Еще раз об "Антихристе" Ф. Ницше
Мнимая однозначность предпоследней книги Фридриха Ницше «Антихрист» закодирована уже в ее названии, переводимом также как «Антихристианин», подобная неоднозначность будет прослеживаться и в отношении Ницше к личности самого Христа, - между учением которого и исторически-идеологическим наслоением христианства он проводил разделительную черту - неоднозначность Антихриста - Люцифера, намертво вписанного в круг вопросов веры.
Каков Христос в глазах Ницше? Это некто, стоящий по ту сторону «всякой религии, всех понятий культа, всякой истории, естествознания, мирового опыта, познания, политики, психологии, вне всяких книг, вне искусства» . Христос у Ницше - «идиот» в понимании Достоевского - игнорирует все то, что понимается под «жизнью». Все составные элементы жизни понимаются им как символы, как материал для его притч о жизни совсем другой, считающейся за реальную, которую символически можно назвать «внутренней» и вне которой и нет ничего, включая смерть. Нет греха, нет вины, нет наказания. «Грех, все, чем определяется расстояние между Богом и человеком, уничтожен» . «Бог», «Сын Человеческий», «Царство Небесное» становятся символами состояний, приравниваемых к блаженству, ставшему единственной реальностью. «Царство Божие» не есть что-либо, что можно ожидать, оно не имеет «вчера» и не имеет «послезавтра», оно не приходит через тысячу лет - это есть опыт сердца; оно повсюду, оно нигде…» Христос оставляет в наследство человечеству практику, в том числе практику поведения в различных неблагоприятных жизненных ситуациях, практику несопротивления. Ницше ставит в вину Церкви то, что ею из Евангелия «фокуснически изымается все понятие «блаженства», единственная его реальность, в пользу состояния после смерти!
Ницше, непрестанно напоминающий о том, что слабому должно помочь умереть, не может не упрекать Христа в бегстве от «реальности» в непостижимое.
Итак, обвиняется христианство, но христианство как фарисейство, как построение жрецов-мифотворцев, выстроивших угодный им миф. В досконально рассматриваемой психологии жреца раскрывается изобретенная последним ложь «нравственного миропорядка». Всякому самоценному естественному учреждению, такому как государство, брак и так далее, обесценивания природу, жрецом дается сообщающая ценность. Неповиновение жрецу и «закону» с необходимостью влечет за собой обретение «греха» со всеми вытекающими отсюда последствиями, в том числе с наказанием.
Ницше ставит в упрек европейским расам то, что ассимилировав христианскую религию, они впитали вместе с ней противоречия и болезненность, не пересоздав ни нового божества, ни себя за последние две тысячи лет.
Ницше проводит сравнительный анализ христианских источников с книгой законов Ману. Цели этих трудов диаметрально противоположны, как, разумеется, противоположны и методы к их достижению, и само происхождение книг. Написание кодекса законов Ману по существу явилось подведением итогов продолжительного разнообразного жизненного опыта народа с последующей его систематизацией. В целях избежания дальнейшего эксперимента, разложения ценностей, традиция здесь взаимодействует с откровением. Базовый тезис следующий: «Бог это дал, предки это пережили» . «Порядок каст, высший господствующий закон, есть только санкция естественного порядка, естественная законность первого ранга, над которой не имеет силы никакой произвол, никакая «современная идея» .
Основанием пирамиды культуры с необходимостью будет являться прослойка населения, носящая название «посредственности» с ее ориентацией на специальную деятельность в разнообразных областях, вершиной - духовно одаренные как самые сильные, серединой - воины и судьи, стражи права. Такое деление произведено самой Природой, а не Ману, а значит, оно обречено на жизненность. Восстания низшего против высшего, сопрягающие в себе экономические деформации общества с вырождением первохристианских ценностей в прохристианские права большинства, последние тысячелетия насыщавшие кровью землю, во многих цивилизованных странах привели к образованию современных демократий с их прагматически вывернутыми наизнанку христианскими ценностями.
Искаженная вера вступила на замену христианской практике - такой жизни, какою жил Христос. Ницше пишет о том, что «истинное, первоначальное христианство возможно во все времена. Не верить, но делать, а, прежде всего, многого не делать, иное бытие…» Таким образом, в конце XIX века символический статус христианства отстаивается немецким философом в сочинении «Антихристианин».
Важнейший момент мистерии - смерть на кресте - становится диагнозом непонимания учения последователями, одновременно явившись причиной для целой цепи последующих измышлений и ложных выводов относительно «почему именно так?» В основе нашедшихся ответов лежало одно из самых антихристианских качеств человека - месть: царство божие превратилось в ожидаемое кровавое судилище над врагами «церкви».
Рассмотрим воззрения на проблему христианства философов, не избежавших прямого влияния Ницше на формирование своего мировоззрения. Карл Ясперс в ницшеанской критике морали христианства видел «недоразумение», причина которого – в непроведенном разделении между истинными моральными стимулами данной религии и моралью ему современного мира. Если для Ницше человек является одновременно червем и венцом творения, в который вплетена потенциальная энергия возвышения над самим собой и бренностью своего бытия, то по Ясперсу человек может возвыситься только в соответствии с единым - Богом, Абсолютом, что исключает ницшеанскую свободу к творчеству вне трансценденции. Ясперс отбрасывает и все презрительные христианские характеристики человека – «неопределившегося животного».
Макс Шелер, подобно Ясперсу, переработал и совместил идейные базисы Ницше и Христа /христианства/. Снимая вину в «фальсификации ценностных таблиц» с христианства, Шелер перекладывает ее на явление ресентимента, представляющего собой интенсивное переживание с последующим воспроизведением ответной реакции на действия другого человека, в результате которого погружаемая в центр личности эмоция удаляется из зоны выражения и действия личности. Такая ответная реакция, негативная по своему характеру, является долговременной психической установкой, основанной на чувстве собственного бессилия и служит источником изменения ценностей и основанного на них мировоззрения. Неспособность к овладению желанным благом, сопряженная с ненавистью к себе как носителю бессилия, трансформируется в некую любовь к вызывающим изначально отвращение объектам, представляющим низшую ценность: априорные ранговые отношения между ценностными модальностями смещаются.
Утверждение Ницше о христианстве как «цветке ресентимента» опровергается, ибо подлинная христианская идея любви не имеет ничего общего с последним. Мир же дается человеку через любовь, сила которой в каждом индивидуальном случае соответствует его способности к контакту с Универсумом - Богом - Единым. Обвинение в заражении ресентиментом может иметь отношение лишь к некоторым сторонам модифицированных моделей христианства и главным образом касается гуманизма, отвернувшегося от Бога и любви во Христе.
Простое человеколюбие (констатируется широкая распространенность и мнимого человеколюбия, основанного на ресентименте) является лишь шагом на пути к акосмистской любви к Богу и человеку.
Немаловажную роль в рисуемой картине мира играет вводимое понятие этоса - системы ценностей субъекта (индивидуума, семьи, расы, нации…), сложившейся по определенным правилам ценностных предпочтений: господствующий этос общества творит соответствующую систему мировоззрения, социальную мораль, на которых и сказывается в первую очередь возможное отравление ресентиментом.
Шелер не признает за ненавистью изначальной укорененности в человеческой природе, подобной укорененности любви, что означало бы разрыв с христианской традицией. Ненависть является следствием нарушения данной Богом иерархии ценностей. Подобное отклонение имеет своей причиной прельщение чем-либо и варьируется от относительного до абсолютного (в случае сотворения себе кумира), оно может быть обусловлено разнообразными факторами, включая наследственные и социальные.
Надежды на будущее связываются с отмиранием старого буржуазного этоса и рождением нового, причем отнюдь не при помощи пролетариата, но как результат расово-этнических смешений, в связи с чем народо-населенческие проблемы становятся предметом пристального шелеровского внимания. Социальный идеал Шелера предстает в образе свободного от ресентимента воплощения христианской любви.
Затрагиваемые «Антихристианином» темы тесно взаимосвязаны между собой и могут быть рассматриваемы на фоне их классической систематизации, проделанной Мартином Хайдеггером, согласно которой принципиальными моментами являются:
Нигилизм;
Переоценка ценностей;
Воля к власти;
Идея вечного возврата;
Идея сверхчеловека.
Рождение нигилизма понимается как начало новой эры в истории человечества. Нигилизм, отталкивающийся от события смерти Бога, далее наполняет себя созидающим смыслом. Появляется определение всего сущего как воли к власти - ее самоуполномочения на превосхождение себя самой, что тесно связано с доктриной вечного возвращения. Целью единственно сущего является «сверхчеловек» - «… тот высший однозначный образ человечества, который в качестве безусловной воли к власти в каждом человеке на разной ступени восходит к власти, наделяя тем самым человека принадлежностью к сущему в целом, то есть воле к власти, и удостоверяя его как истинно сущего, близкого к действительности и к «жизни» .
Фридрих Ницше
Антихрист
Проклятие христианству
Предисловие{1}
Эта книга для совсем немногих. Возможно, ни одного из них ещё вовсе нет на свете. Быть может, они - те, что понимают моего Заратустру; так как же смешивать мне себя с теми, кого и сегодня уже слышат уши?.. Мой день - послезавтрашний; некоторые люди рождаются на свет «посмертно».
Условия, при которых меня можно понимать, - а тогда уж понимать с неизбежностью , - мне они известны досконально, доподлинно. Необходима в делах духа честность и неподкупность, и необходимо закалиться в них, - иначе не выдержишь суровый накал моей страсти. Нужно свыкнуться с жизнью на вершинах гор, - чтобы глубоко под тобой разносилась жалкая болтовня о политике, об эгоизме народов. Нужно сделаться равнодушным и не задаваться вопросом о том, есть ли польза от истины, не окажется ли она роковой для тебя… Нужно, как то свойственно сильному, отдавать предпочтение вопросам, которые в наши дни никто не осмеливается ставить; необходимо мужество, чтобы вступать в область запретного ; необходима предопределённость - к тому, чтобы существовать в лабиринте. И семикратный опыт одиночества.{2} И новые уши для новой музыки. И новые глаза - способные разглядеть наиотдалённейшее. Новая совесть, чтобы расслышать истины, прежде немотствовавшие. И готовность вести своё дело в монументальном стиле - держать в узде энергию вдохновения … Почитать себя самого; любить себя самого; быть безусловно свободным в отношении себя самого.
Вот кто мои читатели, читатели настоящие, читатели согласно предопределению; что проку от остальных ?.. Остальные - всего лишь человечество… Нужно превзойти человечество силой, высотой души - превзойти его презрением…
Фридрих Ницше
Взглянем в лицо самим себе. Мы гиперборейцы - мы хорошо знаем, как далеко в стороне живём. «Ни по земле, ни по воде не найдёшь ты пути к гиперборейцам»{4}, - это ещё Пиндару было известно о нас. По ту сторону Севера, льда, смерти - там живём, там наше счастье… Мы открыли счастье, мы ведаем путь, мы вышли из лабиринта тысячелетий. Кто ещё-то его нашёл? - Уж не «современный» ли человек?.. «Я в безысходности», - вздыхает современный человек… Такой «современностью» мы переболели - худым миром, трусливыми компромиссами, добродетельной нечистотой современных утверждений и отрицаний, Да и Нет. Терпимость, largeur сердца - всё «понимать», всё «прощать» - это для нас сирокко. Лучше жить во льдах, чем среди современных добродетелей и прочих южных ветров!.. Мы были весьма мужественны, не щадили ни себя, ни других - но мы долго не знали, куда податься с нашим мужеством. Нами овладела мрачность, нас стали называть фаталистами. Наш фатум - он был полнотою сил, их напряжением, их напором. Мы жаждали молний и подвигов, куда как далеко от нас было счастье немощных - «покорность»… В воздухе запахло грозой, природа, - а это мы сами, - покрылась тьмою - ибо не было у нас пути . Формула нашего счастья: Да, Нет, прямая линия, цель …
Что хорошо? - Всё, от чего возрастает в человеке чувство силы, воля к власти, могущество.
Что дурно? - Всё, что идёт от слабости.
Что счастье? - Чувство возрастающей силы, власти, чувство, что преодолено новое препятствие.
Не удовлетворяться, нет, - больше силы, больше власти! Не мир - война; не добродетель, а доблесть (добродетель в стиле Ренессанса, virtù, - без примеси моралина).
Пусть гибнут слабые и уродливые - первая заповедь нашего человеколюбия. Надо ещё помогать им гибнуть.
Что вреднее любого порока? - Сострадать слабым и калекам - христианство…
Проблема, что я ставлю, не в том, кто сменит человека в ряду живых существ (человек - конец), а в том, какой тип человека надлежит взращивать , какой наиболее высокоценен, более других достоин жизни, какому принадлежит будущее.
Такой высокоценный тип в прошлом нередко существовал на земле - но как счастливый, исключительный случай и никогда - согласно воле . Напротив, его более всего боялись, он, скорее, внушал ужас, и страх заставлял желать, взращивать и выводить обратное ему - домашнее, стадное животное, больное человеческое животное - христианина…
Человечество не развивается в направлении лучшего, высшего, более сильного - в том смысле, как думают сегодня. «Прогресс» - это просто современная, то есть ложная, идея. Европеец наших дней по своей ценности несравненно ниже европейца Ренессанса; поступательное развитие отнюдь не влечёт за собой непременно возрастания, возвышения, умножения сил.
В ином отношении отдельные удачные феномены беспрестанно появляются - в разных частях света и на почве самых различных культур; в них действительно воплощён высший тип человека - своего рода сверхчеловек в пропорции к человечеству в целом. Такие счастливые случаи были возможны и, вероятно, будут возможны всегда. Даже целые поколения, племена, народы могут быть при известных обстоятельствах таким точным попаданием .
Нечего приукрашивать христианство - оно вело борьбу не на жизнь, а на смерть с высшим типом человека, оно предало анафеме все основные его инстинкты и извлекло из них зло - лукавого в чистом виде: сильный человек - типичный отверженец, «порочный» человек. Христианство принимало сторону всего слабого, низкого, уродливого; свой идеал оно составило по противоположности инстинктам сохранения жизни, жизни в силе; христианство погубило разум даже самых сильных духом натур, научив чувствовать заблуждение, искушение , греховность в самых высших ценностях духовного. Самый прискорбный случай - Паскаль, испорченный верой в то, что разум его испорчен первородным грехом, тогда как испорчен он был лишь христианством!..
Предо мною ужасное, тягостное зрелище: я откинул занавес, скрывавший человеческую порчу . Слово это, когда произношу его я, не заподозрят хотя бы в одном - в том, что оно содержит моральное обвинение человечества. Ещё раз подчеркну: в моих словах нет моралина , до такой степени нет, что порчу сильнее всего чувствую я там, где до сих пор сознательнее всего чают «добродетельного» и «богоугодного». Порча - вы уже догадываетесь - это для меня décadence. Моё утверждение состоит в том, что ценности, в какие современное человечество вкладывает максимум желательного для себя, - это ценности décadence’а .
Животное, целый животный вид, отдельная особь в моих глазах испорчены, если утратили свои инстинкты, если вредное для себя предпочитают полезному. История «высших чувств», «идеалов человечества», - возможно, мне придётся рассказать её, - вероятно, почти всё объяснила бы в том, почему человек так испорчен.
Жизнь для меня тождественна инстинкту роста, власти , накопления сил, упрямого существования; если отсутствует воля к власти, существо деградирует. Утверждаю, что воля к власти отсутствует во всех высших ценностях человечества, - узурпировав самые святые имена, господствуют ценности гибельной деградации, ценности нигилистические .
Христианство называют религией сострадания … - Сострадание противоположно аффектам тонуса, повышающим энергию жизненного чувства, - оно воздействует угнетающе. Сострадая, слабеешь. Сострадание во много крат увеличивает потери в силе, страдания и без того дорого обходятся. Сострадание разносит заразу страдания - при известных обстоятельствах состраданием может достигаться такая совокупная потеря жизни, жизненной энергии, что она становится абсурдно диспропорциональной кванту причины (пример: смерть назарянина). Вот одно соображение, а есть и другое, более важное. Если предположить, что сострадание измеряется ценностью вызываемых им реакций, то жизнеопасный характер его выступает с ещё большей ясностью. В целом сострадание парализует закон развития - закон селекции . Оно поддерживает жизнь в том, что созрело для гибели, оно борется с жизнью в пользу обездоленных и осуждённых ею, а множество всевозможных уродств, в каких длит оно жизнь, придаёт мрачную двусмысленность самой жизни. Люди отважились назвать сострадание добродетелью (для любой благородной морали сострадание - слабость), однако пошли и дальше, превратив сострадание в главную добродетель, в почву и источник всех иных, - правда, нельзя забывать, что так это выглядит с позиции нигилистической философии, начертавшей на своём щите отрицание жизни . Шопенгауэр был по-своему прав: сострадание отрицает жизнь, делает её достойной отрицания , сострадание - это практический нигилизм. Скажу ещё раз: этот депрессивный, заразный инстинкт парализует инстинкты, направленные на сохранение жизни, на повышение её ценности, - он бережёт и множит всяческое убожество, а потому выступает как главное орудие, ускоряющее décadence. Сострадание - это проповедь Ничто !.. Но только не говорят - «Ничто», а вместо этого говорят - «мир иной», «бог», «подлинная жизнь», или нирвана, искупление, блаженство… Эта невинная риторика из сферы религиозно-моральной идиосинкразии выглядит далеко не столь невинной , когда начинаешь понимать, какая тенденция маскируется возвышенными словами - враждебность жизни . Шопенгауэр был врагом жизни, а потому сострадание сделалось для него добродетелью… Аристотель, как известно, видел в сострадании болезненное, опасное состояние, когда время от времени полезно прибегать к слабительному: трагедию он понимал как такое слабительное.{10} Ради инстинкта жизни следовало бы на деле искать средство нанести удар по такому опасному, болезнетворному скоплению сострадания, как в случае Шопенгауэра (и, к сожалению, всего нашего литературно-художественного décadence’а от Санкт-Петербурга до Парижа, от Толстого до Вагнера), - нанести удар, чтоб оно лопнуло … Нет ничего менее здорового во всей нашей нездоровой современности, чем христианское сострадание. Тут-то послужить врачом, неуступчивым, со скальпелем в руках, - наша обязанность, наш способ любить людей, благодаря этому мы , гиперборейцы, становимся философами!..
Фридрих Ницше
Антихрист
Проклятие христианству
Предисловие{1}
Эта книга для совсем немногих. Возможно, ни одного из них ещё вовсе нет на свете. Быть может, они - те, что понимают моего Заратустру; так как же смешивать мне себя с теми, кого и сегодня уже слышат уши?.. Мой день - послезавтрашний; некоторые люди рождаются на свет «посмертно».
Условия, при которых меня можно понимать, - а тогда уж понимать с неизбежностью , - мне они известны досконально, доподлинно. Необходима в делах духа честность и неподкупность, и необходимо закалиться в них, - иначе не выдержишь суровый накал моей страсти. Нужно свыкнуться с жизнью на вершинах гор, - чтобы глубоко под тобой разносилась жалкая болтовня о политике, об эгоизме народов. Нужно сделаться равнодушным и не задаваться вопросом о том, есть ли польза от истины, не окажется ли она роковой для тебя… Нужно, как то свойственно сильному, отдавать предпочтение вопросам, которые в наши дни никто не осмеливается ставить; необходимо мужество, чтобы вступать в область запретного ; необходима предопределённость - к тому, чтобы существовать в лабиринте. И семикратный опыт одиночества.{2} И новые уши для новой музыки. И новые глаза - способные разглядеть наиотдалённейшее. Новая совесть, чтобы расслышать истины, прежде немотствовавшие. И готовность вести своё дело в монументальном стиле - держать в узде энергию вдохновения … Почитать себя самого; любить себя самого; быть безусловно свободным в отношении себя самого.
Вот кто мои читатели, читатели настоящие, читатели согласно предопределению; что проку от остальных ?.. Остальные - всего лишь человечество… Нужно превзойти человечество силой, высотой души - превзойти его презрением…
Фридрих Ницше
Взглянем в лицо самим себе. Мы гиперборейцы - мы хорошо знаем, как далеко в стороне живём. «Ни по земле, ни по воде не найдёшь ты пути к гиперборейцам»{4}, - это ещё Пиндару было известно о нас. По ту сторону Севера, льда, смерти - там живём, там наше счастье… Мы открыли счастье, мы ведаем путь, мы вышли из лабиринта тысячелетий. Кто ещё-то его нашёл? - Уж не «современный» ли человек?.. «Я в безысходности», - вздыхает современный человек… Такой «современностью» мы переболели - худым миром, трусливыми компромиссами, добродетельной нечистотой современных утверждений и отрицаний, Да и Нет. Терпимость, largeur сердца - всё «понимать», всё «прощать» - это для нас сирокко. Лучше жить во льдах, чем среди современных добродетелей и прочих южных ветров!.. Мы были весьма мужественны, не щадили ни себя, ни других - но мы долго не знали, куда податься с нашим мужеством. Нами овладела мрачность, нас стали называть фаталистами. Наш фатум - он был полнотою сил, их напряжением, их напором. Мы жаждали молний и подвигов, куда как далеко от нас было счастье немощных - «покорность»… В воздухе запахло грозой, природа, - а это мы сами, - покрылась тьмою - ибо не было у нас пути . Формула нашего счастья: Да, Нет, прямая линия, цель …
Что хорошо? - Всё, от чего возрастает в человеке чувство силы, воля к власти, могущество.
Что дурно? - Всё, что идёт от слабости.
Что счастье? - Чувство возрастающей силы, власти, чувство, что преодолено новое препятствие.
Не удовлетворяться, нет, - больше силы, больше власти! Не мир - война; не добродетель, а доблесть (добродетель в стиле Ренессанса, virtù, - без примеси моралина).
Пусть гибнут слабые и уродливые - первая заповедь нашего человеколюбия. Надо ещё помогать им гибнуть.
Что вреднее любого порока? - Сострадать слабым и калекам - христианство…
Проблема, что я ставлю, не в том, кто сменит человека в ряду живых существ (человек - конец), а в том, какой тип человека надлежит взращивать , какой наиболее высокоценен, более других достоин жизни, какому принадлежит будущее.
Такой высокоценный тип в прошлом нередко существовал на земле - но как счастливый, исключительный случай и никогда - согласно воле . Напротив, его более всего боялись, он, скорее, внушал ужас, и страх заставлял желать, взращивать и выводить обратное ему - домашнее, стадное животное, больное человеческое животное - христианина…
Человечество не развивается в направлении лучшего, высшего, более сильного - в том смысле, как думают сегодня. «Прогресс» - это просто современная, то есть ложная, идея. Европеец наших дней по своей ценности несравненно ниже европейца Ренессанса; поступательное развитие отнюдь не влечёт за собой непременно возрастания, возвышения, умножения сил.
В ином отношении отдельные удачные феномены беспрестанно появляются - в разных частях света и на почве самых различных культур; в них действительно воплощён высший тип человека - своего рода сверхчеловек в пропорции к человечеству в целом. Такие счастливые случаи были возможны и, вероятно, будут возможны всегда. Даже целые поколения, племена, народы могут быть при известных обстоятельствах таким точным попаданием .
Нечего приукрашивать христианство - оно вело борьбу не на жизнь, а на смерть с высшим типом человека, оно предало анафеме все основные его инстинкты и извлекло из них зло - лукавого в чистом виде: сильный человек - типичный отверженец, «порочный» человек. Христианство принимало сторону всего слабого, низкого, уродливого; свой идеал оно составило по противоположности инстинктам сохранения жизни, жизни в силе; христианство погубило разум даже самых сильных духом натур, научив чувствовать заблуждение, искушение , греховность в самых высших ценностях духовного. Самый прискорбный случай - Паскаль, испорченный верой в то, что разум его испорчен первородным грехом, тогда как испорчен он был лишь христианством!..
Предо мною ужасное, тягостное зрелище: я откинул занавес, скрывавший человеческую порчу . Слово это, когда произношу его я, не заподозрят хотя бы в одном - в том, что оно содержит моральное обвинение человечества. Ещё раз подчеркну: в моих словах нет моралина , до такой степени нет, что порчу сильнее всего чувствую я там, где до сих пор сознательнее всего чают «добродетельного» и «богоугодного». Порча - вы уже догадываетесь - это для меня décadence. Моё утверждение состоит в том, что ценности, в какие современное человечество вкладывает максимум желательного для себя, - это ценности décadence’а .
Friedrich Nietzsche
Der Antichrist
Фридрих Ницше
«Антихрист. Проклятие христианству»
Поначалу «Антихрист» был задуман как первая книга «Переоценки всех ценностей» и писался почти параллельно с «Сумерками идолов» (предисловие к этим последним помечено датой завершения новой рукописи – 30 сентября 1888 г). Со временем план изменился, и уже 20 ноября Ницше сообщает Г. Брандесу о лежащей перед ним законченной «Переоценке всех ценностей». Аналогичное сообщение приведено в письме к П. Дёйссену от 26 ноября: «Моя Переоценка всех ценностей с основным заглавием „Антихрист“ готова».
Первое издание «Антихриста» имело место в 1895 г. и содержало ряд неточностей и пропусков, которые впоследствии частично восполнялись вплоть до окончательной аутентичной редакции Шлехты в 1956 г.
Произведение публикуется по изданию: Фридрих Ницше, сочинения в 2-х томах, том 2, издательство «Мысль», Москва 1990. Перевод – В. А. Флёровой.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эта книга принадлежит немногим. Может быть, никто из этих немногих ещё и не существует. Ими могут быть те, кто понимает моего Заратустру ; как мог бы я смешаться с теми, у кого лишь сегодня открываются уши? Только послезавтра принадлежит мне. Иные люди родятся posthum.
Условия, при которых меня понимают и тогда уже понимают с необходимостью, – я знаю их слишком хорошо. Надо быть честным в интеллектуальных вещах до жестокости, чтобы только вынести мою серьёзность, мою страсть. Надо иметь привычку жить на горах – видеть под собою жалкую болтовню современной политики и национального эгоизма. Надо сделаться равнодушным, никогда не спрашивать, приносит ли истина пользу или становится роком для личности... Пристрастие силы к вопросам, на которые сегодня ни у кого нет мужества; мужество к запретному, предназначение к лабиринту . Опыт из семи одиночеств . Новые уши для новой музыки. Новые глаза для самого дальнего. Новая совесть для истин, которые оставались до сих пор немыми. И воля к экономии высокого стиля: сплачивать свою силу, своё вдохновение. Уважение к себе; любовь к себе; безусловная свобода относительно себя...
Итак, только это – мои читатели, мои настоящие читатели, мои предопределённые читатели: что за дело до остального? Остальное – лишь человечество. Надо стать выше человечества силой, высотой души – презрением...
Фридрих Ницше
Обратимся к себе. Мы гипербореи – мы достаточно хорошо знаем, как далеко в стороне мы живём от других. «Ни землёй, ни водой ты не найдёшь пути к гипербореям» – так понимал нас ещё Пиндар . По ту сторону севера, льда, смерти – наша жизнь, наше счастье. Мы открыли счастье, мы знаем путь, мы нашли выход из целых тысячелетий лабиринта. Кто же нашёл его? – Неужели современный человек? – «Я не знаю, куда деваться; я всё, что не знает, куда деваться», – вздыхает современный человек . Этой современностью болели мы, мы болели ленивым миром, трусливым компромиссом, всей добродетельной нечистоплотностью современных Да и Нет. Эта терпимость, largeur сердца, которая всё «извиняет», потому что всё «понимает», действует на нас, как сирокко. Лучше жить среди льдов, чем под тёплыми веяниями современных добродетелей. Мы были достаточно смелы, мы не щадили ни себя, ни других, но мы долго не знали, куда нам направить нашу смелость. Мы были мрачны, нас называли фаталистами. Нашим фатумом было: полнота, напряжение, накопление сил. Мы жаждали молнии и дел, мы оставались вдали от счастья немощных, от «смирения». Грозовые тучи вокруг, мрак внутри нас: мы не имели пути , формула нашего счастья: одно Да, одно Нет, одна прямая линия, одна цель.
Что хорошо? – Всё, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть.
Что дурно? – Всё, что происходит из слабости.
Что есть счастье? – Чувство растущей власти, чувство преодолеваемого противодействия.
Не удовлетворённость, но стремление к власти, не мир вообще, но война, не добродетель, но полнота способностей (добродетель в стиле Ренессанс, virtu , добродетель, свободная от моралина).
Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно ещё помочь в этом. Что вреднее всякого порока? – Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым – христианство.
Моя проблема не в том, как завершает собою человечество последовательный ряд сменяющихся существ (человек – это конец ), но какой тип человека следует взрастить , какой тип желателен , как более ценный, более достойный жизни, будущности .
Этот более ценный тип уже существовал нередко, но лишь как счастливая случайность, как исключение, – и никогда как нечто преднамеренное . Наоборот, – его боялись более всего; до сих пор он внушал почти ужас, и из страха перед ним желали, взращивали и достигали человека противоположного типа: типа домашнего животного, стадного животного, больного животного – христианина.
Человечество не представляет собою развития к лучшему, или к сильнейшему, или к высшему, как в это до сих пор верят. «Прогресс» есть лишь современная идея, иначе говоря, фальшивая идея. Теперешний европеец по своей ценности глубоко ниже европейца эпохи Возрождения, поступательное развитие решительно не представляет собою какой-либо необходимости повышения, усиления.
Совсем в ином смысле, в единичных случаях на различных территориях земного шара и среди различных культур, удаётся проявление того, что фактически представляет собою высший тип , что по отношению к целому человечеству представляет род сверхчеловека. Такие счастливые случайности всегда бывали и всегда могут быть возможны. И при благоприятных обстоятельствах такими удачами могут быть целые поколения, племена, народы.
Не следует украшать и выряжать христианство: оно объявило смертельную войну этому высшему типу человека, оно отреклось от всех основных инстинктов этого типа; из этих инстинктов оно выцедило понятие зла, злого человека: сильный человек сделался негодным человеком, «отверженцем». Христианство взяло сторону всех слабых, униженных, неудачников, оно создало идеал из противоречия инстинктов поддержания сильной жизни; оно внесло порчу в самый разум духовно-сильных натур, так как оно научило их чувствовать высшие духовные ценности как греховные, ведущие к заблуждению, как искушения . Вот пример, вызывающий глубочайшее сожаление: гибель Паскаля , который верил в то, что причиной гибели его разума был первородный грех, между тем как ею было лишь христианство.
Мучительное, страшное зрелище представилось мне: я отдёрнул завесу с испорченности человека. В моих устах это слово свободно по крайней мере от одного подозрения: будто бы оно заключает в себе моральное обвинение. Слово это – я желал бы подчеркнуть это ещё раз – лишено морального смысла, и притом в такой степени, что испорченность эта как раз ощущается мною сильнее всего именно там, где до сих пор наиболее сознательно стремились к «добродетели», к «божественности». Я понимаю испорченность, как об этом можно уже догадаться, в смысле decadence : я утверждаю, что все ценности, к которым в настоящее время человечество стремится, как к наивысшим, – суть ценности decadence.
Я называю животное – род, индивидуум – испорченным, когда оно теряет свои инстинкты, когда оно выбирает, когда оно предпочитает то, что ему вредно. История «высоких чувств», «идеалов человечества» – может быть, именно мне нужно ею заняться – была бы почти только выяснением того, почему человек так испорчен. Сама жизнь ценится мною, как инстинкт роста, устойчивости, накопления сил, власти: где недостаёт воли к власти , там упадок . Я утверждаю, что всем высшим ценностям человечества недостаёт этой воли, что под самыми святыми именами господствуют ценности упадка, нигилистические ценности.
Христианство называют религией сострадания . Сострадание противоположно тоническим аффектам, повышающим энергию жизненного чувства; оно действует угнетающим образом. Через сострадание теряется сила. Состраданием ещё увеличивается и усложняется убыль в силе, наносимая жизни страданием. Само страдание делается заразительным через сострадание ; при известных обстоятельствах путём сострадания достигается такая величина ущерба жизни и жизненной энергии, которая находится в нелепо преувеличенном отношении к величине причины (– случай смерти Назореянина). Вот первая точка зрения, но есть ещё и более важная. Если измерять сострадание ценностью реакций, которые оно обыкновенно вызывает, то опасность его для жизни ещё яснее. Сострадание вообще противоречит закону развития, который есть закон подбора. Оно поддерживает то, что должно погибнуть, оно встаёт на защиту в пользу обездоленных и осуждённых жизнью; поддерживая в жизни неудачное всякого рода, оно делает саму жизнь мрачною и возбуждающею сомнение. Осмелились назвать сострадание добродетелью (в каждой благородной морали оно считается слабостью); пошли ещё дальше: сделали из него добродетель по преимуществу, почву и источник всех добродетелей, конечно, лишь с точки зрения нигилистической философии, которая пишет на своём щите отрицание жизни , – и это надо всегда иметь в виду. Шопенгауэр был прав: сострадание отрицает жизнь, оно делает её более достойной отрицания , – сострадание есть практика нигилизма . Повторяю: этот угнетающий и заразительный инстинкт уничтожает те инстинкты, которые исходят из поддержания и повышения ценности жизни: умножая бедствие и охраняя всё бедствующее, оно является главным орудием decadence – сострадание увлекает в ничто !.. Не говорят «ничто»: говорят вместо этого «по ту сторону», или «Бог», или "истинная жизнь", или нирвана, спасение, блаженство... Эта невинная риторика из области религиозно-нравственной идиосинкразии оказывается гораздо менее невинной , когда поймёшь, какая тенденция облекается здесь в мантию возвышенных слов, тенденция, враждебная жизни . Шопенгауэр был враждебен жизни – поэтому сострадание сделалось у него добродетелью... Аристотель, как известно, видел в сострадании болезненное и опасное состояние, при котором недурно кое-когда прибегать к слабительному; он понимал трагедию – как слабительное. Исходя из инстинкта жизни, можно бы было в самом деле поискать средство удалить хирургическим путём такое болезненное и опасное скопление сострадания, какое представляет случай с Шопенгауэром (и, к сожалению, весь наш литературный и артистический decadence от Санкт-Петербурга до Парижа, от Толстого до Вагнера)... Нет ничего более нездорового среди нашей нездоровой современности, как христианское сострадание. Здесь быть врачом, здесь быть неумолимым, здесь действовать ножом, – это надлежит нам , это наш род любви к человеку, с которой живём мы – философы, мы – гипербореи!..
Фридрих Ницше (1844-1900) – великий немецкий мыслитель, представитель иррационализма и волюнтаризма.
Исследователи его творчества отмечают, что последние две книги «Антихристианин» и «Ессе Homo» были написаны автором в состоянии распада Я, обострения болезни, осложнение которой привело впоследствии к сумасшествию. В них можно обнаружить элементы невменяемости, поэтому читать их необходимо с особым вниманием, чтобы отделить гримасу от крика отчаяния. Здесь мы обнаруживаем ту грань, где еще сохранившийся здравый смысл вещает нам с той затруднительной высоты, откуда уже виднеются очертания иного мира. Пересечь этот водораздел можно лишь в том случае, если человек решится на окончательный и бесповоротный разрыв всех внешних связей с реальностью. Искушение вырваться за предел собственного Я иногда приводит к саморазрушению.
Первоначально «Антихристианин» был задуман как книга, открывающая собой целый цикл «Переоценки всех ценностей». Однако, вскоре Ницше изменил свой план: эта книга была явлена миру, как полностью законченный и самостоятельный феномен духа. Особое внимание следует уделить жанровой характеристике произведения. По своему содержанию и пафосу оно больше всего напоминает трагический монолог, в котором герой ставит перед собой задачу – разоблачить страшную и губительную иллюзию перед лицом высшей правды. Мы становимся свидетелями крушения целого мира. Это отнюдь не интеллектуальная конструкция, а крик надорванной души. Это чем-то сродни романам Достоевского.
Автор здесь становится единственным персонажем и его мерой ответственности за собственные идеи предстает сама жизнь. Страстный тон исполнения темы всецело захватывает наше внимание. Мы как бы попадаем в эпоху первых проповедей христиан, неистовых споров о вере. Ницше сталкивает нас напрямую с обратной стороной веры – огненными и страшными сомнениями, противоборством, сокрушающим идолов, абсолютным отрицанием, противостоящим абсолютному утверждению. Вера дышит сомнениями, она живет огнем борьбы, чтобы воскресить Христа, нужно было вновь сотворить Антихриста. Ницше воскрешает дух живой веры, уничтоженный эпохой позитивизма. Здесь он вступает в открытое противоборство со всем современным ему миром.
«Антихристианин» – это вызов, брошенный холодному, рассудочному веку, призыв к новой и всепоглощающей борьбе за свободу духа. Ницше снимает оковы разума, но цена здесь слишком велика. Полет над самим собой слишком дорого стоит. Вступая в борьбу со своим веком, человек начинает бороться против самого себя, так как он тоже является частью этого времени. Поэтому, чтобы написать эту книгу, автору необходимо было уничтожить самого себя. Так начинался распад. Он стал неизбежным следствием затянувшегося процесса раздвоения, разделения Я. Ницше уже давно начал диалог с собственной тенью, сперва его крепкий разум еще был способен выдержать гнет неразрешимого внутреннего противоречия, но чем дальше он шел, тем сильнее становилась темная половина его души. Он все больше уходил в собственную тень. Когда Дионис и Антихрист победили Христа и Апполона, стало ясно, что человек, являвший миру столь замечательную и вместе с тем столь ужасную борьбу, перестал существовать.
Вопросы для конспектирования
1. Как определяет Ницше взаимосвязь христианизации духа и состояние упадка в культуре?
2. Какую оценку дает Ницше буддизму и христианству?
3. Какие предпосылки христианства проявились в иудаизме? Как происходила трансформация основных понятий иудаизма в христианской религии?
4. Как определяет Ницше образ Иисуса Христа? В чем он видит содержание его миссии?
5. Чем было определено дальнейшее развитие христианской идеи? В чем заключаются основные разногласия последующих интерпретаций с первоначальным смыслом учения Христа? Каково значение идеи личного бессмертия?
6. Каковы пагубные последствия влияния христианства на историю и культуру античности и Возрождения?
Литература
1. Ницше Ф. Антихристианин // Сумерки богов. – М., 1989.