины заниматься домом и детьми. По мере продвижения повествования писатель все больше идентифицирует себя с Левиным. Он уже частично воплотил себя в Николиньке Иртеньеве, Нехлюдове, Оленине, Пьере, но такого полного отождествления с персонажем еще не было, ибо дарит ему события своей жизни, питает своими мыслями, своей кровью. Любовь Левина и Кити, их объяснение, венчание, колебания жениха до последней минуты, забытая в сундуке рубашка, жизнь молодой четы в деревне, рождение первого ребенка – все это собственные воспоминания Толстого. Соня должна была быть весьма удивлена, когда, переписывая черновики, обнаружила, что начало их совместной с Левочкой жизни описано с такой точностью и деликатностью. Смерть брата Левина – до мельчайших деталей смерть Дмитрия Толстого, отношения Левина со своими мужиками освещены собственным опытом автора. В эпилоге устами Левина Толстой высказывает свое мнение по поводу военной операции в Сербии.

В Левине воплощены мысли и сомнения Льва Николаевича по вопросу земледелия в России. С одной стороны, разумно было бы дать возможность мужикам выкупить землю, поскольку именно они ее возделывают, но, будучи помещиком, он страдает, видя, как раздрабливаются крупные землевладения, хозяева продают их по смехотворной цене, а если не продают, то управляющие за их спинами обкрадывают, так что куда ни посмотри, наблюдается обеднение дворянства. Он пытается примирить мужиков и хозяев, говоря, что положение народа должно быть изменено в корне, что бедность должно сменить всеобщее богатство, основой которого станет согласие во имя общих интересов. Другими словами, революция без кровопролития, которая, начавшись в округе одной губернии, охватит Россию и всю планету.

Но теория далека от практики: когда в мир идей проникают живые люди из плоти и крови, механизм начинает сбоить, сто частных правил делают негодным одно всеобщее. Несмотря на все усилия, Левину не удается приобщить крестьян к делу материального преуспевания их хозяина.

Помимо хозяйственных забот, его мучают вопросы метафизические. После свадьбы он чувствует грусть и страх, но любовь оказывается надежной защитой от неотвязной мысли о смерти. После того, как у него на руках умер брат, Левин одержим мыслью о собственном невежестве в том, что касается вопросов жизни и смерти. Появление на свет ребенка заставляет по-иному взглянуть на бытие, ему кажется, что, живя той жизнью, какую ведет большинство, он отказывается от главного во имя второстепенного. «Левин вдруг почувствовал себя в положении человека, который променял бы теплую шубу на кисейную одежду и который в первый раз на морозе несомненно, не рассуждениями, а всем существом своим убедился бы, что он все равно что голый и что неминуемо должен мучительно погибнуть». Он читает Библию, философов, мечется от сомнений к молитве, усиливает собственное смятение попытками найти ему объяснение. Окружающие считают его человеком сильным, уравновешенным, счастливым отцом семейства, а он отворачивается при виде веревки и не берет с собой на прогулку ружье, чтобы избежать соблазна самоубийства. Средство от подобных тягостных раздумий одно – физический труд. И Левин предается ему самозабвенно – усталость мешает думать. «Теперь он, точно против воли, все глубже и глубже врезывался в землю, как плуг, так что уж и не мог выбраться, не отворотив борозды». Работая плечом к плечу со своими крестьянами, начинает мало-помалу проникаться их мудростью. Кто-то из крестьян раз заметил, что один человек только для нужды своей живет, тогда как другой – для души, Бога помнит. «Слова, сказанные мужиком, произвели в его душе действие электрической искры, вдруг преобразившей и сплотившей в одно целый рой разрозненных, бессильных отдельных мыслей, никогда не перестававших занимать его». То, что не смог выразить ни один философ, ни один из отцов Церкви, простой мужик знает и так: жить для души и помнить Бога. Но какого Бога? «И точно так же, как праздны и шатки были бы заключения астрономов, не основанные на наблюдениях видимого неба по отношению к одному меридиану и одному горизонту, так праздны и шатки были бы и мои заключения, не основанные на том понимании добра, которое для всех всегда было и будет одинаково и которое открыто мне христианством и всегда в душе моей может быть поверено». Ему кажется, что, придя к этому, он обретет внутренний покой, о котором так долго мечтал, но его ждут новые мучительные искания.

За четыре года работы над «Анной Карениной» (1873–1877) Толстой вложил в это произведение все волновавшие его тогда вопросы, а потому романист частенько уступает место эссеисту, течение рассказа приостанавливается, чтобы дать автору возможность высказать свое мнение касательно сельского хозяйства, воспитания детей, психологических и физиологических аспектов взаимоотношений между людьми. В мире, где живут Левин и Анна, как и в том, где живет Толстой, обсуждают иллюстрации Доре к Библии, романы Золя и Додэ, физические теории, Спенсера и Шопенгауэра, профсоюзы рабочих. Здесь читают газеты и яростно спорят по поводу обязательной военной службы. Можно сказать, что роман стал для Льва Николаевича своеобразным «Дневником писателя», и сам он признает двенадцать лет спустя в письме к Русанову, что иногда ему все еще хочется писать, в особенности роман наподобие «Анны Карениной», в котором он без усилий мог бы вывести все то, что сам смог понять и что могло бы стать полезным другим.

Тем не менее в отличие от «Войны и мира», где высказывал свою точку зрения напрямую, в «Анне Карениной» скрывается за персонажами, довольствуясь тем, что наделяет их занимающими его мыслями. Заботясь о беспристрастности, вынужден проявлять заботу и о тех, кто придерживается противоположной точки зрения: Толстой в беседе с друзьями рассказывал о трудностях, с которыми сталкивается в своей работе, и призвался, что четыре раза начинал разговор Левина со священником, так как не в силах был решить, на чьей же он сам стороне. И уверял, что повествование производит гораздо более сильное впечатление, когда непонятно, на чьей стороне автор.

Для него все очевиднее становилась взаимосвязь разных эпизодов, оттеняющих друг друга. Что до развития сюжета, «сцепления мыслей», то тут, по его словам, вообще происходило нечто мистическое. «Одно из очевиднейших доказательств этого для меня было самоубийство Вронского, которое вам понравилось, – пишет он Страхову. – Этого никогда со мной так ясно не бывало. Глава о том, как Вронский принял свою роль после свиданья с мужем, была у меня давно написана. Я стал поправлять ее, и совершенно для меня неожиданно, но несомненно, Вронский стал стреляться. Теперь же для дальнейшего оказывается, что это было органически необходимо». Писатель говорил близким, что иногда садится за рукопись полный решимости написать что-то, а через некоторое время обнаруживает, что дорога, по которой он движется, стала гораздо шире, произведение «развернулось», как это было, например, с «Анной Карениной».

За эту «развернутость», невероятное количество отступлений, побочных рассуждений строгий судья мог бы упрекнуть Толстого: длинноты в описании деревенской жизни Левина, дискуссии о крепостном праве и освобождении крестьян, о косности мужиков и их нежелании трудиться, о губернской жизни. Но автор знает свое дело, и когда, казалось бы, читатель должен утомиться и бросить роман, он вдруг вновь очаровывает его: сцена покоса, когда все проникнуто солнцем и какой-то языческой радостью, скачки, тайное свидание Анны с сыном, смерть Николая, самоубийство Анны – все это поражает глубиной, точностью, эмоциональной насыщенностью.

Как в «Войне и мире», ощущение истинности происходящего возникает благодаря совпадению психологических наблюдений со счастливо найденными «материальными» деталями. Вернувшись в Петербург после знакомства с Вронским, Анна впервые видит, какие у мужа уши, ее начинает раздражать его манера хрустеть пальцами. В день свадьбы Кити окружающие замечают, что в своем подвенечном платье она не так хороша, как обычно. Измученная ложным положением, в которое поставила себя, уйдя от мужа, Анна берет себе в привычку прищуривать глаза во время разговора. У Облонского обезоруживающая улыбка появляется в самые неожиданные моменты, вызывая симпатию и расположение. Кити, собираясь на бал, с радостью видит в зеркале, как черная бархатка медальона окружила ее шею, и, кажется, слышит, что говорит эта бархатка – «Во всем другом могло еще быть сомненье, но бархатка была прелесть».

Но если сама «технология» письма в «Анне Карениной» и «Войне и мире» одна и та же, то общая тональность этих романов разнится сильно. В «Войне и мире» Толстого занимает историческое столкновение двух народов, в «Анне Карениной» поле зрения суживается, он занят несколькими частными персонажами, проникая в их жизнь и души. Картина теряет размах, приобретая взамен глубину. Теперь эпопея разворачивается не на вольном воздухе, в сознании людей, битвы происходят на уровне чувств, не становясь от этого менее жестокими.

И так же, как исход военных действий не зависит, по мнению Толстого, от стратегов, люди не властны над собственными судьбами. Их действия предопределены обстоятельствами, окружением, чем-то неуловимым, что вместе оказывается роком. Но этот рок – не бог войны, и пахнет он не политикой, мертвыми телами и пушечным порохом, он – Бог, задыхающийся от любовной горячки. В «Войне и мире» в сотни раз больше смертей, чем в «Анне Карениной», тем не менее первый роман кажется спокойным, солнечным, в то время как второй окружен серой, беспокойной атмосферой. «Война и мир» – это вера в жизнь, семейное счастье, традиции, гимн победе русской армии над захватчиками, а победа возвышает все принесенные во имя нее жертвы. Герои, пережив страдания, становятся выше и чище. С персонажами «Анны Карениной» ничего подобного не происходит, здесь все напоено недобрыми предчувствиями, мрачными мыслями, видениями. Первая встреча Анны и Вронского на вокзале в Москве отмечена гибелью под колесами поезда сторожа. Облонский с удивлением видит, что у сестры «дрожат губы и она с трудом удерживает слезы.

– Что с тобой, Анна? – спросил он, когда они отъехали несколько сот сажен.

– Дурное предзнаменование, – сказала она». Выйдя из вагона на обратном пути, она видит Вронского, который говорит ей, что едет в Петербург для того, чтобы быть там, где она. «И в это же время, как бы одолев препятствие, ветер посыпал снег с крыш вагонов, затрепал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей еще более прекрасен теперь. Он сказал то самое, чего желала ее душа, но чего она боялась рассудком».

Еще более страшная угроза ощущается в кошмаре Анны – «Старичок с взлохмаченной бородой что-то делал, нагнувшись над железом, приговаривая бессмысленные французские слова, и она, как и всегда при этом кошмаре (что и составляло его ужас), чувствовала, что мужичок этот не обращает на нее внимания, но делает это какое-то страшное дело в железе над нею». Сон этот повторялся не раз, и даже Вронский почувствовал однажды весь его ужас. В то мгновение, когда Анна бросится под поезд, она увидит того же мужичка, который, «приговаривая что-то, работал над железом».

Другое предзнаменование – гибель любимой лошади Вронского Фру-Фру. По его вине она падает и ломает спину, предвосхищая гибель Анны, не вынесшей равнодушия своего любовника. Невероятно схожи описания Вронского перед уступившей ему наконец Анной: «Бледный, с дрожащею нижней челюстью, он стоял над нею и умолял успокоиться, сам не зная, в чем и чем» и агонизирующей Фру-Фру: «С изуродованным страстью лицом, бледный и с трясущеюся нижней челюстью…»

Дурные предзнаменования становятся отчетливее, когда Анна, вернувшись после встречи с сыном, вынимает из альбома его карточки: «Оставалась одна, последняя, лучшая карточка… Маленькими ловкими руками, которые нынче особенно напряженно двигались своими белыми тонкими пальцами, она несколько раз задевала за уголок карточки, но карточка срывалась, и она не могла достать ее. Разрезного ножика не было на столе, и она, вынув карточку, бывшую рядом (это была карточка Вронского, сделанная в Риме, в круглой шляпе и с длинными волосами), ею вытолкнула карточку сына». Деталь эта поражает – любовник изгоняет из ее жизни сына…

Еще один символ – горящая свеча, глядя на пламя которой Анна вдруг чувствует дуновение смерти и поскорее зажигает вторую, пытаясь защититься от надвинувшегося на нее мрака. Второй раз свеча эта возникает в момент ее гибели под колесами поезда: «И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей все то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла».

Страх сопровождает не только Анну: Долли боится за будущее детей, Николая, брата Левина, страшит мысль о том, что «там» (единственная глава романа, у которой есть название – «Смерть»). Стремление любого персонажа к счастью обречено на провал. Даже пара Кити – Левин не в силах сопротивляться проклятию, тяготеющему над теми, кто привязан сильнее телом, не душой. Рассказывая их историю, автор попытался противопоставить семейное счастье безнравственной внебрачной связи. Но блаженство у домашнего очага – иллюзия, Левина одолевают сомнения, он ни в чем не может найти успокоения, кроме простой мужицкой веры. И получается, что семейный рай Кити и Левина ничуть не спокойнее ада запретных страстей, сжигающих Анну и Вронского.

Странное дело, так же, как в «Войне и мире», люди исключительные, блестящие, отмеченные чем-то особым – исчезают, остаются обычные, средние, соблюдающие дистанцию и от добра, и от зла. Умирает князь Андрей со своими мечтами, сомнениями, гордостью, остаются Безухов и Ростов, умеющие довольствоваться полутенями. Анну и Вронского уносит со сцены неистовый порыв ветра, победителями остаются Кити и Левин – добродетельные и скучные, которых ставят всем в пример их соседи. Можно ли считать это апологией серости со стороны Толстого? Нет, просто он уверен, что если человечество и нуждается время от времени в людях исключительных, способных встряхнуть задремавший мир, то историю движут люди самые обыкновенные. И будущее, хотим мы того или нет, принадлежит Безуховым, Ростовым, Левиным, не великим, но добродетельным. Толстой на их стороне и как помещик, и как отец семейства. Он оправдывает себя, оправдывая их. Если же иногда ему хочется занять сторону восставших идеалистов, из этого ничего не выходит: он осуждает частную собственность, продолжая приобретать земли, и приглашает на праздник палачей, осуждая смертную казнь.

Впрочем, вопреки его желанию, в романе привлекательны проклятые, а не святые, и Анна настолько выше всех остальных персонажей, что ее именем роман назван, а эпиграф «Мне отмщение, и аз воздам» лишь подчеркивает, что причина ее несчастий – высшее, Божественное решение, не подлежащее обжалованию.

В этом кажущемся на первый взгляд исключительно реалистичном повествовании все – колдовство, даже предметы – свеча, заснеженное окно, красная сумочка Анны – обладают какой-то сверхъестественной магией.

Толстой представил на суд читателей трагедию, на которую они жадно набросились, привлеченные прежде всего описанием высшего общества, греховной любви Анны, скандализированные сценой ее гибели. Один за другим появляются номера «Русского вестника», и находящийся на «передовой» Страхов шлет сводки из Москвы в яснополянскую «штаб-квартиру»:…волнение только растет… мнения столь различны, что невозможно их изложить в общих чертах… многие упрекают автора в цинизме, другие приходят в восторг; все в восхищении от февральской публикации, январская понравилась меньше… роман увлекает всех, его читают, как читали только Пушкина и Гоголя, набрасываясь на каждую новую страницу, забывая написанное другими…

Александрин Толстая сообщает племяннику, что каждая глава его романа приводит общество в волнение, что нет конца комментариям, хвалебным откликам, спорам, как если бы речь шла о чем-то, что касается каждого лично.

Фет в восхищении, утверждает, что со времен сотворения мира не было ничего подобного и не будет.

Профессиональные критики тоже не остались в стороне.

В. Чуйко в «Голосе» сравнивает Толстого со Стендалем, но Стендаль, по его мнению, «из одного первичного психологического предрасположения… строит весь характер, и если этот характер кажется живым, то только благодаря необыкновенной логике, с которой Бейль развивает последовательно из одного общего предрасположения все неизбежности, определяемые жизнью и положением. У гр. Толстого на первом плане жизнь и люди… его творчество – не теоретический процесс, а сама жизнь, как она отражается в его мысли».

Другой критик из того же издания утверждает, что нет никого схожего с Толстым во всей зарубежной литературе, а в России только Достоевский может к нему приблизиться.

Суворин в «Новом времени» отмечает, что Толстой не щадит никого и ничего, описывает любовь с реализмом, которого до сих пор никому в России достичь не удалось.

Стасов добавляет к этому, что Толстой один идет вперед, тогда как другие литераторы отступают, молчат, теряют лицо…

Достоевский, осуждая автора за его воззрения на войну против турок, высоко оценил роман в целом, говоря, что «Анна Каренина» есть «совершенство как художественное произведение, подвернувшееся как раз кстати и такое, с которым ничто подобное из европейских литератур в настоящую эпоху не может сравниться, а во-вторых, и по идее своей это уже нечто наше, свое, родное и именно то самое, что составляет нашу особенность перед европейским миром, что составляет уже наше национальное „новое слово“, или по крайней мере, начало его, – такое слово, которого именно не слыхать в Европе и которое, однако, столь необходимо ей, несмотря на всю ее гордость… Сам судья человеческий должен знать о себе, что он грешен сам, что весы и мера в руках его будут нелепостью, если сам он, держа в руках меру и весы, не преклонится перед законом неразрешимой еще тайны и не прибегнет к единственному выходу – к Милосердию и Любви».

Но были и другие отзывы, полные сарказма и обвинений. Скабичевский утверждает, что роман пропитан «идиллическим запахом детских пеленок, а сцена падения Анны – „мелодраматическая дребедень в духе старых французских романов, расточаемая по поводу заурядных амуров великосветского хлыща и петербургской чиновницы, любительницы аксельбантов“. П. Ткачев в „Деле“ обвиняет Толстого в падении нравов, называет роман эпопеей барской любви и, пародируя стиль автора, предлагает ему написать роман, изображающий любовь Левина к его корове Паве. Анонимный критик из „Одесских ведомостей“ заявляет, что роман от начала и до конца это еда, питье, охота, балы, скачки и любовь, любовь, любовь, в своих самых низменных проявлениях, без какой бы то ни было психологии. И предлагает читателям показать ему хотя бы полстраницы, где он нашел бы мысль или намек на нее.

Тургеневу роман тоже не понравился. В письме Суворину от 14 марта 1875 года он пишет, что „в „Анне Карениной“ он, как здесь говорят, a fait fausse route, влияние Москвы славянофильского дворянства, старых православных дев, собственного уединения и отсутствия настоящей художественной свободы“. И продолжает, обращаясь к Полонскому: „Анна Каренина“ мне не нравится, хотя попадаются истинно великолепные страницы (скачка, косьба, охота). Но все это кисло, пахнет Москвой, ладаном и старой девой, славянщиной, дворянщиной и т. д.».

Толстой ответил тем же старому недругу после публикации романа «Новь». Лев Николаевич пишет, что не читал Тургенева, но искренне сожалеет, что этот источник чистой волшебной воды, как он может судить по слышанному им, испачкан такой грязью.

Впрочем, как и во времена «Войны и мира», Толстой ощущает себя выше и хвалы, и хулы. Не покидая Ясной Поляны, он покорил Россию. Сидя за рабочим столом, рассеянно просматривает заметки, присланные ему Страховым. В одной из них неизвестный автор говорил о том, что сменятся поколения, станет другой жизнь, но «Войну и мир» и «Анну Каренину» станут перечитывать, потому что они неотделимы от русской жизни и культуры. Они навсегда сохранят свою свежесть.

О чем думал Толстой, читая это? Что чувствовал? Гордость, скептицизм, равнодушие? Без сомнения, был взволнован тем, что столь многие любят и ценят его. Но счастье, истинное счастье, это не статьи в газетах с хвалебными отзывами. Его нужно искать и обрести в себе. А в душе только мрак, ужас и смятение.

(*257) Все классические произведения со временем приобретают значение исторических книг. Они обращены не только к нашему сердцу, но и к нашей памяти.

Пушкин писал "Евгения Онегина" как самый современный роман. Но уже Белинский называл книгу Пушкина историческим произведением.

Такие книги, как "Евгений Онегин", не стареют. Когда Белинский говорил об историчности пушкинского романа, он лишь указывал на это новое достоинство, возникшее во времени.

Нечто подобное произошло и с "Анной Карениной". Толстой задумал эту книгу как "роман из современной жизни". Но уже Достоевский отмечал в этой книге рельефные черты русской истории, получившие под пером Толстого непреходящее художественное воплощение.

Если историк, по словам Пушкина, стремится "воскресить минувший век во всей его истине", то современный писатель, если говорить о Толстом, отражает свой век "во всей его истине". Именно поэтому и "Евгений Онегин", (*258) и "Анна Каренина", став историческими романами, не утратили своего современного значения. И "время действия" этих книг бесконечно расширилось.

После того как Толстой в 1869 году напечатал последние главы "Войны и мира", он как будто не собирался писать ничего нового.

Зимой 1870 года Толстой сообщал в письме к брату: "У нас все по-старому. Я ничего не пишу, а все катаюсь на коньках".

Остывая от оконченных трудов, он отдыхал, простодушно и по-детски наслаждался свободой.

Катался на коньках, ездил на тройке из Ясной Поляны в Тулу, читал книги.

"Я очень много читал Шекспира, Гёте, Пушкина, Гоголя, Мольера",- сообщает он в письме к Фету.

И снова кружился на коньках по льду замерзшего яснополянского пруда.

А Софья Андреевна с удивлением смотрела, как он "добивается уметь делать все штуки на одной и двух ногах, задом, круги и прочее...".

"Это его забавляет, как мальчика",- записала она в своем дневнике.

Между тем Толстой глазами и памятью романиста видел и Софью Андреевну, и самого себя, и чистый конькобежный лед под зимним солнцем.

В сущности, это было уже началом "Анны Карениной", хотя о ней тогда не было и речи.

Но когда он стал писать этот роман, одной из первых в нем оказалась сцена на катке. Теперь Левин повторял все эти "штуки", а Кити смотрела на него с улыбкой.

"Ах, это новая штука! - сказал Левин и тотчас же побежал наверх, чтобы сделать эту новую штуку...

Левин вошел на приступки, разбежался сверху сколько мог и пустился вниз, удерживая в непривычном движении равновесие руками. На последней ступени он зацепился, но, чуть дотронувшись до льда рукой, сделал сильное движение, справился и, смеясь, покатился дальше.

"Славный малый!" - подумала Кити".

Роман "Анна Каренина" начинался в Ясной Поляне, начинался еще до того, как сам Толстой подумал о нем или сказал о нем первое слово.

(*259) ...Когда Толстой начал работу над романом "Анна Каренина"?

По мнению всех, кто имел возможность близко видеть его работу, это случилось весной 1873 года.

"И странно он на это напал,- пишет Софья Андреевна Толстая.- Сережа все приставал ко мне дать ему почитать что-нибудь... Я дала ему "Повести Белкина" Пушкина..." 1 .

Именно эту книгу случайно взял в руки Толстой, и она раскрылась на одном из "Отрывков", напечатанных после "Повестей Белкина".

Отрывок начинался словами: "Гости съезжались на дачу". Толстой восхитился этим началом, первой фразой, которая сразу вводит в суть действия, пренебрегая всеми экспозициями и вступлениями.

"Вот как надо начинать,- сказал Толстой.- Пушкин наш учитель. Это сразу вводит читателя в интерес самого действия. Другой бы стал описывать гостей, комнаты, а Пушкин прямо приступает к делу" 2 .

Тогда кто-то из домашних, слышавших эти слова, шутя предложил Толстому воспользоваться этим началом и написать роман.

Весь день Толстой был под впечатлением пушкинской прозы. И вечером читал домашним отдельные страницы из томика Пушкина. "И под влиянием Пушкина стал писать",- отмечает Софья Андреевна Толстая.

Сохранилось письмо Софьи Андреевны к ее сестре, написанное 18 марта 1873 года. В этом письме сказано: "Вчера Левочка вдруг неожиданно начал писать роман из современной жизни. Сюжет романа - неверная жена и вся драма, происшедшая от этого" 3 .

И сам Толстой относил начало работы над романом к 1873 году. 25 марта 1873 года Толстой писал Н. Н. Страхову: "Я как-то после работы взял... том Пушкина и, как всегда (кажется, в 7-й раз), перечел всего... Не только Пушкиным прежде, но ничем я, кажется, никогда я так не восхищался. "Выстрел", "Египетские ночи", "Капитанская дочка"!!! И там есть отрывок "Гости собирались на дачу".

(*260) Я невольно, нечаянно, сам не зная зачем и что будет, задумал лица и события, стал продолжать, потом, разумеется, изменил, и вдруг завязалось так красиво и круто, что вышел роман..." 4

И роман этот был "Анна Каренина". Все как будто сходится: и свидетельство Софьи Андреевны, и свидетельство самого Толстого. Но вот что удивительно: в дневнике Софьи Андреевны есть запись: "Вчера вечером он (Лев Николаевич) мне сказал, что ему представился тип женщины, замужней, из высшего общества, но потерявшей себя. Он говорил, что задача его сделать эту женщину только жалкой и не виноватой... "Теперь мне все уяснилось",- говорил он" 5

.

Эта запись, в которой вполне отчетливо и точно определены и сюжет, и даже общий взгляд на жизнь, целиком относящиеся к "Анне Карениной", датирована не 1873-м, а 1870 годом! Значит, замысел "Анны Карениной" предшествовал началу работы над этим романом. Но все эти три года (1870-1873) Толстой хранил молчание. К тому времени, когда он заговорил о новом романе, даже Софья Андреевна забыла, что о нем уже была речь ранее, и ей казалось, что он "странно на это напал".

Когда же началась "Анна Каренина" - в 1873-м или в 1870 году?

Невозможно ответить на этот вопрос. Обе даты относятся к началу невидимого и видимого труда Толстого над своей книгой.

Ему нужен был какой-то "толчок", чтобы пришла в движение вся "система" уже уясненных "лиц и событий".

Таким толчком и явилось чтение Пушкина. "Не могу вам передать того благодетельного влияния, которое имело на меня это чтение" 6 ,- признавался Толстой.

Когда Толстой говорил: "Я ничего не пишу и только катаюсь на коньках", он говорил правду.

Он действительно тогда ничего не писал и катался на коньках. Но работа шла исподволь, неприметная для окружающих. Он изучал и собирал материалы из истории Петра Великого. Зимой 1872 года он писал А. А. Толстой: "В последнее время, кончив свою "Азбуку", я начал писать ту (*261) большую повесть (я не люблю называть романом), о которой я давно мечтаю" . Это была повесть из эпохи Петра I.

И вдруг "роман", "роман из современной жизни", "первый в моей жизни" 7 , как говорил Толстой об "Анне Карениной". От XVIII века в "Анне Карениной" нет почти ничего, кроме разве что часов с изображением Петра I в доме у Каренина... Только "знак времени", но знак чрезвычайно важный! Каренин всем своим существом принадлежит той государственной "машине", которая была однажды налажена и пущена "по часам великого государя".

"Вы говорите: время Петра не интересно, жестоко,- писал Толстой.- Какое бы оно ни было, в нем начало всего..." 8 Это высказывание освещает глубинную тему дворянской государственности в романе Толстого.

И когда "старый помещик" в гостях у Свияжского рассуждает о прогрессе, власти и народе, говоря: "Дело, изволите видеть, в том, что всякий прогресс совершается только властью... Возьмите реформы Петра...",- он как бы приоткрывает обложку огромной исторической рукописи Толстого, которая была отложена в сторону для того, чтобы "опростать место" для современного романа.

"Анна Каренина" возникала не случайно и не на пустом месте. Именно поэтому она оказалась не только современным, но и историческим романом, в полном значении этого слова. Ф. М. Достоевский в своем "Дневнике писателя" отметил, что в современном романе Толстого, "у художника в высшей степени, беллетриста по преимуществу", он нашел настоящую "злобу дня" - "все, что есть важнейшего в наших русских текущих вопросах", "и как бы собранное в одну точку".

Творческая история "Анны Карениной" полна тайн, как, впрочем, и любая творческая история великого произведения. Толстой не принадлежал к тем писателям которые пишут сразу черновой корпус своего сочинения а потом совершенствуют его и дополняют. Под его пером все изменялось от варианта к варианту так, что возникновение целого оказывалось результатом "незримого усилия" или вдохновения.

(*262) Как это ни странно может показаться на первый взгляд, но одухотворенность героев Толстого возникает на какой-то позднейшей стадии работы. А сначала он рисовал резкие эскизы, иногда похожие на карикатуры. Это очень странная его особенность. Невозможно иногда узнать в первоначальных набросках тех героев, которых мы знаем по роману.

Вот, например, первый набросок внешнего облика Анны и ее мужа. "Действительно, они были пара: он прилизанный, белый, пухлый и весь в морщинах; она некрасивая, с низким лбом, коротким, почти вздернутым носом и слишком толстая. Толстая так, что еще немного, и она стала бы уродлива. Если бы только не огромные, черные ресницы, украшавшие ее серые глаза, черные, огромные волоса, красившие лоб, и не стройность стана, и грациозность движений, как у брата, и крошечные ручки и ножки, она была бы дурна".

Что-то есть отталкивающее в этом портрете. И как не похожа Анна из черновиков (ее звали там не Анна, а Нана Анастасия) на ту Анну, которую мы знаем по роману "Она была прелестна в своем простом черном платье, прелестны были ее полные руки с браслетами, прелестна твердая шея с ниткой жемчуга, прелестны вьющиеся волосы расстроившейся прически, прелестны грациозные легкие движения маленьких ног и рук, прелестно это красивое лицо в своем оживлении" И лишь в последней фразе мелькнуло что-то от первоначального наброска: "...но было что-то ужасное и жестокое в ее прелести".

Первая встреча Левина с Вронским описана в романе так, что Вронский невольно вызывает симпатию Левина. "Ему нетрудно было отыскать хорошее и привлекательное во Вронском. Оно сразу бросилось ему в глаза. Вронский был невысокий, плотно сложенный брюнет, с добродушно-красивым, чрезвычайно спокойным и твердым лицом. В его лице и фигуре, от коротко обстриженных черных волос и свеже-выбритого подбородка до широкого с иголочки нового мундира, все было просто и вместе изящно"

А в Балашове, предшественнике Вронского из черновиков романа, кажется, нет ни одной привлекательной черты. "По странному семейному преданию все Балашовы носили серебряную кучерскую серьгу в левом ухе и все были плешивы. И Иван Балашов, несмотря на свои 25 лет, был уже плешив, но на затылке курчавились черные волосы, и борода, хотя свеже-выбритая, синела по щекам и подбородку". Невозможно себе представить Вронского в романе не (*263) только в таком облике, но и в таком психологическом освещении.

Толстой набрасывал какой-то условный, схематический рисунок, который должен был на определенной стадии работы уступить место более сложной живописной проработке деталей и подробностей так, чтобы целое совершенно изменилось.

Н. Н. Гусев верно заметил, что в романе "Анна Каренина" Толстой как автор "старался быть совершенно незаметным" 9 . Но этого нельзя сказать о его черновиках, где он не скрывает своего отношения к героям и рисует их или саркастически, или сочувственно, где все доведено до крайности.

Каренин на первых стадиях работы, когда он назывался еще Гагиным, был освещен сочувственным отношением Толстого, хотя он и его рисует несколько насмешливо. "Алексей Александрович не пользовался общим всем людям удобством серьезного отношения к себе ближних. Алексей Александрович, кроме того, сверх общего всем занятым мыслью людям, имел еще для света несчастье носить на своем лице слишком ясно вывеску сердечной доброты и невинности. Он часто улыбался улыбкой, морщившей углы его глаз, и потому еще более имел вид ученого чудака или дурачка, смотря по степени ума тех, кто судил о нем".

В окончательном тексте Толстой убрал эту "слишком ясную вывеску", да и характер Каренина несколько изменился. В нем появились черты иного рода. "В Петербурге, только что остановился поезд и она вышла, первое лицо, обратившее ее внимание, было лицо мужа. "Ах, боже мой! отчего у него стали такие уши?" подумала она, глядя на его холодную и представительную фигуру и особенно на поразившие ее теперь хрящи ушей, подпиравшие поля круглой шляпы". Каренин изменился не только в глазах Анны, он изменился и в глазах Толстого.

Если прочесть подряд все сохранившиеся черновики знаменитой сцены скачек, то может показаться, что Толстой, каждый раз начиная сначала, что-то утрачивал.. А потом, (*264) сразу преодолев какой-то барьер, по вдохновению, подготовленному огромным духовным напряжением предварительной работы, написал окончательный текст этой сцены.

Но уже в ранних черновиках была намечена важная историческая метафора "конца Рима". Толстой назвал скачки, во время которых несколько офицеров упали и разбились насмерть, "жестоким зрелищем", "гладиаторством". Скачки происходили в присутствии царя и всего высшего петербургского света. "Это гладиаторство. Недостает цирка с львами".

В романе Толстого разворачивается та же историческая и вместе с тем острая современная мысль - "мысль сопоставить наше время,- как писал один из журналистов 70-х годов XIX века,-с временем упадка Рима". Именно эту метафору Толстой сделал основой не только сцены скачек, но и всей петербургской жизни.

И сам Вронский изображен как один из последних гладиаторов современного Рима. Кстати, и конь Махотина, которому Вронский проигрывает скачку, назван Гладиатором. Светская толпа, наполняющая Красное Село, жаждет зрелищ. Одна из зрительниц обмолвилась знаменательными словами: "Если бы я была римлянка, я бы не пропустила ни одного цирка".

Сцена скачек в романе наполнена огромным сюжетным, историческим содержанием. Это было зрелище в духе времени - красочное, острое и трагическое. Жестокое зрелище, напоминавшее о ристалищах и цирках, было устроено специально для развлечения двора. "Большой барьер,- пишет Толстой,- стоял перед царской беседкой. Государь, и весь двор, и толпы народа - все смотрели на них".

Конные состязания в присутствии царя и царской фамилии были крупным событием придворной жизни. "В день скачек,- отмечал Толстой в черновиках романа,- весь двор бывал в Красном". С. Л. Толстой в своих "Очерках былого" пишет: "Скачки в "Анне Карениной" описаны со слов князя Д. Д. Оболенского. С одним офицером, князем Дмитрием Борисовичем Голицыным, в действительности случилось, что лошадь при взятии препятствия сломала себе спину. Замечательно, что отец сам никогда не бывал на скачках" 10 .

В черновиках романа упоминаются и Голицын, и Милю(*265)тин, сын военного министра, который выиграл скачку в Красном Селе (в романе он назван Махотиным).

Объявления о времени и месте проведения скачек печатались в газетах. Так, в газете "Голос" в 1873 году было помещено известие (которое сейчас кажется "цитатой" из "Анны Карениной"): "От управления его императорского высочества генерал-инспектора кавалерии объявляется по войскам, что красносельская офицерская четырехверстная скачка с препятствиями, на призы императорской фамилии, будет произведена в конце будущего июля, и потому те офицеры, которые будут назначены к отправлению на эту скачку, должны прибыть в Красное Село 5 июля. Для помещения лошадей устроены вблизи ипподрома конюшни, а для офицеров будут разбиты палатки".

Во время работы над "Анной Карениной" Толстому, как бы случайно, попадали под руку именно те газеты и журналы, которые были ему нужны. Происходили встречи именно с теми людьми, которые ему были нужны... Как будто некий "магнит творчества" притягивал и отбирал все необходимое для его романа.

Толстой говорил, что самая мысль о романе из современной жизни "пришла" "благодаря божественному Пушкину". И вдруг именно в то время, когда он размышлял о Пушкине и своем новом романе, произошла его неожиданная встреча с дочерью великого поэта.

Мария Александровна была старшей дочерью Пушкина. В 1860 году она вышла замуж за Леонида Николаевича Гартунга, который после окончания Пажеского корпуса служил в конногвардейском полку. Некоторое время Гартунги жили в Туле, бывали в тех же домах, где бывал и Толстой, приезжая из Ясной Поляны.

С.П. Воронцова-Вельяминова, правнучка Пушкина, рассказывает: "Я много раз слышала... что Толстой изобразил дочь Пушкина, М. А. Гартунг, в Анне Карениной. Я хорошо помню тетю Машу на склоне лет: до самой старости она сохранила необычайно легкую походку и манеру прямо держаться. Помню ее маленькие руки, живые, блестящие глаза, звонкий молодой голос" 11 ...

(*266) Толстой видел дочь Пушкина и разговаривал с ней на званом вечере у генерала Тулубьева.

Татьяна Андреевна Кузминская, родная сестра Софьи Андреевны Толстой, рассказывает в своих воспоминаниях об этой встрече. "Мы сидели за изящно убранным чайным столом. Светский улей уже зажужжал... когда дверь из передней отворилась, и вошла незнакомая дама в черном кружевном платье. Ее легкая походка легко несла ее довольно полную, но прямую и изящную фигуру".

"Меня познакомили с ней. Лев Николаевич еще сидел за столом. Я видела, как ои пристально разглядывал се. "Кто это?" - спросил он, подходя ко мне. "М-mе Гартунг, дочь поэта Пушкина".- "Да-а,- протянул он,- теперь я понимаю... Ты посмотри, какие у нее арабские завитки на затылке. Удивительно породистые".

Т. А. Кузминская представила Толстого М. А. Гартунг. "Разговора их я не знаю,- продолжает Т. А. Кузминская,- но знаю, что она послужила ему типом Анны Карениной, не характером, не жизнью, а наружностью" 12 .

В жизни дочери Пушкина не было ничего похожего на историю Анны Карениной. Но самый тип светской дамы в этом романе оказался связанным с первым впечатлением Толстого от Марии Александровны Гартунг. Все было как в отрывке Пушкина: "гости собирались".. и вдруг вошла она, "в черном кружевном платье, легко неся свою прямую и изящную фигуру". Уже в первых главах романа скользит воспоминание о ней: "Она вышла быстрою походкой, так странно легко носившею ее довольно полное тело".

Почему Толстого так заинтересовал отрывок Пушкина, который начинается словами: "Гости съезжались на дачу"?

Во-первых, потому, что этот отрывок представляет собой нечто совершенно законченное в художественном отношении и вместе с тем как бы открывает "даль свободного романа".

Героиню пушкинского отрывка зовут Вольская. Она входит в залу стремительно: "В сие самое время двери в залу отворились, и Вольская взошла. Она была в первом цвете молодости. Правильные черты, большие черные глаза, живость движений, самая странность наряда, все поневоле привлекало внимание".

У Толстого время как будто замедляет свое движение.

(*267) "В гостиную входила Анна. Как всегда, держась чрезвычайно прямо, своим быстрым, твердым и легким шагом, отличавшим ее от походки других светских женщин, и не изменяя направления взгляда, она сделала те несколько шагов, которые отделяли ее от хозяйки..."

Не только сама пушкинская сцена, но и ее внутренний смысл были очень близки Толстому. "Она ведет себя непростительно",- говорят о Вольской в светском салоне. "Свет еще не заслуживает от нее такого пренебрежения..."- слышится осуждающий голос. Но вместе с тем она привлекает общее внимание и вызывает сочувствие.

"Признаюсь, я принимаю участие в судьбе этой молодой женщины. В ней много хорошего и гораздо менее дурного, нежели думают. Но страсти ее погубят..." Такова Вольская у Пушкина. Но не такова ли и Анна Каренина у Толстого? Это был тот самый "тип женщины, замужней, из высшего общества, но потерявшей себя". Пушкинская мысль упала на готовую почву.

Можно сказать, что в "отрывке" "Гости съезжались на дачу" намечен сюжет "Анны Карениной". Но только намечен...

Нужен был весь талант Толстого, чтобы мелькнувшая в интерьере таинственная Вольская превратилась в Анну Каренину, а из "отрывка", из малой эпической "крупицы", возник "роман широкий, свободный".

Но было бы неверным сводить пушкинскую тему "Анны Карениной" только к этому отрывку. Ведь Толстой говорил, что он тогда "с восторгом прочел всего Пушкина".

Его внимание должен был привлечь и роман Пушкина "Евгений Онегин", и то истолкование этого романа, которое было дано в статье Белинского.

"Если его могла еще интересовать поэзия страсти, пишет Белинский о Евгении Онегине,- то поэзия брака не только не интересовала его, но была для него противна". Толстой в своем романе дал полный простор "поэзии страсти" и "поэзии брака". Обе эти лирические темы одинаково дороги Пушкину и Толстому.

На Толстого неотразимое впечатление производила нравственная победа Татьяны над Онегиным. Еще в 1857 году от дочери Карамзина, Е. Н. Мещерской, Толстой слышал запомнившийся ему рассказ о Пушкине, который однажды сказал с удивлением и восхищением: "А вы знаете, ведь (*268) Татьяна-то отказала Онегину и бросила его: этого я от нее никак не ожидал".

Толстому очень нравилось и то, что Пушкин говорил о своей героине как о живом человеке, имеющем свободную волю, и то, как именно поступила Татьяна. Он и сам так же, как Пушкин, относился к персонажам своего романа. "Вообще герои и героини мои делают иногда такие штуки, каких я не желал бы,- говорил Толстой,- они делают то, что должны делать в действительной жизни и как бывает в действительной жизни, а не то, что мне хочется".

Это весьма важное авторское признание Толстого. В "Евгении Онегине" было изображено, "как бывает в действительной жизни". И в "Анне Карениной" изображено то, "как бывает в действительной жизни". Но пути развития сюжета различны.

Толстой с тревогой задумался над тем, что сталось бы с пушкинской Татьяной, если бы она нарушила свой долг. Чтобы ответить на этот вопрос, он должен был написать роман "Анна Каренина". И Толстой написал свой "пушкинский роман".

Его восхищала искренность Татьяны, когда она говорила: "А счастье было так возможно, так близко..." И он сожалел о судьбе Анны, которую все же "погубили страсти". Он был на стороне Татьяны, когда с ужасом и состраданием рисовал злоключения Анны Карениной. Толстой заставляет свою Анну смутно припоминать слова Татьяны: "Она думала о том, как жизнь могла бы быть еще счастлива, и как мучительно она любит и ненавидит его, и как страшно бьется ее сердце".

Как Толстой относился к Анне Карениной?

Одни критики называли его "прокурором" несчастной женщины, считая, что он построил свой роман, как систему обвинений против нее, видя в ней и причину всех страданий, испытываемых ее близкими и ею самой.

Другие называли его "адвокатом" Анны Карениной, считая, что роман есть оправдание ее жизни, апология ее чувств и поступков, которые по существу своему были как будто вполне разумными, но почему-то привели к катастрофе.

И в том и в другом случае роль автора оказывается странной; остается непонятным, почему же он не выдержал до конца своей роли, то есть не дал достаточных оснований (*269)для того, чтобы "осудить" Анну Каренину, и не предложил ничего достаточно ясного для того, чтобы ее "оправдать".

"Адвокат" или "прокурор" - это понятия судебные. А Толстой говорит о себе: "Судить людей я не буду..."

Кто "оправдывает" Анну Каренину? Княгиня Мягкая, которая говорит: "Каренина прекрасная женщина. Мужа ее я не люблю, а ее очень люблю".

Но разве княгиня Мягкая могла предположить или представить себе, что случится с той, которую, по ее словам, она "очень любила", после того, как она оставит и мужа, и сына?

Кто осуждает Анну Каренину? Княгиня Лидия Ивановна, которая хочет вселить "дух осуждения" и в сердце Сережи и готова "бросить камень", если этого не в силах сделать Каренин.

Но разве Лидия Ивановна могла предположить или представить себе, что случится с той, которую она очень не любила и которую так хотела "наказать"?

И разве Вронский мог предположить, что Каренин возьмет на воспитание дочь Анны?

И сама Анна разве могла вообразить, что Вронский даст ей погибнуть и отдаст свою дочь Каренину?

Толстой не признавал права Каренина и Лидии Ивановны "наказывать" Анну Каренину. Ему были смешны наивные слова княгини Мягкой. Что они знали о будущем? Ничего...

Никто из них не видел тайны, которая была скрыта в жизни Анны, той силы самоанализа и самоосуждения, которая росла в ее душе.

По своему непосредственному чувству любви, сострадания и раскаяния она была неизмеримо выше тех, кто осуждал или оправдывал ее.

Когда мать Вронского с ненавистью сказала о ней: "Да, она кончила так, как и должна была кончить такая женщина", Кознышев, брат Левина, ответил: "Не нам судить, графиня".

Эту общую мысль: "Не нам судить" - Толстой и высказал в самом начале своей книги, в эпиграфе: "Мне отмщение, и Аз воздам".

Толстой предостерегает от поспешного осуждения и легкомысленного оправдания, указывает на тайну человеческой души, в которой есть бесконечная потребность добра и свой "высший суд" совести.

(*270) Такой взгляд на жизнь вполне отвечал общим этическим воззрениям Толстого. Его роман учит "уважению к жизни".

В "Войне и мире" и в "Анне Карениной" Толстой принимает на себя роль строго правдивого летописца, который следит за тем, как "работает судьба", как совершаются события, открывая постепенно внутреннюю "связь вещей".

В "Войне и мире" он говорил о таинственной глубине народной жизни. В "Анне Карениной" он пишет о тайне "истории души человеческой". И в том и в другом случае Толстой остается самим собой. Его художественный мир имеет свои оригинальные законы, с которыми можно спорить, но которые нужно знать.

В "Анне Карениной" Толстой "не судил", а скорбел над судьбой своей героини, жалел и любил ее. Его чувства скорее можно назвать отеческими. Он и сердился, и досадовал на нее, как можно сердиться и досадовать на близкого человека. В одном из своих писем он говорил об Анне Карениной: "Я с ней вожусь, как с воспитанницей, которая оказалась дурного характера. Но не говорите мне о ней дурного, или, если хотите, с m`enagement, она все-таки усыновлена" 13 .

В. К. Истомин, журналист, близкий знакомый Берсов, однажды спросил Толстого, как возник замысел "Анны Карениной". И Толстой ответил: "Это было так же, как теперь, после обеда, я лежал один на этом диване и курил. Задумался ли я очень или боролся с дремотою, не знаю, но только вдруг передо мною промелькнул обнаженный женский локоть изящной аристократической руки..."

Невозможно понять, серьезно ли это рассказывает Толстой или мистифицирует своего собеседника. Во всяком случае, никаких таких "видений" не было в творческой истории других его произведений. "Я невольно начал вглядываться в видение,- продолжает Толстой.- Появилось плечо, шея, и, наконец, целый образ красивой женщины в бальном костюме, как бы просительно вглядывавшейся в меня грустными глазами..."

Все это очень напоминало что-то известное, но что именно, В. К. Истомин как будто не может вспомнить. "Видение (*271) исчезло,- записывает он слова Толстого,- но я уже не мог освободиться от его впечатления, оно преследовало меня и дни и ночи, и, чтобы избавиться от него, я должен был искать ему воплощения. Вот начало "Анны Карениной"..."

Все это было лукавым пересказом известного стихотворения Алексея Константиновича Толстого "Средь шумного бала...". Там есть строки: "Люблю я усталый прилечь, // И, вижу печальные очи, // И слышу веселую речь". Все как рассказывал Толстой: "И грустно я так засыпаю // И в грезах неведомых сплю... // Люблю ли тебя - я не знаю, // Но кажется мне, что люблю..."

Стихотворение "Средь шумного бала..." было написано в 1851 году. Оно обращено к С. А. Миллер: "Средь шумного бала случайно, // В тревогах мирской суеты, // Тебя я увидел, и тайна // Твои покрывала черты..."

С. А. Миллер была женой конногвардейского полковника. Эта история наделала много шума в свете. С. А.Миллер долго не могла добиться развода. Мать А. К. Толстого не одобряла "вертеровской страсти" своего сына.

Но А. К. Толстой смело "пренебрег общественным мнением". И С. А. Миллер шла на разрыв со своей прежней семьей. Толстой знал обо всем этом, как многие другие знали. К тому же Алексей Константинович был его дальним родственником.

"Мне в душу полную ничтожной суеты, // Как бурный вихрь, страсть ворвалась нежданно, // С налета смяла в ней нарядные цветы, // И разметала сад, тщеславием убранный..." - так писал А. К. Толстой в 1852 году в другом стихотворении, обращенном к С. А. Миллер.

Любовь изменила его жизнь. Он был флигель-адъютантом, но в 1861 году вышел в отставку. В 1863 году С. А. Миллер наконец получила развод на условиях, которые позволяли ей выйти замуж за А. К. Толстого...

Вронского звали Алексей Кириллович, он тоже был флигель-адъютантом, и тоже вышел в отставку, и тоже, вместе с Анной, добивался и ждал благоприятного решения судьбы... И ему пришлось столкнуться с законом и с осуждением света.

В романе Вронский изображен как художник-любитель. Во время заграничного путешествия с Анной Карениной он берет уроки живописи в Риме...

А в черновиках романа "Анна Каренина" Вронский (*272) назван поэтом: "Ты нынче увидишь его. Во-первых, он хорош, во-вторых, он джентльмен в самом высоком смысле этого слова, потом он умен, поэт и славный, славный малый".

И здесь важно заметить, что лирика А. К. Толстого, несмотря на скептическое к ней отношение со стороны автора "Анны Карениной", отозвалась в его романе искренними и чистыми звуками: "Условий мелкий сор крутящимся столбом // Из мыслей унесла живительная сила // И током теплых слез, как благостным дождем, // Опустошенную мне душу оросила".

В "Анне Карениной" есть страницы, которые были навеяны воспоминаниями Толстого о его молодости и женитьбе. Левин чертит на зеленом сукне ломберного столика начальные буквы слов, значение которых должна угадать Кити. "Вот,-сказал он и написал начальные буквы: к, в, м, о: э, н, м, б, з, л, э, н, и, т?" Пишет с соблюдением знаков препинания, которые тоже указывают на смысл слов.

"Буквы эти значили: "когда вы мне ответили: этого не может быть, значило ли это, что никогда, или тогда?" Левин совершенно уверен в том, что Кити не может не понять его сердечной криптограммы: "Не было никакой вероятности, чтоб она могла понять эту сложную фразу; но он посмотрел на нее с таким видом, что жизнь его зависит от того, поймет ли она эти слова".

Он ожидал чуда, и чудо свершилось. "Я поняла",- сказала Кити. "Какое это слово? - сказал он, указывая на н, которым означалось слово никогда". "Это слово значит никогда",- сказала она..."

Так или почти так произошло объяснение Толстого с Софьей Андреевной Берс в имении Ивицы, вблизи от Ясной Поляны. "Я следила за его большой, красной рукой и чувствовала, что все мои душевные силы и способности, все мое внимание были энергично сосредоточены на этом мелке, на руке, державшей его",- вспоминает Софья Андреевна.

Толстой писал; "В. м. и п. с. с. ж. и. м. м. с. и н. с.". Буквы эти значили: "Ваша молодость и потребность счастья слишком живо напоминают мне мою старость и невозможность счастья". Толстому тогда было 34 года, а Софье Андреевне - 18. В своих воспоминаниях Софья Андреевна пишет, (*273)что она тогда "быстро и без запинки читала по начальным буквам".

Но сохранилось письмо Толстого, в котором он разъяснял Софье Андреевне значение букв, написанных в Ивицах. Кроме того, в дневнике Толстого тех дней есть запись: "Писал напрасно буквами Соне".

Но в романе все происходит именно так, как того хотел Толстой и о чем мечтала Софья Андреевна: Левин и Кити совершенно понимают друг друга, почти без слов.

Когда Толстой писал свой роман, ему было уже далеко за сорок лет. У него была большая семья, сыновья, дочери... И он вспоминал ранние дни любви, когда он поселился с Софьей Андреевной в Ясной Поляне. В его дневнике 1862 года есть запись: "Неимоверное счастье... Не может быть, чтобы это кончилось только жизнью" 14 . В его памяти живо сохранялись многие подробности того дня, когда он сделал предложение Софье Андреевне Берс, приехав для этого в Москву.

Семья Берса, врача московской дворцовой конторы, жила в Кремле. И Толстой шел к Кремлю по Газетному переулку. "И что он видел тогда, того после уже он никогда не видал. В особенности дети, шедшие в школу, голуби сизые, слетевшие с крыши на тротуар, и сайки, посыпанные мукой, которые выставила невидимая рука, тронули его. Эти сайки, голуби и два мальчика были неземные существа. Все это случилось в одно время: мальчик подбежал к голубю и, улыбаясь, взглянул на Левина; голубь затрещал крыльями и отпорхнул, блестя на солнце между дрожащими в воздухе пылинками снега, а из окошка пахнуло духом печеного хлеба и выставились сайки. Все это вместе было так необычайно хорошо, что Левин засмеялся и заплакал от радости. Сделав большой круг по Газетному переулку и по Кисловке он вернулся опять в гостиницу..."

Пейзаж Москвы, овеянный сильным лирическим чувством, написан пером великого поэта. В характере Кити есть несомненные черты Софьи Андреевны. Недаром и некоторые страницы ее дневника читаются как комментарий к роману "Анна Каренина".

Но черты Софьи Андреевны есть и в Долли, в ее вечных заботах о детях, о хозяйстве, в ее самоотверженной преданности дому. Не все, конечно, в судьбе Долли схоже с судьбой (*274) Софьи Андреевны. Но С. Л. Толстой имел все основания сказать: "Черты моей матери можно найти в Кити (первое время ее замужества) и в Долли, когда на ней лежали заботы о многочисленных ее детях" 15 .

Те, кто близко знал Толстого и яснополянскую жизнь, узнавали многие знакомые подробности в романе. В годы работы над этой книгой Толстой не вел дневников. "Я все написал в "Анне Карениной",- говорил он,- и ничего не осталось" 16 .

В письмах к друзьям ои ссылался на свой роман как на дневник: "Я многое, что я думал, старался выразить в последней главе" 17 ,- писал он в 1876 году Фету.

Толстой вносил в роман многое из того, что было им самим пережито и испытано. Можно рассматривать "Анну Каренину" как лирический дневник Толстого 70-х годов. Покровское, где живет Левин, очень напоминает Ясную Поляну. Занятия философией, хозяйственные заботы, охота на бекасов и то, как Левин ходил косить с мужиками Калиновый луг,- все это было для Толстого автобиографично, как его дневник.

Сама фамилия Левин, образована от имени Толстого - Лев Николаевич - Лев-ин, или Лёв-ин, потому что в домашнем кругу его называли Лёва или Лёв Николаевич. Фамилия Левин воспринималась многими современниками именно в этой транскрипции.

Однако Толстой никогда не настаивал на таком именно прочтении фамилии главного героя.

"Константина Левина отец, очевидно, списал с себя,- отмечает С. Л. Толстой,- но он взял только часть своего я..." 18 Но в том, что он "взял", было много задушевного. Недаром в роман попала и Ясная Поляна, и рабочий кабинет, тот самый, в котором создавалась "Анна Каренина".

"Кабинет медленно осветился внесенной свечой. Выступили знакомые подробности: оленьи рога, полки с книгами, зеркало, печи с отдушником, который давно надо было починить, отцовский диван, большой стол, на столе откры(*274)тая книга, сломанная пепельница, тетрадь с его почерком..."

Но сколь ни велико сходство Левина с Толстым, столь же очевидно их различие. "Левин - это Лев Николаевич (не поэт)" 19 ,- заметил Фет, как бы вывел историческую и психологическую формулу этого художественного характера. В самом деле, Левин, если бы он был поэтом, наверное, написал бы "Анну Каренину", то есть стал бы Толстым.

"Лёвочка, ты - Левин, но плюс талант,- шутя говорила Софья Андреевна.- Левин нестерпимый человек" 20 . Левин в романе казался временами Софье Андреевне нестерпимым, потому что он и в этом очень напоминал ей Толстого. Фет не был согласен с мнением Софьи Андреевны и говорил, что для него весь интерес романа сосредоточен именно в характере Левина. "Для меня,- пишет Фет,- главный смысл в "Карениной" - нравственно свободная высота Левина" 21 .

С Левиным связаны мысли Толстого о времени и философии хозяйства, о верности долгу и постоянстве (недаром его героя зовут Константин), о преемственности наследственного уклада жизни. Он кажется очень уравновешенным и спокойным человеком.

Но и Левина коснулись многие сомнения и тревоги, которые обуревали Толстого. Ведь и сам Толстой тогда хотел жить "в согласии с собой, с семьей", однако у него возникали уже новые философские и жизненные побуждения, которые приходили в противоречие с установившимся укладом барской усадьбы.

В Покровском варят варенье, пьют чай на террасе, наслаждаются тенью и тишиной. А Левин по дороге из усадьбы в деревню думает: "Им там все праздник, а тут дела не праздничные, которые не ждут и без которых жить нельзя". "Давно уже ему хозяйственные дела не казались так важны, как нынче".

Именно в 70-е годы, когда Толстой писал "Анну Каренину", он постепенно переходил на позиции патриархального крестьянства, отступая все дальше от привычного (*276) образа мыслей человека, воспитанного в традициях дворянской культуры, хотя глубокое сочувствие крестьянству было одной из благороднейших традиций русских дворян со времен декабристов.

Два главных героя романа - Анна Каренина и Левин - схожи друг с другом именно тем, что оба они проходят через крутую ломку своих убеждений и испытывают недовольство своей жизнью, питая в душе "смутную надежду найти поправки". Каждому из них Толстой отдал частицу своей души.

И Анна и Левин одинаково хорошо знают, что такое жизнь "под угрозой отчаяния". Оба они испытали на себе горечь "отпадения" и опустошающую "переоценку ценностей". И в этом смысле они так же, как автор романа, принадлежали своему тревожному времени.

Но "отпадение" Анны и Левина совершается по-разному и ради различных целей. В романе Толстого есть глубокая внутренняя последовательность и связь сюжетных идей. Несмотря на все различие судеб они являются главными героями единого романа.

Любовь Анны сжимает весь мир в одну сверкающую точку собственного "я", которая сводит ее с ума, доводит до отчаяния и гибели. "Моя любовь делается все страстнее и себялюбивее",- говорит Анна. Толстой указал на парадоксальную диалектику души, в которой любовь вдруг превращается в ненависть, когда сосредоточивается на самой себе, не видя ничего вокруг, достойного другой, еще большей любви.

Отпадение Левина было иного рода. Его мир необычайно расширяется, бесконечно растет с той минуты, когда он вдруг сознал свое родство с великим народным миром. Левин искал "общей жизни человечества", и Толстой признавался: "Спасло меня только то, что я успел вырваться из своей исключительности..."

Такова была мысль Толстого, положенная в основу художественной концепции его романа, где себялюбие и человеколюбие очерчивают разными радиусами "тесный" и "просторный" круг бытия.

В 1873 году, написав первые страницы нового сочинения, Толстой сообщил одному из своих корреспондентов, что роман этот "будет готов, если бог даст здоровья, через (*277) 2 недели" 22 . Он был здоров, работа шла хорошо, но роман не только не был готов через две недели, но и через два года он все еще продолжал писать "Анну Каренину".

Лишь в 1875 году в первых номерах журнала "Русский вестник" появились первые главы "Анны Карениной". Успех был огромным. Всякая новая глава "подымала все общество на дыбы,- пишет А. А. Толстая,- и не было конца толкам, восторгам, и пересудам, и спорам..." 23 .

Наконец, в 1878 году роман вышел в свет отдельным изданием в трех томах. Следующее отдельное издание появилось лишь в 1912 году, в следующем веке... Роман Толстого до 1917 года печатался только в составе полного собрания художественных сочинений Толстого.

Первоначальный замысел романа казался Толстому "частным". "Замысел такой частный,- говорил он,- и успеха большого не может и не должно быть". Но, ступив на "романическую дорогу", Толстой подчинялся внутренней логике сюжета, который разворачивался как бы помимо его воли. "Я часто сажусь писать одно,- признавался Толстой,- и вдруг перехожу на более широкие дороги: сочинение разрастается".

Так "Анна Каренина" стала настоящей энциклопедией русской жизни 70-х годов XIX века. И роман наполняется множеством "реалий" - подробностей общественной и духовной жизни современной России. Чуть ли не на каждой странице газет и журналов тех лет можно найти "пояснения", "дополнения", "комментарии", а иногда, кажется, и источники, тех или иных сцен романа.

В 1872 году во французском театре Петербурга гастролировали известные актрисы Стелла Колас и Делапорт. Они с огромным успехом выступали в пьесе Анри Мельяка и Людовика Галеви "Фру-Фру". "После отъезда г-жи Стелла-Колас пьесу эту возобновить уже было невозможно,- говорилось в газете "Голос",- и она уже в нынешний весенний сезон была снята с репертуара".

Пьеса была издана в переводе на русский язык в 1871 году и потом переиздавалась неоднократно. Это была очень модная вещь. И память о Делапорт, игравшей главную (*278) героиню Жильберту, надолго сохранилась в сердцах ее поклонников. Одним из поклонников пьесы "Фру-Фру" был и Вронский.

А. Мельяк и Л. Галеви известны также как составители либретто знаменитых оперетт Жака Оффенбаха "Прекрасная Елена", "Синяя борода", "Орфей в аду". Все эти оперетты с огромным успехом шли в Париже, а в 1870 году театр-Буфф открылся и в Петербурге. В "Анне Карениной" несколько раз упоминается "Прекрасная Елена", полная насмешек над "обманутым мужем"...

Вронский большой любитель оперетты и "досиживает до конца в Буффах". И вот откуда он позаимствовал кличку для своей лошади - Фру-Фру. Таков был вкус Вронского. И надо сказать, что он был человек во вкусе своего времени.

В романе говорится, что Левин "встречал в журналах статьи о происхождении человека". Это была едва ли не самая "жгучая проблема" 70-х годов. В 1870 году в двух томах вышла в свет книга Чарлза Дарвина "Происхождение человека" в переводе И. М. Сеченова.

В русский язык и в общественное сознание входили такие понятия, как "естественный отбор", "борьба за существование"... Вокруг теории Дарвина возникли горячие споры. Споры эти выходили далеко за пределы собственно научных проблем.

В журнале "Вестник Европы" в 1875 году печаталась статья И. Мечникова "Антропология и дарвинизм". В журнале "Русский вестник" были помещены "Философско-критические этюды" А. П. Лебедева - "Учение Дарвина о происхождении мира органического и человека". В "Заре" печаталась статья о Дарвине "Переворот в науке", написанная Н. Н. Страховым.

Толстой настороженно относился к попыткам перенести на человеческое общество "звериные законы" борьбы за существование, уничтожение "слабых" "сильными", которые делались тогда некоторыми последователями Дарвина, создававшими так называемый "социальный дарвинизм".

Мимо собственно научного значения мысли Дарвина об эволюции органического мира Толстой прошел равнодушно, потому что его больше занимали этические вопросы философии и теории познания.

"Левин встречал в журналах статьи, о которых шла речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику, по университету, основ естество(*279)знания, но никогда не сближал этих научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии с теми вопросами о значении жизни и смерти для себя самого, которые в последнее время чаще и чаще приходили ему на ум".

То, что Левин был естественником по университету, указывает на его принадлежность к поколению 60-х годов. Но в 70-е годы, в духе нового времени, он уже отходит от естествознания к истории и философии, что тоже было признаком нового времени.

Казалось бы, какая связь между Дарвином, Фру-Фру и опереттой? А между тем есть такие странные сочетания имен, которые принадлежат своему времени и характеризуют его.

70-е годы - это и "развеселое время", о котором Некрасов насмешливо сказал: "Заехать в Буфф - одна утеха", и "серьезное время" новых "ответов" науки на старые "вопросы жизни", о чем писал А. К. Толстой в своем "послании о дарвинизме": "Всход наук не в нашей власти, // Мы их зерна только сеем..."

Когда Н. К. Михайловскому, наблюдательному публицисту 70-х годов, понадобилось указать на самые колоритные имена этой поры, он назвал Дарвина и Оффенбаха. Это было время Анны Карениной...

Есть еще одна "подробность времени", которая имеет и реальный, и символический смысл в романе,- железная дорога. Сколько написано прекрасных страниц о значении страшного мужика, который является во сне Анне Карениной и что-то шепчет ей "под чепчик"...

Между тем это был не только "миф", вымысел или символ, а реальный человек реального мира. В 70-е годы "чугунка" постепенно входила в быт. Она и пугала, и притягивала воображение современников.

Катастрофы и несчастные случаи на железной дороге производили ошеломляющее впечатление. "Что ни дорога, то душегубка",- говорилось во "Внутреннем обозрении" "Отечественных записок". "Железные дороги - душегубка",- писал Некрасов в поэме "Современники". В "Отечественных записках" говорилось: "Изувеченные на железных дорогах, семейства их, равно как и семейства убитых, остаются безо всяких средств пропитания..."

Когда Облонский узнал, что поезд, на котором приехала Анна Каренина, раздавил сцепщика, он в смятении (*280) побежал к месту происшествия, а потом, страдая, морщась, готовый заплакать, все повторял: "Ах, Анна, если бы ты видела! Ах, какой ужас!"

Сцепщик этот был простой мужик, может быть, из разоренного владения Облонского, пустившийся искать счастья на тех же путях, что и его барин. Ведь и Облонский ищет места в "Обществе взаимного баланса южно-железных дорог"... "Ах, какой ужас! - говорит Облонский.- Он один кормил огромное семейство..."

"Нельзя ли что-нибудь сделать для нее?" - спрашивает Анна Каренина. И Вронский молча покидает вагон, где происходит этот разговор, чтобы передать помощнику начальника станции 200 рублей для несчастной семьи...

В современном романе Толстого все было современным: и общий замысел, и подробности. И все, что попадало в поле его зрения, приобретало обобщенный смысл. Например, железная дорога. Она была в те годы великим техническим новшеством, переворотившим все привычные представления о времени, пространстве и движении. Так что и само представление о жизни современного человека уже было неотделимо от впечатлений, почерпнутых на станциях, в вокзальной толпе, на железных путях эпохи.

В художественной концепции романа Толстого очень резко прочерчены социальные контуры явлений. Сколько бы мы ни говорили о психологической глубине душевной драмы Анны Карениной, о "страстях, погубивших ее", мы по необходимости должны будем вернуться к "фарисейским жестокостям" ее времени.

Анна Облонская в шестнадцать лет была выдана замуж своими тетушками за "молодого губернатора" и оказалась во власти закона о нерасторжимости брака. Каренин отнимает у Анны письма Вронского. И по закону, как глава семьи, он имел право на просмотр переписки всех своих домашних. Закон целиком на его стороне. Анна боится, что он "отнимет сына", и по закону он имел такое право.

У Анны нет никаких прав, и она это очень больно чувствует. В сущности, ее положение было безвыходным. Добиваясь развода, она добивалась абсурда. Если бы Каренин дал ей развод, указав на ее вину, то есть доказав очевидное, а именно то, что она покинула семью и уехала с Вронским (*281)в Италию, она бы утратила право вступить в новый брак. Ей предстояло пройти через церковное покаяние и навеки отказаться от Вронского.

"Принявший на себя вину,- говорилось в обозрении газеты "Голос",-сверх того, что предается покаянию (покаяние по решению суда - характеристическая особенность нашего законодательства), лишается еще и права вступить в новый брак". Эта газетная статья читается как попутное примечание к роману Толстого.

Для того чтобы Анна могла выйти замуж за Вронского, нужно, чтобы Каренин при разводе принял вину на себя. Но Каренин считал, что это было бы "обманом перед законом божеским и человеческим", как сказано в черновиках романа. Поэтому он медлит, зная, что разбирательство по закону (он уже побывал у адвоката) погубит Анну...

Анна Каренина нигде не "заявляет решительного протеста" против законов и обычаев своей среды, как это делали "новые женщины". Но и она во многом принадлежит к новому поколению. Толстой считал, что объяснять новые требования жизни одним влиянием "нигилистических" теорий наивно... Эти требования уже ясно чувствуются повсюду.

Вот и великосветская дама ищет для себя какой-то независимой деятельности. Анна Каренина пишет "роман для детей". И издатель Воркуев, который появляется в ее салоне, называет ее книгу замечательной. Многие из английских романов, которые Анна получала из книжных магазинов, были написаны женщинами.

В известной в свое время книге "Подчиненность женщины" Дж. Ст. Милль говорил, что стремление женщины к самостоятельному научному и литературному труду свидетельствует о развившейся в обществе потребности равной свободы и признания женских прав. "Женщины читающие, а тем более пишущие,- отмечает Милль,- суть несообразность и элемент вечных смут при существующем порядке вещей".

Толстой не придает особенного значения литературным трудам Анны Карениной, говорит, что это было лишь средство избавиться от гнетущего чувства тоски; но все же он счел нужным указать на ее стремление к самостоятельному труду и знанию. Роман улавливал все живые "веяния времени".

(*282) ...В "Анне Карениной" есть точно датированные эпизоды - проводы добровольцев на войну в Сербию (лето 1876 года).

Если идти от этой даты к началу романа, то весь хронологический порядок событий прояснится с полной отчетливостью.

Недели, месяцы, годы Толстой отмечал с такой последовательностью и точностью, что он мог бы повторить слова Пушкина: "Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю".

Анна Каренина приехала в Москву в конце зимы 1873 года. Трагедия на станции Обираловка произошла весной 1876 года. Летом того же года Вронский уехал в Сербию.

Хронология романа строилась не только на календарной последовательности событий, но и на определенном выборе подробностей из современной жизни.

Толстой как бы незаметно для себя ступил с романической дороги вымысла на реальный путь истории. И дело тут вовсе не в количестве и резкости "примет времени", а в ощущении социального движения, в чувстве великих исторических перемен в семейной и общественной жизни пореформенной эпохи.

В третьей части романа есть сцены, в которых мы видим Левина в кругу его соседей-помещиков. Среди них есть замечательно характерные и умные люди. Левин внимательно прислушивается к их разговорам.

Левин знал, что "патриархальные приемы" хозяйствования устарели, не верил в "рациональные принципы" буржуазной политической экономии. Для него суть дела состоит "в рабочей силе - главном элементе хозяйства". Он как бы случайно выводит историческую формулу своей эпохи: "У нас теперь, когда все это переворотилось и только укладывается, вопрос о том, как уложатся эти условия, есть только один важный вопрос в России".

Эта формула привлекала внимание В. И. Ленина. В своей статье "Лев Толстой и его эпоха" он указывал на слова Левина как на ключ и разгадку всей пореформенной эпохи.

"У нас теперь все это переворотилось и только укладывается",- трудно себе представить более меткую характеристику периода 1861-1905 годов",- пишет В. И. Ленин. Этого одного достаточно, чтобы назвать Толстого не только великим художником, но и великим историком.

(*283)...Перечитывая Толстого, всегда с неизменным удивлением замечаешь, что в "Анне Карениной" нас больше всего привлекает даже не Анна Каренина, а именно "Анна Каренина", роман исторический, современный, философский, социальный, лирический, словом, сама книга как художественное целое.

И здесь хотелось бы привести слова Александра Грина, автора "Алых парусов", из его статьи "Скромное о великом": "Читая "Анну Каренину", с изумлением, подавленностью убеждаешься, что здесь изображена, главным образом, вся русская жизнь того времени, вся русская душа в ее целом, а уже затем, в огромном узоре этом, в этой сплошной толпе лиц, страданий, судеб уделяешь необходимое внимание интриге собственно романической".

Своеобразию содержания романа Толстого отвечала и его форма. И в этом отношении "Анна Каренина" напоминает "Евгения Онегина" Пушкина. Определяя жанр своей книги. Толстой воспользовался термином Пушкина "свободный роман". "Анна Каренина", пишет Толстой, это "роман, широкий, свободный", в который "без напряжения" входило все то, "что кажется мне понятым мною с новой, необычной и полезной людям стороны".

Так Толстой "принес дань уважения" Пушкину, тому, кто однажды "разрешил его сомнения", указав ему на "даль свободного романа". Свою задачу художника он видел не в том, чтобы "неоспоримо разрешить вопрос", а в том, чтобы научить любить жизнь "во всех ее проявлениях". "Ежели бы мне сказали, что то, что я пишу, будут читать теперешние дети лет через 20,- пишет Толстой,- и будут над ним плакать и смеяться" и научатся любить жизнь, "я бы посвятил ему всю свою жизнь и все свои силы".

С тех пор как Толстой сказал эти слова, прошло не двадцать, а много больше лет. Целый век прошел... Но его слова не утратили своей живой интонации. Они как будто сказаны сегодня и обращены к нам, к тем, кто перечитывает сейчас или впервые открывает его бессмертные книги.

1 С. А. Толстая. Дневники в 2-х томах, т. 1, 1862-1900. М., "Художественная литература", 1978, с. 500.

2 П. И. Бирюков. Биография Л. Н. Толстого в 4-х томах, т. 2. М., Госиздат, 1923, с. 96.

3 Н. Н. Гусев. Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого, 1828- 1890. М., Гослитиздат, 1958, с. 403.

4 Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч. в 90 томах, т. 62. М., Гослитиздат, 1928-1963, с. 16.

5 С. А. Толстая. Дневники в 2-х томах, т. 1, с. 497.

6 Л.Н. Толстой. Полн. собр. соч. в 90 томах, т. 61 с 332:

7 Там же, т. 62, с. 25.

8 Там же, т. 61, с. 291.

9 Н. Н. Гусев. Толстой в расцвете художественного гения. 1862-1877. М., 1928, с. 223.

10 С. Л. Толстой. Очерки былого. Тула, 1965, с. 54. 264

11 Т. А. Кузминская. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. Тула, 1964, с. 501.

12 Т. А. Кузминская. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. Тула, 1964, с. 464-465.

13 M`enagement-бережно, щадя (франц.)

14 Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч. в 90 томах, т. 48, с. 46.

15 С. Л. Толстой. Очерки былого. Тула, 1965, с. 54.

16 Л Н. Толстой. Полн. собр. соч. в 90 томах, т. 62, с. 240.

17 Там же, с. 272.

18 С. Л. Толстой. Очерки былого, с. 54.

19 Л. Н. Толстой. Переписка с русскими писателями в 2-х томах, т. 1. М., "Художественная литература", 1978, с. 434.

20 Т.А.Кузминская. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне, 1964, Приокское книжн. изд-во, с. 269.

21 Л. Н. Толстой. Переписка с русскими писателями, в 2-х томах, т. I, с. 450.

22 Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч. в 90 томах, т. 62, с. 16.

23 Переписка Л. Н. Толстого с А. А. Толстой. СПб, 1911, с. 273