В живописи изображение натуры цветом называют этюдом. Этюдные акварельные работы бывают разными по характеру, задачам, методике выполнения, средствам выразительности. Овладеть искусством этюда можно только путем постоянного рисования с натуры. В зависимости от длительности выполнения этюды с натуры разделяют на краткосрочные и длительные. К краткосрочным относятся наброски и зарисовки, к длительным – штудии.
Этюд-набросок – это быстро выполненное изображение, в общих чертах характеризующее живописно-пластические качества натуры. Целевое назначение наброска состоит в том, чтобы запечатлеть конкретное, сиюминутное состояние натуры. Лишь в форме быстрого наброска можно запечатлеть неповторимые и быстротечные события. Это могут быть процессы труда, спортивные состязания, постоянно изменяющиеся состояние пейзажа и освещенности, движения людей, животных и т. д.
Этюд-набросок
Чтобы запечатлеть все это, художник располагает иногда считанными минутами или даже секундами, не имея возможности рассмотреть натуру подробно, увидеть все детали. Передать характерность и неповторимость этого мимолетного состояния натуры, «остановить мгновение» – таковы задачи наброска . Его достоинства определяются не какой-то особой проработанностью и законченностью, а прежде всего свежестью, эмоциональностью, остротой восприятия увиденного и выразительной передачей этого.
Недостаток времени и быстротечность события вынуждает художника мгновенно ориентироваться в обстановке и передавать в наброске скупыми живописными средствами общий пластический и цветовой характер натуры. В силу этого в этюдах-набросках возможна обобщенность изображения – многие подробности, детали могут отсутствовать или остаться приблизительными, незаконченными, едва заметными и понятными лишь автору. Однако при всей обобщенности решения этюда надо стремиться к тому, чтобы предметы в изображении не утрачивали своих природных признаков и качеств.
Умение быстро и верно передавать характер, пропорции, цветовую окраску, движение важно и при рисовании животных, птиц, и при изображении пейзажа на рассвете, при закате солнца, наступлении сумерек. Здесь художник вначале должен передать различия по цвету, тону, характеру, пропорциям больших масс неба, земли, воды, предметов, а потом дополнять этюд необходимыми подробностями. Таким образом, перед этюдом-наброском в первую очередь ставится задача передать такие свойства натуры, как пропорции, движение, форму, тонально-цветовое различие предметов, эмоциональное состояние натуры.
Этюд-набросок
В быстром этюде надо стремиться к возможной простоте, лаконичности, выразительности изображения, для чего необходимо из массы впечатлений от натуры выделять только ее самые характерные особенности. Надо избегать ненужных подробностей в деталировке, нанесении штрихов, линий, пятен, мазков, не способствующих усилению выразительности этюда.
Вначале следует рисовать неподвижные предметы и объекты, а затем живую модель. При изображении натуры в спокойном положении одну-две минуты необходимо отводить на изучение и анализ натуры, ее свойств и особенностей. Наметив в наброске общее, можно переходить к разработке характерных деталей. Рисовать акварельные работы с живой натуры следует лишь до тех пор, пока она не изменила своего положения.
Целевое назначение быстрых этюдов определяет и методику их выполнения. Это касается и работы над этюдом, который пишется с натурщика. Дело в том, что в сложной, напряженной позе натурщик может находиться лишь несколько минут. Затем форма может невольно несколько измениться. Поэтому, делая набросок с фигуры человека, надо в первую очередь стараться передать общий цветовой характер натуры, её движение, пропорции, а затем на втором этапе разрабатывать некоторые подробности, не теряя при этом цельности и выразительности наброска.
Этюд-зарисовка
В то же время задача наброска состоит не в том, чтобы уметь быстро и ловко нарисовать, а в изучении и познании различных сторон натуры. Поэтому на первых порах обучения больший объем в работе должны занимать двух- и четырехчасовые зарисовки. Затем, по мере приобретения знаний и опыта, время на выполнение набросков можно постепенно уменьшать.
Этюды-зарисовки выполняются с натуры. Чаще всего в них решаются сугубо специфические задачи: изучается и ведется поиск точного характера формы и предмета или какой-либо его отдельной детали, ее конструктивного и цветового решения.
К такому виду этюдной работы можно отнести кратковременные задания по живописи несложных натюрмортов, головы, фигуры человека и т.д., а также этюды-зарисовки фрагментов натуры, например рук, ног, костюма, к длительному этюду или композиционной работе в целях углубленного изучения наиболее важных живописно-пластических качеств натуры. К этому же типу этюдов относятся зарисовки отдельных растений, фруктов, овощей, цветов, камней, деревьев или их частей (пни, ветки, листья), фрагментов архитектурных строений и их украшений, предметов труда, быта и т. п. Зарисовки выполняются также при разработке композиционных заданий с аналогичной целью, что и при работе художника над картиной.
Этюд-зарисовка
Зарисовки обычно прорабатываются очень тщательно. Художник стремится максимально приблизиться к натуре, как можно точнее передать ее особенности. Такая документальность, протокольность обогащает художника знанием живописно-пластических качеств натуры, ее конструктивного строения, пропорций, цвета. Эти знания натуры особенно необходимы художнику, когда работа ведется по представлению, воображению или над композицией.
Работу над быстрыми этюдами надо обязательно чередовать с выполнением этюдов длительного характера. Специфика природы набросков не позволяет с необходимой полнотой изучать и передавать своеобразие и богатство форм, цвета, света и других особенностей натуры.
С другой стороны, занятие только длительными этюдами притупляет остроту восприятия натуры, живое отношение к ней. Поэтому следует разумно сочетать работу над длительными этюдами с этюдами кратковременного характера – набросками, зарисовками. При одностороннем увлечении каким-либо одним видом учебных заданий вырабатывается штамп, заученность приемов, живописной палитры. Чередование различных видов учебных заданий и методики их выполнения активизирует восприятие натуры, позволяет разнообразнее и глубже изучать ее.
Когда при Берге произносили слово “родина”, он усмехался. Он не понимал, что это значит. Родина, земля отцов, страна, где он родился, - в конечном счете не все ли равно, где человек поя-вился на свет. Один его товарищ даже родился в океане на грузовом пароходе между Америкой и Европой.
Где родина этого человека? - спрашивал себя Берг. - Неужели океан - эта монотонная равнина воды, черная от ветра и гнетущая сердце постоянной тревогой?
Берг видел океан. Когда он учился живописи в Париже, ему случалось бывать на берегах ЛаМанша. Океан был ему не сродни.
Земля отцов! Берг не чувствовал никакой привязанности ни к своему детству, ни к маленькому еврейскому городку на Днепре, где его дед ослеп за дратвой и сапожным шилом.
Родной город вспоминался всегда как выцветшая и плохо написанная картина, густо засиженная мухами. Он вспоминался как пыль, сладкая вонь помоек, сухие тополя, грязные облака над окраинами, где в казармах муштровали солдат - защитников отечества.
Во время гражданской войны Берг не замечал тех мест, где ему приходилось драться. Он насмешливо пожимал плечами, когда бойцы, с особенным светом в глазах говорили, что вот, мол, скоро отобьем у белых свои родные места и напоим коней водой из родимого Дона.
Трепотня! - мрачно говорил Берг. - У таких, как мы, нет и не может быть родины.
Эх, Берг, сухарная душа! - с тяжелым укором отвечали бойцы. - Какой с тебя боец и создатель новой жизни, когда ты землю не любишь, чудак. А еще художник!
Может быть, поэтому Бергу и не удавались пейзажи. Он предпочитал портрет, жанр и, наконец, плакат. Он старался найти стиль своего времени, но эти попытки были полны неудач и неясностей.
Годы проходили над Советской страной, как широкий ветер, - прекрасные годы труда и преодолений. Годы накапливали опыт, традиции. Жизнь поворачивалась, как призма, новой гранью, и в ней свежо и временами не совсем для Берга понятно преломлялись старые чувства - любовь, ненависть, мужество, страдание и, наконец, чувство родины.
Как-то ранней осенью Берг получил письмо от художника Ярцева. Он звал его приехать в муромские леса, где проводил лето. Берг дружил с Ярцевым и, кроме того, несколько лет не уезжал из Москвы. Он поехал.
На глухой станции за Владимиром Берг пересел на поезд узкоколейной дороги.
Август стоял жаркий и безветренный. В поезде пахло ржаным хлебом. Берг сидел на подножке вагона, жадно дышал, и ему казалось, что он дышит не воздухом, а удивительным солнечным светом.
Кузнечики кричали на полянах, заросших белой засохшей гвоздикой. На Цолустанках пахло немудрыми полевыми цветами.
Ярцев жил далеко от безлюдной станции, в лесу, на берегу глубокого озера с черной водой. Он снимал избу у лесника.
Вез Берга на озеро сын лесника Ваня Зотов - сутулый и завтенчивый мальчик.
Телега стучала по корням, скрипела в глубоких песках.
Иволги печально свистели в перелесках. Желтый лист изредка падал на дорогу. Розовые облака стояли высоко в небе над вершинами мачтовых сосен.
Берг лежал в телеге, и сердце у него глухо и тяжело билось.
“Должно быть, от воздуха”? - думал Берг.
Озеро Берг увидел внезапно сквозь чащу поредевших лесов.
Оно лежало косо, как бы подымалось к горизонту, а за ним просвечивали сквозь тонкую мглу заросли золотых берез. Мгла над озером висела от недавних лесных пожаров. По черной, как деготь, прозрачной воде плавали палые листья.
На озере Берг прожил около месяца. Он не собирался работать и не взял с собой масляных красок. Он привез только маленькую коробку с французской акварелью Лефранка, сохранившуюся еще от парижских времен. Берг очень дорожил этими красками.
Целые дни он лежал на полянах и с любопытством рассматривал цветы и травы. Особенно его поразил бересклет, - его черные ягоды были спрятаны в венчик из карминных лепестков.
Берг собирал ягоды шиповника и пахучий можжевельник, длинную хвою, листья осин, где по лимонному полю были разбросаны черные и синие пятна, хрупкие лишаи и вянущую гвоздику. Он тщательно рассматривал осенние листья с изнанки, где желтизна была чуть тронута легкой свинцовой изморозью.
В озере бегали оливковые жуки-плавунцы, тусклыми молниями играла рыба, и последние лилии лежали на тихой поверхности воды, как на черном стекле.
В жаркие дни Берг слышал в лесу тихий дрожащий звон.
Звенела жара, сухие травы, жуки и кузнечики. На закатах журавлиные стаи с курлыканьем летели над озером на юг, и Ваня каждый раз говорил Бергу:
Кажись, кидают нас птицы, летят к теплым морям.
Берг впервые почувствовал глупую обиду, - журавли показались ему предателями. Они бросали без сожаления этот пустынный, лесной и торжественный край, полный безымянных озер, непролазных зарослей, сухой листвы, мерного гула сосен и воздуха, пахнущего смолой и болотными мхами.
Чудаки! - замечал Берг, и чувство обиды за пустеющие с каждым днем леса уже не казалось ему смешным и ребяческим.
В лесу Берг встретил однажды бабку Татьяну. Она приплелась издалека, из Заборья, по грибы.
Берг побродил с ней по чащам и послушал неторопливые Татьянины рассказы. От нее он узнал, что их край - лесная глухомань - был знаменит с давних-предавних времен своими живописцами. Татьяна называла ему имена знаменитых кустарей, расписывавших деревянные ложки и блюда золотом и киноварью, но Берг никогда не слышал этих имен и краснел.
Разговаривал Берг мало. Изредка он перебрасывался несколькими словами с Ярцевым. Ярцев целые дни читал, сидя на берегу озера. Говорить ему тоже не хотелось.
В сентябре пошли дожди. Они шуршали в траве. Воздух от них потеплел, а прибрежные заросли запахли дико и остро, как мокрая звериная шкура.
По ночам дожди неторопливо шумели в лесах по глухим, неведомо куда ведущим дорогам, по тесовой крыше сторожки, и казалось, что им так и на роду написано моросить всю осень над этой лесной страной.
Ярцев собрался уезжать. Берг рассердился. Как можно было уезжать в разгар этой необыкновенной осени. Желание Ярцева уехать Берг ощутил теперь так же, как когда-то отлет журавлей, - это была измена. Чему? На этот вопрос Берг вряд ли мог ответить. Измена лесам, озерам, осени, наконец, теплому небу, моросившему частым дождем.
Я остаюсь, - сказал Берг-резко. - Можете бежать, это ваше дело, а я хочу написать эту осень.
Ярцев уехал. На следующий день Берг проснулся от солнца.
Дождя не было. Легкие тени ветвей дрожали на чистом полу, а за дверью сияла тихая синева.
Слово “сияние” Берг встречал только в книгах поэтов, считал его выспренним и лишенным ясного смысла. Но теперь он понял, как точно это слово передает тот особый свет, какой исходит от сентябрьского неба и солнца.
Паутина летала над озером, каждый желтый лист на траве горел от света, как бронзовый слиток. Ветер нес запахи лесной горечи и вянущих трав.
Берг взял краски, бумагу и, не напившись даже чаю, пошел на озеро. Ваня перевез его на дальний берег.
Берг торопился. Леса, наискось освещенные- солнцем, казались ему грудами легкой медной руды. Задумчиво свистели в синем воздухе последние птицы, и облака растворялись в небе, подымаясь к зениту.
Берг торопился. Он хотел всю силу красок, все умение своих рук и зоркого глаза, все то, что дрожало где-то на сердце, отдать этой бумаге, чтобы хоть в сотой доле изобразить великолепие этих лесов, умирающих величаво и просто.
Берг работал как одержимый, пел и кричал. Ваня его никогда таким не видел. Он следил за каждым движением Берга, менял ему воду для красок и подавал из коробки фарфоровые чашечки с краской.
Глухой сумрак прошел внезапной волной по листве. Золото меркло. Воздух тускнел. Далекий грозный ропот прокатился от края до края лесов и замер где-то над гарями. Берг не оборачивался.
Гроза заходит! - крикнул Ваня. - Надо домой!
Осенняя гроза, - ответил рассеянно Берг и начал работать еще лихорадочнее.
Гром расколол небо, вздрогнула черная вода, но в лесах еще бродили последние отблески солнца. Берг торопился.
Ваня потянул его руку:
Глянь назад. Глянь, страх какой!
Берг не обернулся. Спиной он чувствовал, что сзади идет дикая тьма, пыль, - уже листья Летели ливнем, и, спасаясь от грозы, низко неслись над мелколесьем испуганные птицы.
Берг торопился. Оставалось всего несколько мазков.
Ваня схватил его за руку. Берг услышал стремительный гул, будто океаны шли на него, затопляя леса.
Тогда Берг оглянулся. Черный дым падал на озеро. Леса качались. За ними свинцовой стеной шумел ливень, изрезанный трещинами молний. Первая тяжелая капля щелкнула по руке.
Берг быстро спрятал этюд в ящик, снял куртку, обернул ею ящик и схватил маленькую коробку с акварелью. В лицо ударила водяная пыль. Метелью закружились и залепили глаза мокрые листья.
Молния расколола соседнюю сосну. Берг оглох. Ливень обрушился с низкого неба, и Берг с Ваней бросились к челну.
Мокрые и дрожащие от холода Берг и Ваня через час добрались до сторожки. В сторожке Берг обнаружил пропажу коробочки с акварелью. Краски были потеряны, - великолепные краски Лефранка. Берг искал их два дня, но, конечно, ничего не нашел.
Через два месяца в Москве Берг получил письмо, написанное большими корявыми буквами.
“Здравствуйте, товарищ Берг, - писал Ваня. - Отпишите, что делать с вашими красками и как их вам доставить. Как вы уехали, я искал их две недели, все обшарил, пока нашел, только сильно простыл - потому уже были дожди, но теперь хожу, хотя еще очень слабый. Папаня говорит, что было у меня воспаление в легких. Так что вы не сердрггесь.
Пришлите мне, если есть какая возможность, книгу про наши леса и всякие деревья и цветных карандашей - очень мне охота рисовать. У нас уже падал снег, да стаял, а в лесу, где под какой елочкой, - смотришь, и сидит заяц. Летом очень будем вас ждать в наши родные места.
Остаюсь Ваня Зотов”.
Вместе с письмом Вани принесли извещение о выставке, - Берг должен был в ней участвовать. Его попросили сообщить, сколько своих вещей и под каким названием он выставит.
Берг сел к столу и быстро написал:
“Выставляю только один этюд акварелью, сделанный мною этим летом, - мой первый пейзаж”.
Была полночь. Мохнатый снег падал снаружи на подоконник и светился магическим огнем - отблеском уличных фонарей. В соседней квартире кто-то играл на рояле сонату Грига.
Мерно и далеко били часы на Спасской башне. Потом они заиграли “Интернационал”.
Берг долго сидел, улыбаясь. Конечно, краски Лефранка он подарит Ване.
Берг хотел проследить, какими неуловимыми путями появилось у него ясное и радостное чувство родины. Оно зрело годами, десятилетиями революционных лет, но последний толчок дал лесной край, осень, крики журавлей и Ваня Зотов. Почему? Берг никак не мог найти ответа, хотя и знал, что это было так.
Эх, Берг, сухарная душа! - вспомнил он слова бойцов. - Какой с тебя боец и создатель новой жизни, когда ты землю свою не любишь, чудак!
Бойцы были правы. Берг знал, что теперь он связан со своей страной не только разумом, не только своей преданностью революции, но и всем сердцем, как художник, и что любовь к родине сделала его умную, но сухую жизнь теплой, веселой и во сто крат более прекрасной, чем раньше.
(1)Когда при Берге произносили слово «родина», он усмехался. (2)Не замечал красоты природы вокруг, не понимал, когда бойцы говорили:
«(3)Вот отобьём родную землю и напоим коней из родной реки».
– (4)Трепотня! – мрачно говорил Берг. – (5)У таких, как мы, нет и не
может быть родины.
– (6)Эх, Берг, сухарная душа! – с тяжёлым укором отвечали бойцы. –
(7)Ты землю не любишь, чудак. (8)А ещё художник!
(9)Может быть, поэтому Бергу и не удавались пейзажи.
(10)Через несколько лет ранней осенью Берг отправился в муромские
леса, на озеро, где проводил лето его друг художник Ярцев, и прожил там
около месяца. (11)Он не собирался работать и не взял с собой масляных
красок, а привёз только маленькую коробку с акварелью.
(12)Целые дни он лежал на ещё зелёных полянах и рассматривал цветы
и травы, собирал ярко-красные ягоды шиповника и пахучий можжевельник,
длинную хвою, листья осин, где по лимонному полю были разбросаны
чёрные и синие пятна, хрупкие лишаи нежного пепельного оттенка и
вянущую гвоздику. (13)Он тщательно разглядывал осенние листья с изнанки,
где желтизна была чуть тронута свинцовой изморозью.
(14)На закатах журавлиные стаи с курлыканьем летели над озером на
юг, и Ваня Зотов, сын лесника, каждый раз говорил Бергу:
– (15)Кажись, кидают нас птицы, летят к тёплым морям.
(16)Берг впервые почувствовал глупую обиду: журавли показались ему
предателями. (17)Они бросали без сожаления этот лесной и торжественный
край, полный безымянных озёр, непролазных зарослей, сухой листвы,
мерного гула сосен и воздуха, пахнущего смолой и сырыми болотными
мхами.
(18)Как-то Берг проснулся со странным чувством. (19)Лёгкие тени
ветвей дрожали на чистом полу, а за дверью сияла тихая синева. (20)Слово
«сияние» Берг встречал только в книгах поэтов, считал его выспренним и
лишённым ясного смысла. (21)Но теперь он понял, как точно это слово
передаёт тот особый свет, какой исходит от сентябрьского неба и солнца.
(22)Берг взял краски, бумагу и, не напившись даже чаю, пошёл на озеро.
(23)Ваня перевёз его на дальний берег.
(24)Берг торопился. (25)Берг хотел всю силу красок, всё умение своих
рук, всё то, что дрожало где-то на сердце, отдать этой бумаге, чтобы хоть
в сотой доле изобразить великолепие этих лесов, умирающих величаво и
просто. (26)Берг работал как одержимый, пел и кричал.
…(27)Через два месяца в дом Берга принесли извещение о выставке,
в которой тот должен был участвовать: просили сообщить, сколько своих
работ художник выставит на этот раз. (28)Берг сел к столу и быстро написал:
«Выставляю только один этюд акварелью, сделанный этим летом, – мой
первый пейзаж».
(29)Спустя время Берг сидел и думал. (30)Он хотел проследить, какими
неуловимыми путями появилось у него ясное и радостное чувство родины.
(31)Оно зрело неделями, годами, десятилетиями, но последний толчок дал
лесной край, осень, крики журавлей и Ваня Зотов.
– (32)Эх, Берг, сухарная душа! – вспомнил он слова бойцов.
(33)Бойцы тогда были правы. (34)Берг знал, что теперь он связан со
своей страной не только разумом, но и всем сердцем, как художник, и что
любовь к родине сделала его умную, но сухую жизнь тёплой, весёлой и во
сто крат более прекрасной, чем раньше.
(по К.Г. Паустовскому*)
Показать текст целиком
Рано или поздно у человека появляется ощущение непонятного, трогательного родства с природой и культурой своей страны. К. Паустовский в рассказе "Акварельные краски" описал мировосприятие художника Берга до и после открытия в себе этого чувства, поднял проблему любви к родине.
Как страшно не замечать красоты лесов, полноводных рек и тоненьких ручейков, не черпать из них вдохновения и жизненной силы! Люди искусства чувствуют единение с природой особенно глубоко. Сложно представить творца, усмехающегося при слове "родина", и, тем не менее, Берг таков. Неудивительно, что его называли "сухарной душой", прибавляя: "А ещё художник!". Да, он был таким, но то сияющее утро изменило его, помогло увидеть красоту родной земли и почувствовать новую радость.
Одна из самых замечательных вещей в штате Мэн, это его каменистые пляжи, заваленные галькой самых разнообразных форм, цветов и размеров. В этом году я, наконец, решилась запечатлеть это каменное многоцветье в акварели. И вот, что у меня получилось…
Хотите знать, как мне удалось создать эти любопытные текстуры на камнях и эту волнистую рамку? Читайте и все узнаете!
Однажды вечером, во время отлива, мы с подругой отправились на пляж, чтобы сделать пару набросков.
В то время как подруга усердно рисовала меня, я сконцентрировалась на груде камней у себя под ногами.
Сначала я набросала общие очертания камней карандашом.
Затем я обвела рисунок перьевой ручкой с черными чернилами и нанесла первый слой акварели по сырому.
Я старалась добиться цветового разнообразия, чередуя более темные оттенки с яркими и контрастными.
В некоторых случаях я ждала, пока краска слегка подсохнет и добавляла еще немного, чуть более темных оттенков. Так получились разводы, с помощью которых я потом смогу создать текстуру на камнях.
Это все на что мне хватило времени на пляже. Солнце уже садилось, и мне нужно было готовить ужин, так что я собрала вещи и отправилась домой.
Дома, в мастерской я продолжила работу над рисунком и сосредоточилась на создании текстур.Я слегка намочила серый булыжник в верхнем левом углу, и взяла парочку темных, земляных оттенков акварели, черный акварельный карандаш и разбрызгиватель для краски. Держа разбрызгиватель над камнем, я немного потерла об него грифель карандаша, как на терке, чтобы частички пигмента попали на рисунок.
Немного размокнув они пристали к бумаге и стали напоминать текстуру гранита.
(Когда бумага высохнет, лишние частички пигмента можно удалить, перевернув лист рисунком вниз и слегка постучав по нему с обратной стороны)
Я использовала ту же самую технику на сером камне в нижнем левом углу рисунка, но на этот раз я взяла круглую кисточку и слегка тронула ей карандашную крошку в нескольких местах чтобы немного смягчить эффект, и придать камню индивидуальность.
Когда мне хотелось придать камешку испещренный вид, я делала вот такие пятнышки, прикладывая к бумаге кончик круглой кисти…
А потом немного размазывала краску пальцем, чтобы пятнышки не выглядели такими упорядоченными.
Этот метод очень эффективен для создания пятнистой текстуры.
По мере продвижения вперед я добавляла новые слои акварели поверх высохшего базового слоя, чтобы сделать цвета более глубокими и наметить тени. На некоторые места я нанесла немного соли.
После того как соль высохла, получилась выразительная текстура, которая просто идеально подошла для гранитного камня.
Вот так рисунок выглядел на ранней стадии, когда я только начала добавлять текстуры…
Когда я хотела добавить текстуру камню, но беспокоилась, что краска попадет на соседние, я использовала маскирующую пленку, чтобы его изолировать.
Я отрезала кусочек пленки (превышающий размером камень примерно на 2 см с каждой стороны), приложила ее на область, с которой собиралась работать, и используя слайсер, аккуратно разрезала пленку вокруг камня (будьте осторожны, не прорежьте бумагу).
Затем я сняла вырезанный кусочек пленки с этого участка.
Окружающие части листа я накрыла полосками бумаги. Теперь, когда вся бумага вокруг защищена, можно добавлять текстуру любыми способами. Например здесь я нанесла краску мятой пластиковой оберткой …
На этот булыжник я разбрызгала краску, а потом промокнула некоторые брызги, чтобы они стали посветлее, в то время как другие оставила нетронутыми.
Когда все края закрыты пленкой, становится легко наносить краску на маленькие камешки с помощью губки.
Покончив с губкой и брызгами, я удалила пленку.
После того как я была удовлетворена текстурами и тенями на камнях, я добавила падающие тени. Когда я сделала снимок для срисовывания на пляже, солнце уже заходило, и отбрасываемые тени были очень выразительны. Теперь же, я решила позволить себе немного творческой свободы и повернула время вспять, сделав тени короче. (Приношу свои извинения, забыла сфотографировать шаг с тенями).
Последними шагами стали добавление трещинок и бороздок на некоторые камни
и брызги белой непрозрачной акварели на этот голыш.
Используя разбавленную водой непрозрачную белую краску, я нарисовала светлые прожилки на одном из крупных камней. Мне не хотелось, чтобы белая краска слишком выделялась на общем фоне.
Картина закончена! Мне предстояло самое сложное, нужно было решить, как поступить с окружающим белым пространством.
Я решила сделать рамку из бумажной клейкой ленты. Кусочки зеленой ленты я разорвала вдоль на две половинки так, чтобы края получились неровными и волнистыми.
Затем я приклеила кусочки ленты на расстоянии примерно 5 мм от рисунка, краями наружу, так, чтобы они пересекались по углам. (Перед тем как использовать маскировочную ленту не забудьте наклеить ее пару раз на какую-нибудь ткань, это сделает ее менее клейкой, и убережет вас от риска порвать бумагу, если придется ее отдирать).
Верхний слой ленты в уголках я разрезала при помощи слайсера под углом 45 градусов.
Потом срезала лишний кусок ленты, выступающий с краю.
Получился аккуратный уголок.
Пришло время разрисовать оставшееся пространство по краям. Так как я собиралась писать по сырому, я подложила бумажные полотенца под этот лист, чтобы уберечь альбом от краски. Смешав те же самые оттенки, что были использованы для камней, я начала щедро накладывать краску по краям рисунка.
Очень важно было соблюсти правильную консистенцию. Цвета должны плавно перетекать из одного в другой, но не смешиваться полностью. Я добивалась такого эффекта, чтобы все оттенки были хорошо различимы и перекликались с цветами камней, а не сливались в грязную кашу.
После того как края высохли, я удалила клейкую ленту и обнаружила что кое-где по углам краска все-таки затекла под нее. Вот черт!
Без паники! Я собрала часть краски при помощи сухой кисти, а то, что убрать не удалось, просто закрасила белой непрозрачной акварелью.
Теперь можно было продолжать работать над дизайном рамки. Чтобы облегчить работу мне потребовался кусочек плотной оконной сетки. Я просто наложила ее на бумагу и прочертила по ней карандашом ровные линии, расходящиеся от цента листа к краям на расстоянии примерно 5 мм друг от друга.
Таким методом удобно размечать параллельные линии без долгих, кропотливых измерений.
Единственной проблемой стало то, что один раз я сломала карандаш о решетку, но в любом случае так получилось гораздо быстрее, чем если бы я использовала линейку.
Я обвела каждую линию перьевой ручкой…
Линии по углам были нарисованы от руки.
Все выглядит прекрасно, но я решила пойти дальше. Как всегда!
Я приклеила полоску маскировочной ленты на расстоянии 1 см от края бумаги, чтобы использовать ее в качестве направляющей.
Затем я провела линии от ленты до края бумаги между уже нарисованными линиями, чтобы затемнить рамку по краям.
Работа завершена!
У меня было искушение добавить еще деталей (провести еще одну тонкую линию вокруг рисунка), но я решила оставить больше свободного места. Пришлось напомнить себе, что свободное, дышащее пространство-это всегда хорошо. Совсем необязательно его чем-то заполнять.
Когда я смотрю на эту цветную картину, она переносит меня обратно в Мэн. Мне вспоминаются счастливые часы, проведенные на пляже, болтовня с подругой, мягкий шум волн, плещущихся о берег и чувство абсолютного спокойствия. Рисование позволяет мне прочувствовать момент, когда я нахожусь в процессе, и возвращает меня назад в те чудесные времена, когда я смотрю на готовую работу. Множество приятных воспоминаний нашли приют между страниц моих альбомов.
В данный момент я нахожусь в длительном автопутешествии через всю Россию. Свои путевые заметки со впечатлениями о городах и поселках по пути следования я пишу здесь: . Буду рада, если зайдёте и прокомментируете мои записи, подскажете, какие города стоит посетить обязательно.
Одно из самых красивых мест на нашем пути - озеро Байкал.
Итак, вот как выглядел сам пейзаж. В нём меня привлекло дерево и рыбацкая лодка на берегу.
1. Выполняю рисунок пейзажа карандашом.
В нём нахожу основные массы, размеры объектов, не прорисовывая детали. Здесь важно разметить, где что находится, создать крепкую композицию.
2. Синий цвет.
Я начинаю писать с оттенков синего. Это небо, вода, теневые части деревьев.
Синий является частью теневой стороны, поэтому он присутствует везде.
Небо в верхней части более синее, для него я беру смесь голубой фц и ультрамарина. Для нижней - более светлые оттенки голубой. Делаю растяжку этих цветов, и пока слой влажный, выбираю кистью место белых облаков.
Вода отражает небо. Поэтому имеет тот же цвет, но темнее.
Прописывая тени на деревьях и падающие, разбираюсь, какие они по светлоте, подбираю соответствующий тон.
3. Слой жёлтого.
Жёлтый как часть освещенной стороны, также присутствует на всех объектах.Я прописываю им освещенную часть кроны дерева.
Деревья дальнего плана пишу охрой. Это позволяет создать более сложный оттенок цвета и визуально удалить эти деревья вдаль.
4. Зелень.
Теперь начинаю прописывать оттенки зелёного. Частично этот слой перекрывает оттенки синего и желтого, положенные ранее.
Слежу за изменением оттенка зеленого вблизи и вдалеке. Ближе он ярче, темнее, вдали - светлее, серее.
При написании зелени изменяю принцип письма на разных деревьях. Дальние пишу широкими мазками, плоской кистью. Переднее дерево изначально тоже писалось им. Но в дальнейшем кисть меняю на упругую круглую, чтобы прописать более мелкую листву.