1. Александр Солженицын. «Матренин двор»
Относить Солженицына (1918-2008) к деревенским прозаикам можно со значительной долей условности. При всей остроте поднятых проблем, будь то коллективизация, разорение или обнищание деревни, никто из деревенщиков никогда не был диссидентом. Однако неспроста Валентин Распутин утверждал, что авторы этого направления вышли из «Матрениного двора», как русские классики второй половины XIX века — из гоголевской «Шинели». В центре рассказа — и в этом его главное отличие от остальной деревенской прозы — не коллизии сельской жизни, а жизненный путь героини, русской крестьянки, деревенской праведницы, без которой «не стоит село. Ни город. Ни вся земля наша». Предшественницами Матрены в русской литературе могут считаться некрасовские крестьянки — с той лишь разницей, что Солженицын делает упор на кротость и смирение. Впрочем, общинные крестьянские традиции не оказываются для него (и его автобиографического рассказчика Игнатича) абсолютной ценностью: писатель-диссидент размышляет об ответственности человека за собственную судьбу. Если «вся земля наша» держится только на самоотверженных и покорных праведниках, совершенно неясно, что же с ней будет дальше — ответу на этот вопрос Солженицын посвятит немало страниц своего позднего творчества и публицистики.
«Не сказать, однако, чтобы Матрена верила как-то истово. Даже скорей была она язычница, брали в ней верх суеверия: что на Ивана Постного в огород зайти нельзя — на будущий год урожая не будет; что если метель крутит — значит, кто-то где-то удавился, а дверью ногу прищемишь — быть гостю. Сколько жил я у нее — никогда не видал ее молящейся, ни чтоб она хоть раз перекрестилась. А дело всякое начинала „с Богом!“ и мне всякий раз „с Богом!“ говорила, когда я шел в школу».
Александр Солженицын. «Матренин двор»
2. Борис Можаев. «Живой»
Можаев (1923-1996) ближе остальных деревенщиков к Солженицыну: в 1965 году они вместе ездили в Тамбовскую область собирать материалы о крестьянском восстании 1920-1921 годов (известном как Антоновский мятеж), а затем Можаев стал прототипом главного крестьянского героя «Красного колеса» Арсения Благодарева. Читательское признание пришло к Можаеву после выхода одной из первых его повестей — «Живой» (1964-1965). Героя, рязанского крестьянина Федора Фомича Кузькина (по прозвищу Живой), решившего уйти из колхоза после того, как за год работы он получил лишь мешок гречки, преследует целый ворох неприятностей: его то штрафуют, то запрещают отпускать ему хлеб в местном магазине, то хотят забрать всю землю в колхоз. Однако бойкий характер, находчивость и неистребимое чувство юмора позволяют Кузькину побеждать и оставлять колхозное начальство посрамленным. Уже первые критики неспроста стали называть Кузькина «родным, единоутробным братом Ивана Денисовича», и действительно, если солженицынский Шухов благодаря собственному «внутреннему стержню» научился быть в лагере «почти счастливым», не сдался голоду-холоду и не опустился до заискивания перед начальством и доносительства, то Кузькину уже не в экстремальных, но и в не свободных условиях колхозной жизни удается сохранять достоинство и честь, оставаться самим собою. Вскоре после публикации можаевской повести Юрий Любимов инсценировал ее в Театре на Таганке, бывшем символом свободы в несвободной стране, с Валерием Золотухиным в главной роли. Спектакль был расценен как пасквиль на советский образ жизни и запрещен лично министром культуры Екатериной Фурцевой.
«— Ну, хватит! Давайте решать с Кузькиным. Куда его устраивать — сказал Федор Иванович, вытирая проступившие от смеха слезы.
— Дадим ему паспорт, пусть едет в город, — сказал Демин.
— Ехать не могу, — ответил Фомич. <…> По причине отсутствия всякого подъема. <…> У меня пять человек детей, да один еще в армии. А богатства мои сами видели. Спрашивается, смогу я подняться с такой оравой?
— Настрогал этих детей косой десяток, — пробурчал Мотяков.
— Дак ведь бог создал человека, а рогов на строгалку не посадил. Вот я и строгаю, — живо возразил Фомич.
Федор Иванович опять громко захохотал, за ним все остальные.
— А ты, Кузькин, перец! Тебя бы в денщики к старому генералу… Анекдоты рассказывать».Борис Можаев. «Живой»
3. Федор Абрамов. «Деревянные кони»
На Таганке ставили «Деревянных коней» Федора Абрамова (1920-1983), которым повезло больше: премьеру, состоявшуюся в десятилетний юбилей театра, по словам Юрия Любимова, «буквально вырвали у начальства». Небольшая повесть — одна из характерных вещей Абрамова, вообще-то прославившегося объемным эпосом «Пряслины». Во-первых, действие происходит на родной для писателя архангельской земле, на побережье реки Пинега. Во-вторых, характерные деревенские бытовые коллизии ведут к более серьезным обобщениям. В-третьих, главным в повести является женский образ: старая крестьянка Василиса Милентьевна, любимая героиня Абрамова, воплощает несгибаемую силу и мужество, но более важными в ней оказываются неиссякаемый оптимизм, неизбывная доброта и готовность к самопожертвованию. Под очарование героини волей-неволей подпадает рассказчик, поначалу не испытывавший радости от знакомства со старухой, способной нарушить его покой и тишину, которых он так долго искал и нашел в пинежской деревеньке Пижма, «где бы все было под рукой: и охота, и рыбалка, и грибы, и ягоды». Деревянные коньки на кровлях деревенских домов, с самого начала вызывавшие эстетическое восхищение рассказчика, после знакомства с Милентьевной начинают восприниматься иначе: красота народного творчества предстает в неразрывной связи с красотой народного характера.
«После отъезда Милентьевны я не прожил в Пижме и трех дней, потому что все мне вдруг опостылело, все представилось какой-то игрой, а не настоящей жизнью: и мои охотничьи шатания по лесу, и рыбалка, и даже мои волхования над крестьянской стариной. <…> И так же безмолвно, понуро свесив головы с тесовых крыш, провожали меня деревянные кони. Целый косяк деревянных коней, когда-то вскормленных Василисой Милентьевной. И мне до слез, до сердечной боли захотелось вдруг услыхать их ржанье. Хоть раз, хоть во сне, если не наяву. То молодое, заливистое ржанье, каким они оглашали здешние лесные окрестности в былые дни».
Федор Абрамов. «Деревянные кони»
4. Владимир Солоухин. «Владимирские проселки»
Васильки. Картина Исаака Левитана. 1894 год Wikimedia Commons
Грибы, васильки и ромашки как знаки поэтизации деревенского мира легко встретить на страницах книг Владимира Солоухина (1924-1997). Конечно, больше, чем внимание к дарам природы, имя писателя сохранили в истории литературы едкие строки из «Москвы-Петушков» Венедикта Ерофеева, предлагавшего плюнуть Солоухину «в его соленые рыжики». Но этот автор не совсем традиционалист: так, ему одному из первых советских поэтов разрешили напечатать верлибры. Одна же из самых ранних и известных повестей писателя «Владимирские проселки» во многом связана с поэзией. Она построена как своеобразный лирический дневник, основная интрига которого состоит в том, что герой совершает открытие в родном для него и, казалось бы, хорошо известном мире Владимирщины. При этом герой стремится рассказывать «о времени и о себе», поэтому главным в повести Солоухина становится процесс рефлексии и пересмотр героем тех ценностных ориентиров, которые сложились у современного ему «простого советского человека». Традиционализм Солоухина был неявно замешан на противопоставлении старого русского и нового советского (добавим сюда его публикации о русских иконах) и в советском контексте выглядел как вполне нонконформистский.
«Оживленное гуденье базара привлекало прохожих подобно тому, как запах меда привлекает пчел. <…> Это был славный базар, на котором легко можно было определить, чем богаты окрестные земли. Главенствовали грибы — целые ряды были заняты всевозможными грибами. Соленые белые шляпки, соленые белые корешки, соленые рыжики, соленые сыроежки, соленые грузди. <…> Сушеные грибы (прошлогодние) распродавались огромными гирляндами по ценам, которые московским хозяйкам показались бы баснословно маленькими. Но больше всего, конечно, было свежих, с прилипшими хвоинами, разных грибов. Они лежали кучами, грудами, в ведрах, корзинах, а то и просто на телеге. Это было грибное наводнение, грибная стихия, грибное изобилие».
Владимир Солоухин. «Владимирские проселки»
5. Валентин Распутин. «Прощание с Матерой»
В отличие от Солоухина Валентин Распутин (1937-2015) дожил до времен «духовных скреп» и сам принимал участие в их утверждении. Среди всех деревенских прозаиков Распутин, пожалуй, наименее лиричен, ему всегда, как прирожденному публицисту, больше удавались нахождение и постановка проблемы, чем воплощение ее в художественной форме (на неестественность языка распутинских персонажей, при общем восторженно-апологетическом отношении к писателю, обращали внимание многие критики). Характерный пример — успевшая стать классической и войти в обязательную школьную программу повесть «Прощание с Матерой». Ее действие происходит в деревне, расположенной на острове посередине Ангары. В связи со строительством Братской ГЭС (здесь Распутин полемизирует с патетической, устремленной в советское будущее поэмой Евгения Евтушенко «Братская ГЭС») Матера должна быть затоплена, а жители переселены. В отличие от молодежи старики не хотят оставлять родную деревню и воспринимают необходимый отъезд как измену предкам, похороненным на малой родине. Главная героиня повести, Дарья Пинигина, демонстративно белит свою избу, которой через несколько дней суждено быть преданной огню. Но главным символом традиционной деревенской жизни является полуфантастический персонаж — Хозяин острова, который охраняет деревню и гибнет вместе с нею.
«А когда настала ночь и уснула Матера, из-под берега на мельничной протоке выскочил маленький, чуть больше кошки, ни на какого другого зверя не похожий зверек — Хозяин острова. Если в избах есть домовые, то на острове должен быть и хозяин. Никто никогда его не видел, не встречал, а он здесь знал всех и знал все, что происходило из конца в конец и из края в край на этой отдельной, водой окруженной и из воды поднявшейся земле. На то он и был Хозяин, чтобы все видеть, все знать и ничему не мешать. Только так еще и можно было остаться Хозяином — чтобы никто его не встречал, никто о его существовании не подозревал».
Валентин Распутин. «Прощание с Матерой»
Снопы и деревня за рекой. Картина Исаака Левитана. Начало 1880-х годов
Wikimedia Commons
6. Василий Белов. «Привычное дело»
Куда менее удачливым публицистом был близкий к Распутину идеологически Василий Белов (1932-2012). Среди создателей деревенской прозы он имеет заслуженную репутацию проникновенного лирика. Неспроста главной его вещью так и осталась первая повесть, принесшая писателю литературную известность, — «Привычное дело». Ее главный герой, Иван Африканович Дрынов, по выражению Солженицына, «естественное звено природной жизни». Он существует как неотъемлемая часть русской деревни, не имеет больших претензий и подчиняется внешним событиям, будто естественному природному циклу. Любимая присказка беловского героя, можно даже сказать, его жизненное кредо — «дело привычное». «Жись. Жись, она и есть жись», — не устает повторять Иван Африканович, переживая то неудачную (и нелепую) попытку уехать на заработки в город, то смерть жены, не сумевшей оправиться от трудных девятых родов. При этом интерес повести и ее героя заключается не в спорной морали, а в обаянии самой деревенской жизни и открытии одновременно необычной и достоверной психологии деревенских персонажей, переданной через удачно найденное равновесие веселого и трагичного, эпического и лирического. Неспроста один из самых запоминающихся и ярких эпизодов повести — глава, посвященная Рогуле, корове Ивана Африкановича. Рогуля — своего рода «литературный двойник» главного героя. Ничто не может нарушить ее сонной покорности: все события, будь то общение с человеком, встреча с быком-осеменителем, рождение теленка и в конце концов гибель от ножа, воспринимаются ею абсолютно бесстрастно и едва ли не с меньшим интересом, чем смена времен года.
«Серая невидимая мошка забиралась глубоко в шерсть и пила кровь. Кожа у Рогули зудела и ныла. Однако ничто не могло разбудить Рогулю. Она была равнодушна к своим страданиям и жила своей жизнью, внутренней, сонной и сосредоточенной на чем-то даже ей самой неизвестном. <…> В ту пору Рогулю часто встречали у дома дети. Они кормили ее пучками зеленой, нарванной в поле травы и выдирали из Рогулиной кожи разбухших клещей. Хозяйка выносила Рогуле ведро пойла, щупала у Рогули начинающиеся соски, и Рогуля снисходительно жевала у крылечка траву. Для нее не было большой разницы между страданием и лаской, и то и другое она воспринимала только лишь внешне, и ничто не могло нарушить ее равнодушия к окружающему».
Василий Белов. «Привычное дело»
7. Виктор Астафьев. «Последний поклон»
Творчество Виктора Астафьева (1924-2001) не умещается в рамки деревенской прозы: военная тема также очень важна для него. Однако именно Астафьев подвел горький итог деревенской прозе: «Мы отпели последний плач — человек пятнадцать нашлось плакальщиков о бывшей деревне. Мы и воспевали ее одновременно. Как говорится, восплакали хорошо, на достойном уровне, достойном нашей истории, нашей деревни, нашего крестьянства. Но это кончилось». Повесть «Последний поклон» тем более интересна, что в ней писателю удалось совместить несколько важных для него тем — детства, войны и русской деревни. В центре повести — автобиографический герой, мальчик Витя Потылицын, рано потерявший мать и живущий в бедной семье. Автор рассказывает о маленьких радостях паренька, его детских шалостях и, конечно, о его любимой бабушке Катерине Петровне, которая умеет обычные бытовые дела, будь то уборка избы или выпекание пирогов, наполнять радостью и теплом. Возмужав и вернувшись с войны, рассказчик спешит навестить свою бабушку. Крыша бани провалилась, огороды поросли травой, но бабушка все так же сидит около окна, сматывая пряжу в клубок. Налюбовавшись внуком, старушка говорит, что скоро умрет, и просит внука похоронить ее. Однако когда Катерина Петровна умирает, Виктор не может попасть на ее похороны — начальник отдела кадров уральского вагонного депо отпускает только на похороны родителей: «Откуда знать он мог, что бабушка была для меня отцом и матерью — всем, что есть на этом свете дорогого для меня!»
«Я еще не осознал тогда всю огромность потери, постигшей меня. Случись это теперь, я бы ползком добрался от Урала до Сибири, чтобы закрыть бабушке глаза, отдать ей последний поклон.
И живет в сердце вина. Гнетущая, тихая, вечная. Виноватый перед бабушкой, я пытаюсь воскресить ее в памяти, выведать у людей подробности ее жизни. Да какие же интересные подробности могут быть в жизни старой, одинокой крестьянки? <…> Вдруг совсем-совсем недавно, совсем нечаянно узнаю, что не только в Минусинск и Красноярск ездила бабушка, но и на моленье в Киево-Печерскую лавру добиралась, отчего-то назвав святое место Карпатами».Виктор Астафьев. «Последний поклон»
Вечер. Золотой Плес. Картина Исаака Левитана. 1889 год
Wikimedia Commons
8. Василий Шукшин. Рассказы
Василий Шукшин (1929-1974), пожалуй, самый самобытный автор-деревенщик, имел не только писательский успех, но куда больше был известен массовому зрителю как режиссер, сценарист и актер. Но в центре и его фильмов, и книг — русская деревня, жители которой своеобразны, наблюдательны и остры на язык. По определению самого писателя, это «чудики», мыслители-самоучки, чем-то напоминающие о легендарных русских юродивых. Философия героев Шукшина, подчас возникающая буквально на ровном месте, идет от характерного для деревенской прозы противопоставления города и деревни. Однако эта антитеза не драматична: город для писателя — что-то не враждебное, а просто совсем другое. Типичная ситуация для рассказов Шукшина: герой, поглощенный бытовыми деревенскими заботами, вдруг задается вопросом: что со мной происходит? Однако у людей, выросших в мире, где преобладают простые материальные ценности, как правило, не хватает средств для анализа ни собственного психологического состояния, ни того, что происходит вокруг в «большом» мире. Так, герой рассказа «Срезал» Глеб Капустин, работающий на пилораме, «специализируется» на разговорах с заезжими интеллектуалами, которых, по его мнению, оставляет не у дел, вменяя им в вину незнание народной жизни. «Алеша Бесконвойный» выбивает себе в колхозе право на нерабочую субботу, чтобы целиком посвящать этот день личному ритуалу — бане, когда он принадлежит только себе и может размышлять о жизни и мечтать. Бронька Пупков (рассказ «Миль пардон, мадам!») придумывает захватывающий сюжет о том, как во время войны он выполнял спецзадание по убийству Гитлера, и хотя вся деревня над Бронькой смеется, сам он раз за разом рассказывает эту завиральную историю разным приезжим из города, ведь таким образом он верит в собственную мировую значимость… Но, так или иначе, шукшинские герои, пусть и не находящие адекватного языка для выражения собственных душевных переживаний, но интуитивно стремящиеся преодолеть мир примитивных ценностей, вызывают у читателя чувство приятия и даже умиления. Неспроста в позднейшей критике укрепилось мнение, что именно дети таких «чудиков» с глубоким удовлетворением восприняли конец советской власти.
«И как-то так повелось, что когда знатные приезжали в деревню на побывку, когда к знатному земляку в избу набивался вечером народ — слушали какие-нибудь дивные истории или сами рассказывали про себя, если земляк интересовался, — тогда-то Глеб Капустин приходил и срезал знатного гостя. Многие этим были недовольны, но многие, мужики особенно, просто ждали, когда Глеб Капустин срежет знатного. Даже не то что ждали, а шли раньше к Глебу, а потом уж — вместе — к гостю. Прямо как на спектакль ходили. В прошлом году Глеб срезал полковника — с блеском, красиво. Заговорили о войне 1812 года… Выяснилось, что полковник не знает, кто велел поджечь Москву. То есть он знал, что какой-то граф, но фамилию перепутал, сказал — Распутин. Глеб Капустин коршуном взмыл над полковником… И срезал. Переволновались все тогда, полковник ругался… <…> Долго потом говорили в деревне про Глеба, вспоминали, как он только повторял: „Спокойствие, спокойствие, товарищ полковник, мы же не в Филях“».
Василий Шукшин. «Срезал»
На дворе 1980 год. Весной вернулся из армии. За день-два восстановился в институте на дневной.
Для всех восстановленцев, переведенцев, вышедших из "академки" и тех, кто не отработал летом часы на благо альмаматер – приговор один – колхоз, вместе с абитурой. Абитура – этап для меня ранее пройденный – это те, кого зачислили после очередных вступительных экзаменов.
Разместились…. Условия хуже армейских – три хари на две сдвинутых кровати. Скудное питание, работа от зари до зари. И полная антисанитария – баню не обещали, как всегда.
А 250 гектаров картошки на 250-300 человек. Понятно, с учётом естественной убыли «кадров» – с месяц времени надо.
Парням то ладно. А девочкам? Им то без бани – совсем тоска.
Назначили меня старостой такой вот группы. Мне по фигу – всё равно колхоз для служилого – с родни курорту…ну если не курорту – то дому отдыха – это точно.
Вот и неделя позади. Баньку бы ….
Знал я в той деревне бабу Настю. Она была сговорчивой. Мужика в доме уже давно не было. Подкатываю вечерком к ней. Договариваюсь насчет аренды баньки на субботний вечер. Условия вполне приемлемые: мы с колодца таскаем воду, с кухни нашей приносим дрова и платим ей по 15 копеек с каждого грязного носа (стоимость билета в городской бане). А баба Настя – к назначенному вечернему времени топит баньку. Нас 12 – 15 человек. Доход бабуле больше 2-х рублей. Ну и понятно: и воды и дровишек для личных нужд самой бабы Насти оставить в достатке – постираться да и самой баньку принять.
Девочки остались в поле дорабатывать – а я и ещё два парня (тоже после армии восстановились) ушли в четвёртом часу вечера готовить баню.
Сразу по пути с поля с нашей кухни прихватили три охапки дров и направились к бабе Насте.
Когда мы шли с дровами, за нами пристально наблюдала троица, сидящая на завалине изрядно покосившегося домишки на два окна: девица размалёванная – ну не дать ни взять – бикса; при ней два её нукера – разнузданного вида парни лет по 20, чуть постарше. Судя по тому, что на одном была тельняшка и солдатский ремень, пряжка которого свисала сильно-сильно ниже пояса (догадливый читатель понял – именно на каком месте), а на втором пареньке – зелёная фуражка – явно дембеля минувшей весны – опытным глазом определил я. Казалось, что ребята просто сильно загулялись по случаю дембеля, не замечая, что на дворе уже первая декада сентября, и на селе вовсю шла уборочная компания. Невооружённым глазом было видно – поддатые. И чем то очень недовольные.
Они сопроводили нас презрительным взглядом. Такой взгляд я привык видеть и чувствовать спиной ещё в армии. Так сопровождали нас, солдат и сержантов комендантской роты, «воины» остальных подразделений. И я точно знаю – им всегда хотелось набить нам рожи.
Я уже спиной чувствовал, что и у этих ребят тоже есть желание нас побить. А повод – он всегда найдётся.
Мы занесли дрова во двор бабы Насти, взяли молочные фляги пошли за водой. Идём под надзором выше упомянутой троицы….
Вдруг девица, явно обращаясь к нам, орёт:
В переводе на литературный язык означало: – "Зачем Вы у моей бабки дрова воруете?
Далее последовал упрёк, также обильно пропитанный ненормативной лексикой. Нас обвинили в постоянных грабительских, разрушительных набегах на незамысловатое сооружение, принадлежащее её бабке, называемое поленницей. А ещё в конце она протяжно, завывая как бешеная собака, назвала нас собачьими самками.
Парни встали с завалинки, будто приготовились к команде «ФАС». Провокация сработала. Ребятки решили покарать городских разорителей поленниц. И на полном серьёзе ринулись в атаку….
Один из них – ростом с полушпалок, почему то меня, рослого – 1, 84 см роста, выбрал объектом для атаки. Я опустил флягу на землю и, когда полушпалок был в двух шагах от меня, катнул флягу ему на встречу. Он подпрыгнул, чтобы не запнутся, подскочил ко мне, ещё раз припрыгнув, пытался съездить мне по морде. Руки у меня длиннее. Я ловлю его за грудки и с налёту бью лбом ему по носу. Он обмякает. Я, продолжая держать, левой рукой не сильно ударил его в нижнюю челюсть и отпускаю. Полушпалок грохнулся в пыль у обочины.
А тем временем второй паренк пытается напасть на Валерку. Парень угрожающе держит одну руку в кармане и орёт на всю Кисловку (деревня так называлась), что всех нас порежет и напирает на моего дружка.
Валера, не дожидаясь исполнения его угроз, изловчился и грохнул паренька флягой по башке. Тот рухнул, подняв море пыли с обочины.
Пока суть да дело, осматриваемся. Их девчонка бежит в проулок и исчезает из виду.
Но где же наш третий? Оборачиваемся и видим – тачка с пустой флягой, а Андрея нет….
Не надо объяснять, что подумали мы об Андрюхе. А ещё танкист… мл. сержант.
Мы подняли фляги и пошли на колодец. И вдруг из того проулка, куда скрылась деревенская девушка, вылетает толпа и бежит в нашу сторону…. Мы бросаем фляги и задницы в охапку, бежать прочь. Бежать уже некуда – впереди плетень. Вырываем из забора колья и занимаем оборону…. И тут видим – во главе толпы бежит наш Андрюха.
Пронесло – Андрей просто убежал за подмогой в наш лагерь….
Баня – она, конечно, состоялась. Наши девочки, поблагодарили меня, Валеру и Андрея, а также и бабу Настю за хорошую баньку и чай, довольные и розовощёкие, с полотенцами на головах побрели в лагерь.
Мы с парнями немного посидели за припасённой бытылочкой, да у бабы Насти прикупили самогончику и тоже вернулись в расположение.
И вроде конец истории, но это деревня….
На следующий день группа моя вернулась рано. В наличии на вечер две бутылки водки – успели купить в продмаге. (хитро он работал – к нашему позднему возвращению с поля – он уже был закрыт да и спиртное продавали во время уборочной до 4-х часов вечера).
После ужина забурились во двор заброшенного дома не далеко от лагеря и отдыхали при небольшом костерке. И вдруг раздвигаются кусты малины и нашему взору предстают два вчерашних паренька.
Нас, видимо, не узнали. Они опять выпившие.
– Мы тут вчера с вашими сцепились…. Мы виноваты, конечно, сами в занозу полезли, – швыркнув носом, втянув в себя сопли, начал он обиженно-повинующимся голосом.
Он ещё что то хотел прогундеть, но тут как крик души второго, как крик дитя, несправедливо обиженного, со всхлипом и придыханием, разнеслось на всю деревню Кисловку: …
– Мой батя на мацепуре* вам картошку в поле копает…. Да мы виноваты! …. И опять последовал вопросительный мат, высотой с сорокаметровое здание элеватора, виднеющееся вдали за деревней. Это был простой вопрос:- "Зачем же флягой то по башке бить?!"
Идея сближения села и города, о которой всегда говорили коммунисты с трибуны каждого Съезда КПСС, работала на полную катушку.
На примере этой маленькой деревенской истории мне и хотелось рассказать, как происходило стирание граней между городом и деревней.
Батя на мацепуре от зари до зари выковыривает из земли картошку в поле, сынок же грозит порезать ножиком тех, кто приехал из города помочь убрать урожай, и тут же обижается на тех, кто цилиндрическим телом в форме молочной фляги попытался сгладить острые грани между городом и деревней.
Меня всегда удивляла простота наших селян. Их детская непосредственность. А равно и их доброта и отзывчивость.
А потому вложил десять лет своего труда в дело электрификации сельского хозяйства нашей СТРАНЫ! Исколесил не мало сёл и весей, чтобы зажечь лампочку Ильича и приблизить этот добрый сельский народ к цивилизации и облегчить им тяжёлый физический труд.
* Мацепура – картофелекопалка, прицепляемая к трактору...
Вот такая история
октябрь 2017
© Copyright: Виталий Сыров, 2017
Свидетельство о публикации №217112901960
Текст большой поэтому он разбит на страницы.
Вспоминая своё детство, первое, что приходит на ум — это лето в деревне у бабушки с дедушкой. Их уже лет пять, как нет, и я уже взрослая мадам, но те чувства и эмоции от шумных бабкиных посиделок, с историями про ведьм-русалок и чертей, вылезающих из болот, помню до сих пор. Наверняка, у многих из Вас, дорогие форумчане, жили и живут в деревнях бабушки и дедушки, кто-то сам из деревни, и, скорее всего, Вы тоже слышали немало интересного. В каждой деревне есть свои истории и легенды. Давайте поделимся
———————-
В селе Б, где жила моя бабушка, стоит старая церковь. Ей более двух веков, однако она очень крепкая, и, практически не повреждённая. Говорят, раствор для этой церкви был замешан на яйцах, поэтому она столько лет стоит невредимая. Про эту церквушку говорят, что на нехорошем месте она построена, поэтому нечисть там живёт, и не один батюшка там не приживается (сколько себя помню, церквушка почти всегда закрыта, иногда батюшки из других приходов там службу проводят.)
… Эту странную старушку я помню хорошо. Она была не в себе. Очень старенькая,какая-то красная панама, лохматые седые волосы… Старушка почти не говорила, зато всегда смеялась. А ещё, она играла в куклы, и изо рта у неё постоянно текли слюни. Я страшно боялась эту бабку.
Моя бабулька рассказывала, что «Дашка оглупела» после одного случая. Когда Дашка была ещё ребёнком, они с ребятнёй залезли в ту самую церковь, играть в прятки. Играли целый день, под конец все друг друга нашли, и собрались домой, спохватились, что Дашки нет. Долго искали, и не нашли. Поплелись домой, позвали взрослых. Отперли церковь, обыскали. Нашли Дашку под полом. Открыли крышку, глянули — она там: голова наполовину седая, трясущиеся руки, и слюна изо рта… С тех пор, она сошла с ума. До сих пор непонятно, ЧТО она увидела там, старики шепчутся, что сам «Той-то» ей показался
—————————
Бабушка рассказывала, что это произошло, когда её мама была маленькой.В какой-то большой церковный праздник отец велел идти дочке в поле работать. Девушка хотела возразить, но отец был непреклонен, ибо в Господа не верил, коммунистом был. Девушка собралась, прихватив маленького сыночка. Полдень, жара, девушка косит, рядом речка, сынишка в лодке играется, привязанной к берегу. В это время к девушке подошёл высокий человек:
— Работаешь, девка?
— Работаю, отец, работаю
Незнакомец покачал головой и ушёл. К вечеру обратно появился:
— Работаешь, девка?
— Работаю
— Праздник нынче большой, знаешь?
— Знаю, ответила девушка
— Ну и горе тебе будет, сказал незнакомец, и исчез.
И, в этот момент, мальчонка, игравший в лодке, выскользнул из неё и утонул
—————————
Наверное, в каждой деревне, есть место, про которое говорят «той-то водит», т.е нечистые места, где с людьми постоянно что-то происходит или они ходят по кругу, и не могут выбраться. Такое место есть и в селе Б — на лугу, возле старого колодца.
Был в селе мужик — гуляка и пьяница, каких поискать. Шёл когда-то зимой затемно, через тот луг, пьяный и весёлый. Слышит — звон бубенцов, смех, цокот копыт, гармошка — поравнялась с ним компания весёлых парней и девушек, на санях, с гармонью. Эй, кричат, Лёнька, поехали, довезём! Дед сел, ему налили самогону, тот захмелел ещё больше — пил, веселился, горланил песни под гармонь.
Когда опомнился — понял, что едут они очень долго, и местность совсем незнакомая, и ездят они по кругу. Дед начал читать молитвы, его встряхнуло, и он… очнулся — у того колодца, возле которого его подобрали, с замёрзшей какашкой в руке, вместо стакана. На улице рассветало…
———————————-
В общем, таких историй я знаю великое множество, если кого-то заинтересует, могу ещё написать. За достоверность не ручаюсь — всё пишу о слов бабушки. Так что, если кому-то покажется это неправдоподобным — не судите строго, а лучше поделитесь своими сказами и байками из села
зы: Самая ужасная история, моя любимая — триллер Идёт дед ночью. Катится калЯсо по дорожке, взял дед калясо, домой снес, на гвоздь повесил.
Утром проснулся — нет коляса, а вместо него бабка соседка на гвозде висит, гвоздём за исподнее зацеплена — ведьма то была
Педагог : Карасенко Людмила Николаевна ШРЭР «Всезнайка», МАУ ДО «Дворец детского творчества» г. Таганрог.
Описание : Представленный рассказ написан воспитанником ШРЭР «Всезнайка» Доленко Германом, в ходе изучения темы: «Домашние животные».
Детям было предложено рассказать о своих любимых питомцах.
Назначение : Рассказ может заинтересовать юных читателей, а так же может быть использован, как дополнительный материал на занятии по теме "Домашние животные".
Цель : Составление рассказа о домашних животных из личного опыта детей.
Задачи
:
- продолжать знакомство с домашними животными;
- воспитывать любовь к животным;
- развивать мышление, память, устную речь детей.
В деревне.
Я очень люблю своих бабушку и дедушку. Они живут за городом, в деревне, и я часто бываю у них в гостях.
Я с нетерпением жду каждой поездки к родным за город! Бабуля всегда балует меня разными вкусностями, а дедушка учит работать в своей мастерской! Неподалеку от их домика есть речка, куда мы с дедушкой ходим ловить рыбу.
В деревне много домашних животных и мне очень интересно с ними играть. С Барсиком, это наша собака, мы большие друзья, и любим вместе погонять курочек. Правда бабушка нас за это почему-то ругает. А еще Барсик отличный сторож! Он охраняет двор и всегда громко лает, если приходя чужие люди.
Вечером мы с бабушкой ходим в курятник, собирать яйца. Бабушка берет яйца у курочек, а я складываю их в ведро и считаю.
Еще у бабушки есть козочки, они очень ласковые и любят когда их гладят. А недавно у Нуби родились маленькие козлята, и теперь на даче стало еще веселее.
Они быстро растут и уже отлично бегают. Я с ними играю в догонялки. Еще они умеют высоко прыгать, а иногда зачем-то стукаются лбами и падают, это очень смешно! Скоро появятся еще козлята, и тогда нас будет целая команда! Я даже придумал им имена: Малинка и Черничка.
Но интересней всего на даче летом, когда вокруг жужжат пчелы, поют петухи, всюду бегают маленькие цыплята, козочки «мекают» и можно лежать на траве, греться на солнышке и кушать вкусные ягоды прямо с куста.
Приветствую, Вас читатели блога!
Акромя собирательства анекдотов и всевозможных прикольных фраз, афоризмов и высказываний, я давненько коллекционирую смешные, забавные случаи из Жизни. Раньше записывал их на бумагу или держал в памяти, но теперь появилась возможность публикации для широкого круга читателей блога.
Предлагаю Вашему вниманию два рассказа из деревенской жизни. В какой деревне, в каком районе происходили события, - затрудняюсь ответить, - мне это самому рассказали, я лишь произвёл литературную огранку. Первый рассказ о странном, загадочном дачнике, что завелся возле деревни. Второй юмористический рассказ о влиянии непечатных слов, которые обычно не произносятся при женщинах и детях. Итак, читайте!
Несолидное дело
Деревня у нас небольшая. Раньше, конечно больше была, пока в начале лихих девяностых демократично не вышла из состава колхоза «Красный овощевод». А как вышла, так в упадок и пришла. Молодежь разъехалась, мужики, что попроворнее в город подались, остались одни старики и бывшие колхозные пьяницы.
Казалось, всё – капут. Но нет. Случилось обстоятельство, которое немного продлило деревеньке существование. Вначале тех же девяностых проезжал мимо наших мест то ли депутат, то ли генерал, то ли бизнесмен, то ли новый русский, то ли бандит, то ли начинающий олигарх, - одним словом состоятельный в денежном отношении мужичок. Понравились ему наши места, и решил он построить себе дачку.
Закипели строительные работы. Сначала строили солдаты, затем их сменили представители народов Средней Азии. Деревня ожила: старухи продавали строителям-ударникам самогон, а мужики таскали со стройки различные стройматериалы. Стройматериалы пропивали или использовали для ремонта хозяйственных построек. Жизнь в деревне кипела.
И вот дачку построили. Строительство вышло неплохо: три этажа, две спутниковые тарелки и двухметровый кирпичный забор с железными воротами. Но как то неказисто и одиноко смотрелась новостройка среди почерневших, покосившихся хат и полуразрушенных курятников. Строители разъехались, местные мужики пропили последний цемент, песок и обрезки труб. Жизнь в деревне опять замерла.
Хозяин особняка появлялся редко. В основном приезжал в пятницу вечером, скрывался за забором из красного кирпича, вел себя тихо и незаметно, ни с кем не общался, а в воскресенье вечером опять уезжал в город. Весной в половодицу он вообще не приезжал, особенно после случая, когда в луже затонул его джип-внедорожник. В народе ходили всевозможные слухи о неизвестном загадочном обитателе.
Однажды, перед Майскими праздниками, произошел невероятный случай. Железные ворота неожиданно открылись, и из них вышел сам хозяин. Причем вышел не один, а с тачкой груженной хворостом и ветками. Хворост и ветки были аккуратно свезены к лесу, что находился в шагах тридцати от дачи. Затем, ситуация повторилась, - видимо загадочный обитатель на своём участке всерьёз занялся обрезкой деревьев.
Местные мужики смекнули: а что если подсобить? Может за работу перепадет пару бутылок? В очередной раз, когда хозяин вышел с тачкой, к нему подошел простой деревенский мужичок по имени Афанасий. Стесняясь, Афанасий, сказал, что нехорошо такому солидному господину в одиночку делать такое несолидное дело, а также намекнул, что всего за четыре пузыря и пол батона колбасы бригада высококвалифицированных специалистов сделает за него всё наилучшем образом. Хозяин отнесся с пониманием, сказав, что ему порядком надоело возить тачку к лесу, а веток ещё много.
Он скрылся за тяжелыми железными воротами. Через полчаса ворота открылись и из них выехал черный джип-внедорожник… Сзади к джипу была прицеплена, уже известная, тачка, груженная хворостом и ветками. Внедорожник газанул и резко затормозил у леса…
Могущество непечатного слова
Деревня наша находится в живописном местечке средней полосы страны. Вокруг лес, речка, озерцо и чистый воздух. Старожилы помнят, как в старые времена приезжали в наши края художники с целью запечатлеть природу для последующих поколений, пока те еще не испортили её благами цивилизации.
И сейчас приезжают, но только не художники-живописцы, а городские, - простые городские обыватели. Приезжают не с целью создать творение живописи, а с целью, как бы сказать помягче, - расслабиться и отдохнуть на лоне Природы, залить в себя избыточное количество всевозможного алкоголя, чем-нибудь его заесть и свалиться поспать на бренную землю.
Деревенские по началу возмущались непристойным поведением городских. Но потом стали извлекать выгоды из такого положения. Выгоды заключались в продаже отдыхающим самогона, сала, зелени, овощей, фруктов и других кушаний, которые было жалко выбросить, а собаки не ели. Дед Тромфимчук даже стал сдавать в аренду свою лодку, прося за услугу три пачки заграничных папирос. Деревня немного ожила…
Но одно обстоятельство сильно огорчало местных жителей. Дело в том, что городские повадились мыть свои машины аккурат возле озера. На это можно было бы не обращать никакого внимания, но по чистой водяной глади начали плавать маслянистые пятна, а рыба стала попахивать бензином. Да и самим не приятно, когда Природу загаживают.
Городских сначала просили по-хорошему. Уговаривали, объясняли. Но уговоры и просьбы на них не действовали. Каждый из отдыхающих считал своим долгом вымыть свою машинку у озера. Причем мыли в одном и том же месте, где был подходящий подъезд к берегу.
Местные стали применять физические и силовые методы уговоров, но и это не оправдало ожиданий, наоборот, привлекло в деревню толпы милиционеров, следователей и повысило активность местного участкового. Кроме того, сами блюстители порядка стали отмывать городскую грязь в деревенском озере. Положение деревенских казалось безвыходным. Но нет, вскоре был найден гуманный способ спасения экологической ситуации.
В один прекрасный выходной день самодовольный и уверенный в себе городской житель подъехал к озеру с целью помыть свою иномарку. Начал мытьё, краем глаза видит, что с пригорка к нему спускаются несколько местных жителей. Жители не бранятся, не ругаются, как это было прежде, а смеются, улыбаются и тычут в него пальцами. Это сильно удивило и обескуражило горожанина. Ещё сильней удивило его появление деда Тромфимчука с фотоаппаратом. Дед запечатлел процесс помывки автомобиля, самодовольного и уверенного водителя, а потом крупным планом заснял небольшую табличку, что весела возле импровизированной природной автомойки. Сделав снимки, Трофимчук рассмеялся, вслед за ним засмеялись остальные жители деревни.
Табличка появилась совсем недавно, но оказывала на местных магическое действие:- она превращала гнев и возмущение в смех. Да, вместо того, что бы возмущаться поведением городских, деревенские стали над ними просто смеяться. Так, что же было написано на сей табличке? Давайте подойдём и прочитаем…
Ой! Нет! Автор, зная, что его рассказ читают женщины, дети, филологи, учителя русского языка и литературы, просто затрудняется дословно передать написанный на табличке текст, поэтому решился опубликовать его вольный перевод, который лишь отдалённо передаёт смысл. Вот, что получается: «Здесь, человеки нетрадиционной сексуальной ориентацией, сразу после того, как их поиспользовали в неестественной форме с помощью коловоротов, перфораторов, коленчатых валов, твердого абразива другие человеки нетрадиционной сексуальной ориентацией, подмывают свои (прилагательные, не переводятся) средства передвижения. Примечание: средства передвижения сделаны из фекальных масс, покрытых другими естественными выделениями, наличие фекалий прямо пропорционально уверенному выражению лица обделенного умом.»
Перевод получился большим, хотя на табличке было написано меньше. Но зато, мыть машины у озера городские перестали. И до сей поры не моют. Вот она сила непечатного слова!