ЕВГЕНИЙ ЮШИН

ЮШИН Евгений Юрьевич родился в 1955 году в г. Озёры Московской области. Окончил пединститут в Улан-Удэ. С 1986 года работает в журнале “Молодая гвардия". Автор десяти поэтических книг, лауреат ряда литературных премий, в том числе премии имени Александра Невского и Большой литературной премии России. Его стихи переведены на болгарский, немецкий, французский языки.

В ВЕСЕННЕМ ХОРЕ ВСЕ ЕДИНЫ

ТОК-ШОУ

Послушайте меня! - взмахнул рукой оратор,
- Но перебил другой:
- - Послушайте меня!
И встрепенулся зал, и закипел театр.
- Меня! -
молила ночь, склонившись у огня.
- Я всё вам расскажу! -
гудел охрипший ветер.
- Меня!
Меня!
Меня! -
Кричали все на свете,
И голосили все
под слёзы и под смех.
Чего хотелось им?
Сочувствия? Вниманья?
Отдать свою печаль,
и радость, и покой?
И всё слилось в одно смятенное дыханье,
Но ни одна душа
И ни одна душа
И даже тишина
И ссадина луны
Зияла в темноте,
не слышала другой.
И ни одна душа
не мучилась другими,
И даже тишина
молчала о своём,
над рощами пустыми
не мысля ни о ком.

Сначала март всегда обманет.
Под солнцем выпорхнет капель,
Но день-другой - и затуманит
Просторы хлёсткая метель.
А ты доверился, открылся,
Как шубу, распахнул себя.
Весна - великая актриса:
То зло посмотрит, то любя;
То в ноги бросится ручьями,
То ледяной покажет клык,
Погладит ласково лучами,
Ветрами бьёт за воротник.
Иду к любимой в ливне света,
Горю весенним куражом!
Темнеет снег, но мил и этот
Сугроб, свернувшийся ежом.
В весеннем хоре все едины:
Грачи бунтуют у леска,
И хрустко вздрагивают льдины
И друг о друга трут бока.
И неизбежное - свершится!
Коснусь твоих надменных рук.
Попробуй мне не покориться
Теперь, когда весна вокруг?!

НА ЗАРЕ

Красный конь летит по небосводу,
Поджигает гривой облака,
А войдёт в мерцающую воду -
Белым паром выдохнет река.
Жадно бархатистою губою
Поднимает лёгкую волну.
Я люблю рассветным водопоем
Посмотреть на талую луну.
Конь ступает в реку глубже, глубже,
Камышами, омутом плывёт.
На травинке, на крыльце, на луже
Золотой его мерцает пот.
Выскочил и над просёлком взмытым
Поскакал, сминая мрак и тень.
Бьёт по окнам бронзовым копытом:
- Эй, вставайте, люди! Новый день!
Не о том ли Бога вы просили?
Вот Господь и даровал - иди! -
Бьют колокола по всей России
Жарко, словно солнышко в груди.
- Пить-попить! - попросит перепёлка.
- Но по лугу сочному скользя,
Режет травы знающе и тонко
Смертью заострённая коса.
Помню, помню: ходим все под Богом,
Все пришли сюда на краткий срок,
Чтобы в мире нежном и жестоком
Развязать узлы своих дорог.

Я колю дрова - не поддаются.
Жила к жиле - скрученная прядь.
Вот присяду малость раздохнуться,
Годовые кольца посчитать.
Круг - потоньше, а другой - потолще,
А в ином - дожди и холода.
Это значит, у деревьев тоже
Разные сбываются года.
На ветру просушатся поленья,
Наберут последний солнца свет.
Вот и я стал крайним поколеньем:
Ни отца, ни мамы больше нет.
С думами о всех моих утратах
Брошу в печь полено, вздёрну бровь.
Ярко полетит огонь крылатый,
Запоёт про первую любовь.
И ему невольно подпевая,
Загрущу о юности всерьёз.
Изумрудным, захолустным маем
Бьются в небо родники берёз.
И гудят поленья, тянут выи.
Огонёк играет гребешком.
Догорают кольца годовые
Петушиным трепетным пушком.
Гляну в угол. Строгие иконы
Безотрывно смотрят на меня.
И поёт огонь, гудит и стонет,
Как гудит и стонет кровь моя.

ПО РЕКЕ

Мимо правого, левого берега, сёл крутоярных,
Мимо тропок, сбегающих к серым мосткам у осок,
По кочующим волнам, поющим в осоках туманных,
Я плыву и плыву, как оброненный ветром листок.
Эти воды не раз над землёй поднимались парами
От жемчужных озёр, от рубах мужиков на полях,
От солдатских дорог, от горючей слезы моей мамы,
Но очистились небом - и крыши мокры на домах.
И очищены небом под окнами вишни и груши.
И плыву я, плыву, и роятся на сердце стихи.
Кабы так вот дождями и наши очистились души!
Кабы так вот очистились боли и наши грехи!
У тебя под окном муравей на травинке хлопочет.
У меня под окном развесёлая птаха поёт.
Что он хочет от нас, этот мир золотой, что он хочет?
Я плыву по реке, и река подо мною плывёт.
И случайный листок проплывает то слева, то справа.
По загривку волны заревой растекается мёд.
Кто-то смотрит в прицел, выжидая гордыню и славу,
Кто-то завистью выжжен, а кто-то у брата крадёт.
В неустанной вражде берега затаились и воды.
Что же я, проплывая рекой, не пойму одного:
Ничего этот мир не желает, а только свободы,
И ещё - чтобы мы уважали за правду его.
И кукушка у дальнего бора о чём-то пророчит.
Огурцы под студёным туманом поникли плетьми.
Ничего-то от нас этот мир и не ждёт, и не хочет,
Разве только, чтоб мы оглянулись и стали людьми.

АНТОНИНА АКСЁНОВА О МАТЕРИ Но кто мы и откуда, Когда от всех тех лет Остались пересуды, А нас на свете нет? Б.Пастернак «Свидание» «У меня отняли восемнадцать лет, а Взморье мне их вернуло... море... сосны... воздух... культура...» - говорила моя мать Евгения Соломоновна Гинзбург. Любила она эти места благолепия, где, пешком измеряя километры песчаного берега от Лиелупе до Яундубулты, осуществляла уже созревшую, начиная с Колымы, первую часть хроники времён культа личности «Крутой маршрут». А если кто-то был рядом, читала вслух любимые стихи (равных ей по знанию наизусть я не знала). Такая сдержанная, деловая в Москве, она в Юрмале удивительно молодела, остро чувствовала все самые маленькие радости жизни... «Море... сосны... воздух... культура...» Приехали мы в Ригу в 1958 году, после жутких квартирных мытарств, летом, уже с очень больным отцом Антоном Яковлевичем Вальтером (я приёмная их дочь, но для меня они - Отец и Мать). Это было в Лиелупе, дом у реки, отец на раскладушке в сосновом лесу и мать, которая ему читает первые главы своей трилогии. Удивительно умела она каждый свой миг использовать для любимого дела - писать, и это было её счастьем и спасением от всех бед. После смерти А.Вальтера в 1959 году жила в Булдури у Вильгельмины Ивановны Руберт (муж её, секретарь Свердловского обкома, был арестован и расстрелян), с которой мать прошла Эльген. Удивительная, умнейшая женщина - её нет уже в живых. Когда мама останавливалась у Вилли (так Е.Гинзбург называла В.Руберт) в двухэтажном деревянном доме - всё наполнялось юмором и жизнью от этих эльгеновских подруг, прошедших вместе адовый маршрут. До позднего вечера мать читала главы из своих черновиков, и я и дети Вилли слушали, замерев, - так страшно, но с такой артистичностью и заразительностью она это делала. А какая необыкновенная рассказчица! С юмором и озорством зачитывала из своей записной книжечки наблюдения-зарисовки... В 1962 году Е.Гинзбург отдала первую часть и часть второй своей книги в «Новый мир» и в «Юность». К 1966 году все надежды на публикацию, все замечательные отзывы Каверина, Аникста, Горелова, Эренбурга, Чуковского, Пастернака, Паустовского, Пановой, Евтушенко, Вознесенского и многих других - всё это рухнуло... Для матери было потрясением издание её книги в Милане (изд-во «Мандадори», 1967). Как? Каким образом? Рукопись «...без моей правки, без всякого моего участия в издании... - Е.Г.» - пустилась в новый маршрут... Как потом выяснилось, на магнитофонную плёнку был наговорён текст и вывезен за границу. Очень горько, тяжело перенесла она это - почему не на Родине, а Там? «Книга стала чем-то вроде взрослой дочери», безоглядно пустившейся «по заграницам», начисто забыв о брошенной на Родине старухе-матери. - Е.Г.» Уже писалась третья часть книги, мама приезжала в Москву из своей Юрмалы и в очень узком кругу, в основном из оставшихся в живых политкаторжан, проверяла написанные главы. Из своей квартиры рукопись «Крутой маршрут» не выпускалась, сработал Великий Страх, который сопутствовал её поколению... До конца жизни мама под подушкой в сумке держала свой паспорт и партийный билет, и куда бы она ни выходила - носила с собой. На подтрунивание близких она отшучивалась: «Без бумажки ты - букашка». Чего ей стоил этот паспорт?! Чего ей стоила партийная реабилитация?! Каждый день в десять утра она садилась за машинку - ежедневный труд, её радость... Трилогия «Крутой маршрут» была закончена, мама торопилась успеть - и успела... Было много планов, обдумывалась новая книга - но увы... Уже «море... сосны... воздух...» - всё это было недоступно ей: страшные физические боли, страдания уничтожали её... Семнадцать лет мама приезжала в Ригу, и когда я прохожу по её местам в Юрмале, я думаю: пусть будет благословенно это «море... сосны... воздух... культура...» и низкий поклон всем тем людям, с которыми прошла так много бед и унижений эта красивая, мужественная женщина - Евгения Семёновна (так в данном издании, но в действительности - Соломоновна. - М.П.) Гинзбург. Печатается по изданию: Гинзбург Е.С. Крутой маршрут: Хроника времён культа личности. - Смоленск: Русич, 1998. - (Серия «Женщина-миф»). - С.5-6.

Юшин Евгений Юрьевич родился в 1955 году в городе Озёры Московской области. Детские годы прошли на Оке и на Воже: в рязанской деревне Лужки.

Школу и пединститут (историко-филологический факультет) закончил в Улан-Удэ.

В 1976–1977 годах служил в рядах Советской Армии на Северном Кавказе.

С 1978 года работал редактором в Центральном Доме культуры железнодорожников г. Москвы. Здесь же несколько лет руководил литературным объединением «Магистраль».

В 1986 году перешел на работу в литературно-художественный и общественно-политический журнал «Молодая гвардия», где сначала руководил отделом поэзии, затем стал заместителем главного редактора, а с ноября 1999 года – главным редактором.

Стихи Е. Юшина широко публиковались в центральных журналах, альманахах и газетах, транслировались по радио и телевидению, переведены на болгарский, немецкий, французский языки.

– На расстоянии дыхания: Стихи. – М.: Молодая гвардия, 1980.

– На весь далекий путь: Стихи. – М.: Современник, 1983.

– Душа ведет: Стихи. – М.: Молодая гвардия, 1987.

– Ржаная кровь: Стихи. – М.: Современный писатель, 1993.

– Домотканая провинция: Стихи. – М.: Стэм, 1993.

– Поэтический Олимп: Стихи. – М.: Академия поэзии, 1999.

– Родина–смородина: Стихи. – М.: Московская городская организация Союза писателей России, 2002.

– Мещёрские броды: Стихи. – М.: Московская городская организация Союза писателей России, 2005.

– За околицей рая: Стихи. Проза. – М.: Академия поэзии, 2006.

Е. Юшин лауреат ряда литературных премий, в том числе Всероссийской премии Союза писателей России имени Александра Твардовского (1998 г.), премии имени Александра Невского «России верные сыны» (2002 г.), Международной литературной премии им. Андрея Платонова (2005 г.), Большой литературной премии России (2008 г.). А в 2015 году за поэтический сборник «Соловьиный родник» Евгений Юшин был награжден дипломом 2 степени Международной литературной Премии им. С. Есенина "О РУСЬ, ВЗМАХНИ КРЫЛАМИ".

«Жива душа для правды и обид»

Субъективные размышления о творчестве Евгения Юшина

Конец XX и начало XXI века для меня знаменательны тем, что в этот период по каким-то таинственным законам выросла целая плеяда замечательных поэтов моего поколения. Это Николай Зиновьев из Кореновска, Краснодарского края, Евгений Семичев и Диана Кан из Новокуйбышевска, Самарской области, Юрий Перминов из Омска. Каждый из перечисленных поэтов поразил по-своему. Всех их объединяет незаурядный талант, называемый в народе «искрой Божьей», и самобытность.

В этом ряду творчество Евгения Юшина для меня лично стоит особняком. Как начал я однажды читать книгу «За околицей рая», так и окунулся в дорогую моему сердцу стихию русской жизни, по большей части - в провинциальную. Все в его стихах напоминало и мою малую родину, и мои переживания за нее, и мои мечты о ней.

Одной из особенностей поэзии Евгения Юшина является такая густая образность, а образы настолько ярки и зримы, что осмелюсь утверждать: такое вы вряд ли встретите еще у кого-либо из поэтов. Приведу для примера две строфы стихотворения, в котором что ни строка, то зримый образ:

...Стали травы кудлаты и путаны, словно овчины.
И упруги, как юные груди, холмы облаков.
И набухли соски засидевшейся в девках рябины,
И хмелеют ветра от настоя лесных кабаков.

И тяжелые, черные грузди настырно, угрюмо
Прорывают покров под тяжелым напором земли.
И в пыли тополиной негромкая древняя Тума
В бортовые машины ссыпает тугие кули...

(«Огневица прошла по лесам и болотам Мещеры»)

Такой всеобъемлющей картины осени не припомню я что-то ни у одного современного поэта. Зримо представляется приехавший после долгой разлуки с малой родиной поэт, замерший посреди деревенского великолепия поры «бабьего лета» и увидевший внутренним зрением все: от брусничников до настырно лезущих из земли груздей, от мешков с собранным картофелем до неподвижно стоящих в речном полумраке щук. И услышал поэт не только колокольные звоны, но и звоны берез. Значит, душа его не оглохла от городской суеты и шума, от столичного многолюдья и многоголосья. Даже избитые многотысячным употреблением в стихах других поэтов образы покидающих родные пределы перелетных птиц и образы проплывающих под их крылом селений не оставляют впечатления вторичности. Дорого мне это стихотворение еще и потому, что для меня нет лучше времени года, чем ранняя осень с ее задумчивым спокойствием и разноцветьем, с ее свежестью и последним, почти летним, теплом, с ее переполненными кладовыми лесов и болот, с витающим в воздухе ожиданием скорой зимы. Если бы мне было знакомо лишь одно это стихотворение Е. Юшина, то и тогда я считал бы его большим русским поэтом. Ведь, как известно, чтобы понять вкус, не обязательно съедать всю бочку меда, достаточно попробовать одну ложку из нее.

В стихах Е. Юшина много воздуха, воли и чего-то еще такого, без чего русский человек начинает хиреть. Если внимательно прочитать его сборник «Избяная заповедь», то невольно начинаешь не просто понимать, а почти физически ощущать, что это «что-то» есть гармония человека и природы. Веками ведь русский человек селился, как правило, возле рек и находился в окружении лесов и болот. И занимался он не только земледелием и скотоводством, но и ловил рыбу, собирал лесную и болотную ягоду, заготовлял на зиму грибы, выкраивая для этих долгожданных и приятных занятий время в качестве передышки от тяжелого крестьянского труда. Природа кормила человека, благодарно отзываясь на его заботу о ней. И природные ритмы совпадали с внутренними ритмами человека. Поэтому, оторвавшись на годы от родной природы, сбившись в городской суете с ритмов, дарованных природой, но сохранив кровную связь с родной землей, поэт и в песнях своих тоскует о гармонии, которую хранит его душа на генном уровне:

...Ох, как хочется плыть в корабле этом не кругосветном.
Мимо птичьих восторгов, холмов и понурых овец,
И уткнуться в стожок за деревней, за домом последним,
И услышать, как небо плывет возле наших сердец!

И, когда «от баньки дымок посочится, как вечер по саду, // И на синем окошке вишневый затеплится сок», поэт почувствует душой и услышит, как «сады соберутся для тихой вечерней молитвы, // И листва пролепечет свои золотые слова» (стихотворение «Песня»).

Стихам Е. Юшина свойственна и особая мелодичность, они просятся стать песнями. Неоднократно ловил себя на мысли, что, читая его книги, начинаю напевать про себя стихи на давно знакомые мелодии.

Примечательно его стихотворение «Разговор», оснащенное такой густой образной вязью, что кажется: между двумя образами и иголку не просунуть. Чего стоят только две строки: «Закат поет. Он петухами вышит // На ситцевых рубахах облаков»! Чего греха таить, многие привыкли относиться к деревенскому мужику как к простачку, к недалекому человеку, да и сам деревенский быт привыкли считать примитивным. И разного рода «смехачи» для этого немало сделали, особенно в последние десятилетия. Им бы почитать книгу Василия Белова «Лад», но она, видимо, для них неинтересна или опасна уж тем, что опровергает сложившееся в их головах раз и навсегда мнение о деревенском быте и людях, создававших веками свою деревенскую культуру, свой русский мир. Евгений Юшин словами героя стихотворения опровергает снобизм «творцов» нынешней «культуры»:

- У нас не просто все, не все снаружи.
В любом селе - свой ветер, свой мороз.
И потому мне согревает душу
Вот этот хилый выводок берез.

- А только здесь-то и жива природа,
Жива душа для правды и обид.
Не всю любовь отняли у народа.
Живу я здесь, - Евгений говорит.

И в продолжение диалога с земляком, после его очередного утверждения: «Не все так просто», поэт искренне заявляет: «Но как желанно».

Вот так просто, казалось бы, двое русских мужиков, живущих совершенно разной жизнью, разными заботами, находят общее и дорогое в деревенском быте и окружающей природе, понимая и принимая их всем сердцем.

И уже в другом стихотворении, анализируя свой жизненный путь, поэт утверждает: «Я не похож на неудачника, // Хоть не нажил златых камней. // Мне гладит щеку мать-и-мачеха // Ладонью нежною своей». А потом и признается: «Я знаю рай...» И я верю поэту, и понимаю, что раем он воспринимает, скорей, природу, позволяющую обрести на какое-то время внутреннюю гармонию. Открываю в очередной раз книгу «Избяная заповедь» и сразу же нахожу полное подтверждение моих догадок: «Исцели меня, родное поле. // До слезы мне ветер душу жмет - // Словно я чужою ношей болен, // Словно сердце правдой не живет...». И далее: «...Вот он, рай: равнина да береза, // В перстнях рос туманная трава. // Щуки плещут у речных откосов, // И скрипит над бором синева...».

Ах, какой образ нашел поэт: «В перстнях рос туманная трава»! И этот земной образ соединен незримой паутинкой печали с пролетающими журавлями, а значит и с небом. Гармонию-то поэт и находит в соединении земного и небесного. И стихи его гармоничны, что не так уж часто встретишь в творениях современных авторов, увлекающихся чисто формальной стороной стиха.

Евгений Юшин тонко чувствует состояние природы и соотносит его с состоянием своей души, позволяет природе перелить в нее излишки накопленных благ, пополняя силы. И образы поэт находит яркие, не затертые от частого употребления: «Рыжею шерстью сосновых иголок // Штопает август дорогу и дом».

Поэт любит и помнит своих земляков, они для него родные люди. В них поэту дорого все:

Здесь люди красивы, как вольного неба размах,
Но взоры неспешны: душа не откроется сразу.
И девушки царственно носят озера в глазах,
А парни задумчивы, как мускулистые вязы.

И снова идут зримые, свежие образы, да какие!

Туманы буксуют на волнах коричневой Пры.
Лещи из густых омутов зеркала поднимают.

И спелое яблоко глухо в траву упадет,
И старый баян замолчит, пожимая плечами.

Такие стихи очищают душу, наполняют ее каким-то ностальгическим светом, напоминая нам о бренности нашей жизни и вечности природы.

Стихи о поэзии писали многие, да и нынче таких стихов пишется немало. Не скрою, и я немало строк посвятил размышлениям о ней и о себе в поэзии. А кто не помнит ныне хрестоматийные строки Н. Рубцова о поэзии:

Прославит нас или унизит,
Но все равно возьмет свое!
И не она от нас зависит,
А мы зависим от нее...

Евгений Юшин о своих стихах написал искренне и своеобразно:

Любви - молились,
Ненависть - глушили,
Давили хворь, изничтожали страх;
Они со мною вместе жизнь прожили
Где - неторопко, где-то впопыхах.

Прищуривались хитро, бушевали,
Рубаху - в отмашь - рвали на груди.
Любили, сомневались и страдали,
И тихо засыпали на груди...

Поэт, протащив свою душу сквозь горнило русской классической поэзии от А. С. Пушкина до А. А. Блока, остался, как мне кажется, в своей поэзии верным продолжателем традиций Сергея Есенина и Николая Рубцова. Интонации, образные ряды его поэзии, многостопная строка, соразмерная широкой натуре автора, стремящейся к воле, тому яркое подтверждение. Свидетельствует об этом и стихотворение «Запрягите розвальни мохноногим, рыжим», в котором «Русскому привольно мчаться человеку, // Толстые сугробы жарить по задам!», и стихотворение «Снилась мне дорога - люлькой журавлиной», и стихотворение «Какие вихри пляшут над державой», где поэт признается: «Себя я ощущаю беспризорным // В своей - чужой - испуганной стране» (у Есенина: «В своей стране я словно иностранец»). И С. Есенину, и Е. Юшину выпала доля жить в окаянные дни ломки всей государственной машины, когда «иных времен татары и монголы» вздыбили Русь и поставили ее на грань уничтожения, что после Октября 1917 года, что во времена перестройки. И вовсе не случайными видятся в книге такие строки поэта:

В который раз сиротски взвыла степь,
И ясноокий взгляд ее затмился.
Где ратаи твои?
Один - ослеп,
Другой - убит,
А тот, кто выжил - спился.

И завершается стихотворение признанием, под которым многие могли бы подписаться:

Уж больно так, что я не чую боли
И только слышу: стонут провода.

А если вдуматься, то стонет душа поэта. Такие стихи - уже делание русского дела. Их прочтут и задумаются люди не равнодушные к судьбе России.

Поэзия Евгения Юшина современна. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть его стихотворения «ХХI век, перезагрузка» или «Неужто и вправду России не будет», эпиграфом к которому стали скупые факты статистики: «За последние 20 лет население России уменьшилось на 20 000 000 человек».

Сила поэзии Е. Юшина и ее народность (под народностью я понимаю близость ее простому народу) и в том, что в его стихах то и дело обживаются простые люди: то «Бабка в углу прошаркала, // Скинула ватник с плеч», то «Подмигнет, прищурившись, старик, // Рыжий ус цепляя самокруткой», то «Рыжая с обветренным лицом, // Озорная тындинская краля», а то «Идет мужик, грешно и сладко // На всю деревню матерясь», то гармонист дядя Леша на вопрос поэта: «Как живешь ты теперь, // Старый леший окрестностей Вожи?» «- Хорошо я живу, - отвечает, - // Подай-ка гармонь!» И любовно сказанное «старый леший» мне говорит больше, чем иная карамельная патока, льющаяся из-под перьев поэтов либерального толка.

Откроешь любую книгу Евгения Юшина почти на любой странице и поймешь, что он - жизнелюб. Он и нас призывает: «Надо жить и радоваться жизни, // Наслаждаться каждым новым днем, // Потому что никому не вызнать, // Сколько мы на свете проживем». Но и о бренности бытия поэт не забывает: «Лежу на стогу песнопенном, // Гадаю звезде по лучу. // С каким сквозняком по вселенной // Однажды и я улечу?..» И в конце того же стихотворения, далеко не самого жизнерадостного, он все же отдает предпочтение жизни: «...У вечности - темные очи, // У жизни они - голубы».

Вот на этой оптимистической ноте я и заканчиваю свои размышления о прекрасном русском поэте Евгении Юшине, а подборка его стихотворений, надеюсь, станет самым лучшим подтверждением моих субъективных оценок.

Виталий СЕРКОВ

ИЮНЬ

Какой поэт тебя придумал?!
Каким ты вырвался огнем?!
Май полыхнул, пропел - и умер,
И скачут зори день за днем.

Срывает шапку одуванчик,
Дорога прячется в пыли,
И колокольчик в свой стаканчик
Мед поднимает из земли.

И все гудит: поля пшеницы,
И в жилах кровь, и дальний гром.
И шмель велюровый кружится
Над полыхающим цветком.

Ныряют на веревке майки.
Пеленки детские свежи.
По-женски вскрикивают чайки,
Стрижи черкают чертежи.

И, разомлев под небесами,
Склоняются на водопой
Коровы с волглыми глазами
И кони с бархатной губой.

Я здесь родился: в этих травах,
В счастливом щебете лесном,
В искристых волнах-переправах -
Лучом на листике резном.

Здесь вечерами свет старинный
Зари тягучей, словно мед.
В мохнатой шубе комариной
Июнь по берегу идет.

Его мы ждали с новостями
От земляничных бугорков.
С туманом, с полными горстями
Росы в ладонях лопухов.

И он пришел! Ликуют птахи!
Густы и пенны острова,
И реки синие рубахи
С утра вдевают в рукава.

Пасут мальков Ока и Кама.
Хрустят кабаньи камыши.
О дорогой и близкой самой
Малинник шепчется в тиши.

Звезда сорвалась, словно кречет,
И на стожок туман прилег.
И сердце бьется и трепещет,
Как подфонарный мотылек.

И ты горячая, родная,
У костерка, где сон и тишь,
Зарей колени поливая,
Меня, конечно, соблазнишь.

И долго будет вечер жгучий
Ночною заметать золой
Певучий луг и сад кипучий
Под самоварною луной.

НА ДОНУ

Пахнет степь простором Дона,
Той травой из-под подков,
Что взошла на пепле дома,
На густой крови веков.

Грозы пушки заряжают,
Пыль за конницей гудит.
Бабы мальчиков рожают,
А за ними смерть глядит.

Пахнет степь костром кипучим,
Конским потом, чабрецом.
Только тучи, только тучи
Пролетают над лицом.

Любо, братцы, право, любо
Слышать ветер за спиной!
Горячи казачки губы -
Жарче пули огневой!

А когда зимой поутру
Вьюгой скошены пути,
Я нырну в густые кудри -
Степью пахнут - не уйти.

Словно стрелы печенега,
Словно сабли Ермака,
Травы рвутся из-под снега -
Прорывают облака.

* * *

Оглянешься - полжизни пройдено,
Но светят детства маяки:
Тысячеглазая смородина
И ежевика у реки.

Я не похож на неудачника,
Хоть не нажил златых камней.
Мне гладит щеку мать-и-мачеха
Ладонью нежною своей.

И я люблю вас, подорожники,
И вас, холмы, и синий пруд.
Мне только страшно, что безбожники
И вас, как души, продадут.

И продают! Земля распорота.
Но не купить небесный свет.
Как не греби деньгу и золото,
А у гробов карманов нет.

И за туманами, за деревцем
Густеет солнце над рекой:
То золотой икринкой светится,
То плещет рыбкой золотой.

НОЧЛЕГ

Владимиру Крупину
Дом средь леса, бревно, поляна.
И луна, словно пень торчит.
Лай собаки истошный, рваный.
Вышел дед на крыльцо, молчит.

- Приюти. -
- Заходи, покуда. -
А в руке у него ружье.
- Опасаешься? -
- Много люда.
Реже добрые, чем гнилье. -

Покурили, попили чая.
Образа в заревом углу.
Ходит кот по избе, скучая.
Точит звонкий сверчок пилу.

Огляделся. Берет зевота.
- Где положишь-то? -
- У икон. -
На повыцветших желтых фото
Над кроватью - она и он.

Улеглись. Из-под пола - сырость.
- Мне-то скоро, наверно, в гроб.
Но, скажи, что с землей случилось?
То - пожарища, то - потоп. -

Что ответить? Молчу нескладно.
Точат ходики: тик да так.
- Не хотишь говорить, и ладно.
И твои дела не табак. -

Светит полно луна в окошко,
Даже видно: на сундуке
Дремлет щупленькая гармошка,
Позабывшая о руке.

- А сумеешь сыграть? -
- Пожалуй. -
Поднимается и берет.
Эти звуки сквозь сердце жалят,
Словно он свою душу трет.

Отыграл. В темноте пошарил
И опять - на сундук ее.
- То - потопы, а то - пожары.
Что же деется, ё-моё! -

Наступи - тишину раздавишь.
За диваном скребется мышь.
- Вот и ты ничего не знаешь.
Утоптался. Поди-ко, спишь? -

В белой майке сидит на лавке
В мироздание погружен.
Тени скользкие, как пиявки,
В листьях плавают у окон.

- А ведь что-то неладно в мире:
У земли развернулся крен...

Расплывается желтым жиром
Лунный свет от сосновых стен.

Тонконогий, как белый аист,
Он поднялся: - Пойду я спать.
Ничего-то и ты не знаешь,
Потому, что не хочешь знать. -

...Вот и думаю о погоде.
За печуркой прилег старик.
- Что в народе, то и в природе... -
Только ходики: тик да тик.

* * *

Я вырос в городе уездном
В пятидесятые года
С каким-то чувством бесполезным,
Что счастье будет навсегда.

В саду мелькала кепка деда.
Я с ним на пасеку ходил.
И зеркальцем велосипеда
Мне зайчик солнечный светил.

Вареньем пахло, огородом.
И в тишине по вечерам
Гармонь бродила за народом
И мы шныряли по садам.

Открыты, чисты, незлобливы
Мы ликовали, - Боже мой! -
Когда в весенние разливы
Летел Гагарин над страной.

Трубили в горны пионеры,
Знамена яркие несли.
Мы жили в счастье, но без веры,
А значит, слабыми росли.

И вот теперь, когда сломались,
И век, и песня, и страна,
Мы в новой жизни потерялись
Безвольно, горестно, сполна.

Не встали мы с тобой ни разу
За лес и песню у реки,
Когда банкирчик пучеглазый
Всю даль скупал за медяки.

Звенят чеканные монеты
И воровской жирует класс,
А счастья - нету, счастья - нету
Ни у него и ни у нас.

МОЛЕНИЕ О КРЕСТЬЯНАХ

Сохрани же, Господь, нашу светлую, щедрую землю
От пожаров, потопов и прочих негаданных бед.
Вот и я твою боль за грехи человека приемлю,
Потому, что страшнее, наверное, хищника нет.

Но не все так грешны. Эти люди в деревне у леса
Виноваты лишь в том, что доверились власти чинов -
Не смогли отстоять свои вольные чистые веси
И увязли в морщинах полей и развилках дорог.

Пожалей их, Господь. Без того им по жизни досталось
То пахать, то косить, отправлять сыновей на войну.
Кроме этой избы с огородом у них не осталось
Ничего.
Ничего не могу им поставить в вину.

Сохрани им любовь к этим пажитям, синим болотам,
Буеракам и песням в исчерченных плугом полях.
Здесь полынь на меже пахнет кровью и дедовским потом,
И ладонями бабушки теплится мята в лугах.

ДВЕ СОБАКИ

Разбросало солнце маки
На озерном серебре.
Жили-были две собаки
У соседа во дворе.

Резвецы и забияки -
У крыльца гоняли кур.
Словом, жили, как собаки,
Не дурнее прочих дур.

А сосед - больной и старый:
Гамаши да костыли.
Сели дети: тары-бары,
Да и в город увезли.

Ходят грустные собаки,
Ищут деда - нет его.
Хоть бока у них обмякли,
Вид пока что - ничего.

Но страшит их
двор уныньем,
Дверь, забитая доской.
Зарастает сад полынью,
Как собачий взгляд тоской.

* * *

О любви сказать еще желаю,
О своей негаснущей любви
К снегом запорошенному краю,
К селам, почерневшим на крови.

К этой вот истоптанной дороге,
К трепету весеннему реки,
Потому что на земле не многим
Светят изб родные огоньки.

Всхлипывает лодка у причала,
Яблоня касается руки.
Мне ночная птица прокричала,
Что дороги к детству далеки:

Через дымку сумрачных вокзалов,
Через кровь успехов и потерь,
Через холод ложных пьедесталов -
Ко всему, что дорого теперь.

Этот путь, быть может, в жизнь длиною.
Но за весь сердечный непокой,
Может быть, глаза рукой прикрою
И увижу маму молодой.

ЮШИН Евгений Юрьевич

Родился в городе Озёры Московской области. Окончил историко-филологический факультет пединститута в Улан-Уде. После службы в армии работал редактором в Центральном Доме культуры железнодорожников в Москве, вёл литературное объединение «Магистраль». Сейчас главный редактор журнала «Молодая гвардия», секретарь Правления Союза писателей России. Руководитель Всероссийского поэтического конкурса имени С. Есенина, который журнал «Молодая гвардия» ежегодно проводит с Фондом поддержки творческой личности. Автор многих поэтических сборников. Кроме стихов Юшином написаны киноповесть «Есенин», рассказы о сельской жизни, литературно-критические статьи и эссе. Лауреат премии имени А. Твардовского, лауреат Всероссийского Пушкинского конкурса, премии имени Александра Невского «России верные сыны», имени А. Платонова, Большой литературной премии России. Живёт в Москве.

Снилась мне дорога – люлькой журавлиной,
В утренних колосьях, с солнцем на краю,
С жеребячьим ветром, кроткою рябиной.
Снилась мне дорога в молодость мою.

Снилась та, чьи губы пахнут пьяной вишней,
Волосы лугами пахнут и рекой.
Мимолетным ливнем выкрашены крыши,
Ласточки-стригуньи жгутся под рукой.

Там береза в ливне бьется, словно жерех.
И с непроходимой юностью в глазах
Я смотрю, как волны рушатся на берег
Да в восторге небо хрипнет на басах.

Но уже до яблонь дотянулась пальцем
Иневая осень, августом звеня.
В кипяченой дрожи проливных акаций
Вот мне и приснилась молодость моя.

Август

Гудят молодые меды, и надломлены соты,
И солнце густеет на блюде в кружении ос.
Лесными проселками, лугом померкшим, болотом
Качается грузного августа пламенный воз.

Выносят сады в подолах разноцветие яблок.
Темнеет по лужам березовых листьев настой.
Озябши под вечер, к стожку прибивается зяблик,
И гнездами пряные грузди лежат под листвой.

Уже кабаны нажрались желудей и крапивы,
Над лугом далеким в одышке застыла гроза.
О чем-то прощальном лепечут поречные ивы,
И щурят избушки свои голубые глаза.

Маслята молочные с верхом корзину укрыли.
По теплой хвоинке ползет золотой муравей.
Стрекозы роняют почти что стеклянные крылья,
И пенится горькое солнце в изгибах ветвей.

Возьму это солнышко, эту бруснику щекастую,
На губы ее положу – и закрою глаза:
То жизнь моя, жизнь – удивленная, терпкая, красная,
То песня родная – скользнувшая небом слеза.

Душой обниму эту вольную, светлую, сизую,
Дощатую родину, чтобы и сыну расти.
И весь этот август, всю песню пущу по карнизу,
Чтоб в белую зиму ему зеленеть и цвести.

Еще не сентябрь, но прощайте, пролетные гуси!
Я вас провожу – улетайте, храни вас Господь!
Все катится воз. И все катится небо над Русью.
Сжимается сердце, сжимаются пальцы в щепоть.

Птица времени

Евгению Кочеткову

В коленях хворь, с которой надо сжиться.
Разволновался – и губа дрожит.
Приляжешь в травы и увидишь: птица
В просторном небе медленно кружит.

Она свои просторы верховые
Сшивает с этим лугом и тропой,
Кружит она и кольца годовые
Свивает в синем небе над тобой.

И вспомнятся тебе родные лица,
Которых нет уже в земном краю.
Зачем ты кружишь, медленная птица,
Очерчивая в небе полынью?

В ту полынью уходят безвозвратно,
А нам с тобой пока что не черед.
Закат роняет пламенные пятна
На окна изб и клены у ворот.

Жизнь так спешит – за нею не угнаться,
И не упрятать прошлое в баул,
И хочется, как в детстве, разрыдаться,
Как будто кто-то горько обманул.

Облокотилось прошлое на плечи.
Вопросов много, но ответов нет.
За все ошибки, где судьбе перечил,
Любому на земле держать ответ.

И дни все туже тянутся, все глуше,
А ночью вовсе не видать ни зги.
И только птица кружит, птица кружит,
Свивает бесконечные круги.

В старом доме

Как прежде ровен статных сосен шум.
Года – прошли, скорее – пролетели.
Я в дом вхожу, как будто в старый трюм –
Давно корабль уплыл от колыбели.

Но свет избы, желанный и родной,
И пятна солнца на полу дощатом
Все эти годы прожили со мной
И в трудную минуту были рядом.

Какой потерей полнится душа!
Как будто я стою на пепелище,
И вот душа все что-то ищет, ищет.
На месте все – и нету ни шиша.

Вздохнут сиротски форточка и дверь,
И по-сиротски скрипнет половица.
Они теперь до смерти будут сниться
Средь горьких неминуемых потерь.

Кровать, сундук и вековая пыль.
Не возвращайтесь в детские просторы!
Пусть давние леса твои и горы
Живут в тебе, как прожитая быль.

Но как влечет в родимые места!
Как хочется из мира нажитого
Попасть туда, где у крыльца родного –
Отец и мать, и жизнь твоя – чиста.

Мне хорошо, когда осень за окнами
И листопад, листопад…
Листьями рыжими, листьями мокрыми
Стелятся роща и сад.

Падают звезды за краем околицы,
Сыростью тянет с болот.
Сеет луна золотую бессонницу
Около наших ворот.

Падают яблоки, влажные, спелые,
Падают так невпопад.
Дышат туманы, густые и прелые
В светлую рощу и сад.

Лает собака за дальней оградою,
Птица ночная кричит.
Что тебя, сердце, невзгодит и радует?
Что так желанно горчит?

Будут дороги листвой припорошены,
Иней в лугах за окном.
Буду делиться со всеми прохожими
Золотом и серебром.

Поплыли селенья на том берегу,
Поплыли холмы и овраги.
И все, что недавно лежало в снегу,
В весенней запенилось браге.

Пустынные дали разбил ледоход,
Задвигали скулами льдины.
У пристани старой проснулся народ,
Скользит сапогами по глине.

Выводит петух засидевшихся кур.
От облака – длинные тени.
У Любки-буфетчицы – синий прищур
И солнцами светят колени.

Анюта соседу несет молока.
Наладил сетёнку Василий…
Пока что негромко, пока что слегка,
А все ж оживает Россия.

О любви сказать еще желаю,
О своей негаснущей любви
К снегом запорошенному краю,
К селам, почерневшим на крови.

К этой вот истоптанной дороге,
К трепету весеннему реки,
Потому что на земле не многим
Светят изб родные огоньки.

Всхлипывает лодка у причала,
Яблоня касается руки.
Мне ночная птица прокричала,
Что дороги к детству далеки:

Через дымку сумрачных вокзалов,
Через кровь успехов и потерь,
Через холод ложных пьедесталов –
Ко всему, что дорого теперь.

Этот путь, быть может, в жизнь длиною.
Но за весь сердечный непокой,
Может быть, едва глаза прикрою –
И увижу маму молодой.