"Ущелье дьявола" - малоизвестный роман, написанный Дюма-отцом в период с 1850-го по 1851 год. Произведение на первый взгляд кажется простым и поверхностным, оно совершенно не похоже на традиционный стиль гениального французского автора. Но станица за страницей перед читателем открывается запутанный сюжет и сложные, многогранные, противоречивые характеры персонажей.
"Ущелье дьявола": краткое содержание
Действие романа происходит в Германии в начале 1810-х годов. Самуил Гельб - самоуверенный и дерзкий юноша, который возомнил себя вершителем судеб и вознамерился бросить вызов богу. Он замыслил покушение на жизнь самого Наполеона, тем временем безжалостно губя счастье лучшего друга. Молодой человек играет человеческими судьбами, и поначалу кажется, что все эти действия совершаются лишь для забавы. Однако в каждом поступке Самуила есть смысл и цель. Роман Александра Дюма "Ущелье дьявола" является первой книгой в дилогии, за ней следует продолжение под названием "Бог располагает".
Главные герои романа
Юлиус и Самуил - лучшие друзья и сводные братья. Юлиус - законный сын гениального ученого, немецкого барона Гермелинфельда. Самуил - его бастард, выросший в бедном еврейском квартале. Это весьма противоречивый персонаж, но он симпатичен и автору "Ущелья дьявола", и его читателям, несмотря на все отвратительные поступки. Самуил - прекрасный образец обаятельного злодея. В начале повествования он предстает в образе безобидного хулигана с выдающимися лидерскими качествами. Победоносные военные походы французской армии не дают юноше спокойно спать, а триумф Наполеона вызывает жгучую зависть. Этот герой привлекателен тем, что, оказавшись в сложном положении, всегда находит из него отличный выход. Юноша не красавец в обычном понимании этого слова, но он яркий, ошеломляющий, эффектный. Благодаря этим характеристикам Самуил был избран королем студенческого сообщества.
Юлиус - полная противоположность своему сводному брату. Добрый, честный, смелый и благородный персонаж, именно такой, каким и должен быть главный герой в традиционных романах Дюма. В "Ущелье дьявола", однако же, он совершенно померк на фоне своего брата-антагониста. Юлиус мягкий и послушный, но он не идеальный "хороший мальчик": неплохо умеет драться, за хулиганские проделки отсидел срок в университетском карцере, мнит себя нонконформистом, как и большинство молодых людей его возраста. При этом он мечтатель, романтик, немного наивный и безупречно честный.
Большинство писателей представляют героев своих романов однозначно позитивными или негативными. Но был ли Самуил совершенно отрицательным персонажем? Необычайно умный, смелый, изобретательный, обладающий сильным характером, часто он вызывает у читателя большее уважение, чем малодушный, постоянно сомневающийся и меняющий мнение Юлиус. Из-за его слабости семье пришлось пережить немало бед.
Сюжет
Двое друзей, Юлиус и Самуил - главные герои книги "Ущелье дьявола", они полные противоположности друг друга и по характеру, и по внешности. Молодые люди являются сводными братьями, но этот факт известен лишь Самуилу и его отцу, знаменитому ученому, барону Гермелинфельду. Самоуверенный Самуил возомнил себя вершителем человеческих судеб, вступил в ряды тайного общества Тугендбунд и начал готовить хитроумное преступление: убийство Наполеона.
Однажды Юлиус и Самуил отправляются на прогулку, но в пути их настигает гроза. Юношей спасает очаровательная пастушка по имени Гретхен и приводит их в жилище пастора, где они знакомятся с Христиной, младшей дочерью священника. Гретхен приглянулась Самуилу, а Христина - Юлиусу. На этом история могла бы завершиться, но вместо этого на страницах романа разворачивается грандиозная драма: Самуил решает соблазнить обеих девушек.
События развиваются точно по плану Самуила, раскрываются незаурядные таланты молодого человека: он показывает себя гениальным химиком, архитектором, медиком, дуэлянтом. Ему удается буквально все. Юлиус венчается с Христиной, но в результате Самуил добивается своего. Девушка погибает, так же как и ее новорожденный ребенок.
Мотивы поступков Самуила
В романе "Ущелье дьявола" мотивы поступков главных героев весьма неоднозначны. Несмотря на свое коварство, Самуил невольно вызывает симпатию читателей, представ перед ними в образе несчастного мальчика, рожденного не от любви. Он мечтает о том, чтобы его любили, чтобы родной отец его признал. Желая поразить его, Самуил занялся наукой и весьма в ней преуспел. Он строит великие планы, стремится к славе, добивается успеха во всем, за что берется, надеясь лишь на одно - что однажды он будет любим.
Продолжение истории
"Бог располагает" - продолжение романа "Ущелье дьявола", вторая и заключительная книга дилогии. Сюжет разворачивается во Франции спустя 17 лет после первых событий. Юлиус и Самуил повзрослели, но их характеры остались прежними. Некоторые персонажи, которые были потеряны в первой книге, снова возвращаются, так что роман однозначно заслуживает прочтения.
Краткая рецензия
Роман читается легко и захватывает внимание с первых страниц. Сложные и интересные персонажи, необычные и странные, заставляют задумываться о причинах их поступков, размышлять о поворотах судьбы, следить за развитием отношений. Хотя сюжет произведения не нов, Дюма-отец обыграл его на новый лад, представив самобытную и занимательную историю. В ней нашлось место и любви, и нежности, страхам, зависти, ревности, равнодушию. Конец романа вполне предсказуем, но продолжение дилогии способно удивить.
Александр Дюма
Ущелье дьявола
Глава первая Песня во время грозы
Кто были двое всадников, которые плутали среди рытвин и скал Оденвальда ночью 18 мая 1810 года, этого не смогли бы распознать в четырех шагах их ближайшие друзья - до такой степени была глубока окружавшая их тьма. Напрасно было бы в эту ночь искать на небе луну или мерцание звезд. Небо было чернее земли, а густые тучи, которые катились по нему, казались каким-то опрокинутым океаном, угрожающим миру новым потопом.
Смутная кучка двигалась по неподвижной куче - вот все, что можно было различить при самом пристальном напряжении глаз. Временами к свисту бури среди сосен примешивалось ржание испуганного коня, да из-под подков, ступавших по камням, минутами сыпались искры - только это было ощутимо для уха и глаза.
Гроза надвигалась все ближе и ближе. Ужасные пыльные вихри слепили глаза коней и всадников. При ярых порывах урагана ветви деревьев скрипели и извивались. Жалобный вой поднимался со дна долины, перекидывался и прыгал с утеса на утес, вползал на гору, которая словно качалась от бури и готовилась обрушиться. И каждый раз, когда вихрь вздымался от земли к небу, сдвинутые с места камни выкатывались из своих гранитных ячеек и с грохотом падали в бездну. Вековые деревья срывались с мест и, словно какие-то отчаянные пловцы, ныряли в пропасть.
Нет ничего ужаснее разрушения и грохота среди тьмы. Вообще, когда глаз не может видеть и оценить опасности, она вырастает свыше всякой меры, и испуганное воображение делает скачки за границу возможного.
Вдруг ветер спал, грохот бури стих, все умолкло, все стало неподвижно. Настал момент ожидания грозы, предшествующий обычно ее первому взрыву.
Эх, Самуил, какая глупая мысль пришла тебе в голову - выехать из Эрбаха в такое время и в такую погоду. Остановились мы в превосходной гостинице, такой, какой не встречали за всю неделю после нашего выезда из Франкфурта. Перед нами был выбор между теплой постелью и бурей, между бутылкой отличнейшего Гохгеймейра и ветром, рядом с которым сам самум покажется зефиром. И что же ты делаешь? Ты выбираешь бурю и ветер… Ну, ну, Штурм, - прервал свою речь молодой человек, сдерживая своего коня, метнувшегося в сторону. - Да, главное, - продолжал он, - хоть бы нас впереди ожидало что-нибудь приятное, из-за чего стоило бы поспешить, какое-нибудь очаровательное создание, в котором бы соединялись и улыбка утренней зари, и улыбка возлюбленной. Но, увы, красавица, к которой мы устремляемся, никто иной, как старая жеманница, именующаяся Гейдельбергским университетом. Вдобавок, свидание, которое предстоит нам, вероятно, будет ничто иное, как дуэль на смерть. Да, наконец, вызывали нас только к 20-му числу. Право, чем больше я раздумываю, тем более для меня выясняется, что мы поступили, как сущие дураки, что не остались там в тепле и покое. Ну, да уж видно я так устроен. Во всем я тебе уступаю. Ты идешь впереди, а я за тобой.
Чего же ты жалуешься на то, что следовал за мной, - ответил Самуил слегка ироничным тоном. - Ведь я указываю тебе путь. Если бы я не шел впереди тебя, ты давно бы уже десять раз сломал себе шею, полетел вниз головой с горы. Ну-ка, держись крепче в седле, приободрись. Смотри, вот тут сосна легла поперек дороги.
Настало минутное молчание, в течение которого слышно было, как две лошади делали прыжок через что-то.
Гоп! - крикнул Самуил. Потом, оборачиваясь к товарищу, он сказал:
Ну, так что ты говоришь, мой бедняга, Юлиус?
Я продолжаю, - сказал Юлиус, - жаловаться на твое упрямство и настаиваю на том, что я прав. В самом деле, вместо того, чтобы держаться дороги, которую нам указали, то есть ехать по берегу реки Мумлинг, которая вывела бы нас прямо к Неккару, ты поехал по другой дороге с уверенностью, что вся эта местность тебе хорошо известна, а я уверен, что на самом деле ты никогда здесь вовсе не бывал. Я хотел взять проводника. Так ведь нет. Ты говоришь: я знаю дорогу. Ну, вот тебе и знаю. Ты ее так хорошо знаешь, что мы совсем заблудились в горах и не можем теперь различить где север, где юг, вперед ли ехать, или вернуться назад. Придется всю ночь промокнуть на дожде, да еще на каком дожде-то!.. Ну вот, слышишь, он уже начался. Смейся теперь, коли тебе смешно. Ты ведь любишь уверять, что над всем смеешься.
А отчего бы мне не смеяться? - ответил Самуил. - Разве не смешно, хотя бы, например, вот это: взрослый двадцатилетний малый, гейдельбергский студент, плачется на непогоду, словно девчонка-пастушка, которая не успела вовремя загнать свое стадо. Смех! Что смех? Смех - не велика штука! Вот я сейчас примусь петь; это будет получше смеха.
И в самом деле молодой человек принялся напевать громким вибрирующим голосом первый куплет какой-то странной песни, которую он, вероятно, тут же и сочинил, применяясь к обстоятельствам:
Я смеюсь над дождем, Насморком небес, Что он по сравнению
с желчными слезами Глубокого сердца,
томящегося скукою!
В то время как Самуил пел последние слова своего куплета, сверкнула чрезвычайно яркая молния и осветила своим великолепным сиянием группу из двух всадников. Оба они казались одного возраста - 19-ти, 20-ти лет. Но этим и ограничивалось сходство между ними. Один из них, вероятно, тот, кого звали Юлиусом, был красивый белокурый бледный голубоглазый юноша, среднего роста и очень изящного телосложения, юноша-Фауст. Другой - по всей вероятности, тот, кого звали Самуилом, был высокий тощий, с переменчивым серым цветом глаз, с тонким, насмешливым ртом, черными волосами и бровями, высоким лбом, большим согнутым носом и казался живым портретом Мефистофеля.
Оба были одеты в короткие сюртуки темного цвета с кожаным поясом. На них были узкие панталоны, мягкие сапоги и белые шапочки с ремешками. Как можно было заключить из предыдущего разговора, оба были студенты.
Застигнутый врасплох и ослепленный молнией, Юлиус вздрогнул и закрыл глаза. Самуил, напротив, поднял голову и его взгляд спокойно встретился с молнией, после которой все вновь погрузилось в глубочайшую тьму.
Но не успела еще потухнуть молния, как ударил чрезвычайной силы гром, отзвуки которого раскатились по окружающим горам и безднам.
Милый Самуил, нам, кажется, лучше будет приостановиться. Движение может привлечь на нас молнию.
Что важнее — человеческая душа или удовлетворение низменных потребностей? Хотели бы вы иметь силу, способную повелевать над всем миром? Самоуверенный и циничный Самуил Гельб, бастард немецкого барона фон Гермелинфельда жаждет такой власти. Он мечтает управлять судьбами других, подчинив своей власти даже смерть. Будучи незаконнорожденным и выросшим в обедневшем еврейском квартале, главный герой романа Александра Дюма «Ущелье дьявола» дал себе зарок, что вопреки всему он возьмет себе всё, что принадлежит ему по праву…
Порой нам не хватает проявить твёрдость в некоторых делах, дать отпор обидчику или повернуть ту или иную ситуацию в свою пользу. Мы доходим до такой степени озлобленности на окружающий мир, что готовы заключить сделку с самим дьяволом. Перед человеком всегда стоит развилка двух путей: добра и зла. И горе тому, что избрал последнее! Книга Александра Дюма «Ущелье дьявола» — это тонкая психологическая история человека, идущего по головам ради достижения желанной цели. Действие этой истории происходит в Германии 1810-1812 гг. Центральным персонажем романа является Самуил Гельб — тот, кто называет себя скульптором живых душ, тот, кто желает бросить вызов самой судьбе. Это сам сатана в человеческом образе, возомнивший себя владыкой земли и неба, однако такая метаморфоза происходит с этим мужчиной не сразу.
В начале романа «Ущелье дьявола» Александра Дюма, главный герой предстоит перед нами, как обычный человек со своими достоинствами и недостатками. Да, в нём есть определённое коварство и самоуверенность, однако эти черты характера можно списать на тяжёлое детство. Однако в процессе развития сюжета этот мужчина открывается нам всё новыми, неизведанными гранями. Показывается его связь с тайным обществом Тугендбунд, лидером которого он желает стать. Также в книге описываются и непомерные амбиции этого человека: он является инициатором покушения на жизнь Наполеона. Постепенно для этого человека не остаётся ничего святого. Он предаёт своего лучшего брата и друга, Юлиаса фон Гермелинфельда. Адская бездна, постепенно разверзается перед душой Самуила, и уже готова сжечь его в своём полыхающем костре…
Даже любовь не властна спасти человека, который продал душу силам Тьмы. Казалось бы, романтическая линия Самуила и Христины могла бы хоть как-то скрасить эту мрачную, окутанную немецким фольклором и мистикой историю, однако чувства мужчины были не настолько глубоки, чтобы помочь ему бороться со своими искушениями. А Христина была ещё слишком чиста и молода, чтобы помочь ему в этом. Ей была уготована участь лишиться всего по вине этого мужчины… Как сложится дальнейшая жизнь незаконнорожденного сына барона фон Гермелинфельда, способен ли он будет подчинить себе волю других людей, будет ли он счастливым, и самое главное, последует ли кара за его тяжкие прегрешения, вы узнаете, дочитав до конца тонкую, психологическую историю о борьбе тёмного и светлого в душе человека под названием «Ущелье дьявола».
На нашем литературном сайте сайт вы можете скачать книгу Александр Дюма «Ущелье дьявола» бесплатно в подходящих для разных устройств форматах — epub, fb2, txt, rtf. Вы любите читать книги и всегда следите за выходом новинок? У нас большой выбор книг самых разных жанров: классика, современная фантастика, литература по психологии и детские издания. К тому же мы предлагаем интересные и познавательные статьи для начинающих писателей и всех тех, кто хочет научиться красиво писать. Каждый наш посетитель сможет найти для себя что-то полезное и увлекательное.
Мой милый друг, вы часто говорили мне в те вечера, которые стали так редки, когда каждый говорил непринужденно, высказывал свои заветные мечты или фантазировал, или черпал что-то из воспоминаний прошлого, – вы часто говорили мне, что после Шехерезады и Подье я самый интересный рассказчик, которого вы слышали.
Сегодня вы пишете мне, что в ожидании длинного романа, какой я обыкновенно пишу и который охватывает целое столетие, вы хотели бы получить от меня рассказы, – два, четыре, шесть томов рассказов, этих бедных цветов из моего сада, которые вы хотели бы издать среди политических событий момента, между процессом Буржа и майскими выборами.
Увы, мой друг, мы живем в печальное время, и мои рассказы далеко не веселы. Позвольте мне только уйти из реального мира и искать вдохновения для моих рассказов в мире фантазии. Увы! Я очень опасаюсь, что все те, кто умственно выше других, у кого больше поэзии и мечтаний, все идут по моим стопам, то есть стремятся к идеалу, – единственное прибежище, предоставленное нам Богом, чтобы уйти из действительности.
Вот передо мной раскрыты пятьдесят томов по истории Регентства, которую я заканчиваю, и я прошу, если вы будете упоминать о ней, не советуйте матерям давать эту книгу своим дочерям. Итак, вот чем я занят! В то время как я пишу вам, я пробегаю глазами страницу мемуаров маркиза д’Аржансона «О разговорах в былое время и теперь» и читаю там следующие слова: «Я уверен, что в то время, когда Отель де Рамбулье задавал тон обществу, умели лучше слушать и лучше рассуждать. Все старались воспитывать свой вкус и ум; я встречал еще стариков, владевших разговором при дворе, где я бывал. Они умели точно выражаться, слог их был энергичен и изящен; они употребляли антитезы и эпитеты, усиливавшие смысл; прибегали к глубокомыслию без педантизма и остроумию без злобы».
Сто лет прошло с тех пор, как маркиз д’Аржансон написал эти слова, которые я выписываю из его книги. В то время, когда он их писал, он был одних лет с нами, и мы, мой друг, можем сказать вместе с ним: мы знавали стариков, которые – увы! – были тем, чем мы не можем быть, людьми из хорошего общества.
Мы видели их, но сыновья наши их не увидят. Итак, хотя мы немного значим, но все же больше, чем наши сыновья.
Правда, с каждым днем мы подвигаемся к свободе, равенству и братству, – к тем трем великим словам, которые революция 93-го года выпустила в современное общество, как тигра, льва или медведя, одетых в шкуры ягнят; пустые, увы, слова, которые можно было читать в дыму июня на наших общественных памятниках, пробитых пулями.
Я подражаю другим; я следую за движением. Сохрани меня Боже проповедовать застой! Застой – смерть. Я иду, как те люди, о которых Данте говорит, что хотя ноги их идут вперед, но головы оборачиваются к пяткам.
Я настойчиво ищу – и особенно жалею, что приходится искать в прошлом, – это общество; оно исчезает, оно растворяется, как одно из тех привидений, о которых я собираюсь рассказать.
Я ищу общество, которое создает изящество, галантность; оно создавало жизнь, которой стоило жить (прошу извинения за это выражение, я не член Академии и могу себе это позволить). Умерло ли это общество или мы убили его?
Помню, я был еще ребенком, когда мы с отцом побывали у мадам де Монтессон. То была важная дама, дама прошлого столетия. Она вышла замуж шестьдесят лет назад за герцога Орлеанского, деда короля Луи-Филиппа. Тогда ей было восемьдесят лет. Она жила в богатом отеле на шоссе д’Антен. Наполеон выдавал ей пенсию в сто тысяч экю.
Знаете, почему давалась ей пенсия, занесенная в Красную книгу, преемником Людовика XVI? Нет? Прекрасно. Мадам де Монтессон получала пенсию в сто тысяч экю за то, что сохранила в своем салоне традиции высшего общества времен Людовика XIV и Людовика XV. Ровно половину этой суммы платит теперь Палата ее племяннику, чтобы он заставил Францию забыть то, что дядя его желал, чтобы она помнила.
Вы не поверите, мой милый друг, но вот это слово, которое я по неосторожности произнес: «Палата», опять возвращает меня к мемуарам маркиза д’Аржансона.
Почему? Сейчас узнаете.
«Жалуются, – говорит он, – что в наше время во Франции не умеют вести беседу. Я знаю причину этого. Наши современники утратили способность слушать. Слушают вполуха или совсем не слушают. Я сделал такое наблюдение в лучшем обществе, в котором мне приходилось бывать».
Ну, мой милый друг, какое же лучшее общество можно посещать в наше время? Несомненно, то, которое восемь миллионов избирателей сочли достойным представлять интересы, мнения, дух Франции. Это Палата, конечно.
И что же? Войдите случайно в Палату в какой вздумается день и час. Держу пари сто против одного, что вы увидите на трибуне лицо, которое говорит, а на скамьях от пятисот до шестисот лиц, которые не слушают, а постоянно прерывают.
То, что я говорю, настолько верно, что в конституции 1848 года имеется даже специальная статья, которая запрещает прерывать речи.
Сосчитайте также количество пощечин и ударов шпаги, нанесенных в Палате со времени ее открытия, – бесчисленное количество!
Конечно, все во имя свободы, равенства и братства.
Итак, мой милый друг, как я вам сказал, я сожалею о многом, не правда ли? Хотя я уже прожил почти полжизни, из того, что осталось в прошлом, я вместе с маркизом д’Аржансоном, жившим сто лет тому назад, жалею об исчезновении галантности.
Однако во времена маркиза д’Аржансона никому не приходило в голову называться гражданином. Подумайте, если бы сказать маркизу д’Аржансону, когда он писал, например, следующие слова:
«Вот до чего мы дожили во Франции: занавес опустили; представление кончилось; раздаются только свистки. Скоро исчезнут в обществе изящные рассказчики, искусство, живопись, дворцы, останутся везде и повсюду одни завистники».
Что, если бы тогда ему сказать, когда он писал эти слова, что мы дойдем до того, что будем, как я, например, завидовать его времени? Как бы удивился бедный маркиз д’Аржансон! И что же я делаю? Я живу среди мертвецов – отчасти с изгнанниками. Я стараюсь воскресить не существующие уже общества, исчезнувших людей, от которых пахло амброй, а не сигарами, которые дрались на шпагах, а не на кулаках.
И вас должно удивить, мой друг, что, когда я начинаю беседовать, я говорю на том языке, на котором теперь не говорят. Вот почему вы находите меня занимательным рассказчиком. Вот почему мой голос, эхо прошлого, еще слушают в настоящее время, когда так мало и неохотно слушают.
В конце концов мы, подобно тем венецианцам, которых в восемнадцатом столетии законы против роскоши заставляли носить сукно и грубые ткани, любим рассматривать шелк, бархат и золотую парчу, в которые королевская власть рядила наших отцов.
Ваш Александр Дюма
I. Улица Дианы в Фонтенэ
1 сентября 1831 года мой старинный приятель, начальник бюро королевских имуществ, пригласил меня в Фонтенэ для открытия с его сыном охоты.
В то время я очень любил охоту и как страстный охотник придавал большое значение тому, в какой местности каждый год ее начинать.
Обыкновенно мы отправлялись к одному фермеру, вернее, другу моего шурина; у него я впервые убил зайца и посвятил себя науке Немврода и Эльзеара Блэза. Ферма находилась между лесами Компьена и Вилье Коттере, в полумиле от прелестной деревушки Мориенваль и в миле от величественных развалин Пьерфона.
Две или три тысячи десятин земли, принадлежащие ферме, представляют собой обширную равнину, окруженную лесом; в середине расстилается красивая долина, и среди зеленых лугов и пышной листвы разнообразных деревьев виднеются дома, наполовину ею скрытые; от них поднимаются синеватые клубы дыма.
Александр Дюма
Ущелье дьявола
Глава первая Песня во время грозы
Кто были двое всадников, которые плутали среди рытвин и скал Оденвальда ночью 18 мая 1810 года, этого не смогли бы распознать в четырех шагах их ближайшие друзья - до такой степени была глубока окружавшая их тьма. Напрасно было бы в эту ночь искать на небе луну или мерцание звезд. Небо было чернее земли, а густые тучи, которые катились по нему, казались каким-то опрокинутым океаном, угрожающим миру новым потопом.
Смутная кучка двигалась по неподвижной куче - вот все, что можно было различить при самом пристальном напряжении глаз. Временами к свисту бури среди сосен примешивалось ржание испуганного коня, да из-под подков, ступавших по камням, минутами сыпались искры - только это было ощутимо для уха и глаза.
Гроза надвигалась все ближе и ближе. Ужасные пыльные вихри слепили глаза коней и всадников. При ярых порывах урагана ветви деревьев скрипели и извивались. Жалобный вой поднимался со дна долины, перекидывался и прыгал с утеса на утес, вползал на гору, которая словно качалась от бури и готовилась обрушиться. И каждый раз, когда вихрь вздымался от земли к небу, сдвинутые с места камни выкатывались из своих гранитных ячеек и с грохотом падали в бездну. Вековые деревья срывались с мест и, словно какие-то отчаянные пловцы, ныряли в пропасть.
Нет ничего ужаснее разрушения и грохота среди тьмы. Вообще, когда глаз не может видеть и оценить опасности, она вырастает свыше всякой меры, и испуганное воображение делает скачки за границу возможного.
Вдруг ветер спал, грохот бури стих, все умолкло, все стало неподвижно. Настал момент ожидания грозы, предшествующий обычно ее первому взрыву.
Эх, Самуил, какая глупая мысль пришла тебе в голову - выехать из Эрбаха в такое время и в такую погоду. Остановились мы в превосходной гостинице, такой, какой не встречали за всю неделю после нашего выезда из Франкфурта. Перед нами был выбор между теплой постелью и бурей, между бутылкой отличнейшего Гохгеймейра и ветром, рядом с которым сам самум покажется зефиром. И что же ты делаешь? Ты выбираешь бурю и ветер… Ну, ну, Штурм, - прервал свою речь молодой человек, сдерживая своего коня, метнувшегося в сторону. - Да, главное, - продолжал он, - хоть бы нас впереди ожидало что-нибудь приятное, из-за чего стоило бы поспешить, какое-нибудь очаровательное создание, в котором бы соединялись и улыбка утренней зари, и улыбка возлюбленной. Но, увы, красавица, к которой мы устремляемся, никто иной, как старая жеманница, именующаяся Гейдельбергским университетом. Вдобавок, свидание, которое предстоит нам, вероятно, будет ничто иное, как дуэль на смерть. Да, наконец, вызывали нас только к 20-му числу. Право, чем больше я раздумываю, тем более для меня выясняется, что мы поступили, как сущие дураки, что не остались там в тепле и покое. Ну, да уж видно я так устроен. Во всем я тебе уступаю. Ты идешь впереди, а я за тобой.
Чего же ты жалуешься на то, что следовал за мной, - ответил Самуил слегка ироничным тоном. - Ведь я указываю тебе путь. Если бы я не шел впереди тебя, ты давно бы уже десять раз сломал себе шею, полетел вниз головой с горы. Ну-ка, держись крепче в седле, приободрись. Смотри, вот тут сосна легла поперек дороги.
Настало минутное молчание, в течение которого слышно было, как две лошади делали прыжок через что-то.
Гоп! - крикнул Самуил. Потом, оборачиваясь к товарищу, он сказал:
Ну, так что ты говоришь, мой бедняга, Юлиус?
Я продолжаю, - сказал Юлиус, - жаловаться на твое упрямство и настаиваю на том, что я прав. В самом деле, вместо того, чтобы держаться дороги, которую нам указали, то есть ехать по берегу реки Мумлинг, которая вывела бы нас прямо к Неккару, ты поехал по другой дороге с уверенностью, что вся эта местность тебе хорошо известна, а я уверен, что на самом деле ты никогда здесь вовсе не бывал. Я хотел взять проводника. Так ведь нет. Ты говоришь: я знаю дорогу. Ну, вот тебе и знаю. Ты ее так хорошо знаешь, что мы совсем заблудились в горах и не можем теперь различить где север, где юг, вперед ли ехать, или вернуться назад. Придется всю ночь промокнуть на дожде, да еще на каком дожде-то!.. Ну вот, слышишь, он уже начался. Смейся теперь, коли тебе смешно. Ты ведь любишь уверять, что над всем смеешься.
А отчего бы мне не смеяться? - ответил Самуил. - Разве не смешно, хотя бы, например, вот это: взрослый двадцатилетний малый, гейдельбергский студент, плачется на непогоду, словно девчонка-пастушка, которая не успела вовремя загнать свое стадо. Смех! Что смех? Смех - не велика штука! Вот я сейчас примусь петь; это будет получше смеха.
И в самом деле молодой человек принялся напевать громким вибрирующим голосом первый куплет какой-то странной песни, которую он, вероятно, тут же и сочинил, применяясь к обстоятельствам:
Я смеюсь над дождем, Насморком небес, Что он по сравнению
с желчными слезами Глубокого сердца,
томящегося скукою!
В то время как Самуил пел последние слова своего куплета, сверкнула чрезвычайно яркая молния и осветила своим великолепным сиянием группу из двух всадников. Оба они казались одного возраста - 19-ти, 20-ти лет. Но этим и ограничивалось сходство между ними. Один из них, вероятно, тот, кого звали Юлиусом, был красивый белокурый бледный голубоглазый юноша, среднего роста и очень изящного телосложения, юноша-Фауст. Другой - по всей вероятности, тот, кого звали Самуилом, был высокий тощий, с переменчивым серым цветом глаз, с тонким, насмешливым ртом, черными волосами и бровями, высоким лбом, большим согнутым носом и казался живым портретом Мефистофеля.
Оба были одеты в короткие сюртуки темного цвета с кожаным поясом. На них были узкие панталоны, мягкие сапоги и белые шапочки с ремешками. Как можно было заключить из предыдущего разговора, оба были студенты.
Застигнутый врасплох и ослепленный молнией, Юлиус вздрогнул и закрыл глаза. Самуил, напротив, поднял голову и его взгляд спокойно встретился с молнией, после которой все вновь погрузилось в глубочайшую тьму.
Но не успела еще потухнуть молния, как ударил чрезвычайной силы гром, отзвуки которого раскатились по окружающим горам и безднам.
Милый Самуил, нам, кажется, лучше будет приостановиться. Движение может привлечь на нас молнию.
Самуил вместо ответа громко расхохотался, вонзил шпоры в бока своего коня, и тот помчался вскачь, разбрасывая копытами искорки от ударов о камень. А его всадник в это время громко пел:
Смеюсь над молнией,
Этим спичечным огоньком! Что стоит этот смешной зигзаг
По сравнению с огнем взгляда, полного горечи!
Так он сделал сотню шагов вперед, потом повернул лошадь и подскакал к Юлиусу.
Ради бога, Самуил, - вскричал тот, - стой на месте, успокойся, угомонись! К чему эти выходки! Разве теперь время петь. Ведь ты делаешь вызов самому Господу богу. Смотри, чтобы он не принял твоего вызова.
Новый удар грома, еще ужасней, чем первый, разразился прямо над их головами.
Теперь третий куплет! - вскричал Самуил. - Мне везет: само небо мне аккомпанирует, а гром поет припев.
И в то время, как гром грохотал вверху, Самуил во весь голос пропел:
Смеюсь я над громом, Припадком кашля,
одолевающим лето. Что он по сравнению с криком Любви, терзаемой безнадежностью!
На этот раз гром несколько опознал, и Самуил, подняв голову кверху, крикнул:
Ну что же ты, гром! Ты не соблюдаешь ритма! Пой припев.
Но грома не последовало, и на призыв Самуила ответил только дождь, который полил, как из ведра. А затем уже ни молнии, ни грома не пришлось призывать, потому что они разражались без перерыва. Юлиус испытывал то особенное беспокойство, которого не избегают даже самые храбрые люди перед лицом разнуздавшихся грозных сил природы. Ничтожество человека среди разгневанной природы стесняло его сердце. Самуил же, напротив, весь сиял. Какая-то дикая, зверская радость сверкала в его глазах. Он приподнялся на стременах. Он махал своей шапочкой, словно ему казалось, что опасность уходит от него, и он призывал ее обратно. Ему нравилось ощущение его мокрых волос, развевающихся от ветра и бьющих его по вискам. Он смеялся, он пел, он был счастлив.
Погоди, Юлиус, что ты такое сейчас говорил! - вскрикнул он, словно в каком-то вдохновении. - Ты говорил, что хотел остаться в Эрбахе? Хотел пропустить эту ночь? Ты значит не знаешь, еще не испытал никогда дикого восторга мчаться вскачь посреди бури. Я потому и поспешил в путь, что ожидал такой погоды. У меня весь день нервы были раздражены. А теперь я сразу вылечился и кричу «ура» в честь урагана! Что за дьявол, неужели ты не чувствуешь, какой праздник стоит кругом? Ты посмотри, как эта буря гармонирует со всем окружающим, с этими вершинами и безднами, и лесами, и развалинами? Разве тебе восемьдесят лет, когда человеку хочется, чтобы все кругом него было неподвижно и мертво, как его собственное сердце? Как ты ни спокоен, а ведь и у тебя есть свои страсти. Так предоставь же и природе дать разгул своим страстям. Что до меня, я молод. Мой 20-й год поет в глубине моего сердца. Бутылка вина пенится в моем мозгу, и я люблю гром. Король Лир называл бурю своей дочерью, а я называю ее сестрой. Не бойся, Юлиус, ничего с нами не случится. Ведь я не смеюсь над грозой, а смеюсь вместе с грозой. Я не презираю ее, а люблю. Гроза да я - мы два друга. Она не захочет вредить мне, потому что я подобен ей. Люди считают ее зловредной. Дурачье! Гроза - необходимая вещь. В ней есть чему поучиться. Этот могучий электрический взрыв, который грохочет и изрыгает пламя, правда, кое-где убивает, кое-где разрушает, но в общем придает рост и силу всему живущему. Я сам тоже человек-гроза. Теперь как раз такая минута, чтобы пофилософствовать. Я и сам не поколебался бы пройти через зло, чтобы породить благо, пустить в ход смерть, чтобы произвести жизнь. Вся штука только в том, чтобы высшая мысль одушевляла эти крайние акты и оправдывала убийственное средство благим результатом.